Текст книги "Старомодное будущее"

Автор книги: Брюс Стерлинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

У этих людей на первый взгляд было мало общего: ни общих прикидов, ни общего языка и, уж конечно, ни единой внятной политической цели. По большей части это были молодые мужчины, и большинство из них имели такой вид, как будто провели на ногах всю ночь: повсюду красные глаза и сварливость. Они принялись громко насмехаться над отступающими копами. Толкущаяся на месте банда вспорола ножами один из меньших павильонов, ярко-алый, и под их топочущими сапогами он осел, как кровавый нарыв.

Сардинка вывела Эдди на край парка, где копы выстраивали в шеренгу роботизованные розовые коконы "скорой помощи" в надежде не пропустить толпу.

– Я хочу посмотреть, что будет, – запротестовал Эдди.

В ушах у него звенело.

– Они собираются драться, – объяснила Сардинка.

– Из-за чего?

– Из-за чего угодно, – прокричала она. – Не имеет значения. Они нам зубы повыбивают. Не глупи.

Схватив его за локоть, она потянула его за собой в брешь смыкающихся боевых порядков.

Полиция пригнала грузовик с клеепушкой на гусеничном ходу и принялась грозить толпе склейкой. Эдди никогда раньше не видел клеепушки – только по телевизору.

Машина выглядела на диво пугающей, даже несмотря на розовую раскраску. Приземистая и слепая, с шлангом на тупорылой морде, она жужжала словно воин-термит на колесах.

Внезапно несколько копов возле пушки начали морщиться и пригибаться. Эдди увидел, как от бронированной крыши клеегрузовика отскочил какой-то блестящий предмет. Пролетев метров двадцать, предмет приземлился у ног Эдди. Он подобрал его. Это был шарикоподшипник из нержавейки размером с глазное яблоко коровы.

– Духовые ружья? – спросил он.

– Пращи, – ответила Сардинка. – Смотри, чтоб в тебя такой не попал.

– Ну да. Отличный совет, пожалуй.

На дальней от копов стороне парка группа людей – какие-то хорошо организованные демонстранты – наступали парадным шагом под огромным транспарантом в два человеческих роста. По-английски на полотнище значилось: "Единственное, что может быть хуже смерти, это пережить собственную культуру". Каждый из демонстрантов, а их было под шестьдесят, нес длинную пластмассовую пику, на острие которой красовалась зловещего вида губка-луковица. По тому, как они совершали свой маневр, стало ясно, что технику владения пикой они знают отменно; их фаланга щетинилась пиками точно дикобраз, и какой-то капитан в задних рядах выкрикивал отрывистые приказы. Хуже того, пикейщики почти обошли копов с фланга, так что последние принялись панически звать подкрепление.

Беспилотный вертолетик просвистел прямо над головами Эдди и Сардинки, причем это был не первый, что лениво ковылял над парком, а другой, решительный и злобный и нечеловечески быстрый.

– Бежим! – крикнула Сардинка, хватая его за руку. – Перечный газ...

Эдди оглянулся на бегу. Вертолет, словно опыляя урожай, пукал клубами плотного темно-бордового тумана. Толпа взвыла от неожиданности и ярости, и несколько секунд спустя снова врубили адский матюгальник.

Сардинка бежала с поразительными легкостью и быстротой. Она неслась подпрыгивая, словно под ногами у нее взрывались шутихи. Эдди, намного моложе ее годами и наделенный от природы более длинными ногами, едва поспевал за ней.

Через две минуты они уже оставили парк далеко позади, перебежали через широкую улицу и окунулись в пешеходный лабиринт магазинчиков и ресторанов. Тут Сардинка остановилась и дала ему перевести дух.

– Господи Иисусе, – выдохнул он, – где мне купить такие ботинки?

– Изготовлены по спецзаказу, – спокойно отозвалась она. – И для них необходима спецподготовка. Иначе колени можно сломать... – Она уставилась на ближайшую булочную. – Хочешь сейчас позавтракать?

