Текст книги "Старомодное будущее"

Автор книги: Брюс Стерлинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Сардинка осталась равнодушной.

– Я не из его приверженцев. Меня просто наняли охранять его. – Она сотворила из воздуха новое меню. – Какой пищи вам бы хотелось? Китайской? Таиской? Эритирийской?

– А как насчет немецкой?

Сардинка рассмеялась:

– Мы, немцы, никогда не едим немецкую кухню...

В Дюссельдорфе очень хороши японские кафе. Поесть лосося к нам прилетают из Токио. И сардины...

– Вы живете здесь, в Дюссельдорфе, Сардинка?

– Я живу повсюду в Европе, Глубокий Эдди. – Голос ее стал вдруг тихим и печальным. – В любом городе, укрытом за экраном... А экраны есть по всей Европе.

– Звучит неплохо. Хочешь поменяться программками к спецификам?

– Нет.

– Ты не веришь в anwendungsoriente wissensverabeitung? [Оптимизация обработки данных с учетом пользовательских потребностей].

Сардинка скорчила гримаску:

– Надо ж, какой умник, не забыл выучить соответствующее выражение по-немецки. Говори по-английски, Эдди.

Акцент у тебя ужасающий.

– Премного благодарен, – отозвался Эдди.

– Не глупи, Эдди, со мной нельзя обмениваться программами. Я не стану отдавать программы безопасности для специфика гражданским ребятишкам янки.

– У тебя что, копирайта на них нет?

– И это тоже. – Она с улыбкой пожала плечами.

Выйдя из здания аэропорта, они пошли на юг. Беззвучный равномерный поток электрического транспорта лился по Флугхафенштрассе. Воздух в сумерках пах мелкими белыми розами. Они перешли улицу на светофоре. Семиотика немецкой рекламы и вывесок, проникая в сознание, начинала вызывать слабый культурный шок. Garagenhof [Крытая автостоянка (нем.).].

Specialist fuer Mobiletelephone [Ремонт мобильных телефонов (нем.).], Buerohausem [Офисные здания (нем.).]. Он запустил программку распознавания данных в надежде на перевод, но немедленное дублирование слов повсюду, куда ни кинь взгляд, только создавало ощущение шизофрении.

Они укрылись на освещенной автобусной остановке, где кроме них нашли убежище пара основательно татуированных геев, помахивающих продуктовыми сумками. Видеореклама, встроенная в стену остановки, нахваливала немецкоязычные программы редактирования электронной почты.

Пока Сардинка, не нарушая молчания, терпеливо ждала автобуса, Эдди впервые смог рассмотреть ее поближе.

Было что-то странное и неопределенно европейское в линии ее носа.

– Будем друзьями, Сардинка. Я сниму специфик, если ты снимешь свой.

– Может, потом, – ответила она.

Эдди рассмеялся:

– Тебе стоит со мной познакомится поближе. Я веселый парень.

– Я уже с тобой знакома.

Мимо прошел переполненный автобус. Пассажиры облепили его гроздьями плакатов и транспарантов, а на крышу поставили клаксон, издававший пулеметные очереди бонго-музыки.

– Переворотчики уже взялись за автобусы, – кисло заметила Сардинка, переступая с ноги на ногу, будто давила виноград. – Надеюсь, мы сможем добраться в центр.

– Ты ведь выудила из сети мои данные, так? Кредитные документы и все такое. Интересно было?

Сардинка нахмурилась:

– Изучать документы моя работа. Я не сделала ничего противозаконного. Все по уставу.

– Я не в обиде. – Эдди развел руками. – Но ты ведь выяснила, что я совершенно безобиден. Давай расслабься немного.

Сардинка вздохнула:

– Я выяснила, что ты неженатый мужчина в возрасте от восемнадцати до тридцати пяти. Без постоянной работы. Без постоянного места жительства. Жены нет, детей нет. Радикально-политические настроения. Часто путешествуешь. Согласно демографической статистике, ты относишься к группе повышенного риска.

– Мне двадцать два, если быть точным. – Эдди отметил, что Сардинка никак не среагировала на это его заявление, а вот оба подслушивавших гея напротив весьма заинтересовались. Он с напускной беспечностью улыбнулся. – Я здесь для распространения информации, вот и все. Все меж друзьями. На деле, я даже уверен, что разделяю политические воззрения твоего клиента. Насколько я смог что-либо понять из его воззрений.