В уютном помещении кондитерской, за изящным накрытым салфеточкой столиком Эдди отведал булочку с шоколадной начинкой. Два кокона "скорой помощи" с воем пронеслись по улице, за ними вразвалку прошла под барабанный бой и сталкивая с тротуаров прохожих большая колонна демонстрантов; но в остальном все было вполне спокойно и мирно. Сардинка сидела, сложив руки на груди и уставясь в пространство. Он решил, что она считывает сводки по городу и советы по охранникам с линейки внутри специфика.

– Ты ведь не устала? – спросил он.

– Я во время операций не сплю, – ответила она, – но иногда хочется посидеть неподвижно. – Тут она наградила его улыбкой. – Тебе не понять...

– Нет уж, спасибо, – с полным ртом отозвался Эдди. – Там сущий ад творится, а ты тут сидишь, попивая апельсиновый сок, спокойная, как пупырышек на соленом огурце...

Черт, эти круасаны или как они там называются, потрясающе хороши. Эй! Герр Обер! Принесите мне еще парочку. Ja, danke [Да, спасибо (нем.).].

– Проблемы последуют за нами повсюду. Здесь мы в такой же безопасности, как в любом другом месте. На деле тут даже лучше, поскольку мы не на открытом месте.

– Хорошо. – Эдди кивнул, не переставая жевать. – В парке была жуткая сцена.

– В парке еще не так плохо. А вот у Рейн-Спайр совсем худо. "Боевые птицы Махаона" захватили вращающийся ресторан. Они крадут кожу.

– Что за "Боевые птицы"?

Сардинка поглядела на него удивленно:

– Ты о них не слышал? Они из НАФТА. Преступный синдикат. Вымогательства со страховкой, защита, плюс они держат все казино Республики Квебек...

– Ладно, ладно. А что такое кража кожи?

– Это новый вид мошенничества. Они крадут кусочек кожи или образец крови. Понимаешь? С твоим ДНК. А через год объявляют тебе, что держат в заложниках твоего новорожденного сына или дочь, что ребенка прячут где-нибудь на Юге... А потом они пытаются получить с тебя деньги и заставляют платить снова и снова...

– Ты хочешь сказать, они крадут гены тех, кто обедает в ресторане?

– Да. Поздний завтрак в Рейн-Спайр – это очень престижно. Все жертвы люди или состоятельные, или знаменитые. – Внезапно она рассмеялась, довольно горько, довольно цинично. – Меня ждет очень напряженный год, Эдди, и все благодаря этому. Новая работа – охранять кожу моего клиента.

Эдди подумал немного:

– Что-то вроде наемной матки, а? Но чистой воды извращение.

Сардинка кивнула:

– "Боевые птицы" – все помешанные, они даже не этнические преступники, они сеть групп по интересам...

Преступление – чертовски гадкое дело, Эдди. Если когда-нибудь подумывал сам попытаться, даже думать забудь.

Эдди хмыкнул.

– Подумай об этих детях, – пробормотала она. – Рожденные благодаря преступлению. Изготовленные под заказ для преступных целей. В странном мире мы живем, а? Иногда он меня пугает.

– Да? – бодро переспросил Эдди. – Незаконнорожденный сын миллионера, воспитанный хай-тек мафией?

Как по мне, так звучит чудно и романтично. Я хочу сказать, подумай, какие возможности.

Сардинка впервые сняла специфик, чтобы поглядеть на него. Глаза у нее оказались голубые. Очень странного и романтического оттенка голубизны. Вероятно, цветные контактные линзы.

– У богатых людей с незапамятных времен бывали незаконнорожденные дети, – продолжал Эдди. – Вся разница в том, что кто-то взялся и механизировал процесс. – Он рассмеялся.

– Пора тебе встретиться с Культурным Критиком, – сказала Сардинка и надела специфик.