– Политика тут ни при чем. – Сардинка скучала и была несколько раздражена. – Мне нет дела до политики.

Восемьдесят процентов всех преступлений с применением насилия совершается мужчинам твоей возрастной группы.

– Эй, фрейлейн, – это внезапно подал голос один из геев, говорил он по-английски, но с сильным немецким акцентом. – На нашу долю также приходится восемьдесят процентов шарма!

– И девяносто процентов веселья! – добавил его спутник. – Сейчас время Переворота, янки-бой. Пойдем с нами, совершим пару преступлений. – Он рассмеялся.

– Очень мило с вашей стороны, – вежливо и по-немецки отозвался Эдди. Но я не могу. Я с нянюшкой.

Первый гей бросил на это остроумную шутку-идиому на немецком, смысл которой заключался, по-видимому, в том, что ему нравятся парни, которые носят солнечные очки после наступления темноты, но что Эдди не хватает татуировок.

Эдди, дочитав титры из воздуха, коснулся черного кружка у себя на скуле:

– Вам что, не нравится мой солитер? Он вроде как зловещий в своей сдержанности, как по-вашему?

В ответную шутку они, похоже, не въехали, поскольку только поглядели ни него озадаченно.

Подошел автобус.

– Этот подойдет, – объявила Сардинка.

Она скормила автобусу чип-билет, и Эдди последовал за ней на борт. Автобус был переполнен, но толпа казалась вполне благодушной; в основном японоевропейцы, решившие поразвлечься в городе. Они на двоих заняли один кокон в хвосте.

За окном автобуса совсем стемнело. Они плыли по улице в управляемой компьютером машиной, скользили в похожей на сон отрешенности. Эдди чувствовал, как его овевает ароматом путешествий; основное нервное возбуждение млекопитающего, живого существа, вырванного из привычной жизни и заброшенного будто сверхзвуковой призрак на другую сторону планеты. Иное место, иное время: какой бы безмерный набор маловероятностей ни собрался воспрепятствовать его присутствию здесь, все они были побеждены. Вечер пятницы в Дюссельдорфе, 13 июля 2035 года. Время двадцать два десять. В самих точных цифрах крылось что-то магическое.

Он снова поглядел на Сардинку, усмехнулся ликующе и внезапно понял, кто она есть на самом деле. Сгорбленная под грузом забот функционер женского пола сидит напряженно в хвосте автобуса.

– А где мы, собственно, сейчас? – спросил он.

– Едем по Данцигерштрассе на юг к Альштадту, – ответила Сардинка. Старому центру города.

– Да? А там что?

– Картофель. Пиво. Шницель. То, что ты хотел съесть.

Автобус остановился, и с остановки в него ввалилась толпа топающих и толкающихся буянов. На противоположной стороне улицы трое полицейских возились со сломанной камерой наблюдения за уличным движением. Копы были затянуты в полновесные розовые бронескафандры.

Эдди слышал где-то, что вся экипировка брошенной на подавление уличных беспорядков европейской полиции розового цвета. Считалось, что этот цвет успокаивает.

– Не особенно-то тебе весело приходится, да, Сардинка?

Она пожала плечами:

– Мы с тобой разные люди, Эдди. Я не знаю, что ты везешь Критику, да и знать не хочу. – Одним полосатым пальцем она поправила специфик, таким жестом классные дамы поправляют очки. – Но если ты не сможешь выполнить свою работу, это в самом худшем случае будет означать значительную потерю для культуры. Я права?

– Наверное, да. Конечно.

– Но если я не выполню свое задание, Эдди, что-то реальное может случиться на самом деле.

– Надо же, – уязвленно отозвался Эдди.

Давка в автобусе становилась гнетущей. Эдди встал и предложил свое место в коконе едва держащейся на ногах старушке в осиянном блестками комбинезоне для вечеринки.

Сардинка тогда неохотно тоже поднялась и начала пробиваться вперед по проходу. Потащившись за ней, Эдди ободрал голень о толстые подошвы зверских сапог пьяного, развалившегося в соседнем коконе.

Сардинка остановилась как вкопанная, чтобы обменяться парой тычков локтями с норвежским камикадзе в рогатой бейсболке, и Эдди прямо-таки врезался в нее. И тут понял, почему встречные так стремились поскорей освободить Сардинке проход: в ткань ее плаща были вплетены керамические волокна, так что на ощупь она напоминала наждачную бумагу. Он дернулся, поймал одной рукой ременную петлю.

– Ладно, – выдохнул он в лицо Сардинке, покачиваясь перед ней специфик в специфик, – если каждому из нас так неприятно общество другого, почему бы нам не покончить со всем? Дай мне сделать то, зачем я приехал.

Тогда я заберусь тебе под юбку, – он умолк, сам шокированный своими словами, – я хотел сказать, отцеплюсь от твоей юбки. Извини.

Она не заметила.

– Ты свое задание выполнишь, – сказала она, сама цепляясь за собственную петлю. Они стояли так близко друг к другу, что Эдди чувствовал прохладный ветерок от кондиционера, вырывающийся из-за воротника ее плаща. Но на моих условиях. В то время, в какое я укажу, в тех обстоятельствах, какие мне удобны. – Она намеренно отказывалась встречаться с ним взглядом, голова ее покачивалась из стороны в сторону, словно от тяжкого смущения. Эдди сообразил, что она методично сканирует лица всех пассажиров в автобусе.

Она выделила ему мимолетную рассеянную улыбку:

– Не обращай внимания, Эдди. Будь хорошим мальчиком и повеселись в Дюссельдорфе. Просто дай мне делать мою работу, идет?

– Ладно, идет, – пробормотал Эдди. – Правда, я счастлив, что попал тебе в руки.

Ему, похоже, никак не удавалось покончить с двусмысленными намеками. Они словно слюна собирались у него во рту, выскальзывая из подсознания.

За стенами автобуса сияли сверкающие координатные сетки многоэтажек Дюссельдорфа, разношерстные облатки извечной тайны. Столько человеческих жизней за этими окнами. Люди, которых он никогда не встретит, никогда не увидит. Жаль, что он все еще не может позволить себе фотоаппарат с оптическим прицелом.

Эдди прокашлялся:

– А что он сейчас делает? Я имею в виду Культурного Критика?

– Встречается с агентами на явке. Он повидает уйму народа за время Переворота. Это, знаешь ли, его работа. Ты лишь один из многих, кого он привезти – извини, заставил приехать – в это время в это место. – Сардинка помедлила. – Хотя по потенциальной угрозе ты в первой пятерке.

Автобус останавливался снова и снова. Толпа все прибывала, дергаясь, пихаясь и выбивая друг другу коленные чашечки. В хвосте вспыхнула было потасовка, но была задушена, не успев по-настоящему разгореться. Пьяная женщина попыталась без особого успеха сблевать из окна. Сардинка мрачно удерживала свою позицию еще несколько остановок, потом начала наконец пробиваться к дверям.

Автобус притормозил, и внезапный порыв массы тел вынес их на улицу.

Они прибыли к длинному подвесному мосту над широкой, залитой лунным светом рекой. Из конца в конец парящие в небе кабели моста были увешены, словно перед вечеринкой, гирляндами подмигивающих лампочек. По всему мосту раскинулся блошиный рынок, торговцы сидели по-турецки на светящихся матах и весьма бойко торговали всяческим хламом для туристов. Дальше почти в самой середине моста уличный жонглер в компьютерных перчатках подбрасывал на высоту третьего этажа горящие факелы.

– Господи, ну и красивая же река, – сказал Эдди.

– Рейн. Это мост Оберкасселер.

– Великий Рейн. Ну конечно, конечно. Впервые вижу Рейн. А пить из него безопасно?

– Разумеется. В Европе все цивилизованно.

– Так я и думал. Даже пахнет приятно. Пойдем выпьем немного рейнского.

.Вдоль берега тянулись муниципальные сады: мускатные виноградники и огромные педантично-аккуратные клумбы блеклых цветов. Не знающие усталости роботысадовники обрабатывали их сезон за сезоном хирургическими лопатами. Эдди наклонился над кромкой воды и зачерпнул пригоршней волну от прошедшего мимо катера на воздушной подушке. В лунной лужице у себя в горсти он увидел собственное защищенное окулярами специфика лицо. На глазах у Сардинки он отпил немного воды, а остальное выплеснул как возлияние духу сего места.