***

Идти им пришлось далеко. Система городских автобусов почила. Очевидно, футбольные болельщики спорта ради взялись обрабатывать муниципальные автобусы: вырывать коконы и забивать их как мячи в двери. По пути на встречу с Критиком Эдди видел сотни болельщиков; город буквально кишел ими. Поборники Англии были ребята крутые: буйные, в тяжелых ботинках, огрызающиеся, топающие ногами, распевающие что-то, анонимные молодые люди в наждачных плащах до колен со стрижками бобрик, с лицами, скрытыми за масками или за боевой раскраской под «юнион джек». Английские футбольные хулиганы путешествовали гигантскими сворами по две-три сотни голов. Вооружены они были дешевыми сотовыми телефонами. Антенны они замотали изолентой, так что получились ручки дубинок, а из противоударной керамической оболочки телефона получалось прескверное оружие. Невозможно запретить туристу иметь при себе сотовый телефон, так что полиция была бессильна прекратить подобную практику. С практической точки зрения здесь все равно ничего поделать было нельзя. Английские хулиганы захватывали улицы просто своим числом. Любой, завидев их, сломя голову скрывался в переулке.

За исключением, разумеется, ирландских болельщиков.

Ирландцы носили толстые борцовские рукавицы по локоть с кошками, судя по всему, что-то вроде латных рукавиц рабочего класса, а также длинные зеленые с белым футбольные шарфы. В кармашки на концах шарфов были вшиты грузы, способные крушить черепа, а бахрома была украшена проволочными крючками, чтобы рвать кожу. Грузами служили совершенно законные столбики монет, а проволока – ну, проволоку можно раздобыть где угодно. Ирландцы, похоже, были в меньшинстве, но возмещали это тем, что на улицы они вышли еще более, если такое возможно, безудержные и пьяные, чем их соперники. В отличие от английских оболтусов ирландцы не пользовались даже сотовыми телефонами, чтобы координировать свои уличные драки. Они просто неслись на врага во весь опор, размахивая над головой шарфами и криком восхваляя Оливера Кромвеля.

Ирландцы нагоняли ужас. По улицам они прокатывались словно губкой. Все, что бы ни попадалось на их пути, было перевернуто и затоптано: сувенирные киоски, тумбы с видеопропагандой, будки с плакатами, столики с футболками, люди, торгующие комбинезонами-однодневками. Даже постродовые аборционисты, вот уж истинные фанатики, и жутковатые, облаченные в черное активисты за эвтаназию покидали свои подиумы на тротуарах, чтобы скрыться от ирландских ребятишек.

Эдди передернуло от одной мысли о том, что должно твориться на стадионе Рейн.

– Крутые, черт побери, ребятишки, – сказал он Сардинке, когда они выбрались из проулка, предоставившего им временное укрытие. – И все это из-за футбола? Боже, это кажется таким бессмысленным.

– Если б они бесчинствовали в собственных городах, вот это было бы бессмысленно, – возразила Сардинка. – Здесь на Перевороте они могут колошматить друг друга и всех в округе, а завтра они будут в полной безопасности каждый в своем городе в своем собственном мире.

– А, понял, – сказал Эдди. – Тогда в этом есть смысл.

Проходящая мимо блондинка в мусульманском хиджабе налепила значок Эдди на рукав. "Ваш адвокат станет говорить с Богом?" – громко и требовательно спросил значок по-английски. Эдди сорвал устройство и раздавил его каблуком.

Культурный Критик держал двор на явке в Штадтмитте. Явкой оказалась анонимная четырехэтажная трущоба двадцатого века, с обеих сторон окруженная приятными реставрированными доходными домами девятнадцатого столетия. Ночью на квартал совершила налет банда граффитистов, превратив поверхность улицы в размашистую полихромную фреску, сплошь огромные ухмыляющиеся котята, фрактальные спирали и прыгающие розовые фаллопоросята.

– Жаркий скачок, – с готовностью предложила одна из свинок, когда они проходили мимо.

Эдди, подходя к двери, подальше обошел место под слова.

На двери красовалась небольшая табличка, на которой значилось "Ликвидация и защита от Электронных Диверсий GmBH". Имелся и зарегистрированный именной логотип корпорации, судя по всему, кубик тающего льда.

Сардинка обратилась по-немецки к видеокамере двери; дверь распахнулась, и они вошли в вестибюль, заполненный взрослыми с бледными и перекошенными лицами. Все, как один, присутствующие были вооружены огнетушителями. Несмотря на атмосферу нервозной решительности и явной готовности к рукопашной, Эдди счел их за профессиональных преподавателей: скромно одетые, при галстуках и шарфах, узлы которых несколько сбились на сторону, диковинные татуировки на скулах, рассеянные взоры, слишком серьезные. Пахло в вестибюле неприятно, вроде как затхлым творогом и пылью книжных полок. Стены в пятнах грязи были увешаны схемами и диаграммами проводки, а вдоль них высились горы до отказа набитых коробок, помеченных неразборчивыми каракулями – какие-то архивы на дисках. По полу и по потолку змеились приклеенные скотчем электропровода и проводка оптоволокна.