– Вот теперь я счастлив, – объявил он. – По-настоящему счастлив.

***

К полуночи он уже отработал четыре пива, два шницеля и тарелку жареной картошки. Картошкой оказались жаренные в масле картофельные чипсы с подливкой из яблочного соуса. Моральный дух Эдди вознесся к небесам, стоило ему положить в рот первый из них.

Они сидели за столиком в уличном кафе посреди столетней пешеходной улицы в Старом городе. Вся улица казалась единым тянувшимся без перерыва баром, сплошь стулья, зонтики и брусчатка, островерхие крыши, увитые виноградом, окна-эркеры, цветы под ними, и древние медные флюгеры.

Город заполонили самовластные толпы таращащих глаза, шаркающих ногами, улюлюкающих и гикающих иностранцев.

Мягкие и доброжелательные, несколько ошарашенные дюссельдорфцы пустили в ход всю свою уравновешенность, чтобы умиротворить гостей и избавить их от избытков наличности. Массированные отряды розовой полиции поддерживали порядок. Эдди видел, как двух мужиков в рогатых бейсболках деловито тащили в "черный воронок" – в "Розовую Мину", как их тут называли, – но викинги были свински пьяны и получили по заслугам, а зрители глядели на это вполне добродушно.

– Не пойму, отчего столько шуму из-за этих Переворотов, – сказал глубокомысленно Глубокий Эдди, полируя линзы специфика куском лишенного ворсинок искусственного шелка. – Это ж простая формальность. Никаких тут беспорядков не будет. Только погляди, какие спокойные и размякшие эти мужики.

– Беспорядки уже начались, – возразила Сардинка. – Только пока еще не в Старом городе, не у тебя под носом.

– Да?

– За рекой сегодня орудуют банды поджигателей. Они возводят баррикады на улицах Нойсса, переворачивают и поджигают машины.

– С чего это?

Сардинка пожала плечами:

– Они активисты движения против автомашин. Требуют защиты прав пешеходов и увеличения массового транзита... – Она помолчала, считывая что-то в специфике. – Зеленые радикалы штурмуют музей Лоббеке, Они хотят, чтобы все экземпляры вымерших видов насекомых передали на клонирование... Университет имени Генриха Гейне бастует, требуя академических свобод, и кто-то забросал клеебомбами большой дорожный туннель под студенческим городком... Но это пока пустяки. Завтра на стадионе Рейн матч еврокубка по футболу, встречаются команды Англии и Ирландии. Вот там неприятностей не оберешься.

– М-да. Звучит скверно.

– Да. – Она улыбнулась. – Поэтому давай наслаждаться здешним спокойствием, Эдди. Праздность – сладкая штука. Даже на краю грязного хаоса.

– Но ни одно из этих событий не кажется мне таким уж угрожающим или серьезным.

– Каждое само по себе оно ничто, Эдди. Но все происходит разом. Вот каков Переворот.

– Не понимаю. – Эдди снова надел специфик и щелчком пальца высветил меню. Он тронул полоску меню кончиком указательного пальца – включились усилители освещения. Текущие мимо толпы, – силуэт каждого человека слегка мерцал от компьютерных спецэффектов, – казалось, прогуливались по чрезмерно освещенным подмосткам. – Думаю," все беспорядки от чужаков в городе, проговорил Эдди задумчиво, – а сами немцы выглядят такими.., ну.., добродушными и аккуратными и цивилизованными. Зачем им вообще Перевороты?

– Эдди, Перевороты не то, что с удовольствием планируют на уик-энд. Они – то, что просто случается с нами. – Сардинка отпила кофе.

– Как это может происходить и не быть запланированным?

– Ну, разумеется, мы знали, что оно надвигается. Это мы, уж конечно, знали. Слухи всегда ходят. Вот как начинается Переворот. – Она разгладила салфетку. – Спроси об этом Критика, когда с ним встретишься. Он постоянно говорит о Переворотах. Пожалуй, он знает о них не меньше любого другого.

– Да, да, я читал его статьи. Он пишет, что это слух, раздутый электронными и цифровыми медиа, в петле обратной связи с динамикой толпы и современными массовыми средствами передвижения. Нелинейный сетевой феномен. Это-то я понимаю! Но когда он начинает цитировать какого-то мужика по имени Канетти... – Эдди похлопал по боку серой сумки. – Я пытался читать Канетти, правда пытался, но он же из двадцатого века и до черта занудный и скучный... Что ни говори, мы в Чаттануге все делаем по-другому.

– Все так говорят до первого своего Переворота, – отозвалась Сардинка. – А потом все иначе. Как только понимаешь, что Переворот и впрямь может случиться с тобой...

Ну, это все меняет.

– Мы просто предпримем меры, чтобы его остановить, вот и все. Примем меры, чтобы его контролировать. Разве вы тут ничего не можете предпринять?

Стянув полосатые перчатки. Сардинка положила их на стол и принялась растирать голые пальцы, подула потом на кончики их и взяла из корзинки большой хлебный крендель с солью. Эдди с удивлением заметил, что в перчатки ее встроены массивные, почти каменные с виду усилители для костяшек и что сами перчатки слегка подергиваются, будто живут собственной жизнью.

– Разумеется, кое-что сделать можно, – ответила она. – Привести в боевую готовность пожарных и полицию. Нанять дополнительную частную охрану. Чрезвычайное управление освещением, дорожным движением, электропитанием, информацией. Открыть убежища и набить их аптечками первой помощи. И предупредить все население. Но когда город говорит своим жителям, что надвигается Переворот, это стопроцентная гарантия того, что Переворот состоится... – Сардинка вздохнула. – Я уже работала на Переворотах. Но это будет крупный. Большой и черный. И он не закончится, не может закончиться пока все и каждый не поймут, что он позади, и почувствуют, что с ним покончено.

– Но в твоих словах нет смысла.

– Разговоры о Переворотах не помогут, Эдди. То, как мы с тобой вот тут о нем разговариваем – мы сами становимся частью Переворота, понимаешь? Мы здесь из-за Переворота. Мы встретились благодаря Перевороту. И мы не можем разбежаться, пока не отбушует Переворот. – Она пожала плечами. – Ты можешь уехать, Эдди?

– Нет.., не прямо сейчас. Но у меня тут дела.

– И у всех остальных тоже.

Хмыкнув, Эдди допил еще одно пиво. Пиво здесь ну просто фантастика.

– Это ж какая-то китайская игра "растяни ниточку".

– Да, знаю о ней.

– Эдди усмехнулся:

– А что, если мы разом перестанем тянуть? Мы можем перетерпеть. Уехать из города. Книгу я выброшу в реку.

Сегодня мы с тобой могли бы улететь в Чаттанугу. Вместе.

Она рассмеялась:

– Но ты ж, однако, этого не сделаешь.

– Значит, ты меня все же не знаешь.

– Ты плюнешь в лицо своим друзьям? А я потеряю работу? Дорогая цена за красивый жест. За претензию одного молодого человека на свободу воли.

– Я не выделываюсь, дамочка. Испытай меня. Что, слабо?

– Значит, ты пьян.

– Ну, есть немного. – Он рассмеялся. – Но не шути над свободой. Свобода – это самое что ни на есть настоящее в мире.

Он встал и отправился на поиски туалета.

По пути назад Эдди остановился у платного телефона.

Скормил в него десять пфеннигов и набрал Теннеси. Ответила Джалия.

– Который час? – спросил он.

– Семь вечера. Ты где?

– В Дюссельдорфе.

– О... – Она потерла нос. – Судя по шуму, ты в каком-то баре.

– В точку.

– Чего новенького, Эдди?

– Я знаю, ты в людях ценишь честность, – объявил Эдди. – Поэтому я решил рассказать тебе, что у меня намечается роман. Я встретил здесь одну немку, и, откровенно говоря, она просто неотразима.

Джалия сурово нахмурилась:

– И у тебя хватает наглости пороть эту чушь, когда на тебе специфик.

– Ну да. – Он стянул окуляры и снова уставился в монитор. – Извини.

– Ты пьян, Эдди, – заявила Джалия. – Ненавижу, когда ты пьян! Ты способен наговорить и наделать все что угодно, когда ты пьян и на другом конце телефонного провода. – Она нервозно потерла последнее прибавление к татуировкам на скуле. – Это что, одна из твоих дурацких шуточек?