– Всем привет! – объявил Эдди. – Как дела?

Защитники здания поглядели на него, отметили его комбинезон и среагировали с безразличным облегчением. Они заговорили между собой по-французски, очевидно, возобновилась ненадолго отложенная и исключительно важная дискуссия.

– Привет, – отозвался, поднимаясь на ноги, немец лет тридцати, притулившийся в уголке.

У него были длинные редеющие сальные волосы и бледное как поганка лицо со впалыми щеками. На носу у него сидел секретарский полуспецифик, а за ним прятались самые бегающие глазки, какие Эдди когда-либо доводилось видеть. Эти глазки то и дело шныряли из стороны в сторону, злорадствовали, скользили по комнате. Он протолкался между защитниками и неопределенно улыбнулся Эдди:

– Я ваш хозяин. Добро пожаловать, друг.

Эдди пожал протянутую руку и бросил искоса взгляд на Сардинку. Та словно одеревенела и руки в перчатках засунула к тому же глубоко в карманы плаща.

– Ну, – забормотал бессвязно Эдди, поспешно отдергивая руку, – спасибо, что согласились нас принять!

– Вам, наверное, захочется увидеть моего прославленного друга Культурного Критика. – с мертвенной улыбкой заявил хозяин. – Он наверху. Это мой дом. Он мне принадлежит. – Он огляделся по сторонам, лучась переполнявшим его удовлетворением. – Это моя Библиотека, видите ли. Мне выпала честь дать приют на Переворот великому человеку. Он ценит мои труды. В отличие от других. – Хозяин порылся в кармане мешковатых штанов. Эдди, инстинктивно ожидая увидеть раскрытый нож, был несколько удивлен, увидев, как хозяин протягивает ему старомодную визитную карточку с обтрепанными углами. Эдди глянул на нее.

– Рад познакомится, господин Шрек, Как поживаете?

– Волнующие настали времена, – с ухмылочкой заявил Шрек, потом коснулся своего специфика и прочел онлайн биографию Эдди. – Юный гость из Америки. Как мило.

– Я из НАФТА, – поправил Эдди.

– Борец за гражданские свободы. Свобода – вот единственное слово, что еще способно меня взволновать, – с настойчивостью чесоточного возвестил Шрек. – Мне нужно много больше американских задушевных друзей. Располагайте мной. И всеми моими цифровыми службами. Эта моя визитка – ах, позвоните по всем вашим сетевым адресам и расскажите своим друзьям. Чем больше их будет, тем счастливее вы сделаете меня. – Он повернулся к Сардинке. – Kafee, фройляйн? Zigarretten?

Сардинка едва заметно покачала головой.

– Как хорошо, что она здесь, – сказал Шрек Эдди. – Она поможет нам сражаться. Вы поднимайтесь. Великий человек ждет посетителей.

– Я поднимаюсь с ним, – сказала Сардинка.

– Останьтесь, – настаивал Шрек. – Опасность грозит Библиотеке, а не ему.

– Я телохранитель, – ледяным тоном возразила Сардинка. – Я охраняю тело. Я не охраняю гавани данных.

Шрек нахмурился:

– Тем глупее окажетесь вы.

Сардинка последовала за Эдди по пыльной, устланной цветастым ковром лестнице. На площадке направо имелась антикварная офисная дверь двадцатого века – из светлого дуба с матовым стеклом. Сардинка постучала; кто-то откликнулся по-французски.

Телохранитель толкнула дверь. Внутри офиса два длинных рабочих стола были заставлены престарелыми настольными компьютерами. За до половины задернутыми шторами виднелись решетки, какими были забраны окна.