– Да. Да, на деле это так. Шансы восемьдесят против одного, что она меня тут же и отошьет. – Эдди рассмеялся. – Но я все равно намерен попытать счастья. Поскольку ты не даешь мне жить и дышать.

Лицо Джалии застыло.

– Когда мы говорим лицом к лицу, ты всегда злоупотребляешь моим доверием. Вот почему я не хотела, чтобы дело зашло дальше виртуалки.

– Да брось, Джалия.

– Если думаешь, что будешь счастливее с какой-то там виртуальной извращенкой в Европе, давай, мне не жалко! – с вызовом бросила она. – Я только не понимаю, почему ты не можешь заниматься этим по кабелю из Чаттануги.

– Здесь Европа. Тут говорят о реальном опыте.

Это Джалию шокировало.

– Если ты действительно прикоснешься к другой женщине, видеть тебя больше не хочу. – Она прикусила губу. – И виртуалкой заниматься с тобой тоже. Я серьезно, Эдди.

Сам знаешь, что я серьезно.

– Ага, – отозвался он. – Знаю.

Эдди повесил трубку, забрал из автомата мелочь и набрал номер своих родителей. Ответил отец.

– Привет, Боб. Лайза дома?

– Нет, сегодня у нее вечер оптического макраме. Как Европа?

– Другая.

– Рад тебя слышать, Эдди. У нас вроде как недостаток в деньгах. Но я могу уделить тебе немного непрерывного внимания.

– Я только что бросил Джалию.

– Хороший ход, сынок, – деловито отозвался отец. – Прекрасно. Очень серьезная девушка эта Джалия. Слишком уж пуританистая для тебя. Парню твоих лет нужно встречаться с девчонками, которые прямо из кожи вон лезут.

Эдди кивнул.

– Ты ведь не потерял специфик?

Эдди поднял очки на цепочке, показывая их монитору:

– Все тип-топ.

– Сперва я тебя даже и не признал, – сказал отец. – Эд, ты такой серьезный парень. Взваливаешь на себя массу всякой ответственности. Столько времени в разъездах, все программы да программы. Мы с Лайзой все время говорим о тебе по сети. Ни один из нас и дня не работал до тридцати, и всем нам это только пошло на пользу. Тебе надо пожить, сынок. Найди себя. Нюхай розы. Хочешь остаться на пару месяцев в Европе, забудь о курсе алгебры.

– Это исчисление, Боб.

– Как скажешь.

– Спасибо за добрый совет, Боб. Я знаю, ты от чистого сердца.

– Хорошие новости о Джалии, сынок. Ты же знаешь, мы не хотим обесценить твои чувства, и мы никогда ничего, черт побери, тебе не говорили, но ее стекло действительно противно. Лайза говорит, у нее нет эстетических чувств. А это, скажу тебе, немало для женщины.

– Узнаю маму. Поцелуй за меня Лайзу.

Он повесил трубку и вернулся за столик на тротуаре.

– Наелся? – спросила Сардинка.

– Ага. Вкусно.

– Спать хочешь?

– Не знаю. Может быть.

– Тебе есть где остановиться, Эдди? Номер заказан?

Эдди пожал плечами:

– Нет. Я обычно не заморачиваюсь. Какой в этом смысл? Гораздо веселее поступать по обстоятельствам.

– Хорошо. – Сардинка кивнула. – Действовать по обстоятельствам всегда лучше. Никто не сможет нас выследить. Так безопасней.

Она нашла им пристанище в парке, где группа активистов художников и скульпторов Мюнхена воздвигла сквотерские павильоны. Учитывая, какими бывают сквотерские павильоны, этот был довольно приятный, новый и в хорошем состоянии: огромный мыльный пузырь из целлофана и искусственного шелка. Хрусткая желтая пузырчатая пленка пола накрывала пол-акра. Убежище было нелегальное, а потому анонимное. Сардинке оно, похоже, пришлось весьма по вкусу.

Стоило им пройти через воздушный шлюз на молнии, Сардинка и Эдди оказались вынуждены больше часа изучать и осматривать мультимедийные творения художников.

Хуже того, сразу после этого мучения экспертная система подвергла их дотошному экзамену, безжалостно донимая при этом сокровенным догматами эстетики.

Такая пытка оказалась для большинства сквотеров слишком высокой платой за ночлег. Павильон, хотя и привлекательный снаружи и изнутри, был заполнен лишь наполовину, и многие из тех, кто явился сюда усталым как собака, сломя голову бежали от современного искусства. Глубокий Эдди, однако, как бывало это почти всегда, получал в таких вещах высший бал. Благодаря ловким ответам на загадки компьютера он отвоевал себе приятное местечко, одеяло, непрозрачные занавески и даже собственную прикроватную лампочку. Сардинка, напротив, скучала и на вопросы отвечала односложно, а потому не получила дополнительно ничего, кроме подушки и места на пузырчатой пленке среди прочих филистеров, Эдди не преминул вовсю попользоваться переносной кабинкой платного туалета и купил мятных таблеток и холодной минералки в автомате. Он уже устроился поуютнее, когда полицейские сирены и отдаленные и астматические, судя по звуку, взрывы не придали очарования ночи.

Сардинка", похоже, вовсе не спешила уходить.

– Можно мне посмотреть твою гостиничную сумку? – попросила она.

– Конечно.

Чего бы ей ее не посмотреть? Она ведь ему эту сумку и дала.

Он думал, она собирается снова изучить книгу, но вместо этого из недр сумки она извлекла небольшой целлофановый пакет и дернула за шнурок, его вскрывающий. С химическим шипением и смутной жаркой вонью катализатора и дешевого одеколона пакет развернулся в красочный комбинезон. У комбинезона были комично широкие штанины, рукава с оборками, и по всему нему шел праздничный и шутовской рисунок из открыток двадцатого века с сомнительного свойства видами купальщиц.

– Пижама, – произнес Эдди. – Надо же, какая забота.

– Можешь в этом спать, если хочешь. – Сардинка кивнула. – Но это носят днем. Я хочу, чтобы ты завтра это надел. И я хочу, чтобы ты мне отдал одежду, которая сейчас на тебе, я тогда смогу избавиться от нее завтра в целях безопасности.

На Эдди были деловая рубашка с длинным рукавом, легкий пиджак, американские джинсы, носки в крапинку и нэшвильские ботинки из настоящей синей замши.

– Не могу я носить эту дрянь, – запротестовал он. – Господи, да у меня вид будет как у последнего неудачника.

– Да, – с энтузиазмом кивнула Сардинка, – он очень дешевый и самый распространенный. Это сделает тебя невидимым. Просто еще один весельчак среди тысяч и тысяч иностранцев, явившихся на вечеринку. Это самая безопасная одежда для курьера на время Переворота.

– Ты хочешь, чтобы я пошел на встречу с Критиком в таком виде?

Сардинка рассмеялась:

– Хорошим вкусом на Критика впечатления не произведешь, Эдди. Глаза, какими он смотрит на людей.., он видит то, чего не видят остальные. – Она помолчала, раздумывая. – На него, возможно, произведет впечатление, если ты явишься к нему в этом. Не из-за того, что это есть, разумеется. А потому, что это покажет, что ты способен понимать вкус толпы и манипулировать им в собственных целях.., в точности, как это делает он сам.

– У тебя и впрямь паранойя, – уязвленно ответил Эдди. – Я не наемный убийца. Я просто технарь из Теннеси. Тебе ведь это известно, так?

– Да, я тебе верю, – кивнула она. – Ты очень убедителен. Но это не имеет никакого отношения к правилам обеспечения безопасности. Если я заберу твою одежду, это снизит риск для всей операции.

– Насколько снизит? Да и вообще, что ты надеешься найти в моих вещах?

– Много, очень много чего, что ты мог туда напихать, – терпеливо ответила она. – Человечество – раса изощренных существ. Мы выдумали способы убивать или причинять боль и увечья почти чем угодно или почти ничем. – Она вздохнула. – Если ты еще не знаешь о подобных приемах, глупо было бы с моей стороны просвещать тебя о них сейчас. Так что будь проще, Эдди. Я была бы рада забрать твою одежду.

Сто экю.

Эдди покачал головой:

– На сей раз это будет тебе дорогого стоить.