Культурный Критик в специфике и в перчатках виртуальной реальности сидел в ярком пятне солнечно-желтого света, отбрасываемого установленной на полозе лампы верхнего света. Он грациозно тыкал кончиками пальцев в тонкий как облатка инфоэкран из тканой материи.

Когда Сардинка и Эдди вошли в офис, Критик свернул экран в рулон, снял специфик и отсоединил перчатки. У Критика оказались растрепанные волосы цвета соли с перцем, еще Эдди заметил темный шерстяной галстук и длинный бордовый шарф, наброшенный поверх прекрасно скроенного пиджака цвета слоновой кости.

– Вы, должно быть, мистер Дертузас из ЭКоВоГСа? – спросил он.

– – Вот именно. Как поживаете, сэр?

– Отлично. – Он коротко оглядел Эдди. – Полагаю, его одеяние твоя идея, Фредерика?

Сардинка коротко кивнула, вид у нее был кислый. Эдди улыбнулся, порадовавшись, что узнал настоящее ее имя.

– Присаживайтесь, – предложил Критик и налил себе еще кофе. – Я бы предложил вам чашечку этого.., но мой кофе.., приправлен.

– Я привез вам вашу книгу. – Эдди сел и раскрыл сумку, а затем протянул Критику вышеназванный предмет.

– Великолепно.

Критик запустил руку в карман и, к удивлению Эдди, извлек из него нож. Щелкнув ногтем большого пальца. Критик выщелкнул лезвие. Сверкающий клинок с помощью фрактализации превратили с настоящую пилу; даже на самих зубьях имелись крохотные зазубрины. Это был складной нож размером с палец и острым как бритва лезвием длиной в руку.

Под неотразимой вспарывающей лаской ножа прочная обложка книги разошлась с тихим треском взрезанной ткани. Ловким движением из-под переплета Критик выдернул тонкий и мерцающий диск-накопитель. Книгу он положил на стол.

– Вы это прочли?

– Диск? – Эдди пустился в импровизацию. – Я решил, что он закодирован.

– И верно решили, но я имел в виду книгу.

– Думаю, она немало потеряла при переводе.

Критик вопросительно поднял брови. Брови у него были темные и густые, с глубокой складкой между ними, а под ними поблескивали запавшие серо-зеленые глаза.

– Вы читали Канетти в оригинале, мистер Дертузас?

– Я имею в виду перевод между веками, – сказал Эдди и рассмеялся. После прочтения у меня остались одни лишь вопросы... Вы могли бы ответить на них, сэр?

Пожав плечами, Критик отвернулся к ближайшему терминалу. Это был компьютер ученого, наименее обветшалая машина во всем офисе. Он нажал последовательно четыре клавиши; си-ди-ром завертелся и выплюнул диск. Критик протянул диск Эдди.

– Все ответы вы найдете здесь, во всяком случае, те, какие я могу дать вам. Полное собрание моих сочинений. Прошу вас, возьмите диск. Скопируйте его и отдайте кому пожелаете, разумеется, с указанием копирайта. Стандартная академическая процедура. Уверен, этикет вам известен.

– Большое спасибо, – с достоинством отозвался Эдди, убирая диск в сумку. – Разумеется, у меня уже есть ваши труды, но я рад получить исправленное и дополненное издание.

– Мне говорили, за экземпляр собрания моих сочинений можно получить чашку кофе в любом кафе Европы, – раздумчиво произнес Критик и, вставив закодированный диск, нажал еще несколько клавиш. – По всей видимости, цифровое отоваривание еще не вышло в тираж, даже в литературе... – Он уставился на экран. – Чудненько. Я знал, что мне еще понадобятся эти данные. И уж конечно, мне не хотелось бы держать их у себя дома. – Он улыбнулся.

– Что вы собираетесь делать с этими данными? – решился спросить Эдди.

– Вы правда не знаете? – ответил вопросом на вопрос Критик. – И вы из ЭКоВоГСа, группы, кичащейся всепожирающим любопытством? Что ж, думаю, это тоже стратегия.

Он нажал еще несколько клавиш, потом откинулся на спинку кресла и вскрыл пачку сигарет.

– Какой стратегии?

– Новые элементы, новые функции, новые решения – я не знаю, что есть "культура", но я точно знаю, что делаю я.

Критик медленно затягивался, брови его сошлись у переносицы.

– И что же это?

– Вы хотите спросить, какова скрытая концепция? – Он помахал сигаретой в воздухе. – У меня нет "концепции". Борьбу нельзя низводить до одной простой идеи. Я возвожу здание мысли, которое не должно быть, не может быть низведено до единой простой идеи. Я возвожу структуру, которая, быть может, наведет на мысль о "концепции"... Сделай я большее, сама система пересилит культурное окружение... Любая система рационального анализа должна существовать внутри крепкого и слепого тела человеческих масс, мистер Дертузас. Если какой-то вывод мы и сделали из опыта двадцатого века, то это он по меньшей мере и есть. – Критик вздохнул, выдохнув облачко ароматного медицинского тумана. – Я сражаюсь с ветряными мельницами, сэр. Это долг... Часто это приносит боль, но одновременно приносит тебе невероятное счастье, поскольку ты понимаешь, что у тебя есть друзья и враги и что ты способен удобрить общество противоречивыми точками зрения.

– О каких врагах вы говорите?

– Здесь. Сегодня. Новое дата-сожжение. Это была необходимая стадия формального сопротивления.

– Здесь нехорошее место, – взорвалась Сардинка, или, точнее, Фредерика. – Я понятия не имела, что именно это наша сегодняшняя явка. Ни о какой безопасности здесь не может быть и речи. Жан-Артур, вы должны немедленно уйти отсюда. Вас тут могут убить!

– Дурное место? Ну разумеется. Но здесь столько мегабайтов на службе добра и на службе тех, кто творит добро, – так мало у нас внятных интеллектуальных трактовок истинной природы зла и его бытия... Жестокости и глупости и актов насилия и тьмы... – Критик вздохнул. – На деле, если б вам позволили заглянуть за коды, за какими герр Шрек столь мудро укрыл все свои архивы, собранные здесь данные показались бы вам довольно банальными. Руководства по совершению преступлений притянуты за уши и скверно написаны. Схемы для бомб, подслушивающих устройств, лабораторий по производству наркотиков и так далее плохо разработаны и скорее всего неосуществимы на практике. Порнография – ребячески незрелая и явно антиэротичная. Вторжение в частную жизнь представляет интерес только для вуайеристов. Зло банально – и ни в коей мере не столь кроваво-ало, каким рисуют его наши инстинктивные страхи. Это как сексуальная жизнь родителей – первоосновная и запретная тема и тем не менее объективно неотъемлемая часть их человеческой природы – и разумеется, вашей собственной.

– Кто намеревается сжечь это место? – поинтересовался Эдди.

– Мой соперник. Он зовет себя Нравственным Рефери.

– Ну да, я о нем слышал. Так он тоже в Дюссельдорфе?

Господи Иисусе.

– Он шарлатан, – фыркнул Критик. – Фигура типа аятоллы. Популярный демагог для масс... – Он глянул на Эдди. – Да, да.., и обо мне говорят в точности то же самое, мистер Дертузас, мне это прекрасно известно. Но, знаете ли, у меня две докторских диссертации. А Рефери – самозваный цифровой Савонарола. Вообще не ученый. Философ-самоучка. В лучшем случае художник.

– А разве вы не художник?

– В том-то и опасность... – Критик кивнул. – Некогда я был простым учителем, а потом меня озарило сознание моей миссии... Я начал понимать, какие произведения сильнее других, а какие чистой воды украшательство, декорация... – Вид у Критика внезапно стал тревожный, и он снова принялся пыхать сигаретой. – В Европе слишком много кутюр и слишком мало культуры. В Европе все окрашено дискурсом. Здесь слишком много знания и слишком велик страх низвергнуть это знание... Вы в НАФТА слишком наивно постмодернистские, чтобы страдать от этого синдрома... А Сфера, о, Сфера, она ортогональна и нашим и вашим устремленьям. Юг, разумеется, последний наш резерв аутентичного человечества, и это невзирая на свершаемые там онтологические зверства...

– Не понимаю, о чем вы, – потерянно сказал Эдди.

– Возьмите диск. Не потеряйте его, – серьезно ответствовал Критик. – У меня есть определенные обязательства, вот и все. Я должен знать, почему я сделал определенный выбор, и быть в силах защитить его, я должен защищать выбранное мной или рискнуть потерять все... Этот выбор уже сделан. Знайте, сегодня мой Переворот! Мой чудесный Переворот! В подобных этой точках перегиба кривой я способен внести изменения в общество в целом. – Он улыбнулся. – Лучше оно не станет, но, уж поверьте, не останется прежним...

– Сюда идут, – внезапно объявила Фредерика и, вскочив на ноги, принялась жестикулировать, когтя воздух. – Большая колонна маршем движется по улицам.., у нас будут проблемы.

– Я знал, он не сможет не среагировать, стоит данным покинуть это здание, – кивнул Критик. – Пусть грядут погромы! Я не двинусь с места!

– Черт бы вас побрал, мне платят за то, чтобы вы остались в живых! взорвалась Фредерика. – Люди Нравственного Рефери жгут гавани данных. Они делали такое раньше и сделают вновь. Давайте убираться отсюда, пока еще есть время!

– Мы все безобразны и злы, – преспокойно возвестил Критик, поглубже устраиваясь в кресле, и свел перед собой кончики пальцев. – Дурное знание по-прежнему остается законным самопознанием. Не делайте вид, что это не так.

– Нет никаких причин схватываться с ними врукопашную тут, в Дюссельдорфе! Мы тактически не готовы защищать это здание! Пусть они его сожгут! Кому есть до того дело, что станется с еще одним дурацким изгоем и полным мусора крысиным гнездом?

Критик поглядел на нее с жалостью:

– Дело не в доступе. Дело в принципе.

– В яблочко! – выкрикнул Эдди, узнав лозунг ЭКоВоГСа.

Прикусив губу, Фредерика облокотилась о край стола и принялась отчаянно набирать что-то с невидимой клавиатуры.

– Если вы вызываете профессиональное подкрепление, – сказал ей Критик, – они только пострадают. На деле это не ваш бой, моя дорогая; вы не сторонник идеи.

– Да пошли вы со своей политикой! – огрызнулась Фредерика. – Если вас тут сожгут, мы все не получим премии.

– По крайней мере нет никаких причин ему тут оставаться. – Критик указал на Эдди. – Вы свое дело сделали, и преотлично, мистер Дертузас. Благодарю вас за успешную доставку. Вы очень мне помогли. – Критик глянул на экран терминала, где все еще деловито переписывалась в буферный файл программа с диска, потом снова на Эдди. – Предлагаю вам покинуть это здание, пока такое еще возможно.

Эдди посмотрел на Фредерику.

– Да, уходи! Все кончено. Я больше не твой эскорт.

Беги, Эдди!

– Не выйдет. – Эдди крестил руки на груди. – Если вы не двинетесь с места, я тоже не двинусь.

– Но ты можешь уйти. – Фредерика была в ярости. – Ты слышал, что он сказал.

– Ну и что? Поскольку я свободен, я волен и остаться, – возразил Эдди. – Кроме того, я из Теннеси, Добровольного штата НАФТА.

– На нас идут сотни врагов. – Фредерика глядела в пространство прямо перед собой. – Они нас пересилят, а дом сожгут дотла. Здесь не останется ничего, кроме пепла.

Ни от тебя, ни от твоих поганых данных.

– Верьте, – невозмутимо отозвался Критик. – Помощь придет – и нежданными путями. Поверьте мне, я прилагаю все усилия, чтобы максимизировать последствия и смыслы этого события. То же, если уж на то пошло, делает мой конкурент. Благодаря диску, который только что попал мне в руки, я транслирую и пересылаю все происходящее здесь в четыре сотни самых взрывоопасных сетевых сайтов Европы. Да, люди Рефери могут уничтожить нас, но их шансы избегнуть последствий крайне невелики. И если сами мы падем во пламени, это только придаст более глубокого смысла нашей жертве.

Эдди воззрился на Критика в откровенном восхищении:

– Я не понимаю ни слова, черт побери, из того, что вы тут говорите, но думаю, способен распознать родственную душу. Уверен, что ЭКоВоГС бы захотел, чтобы я остался.

– ЭКоВоГС ничего такого бы не захотел, – серьезно возразил ему Критик. – Они бы хотели, чтобы вы спаслись, чтобы они могли изучить и разложить по полочкам каждую деталь ваших переживаний. Ваши американские друзья прискорбно ослеплены предполагаемой действенностью рационального, всеобъемлющего цифрового анализа. Прошу вас, поверьте мне – гигантские вихревые потоки в обществе эпохи постмодерна слишком велики, чтобы их мог познать отдельно взятый человеческий разум, пусть даже с помощью компьютерной перцепции или лучшей компьютерной системы социологического анализа. – Критик поглядел на свой терминал, будто серпентолог, изучающий кобру. – Ваши друзья из ЭКоВоГСа сойдут в могилу, так и не осознав, что всякий жизненно важный импульс человеческой жизни прерационален по природе своей.

– Что ж, я-то уж точно не уйду, пока не въеду, что это значит. Я намерен помочь вам сражаться в правом бою, сэр.

Критик с улыбкой пожал плечами:

– Спасибо, что только что доказали мою правоту, молодой человек. Разумеется, юному американскому герою всегда есть место погибнуть в европейской политической борьбе. Не хотелось бы нарушать устоявшуюся традицию.

Со звоном разбилось стекло. В окно влетел дымящийся осколок сухого льда, прокатился по полу офиса и начал растворяться. Повинуясь исключительно инстинкту, Эдди метнулся вперед, подхватил его голыми руками и выкинул назад за окно.

– Ты в порядке? – спросила Фредерика.

– Конечно, – удивленно ответил Эдди.

– Это была химическая газовая бомба, – объяснила Фредерика. Она поглядела на него так, словно ждала, что он вот-вот упадет замертво.

– Очевидно, химикаты, замороженные в лед, оказались не слишком токсичными, – выдвинул предположение Критик.

– Да какая это химическая бомба. – Эдди выглянул за окно, – На мой взгляд, это был просто кусок сухого льда.

Вы, европейцы, помешались на паранойе.

К немалому своему удивлению, он увидел, что у них под окном на улице разворачивается настоящее средневековое представление. Приверженцы Нравственного Рефери – а их было три или четыре сотни – и хорошо организованная колонна маршировала в мрачном дисциплинированном молчании, очевидно, питали слабость к средневековым безрукавкам, плащам с бахромой и разноцветным штанам. И факелам. Факелам уделялось особое место.

Все здание внезапно содрогнулось, немедленно взвыла охранная сигнализация. Эдди выгнул шею, чтобы посмотреть, что происходит. С полдюжины человек били в дверь ручным гидравлическим тараном. Облачены они были в шлемы с прозрачными забралами и металлические доспехи, поблескивавшие на солнце.

– Нас атакуют рыцари в сверкающих доспехах, – объявил Эдди. – Поверить не могу, что они делают это среди бела дня.

– Футбольный матч только что начался, – сказала Фредерика. – Время они выбрали наилучшее. Теперь их никто не остановит.

– Эти штуки открываются? – Эдди потряс решетки на окнах.

– Слава богу, нет.

– Тогда дай мне вон те диски с данными, – потребовал он. – Да нет, не эту мелочь. Давай мне полновесные тридцатисантиметровые.

Распахнув окно, он начал забрасывать толпу летающими тарелками мегабайтов, У дисков оказалась превредная аэродинамика, а кроме того, они были тяжелые и с острыми краями. Наградой ему стал ужасающий заградительный огонь из кирпичей, перебивших окно по всему второму и третьему этажу.

– Вот теперь они разозлились, – прокричала, перекрывая вой сигнализации и крики толпы внизу, Фредерика. Все трое обитателей офиса скорчились под столом.

– Ага, – отозвался Эдди.

Кровь у него кипела. Он подхватил длинный плоский принтер и послал этот новый снаряд за окно. В ответ дюжина металлических дартс – на самом деле это были короткие булавы – влетели в окно и засели в потолке.

– Как они пронесли это через таможню? – крикнул Эдди. – Наверное, сами сделали вчера ночью. – Он рассмеялся. – Может, побросать их назад? Я могу их собрать, если встану на стул.