– Тогда две сотни, – ответила Сардинка.

– Забудь об этом.

– Я не могу поднять цену больше двух сотен. Разве что ты мне позволишь совершить обыск полостей тела?

Эдди уронил специфик.

– Обыскать полости твоего тела, – терпеливо повторила Сардинка. – Ты взрослый человек, ты должен об этом знать. Много чего можно запрятать в отверстия и полости тела человека.

Эдди уставился на нее во все глаза:

– А сперва розы и немного шоколада нельзя?

– У нас ни шоколада, ни роз не получишь, – строго ответила Сардинка. И не говори мне о шоколаде и розах. Мы с тобой не любовники. Мы с тобой клиент и телохранитель. Знаю, дело малоприятное. Но это всего лишь бизнес.

– Да? Ну, торговля полостями тела для меня новость. – Глубокий Эдди потер подбородок. – Как простой юнец янки я сбит с толку. Может, согласишься на бартер? Сегодня ночью?

Сардинка хрипло рассмеялась:

– Я не собираюсь спать с тобой, Эдди. Я вообще не собираюсь спать! Ты глупо себя ведешь. – Она покачала головой. Потом внезапно подняла массу туго заплетенных косиц над правым ухом. – Взгляни на это, мистер Простой Юнец Янки. Я покажу тебе мою любимую полость тела. – В скальпе у нее над ухом виднелось отверстие пластмассовой трубочки телесного цвета. – Вживлять такие в Европе дело подсудное. Мне это вживили в Турции. Сегодня утром я загнала туда половину ее. Спать я не буду до понедельника.

– Господи, – выдохнул Эдди. Он поднял специфик, чтобы через него поглядеть на небольшое утопленное отверстие. – Прямо через барьер крови-мозга, так? Чертовский, наверное, риск занести инфекцию.

– Я это делаю не для забавы. Это не как пиво с крендельками. Просто для того, чтобы мне не заснуть. Чтобы не спать до тех пор, пока не закончится Переворот. – Она снова опустила волосы и села с видом полного самообладания. – А потом я полечу куда-нибудь и буду лежать на солнце, совершенно неподвижно. И в полном одиночестве, Эдди.

– О'кей, – сказал Эдди, чувствуя странную извращенную и смутную к ней жалость. – Можешь взять на время мою одежду и обыскать ее.

– Мне придется сжечь одежду. Две сотни экю?

– Хорошо. Но ботинки останутся мне.

– Можно мне бесплатно посмотреть твои зубы? Это займет только пять минут.

– Ладно, – пробормотал он.

Улыбнувшись ему. Сардинка тронула свой специфик.

С пластинки у нее на переносице вырвался яркий пурпурный лучик.

В восемь ноль-ноль утра беспилотный вертолет полиции попытался очистить парк. Он пролетел высоко над головой, чтобы пролаять машинные угрозы на пяти языках.

Все машину попросту оставили без внимания.

В половине девятого появилась шеренга настоящих полицейских. В ответ на это группа сквотеров выкатила собственный громкоговоритель, невероятных размеров питаемое от батареи устройство акустического нападения.

Первый сотрясающий землю визг ударил Эдди словно электрический разряд. Он мирно лежал на своем пузырчатом матрасе, прислушиваясь к придурковатому тявканью роботизованного вертолета. Теперь же он поспешно выпрыгнул из своей аварийной набивки и заполз в хрустящую, столь же пузырчатую ткань нелепого комбинезона.

Сардинка появилась, когда он еще закреплял пуговицы-липучки. Она вывела его из павильона, Матюгальник сквотеров высился на стальной треноге в окружении внушительной банды перемазанных в смазке анархистов в шлемах и защитных наушниках и вооруженных дубинками. Невероятный, причитающий вой матюгальника превращал нервы всех присутствующих в желе. Словно Медуза выла.

Копы отступили, и хозяева громкоговорителя отключили его на время, победно размахивая при этом блестящими на утреннем солнце дубинками. Оглушительную нервозную тишину нарушали редкие крики, язвительные емешки и хлопки, но атмосфера в парке резко испортилась; стала агрессивной и сюрреальной. Привлеченные апокалиптическим визгом, люди стекались в парк рысцой, готовясь принять участие в каких придется потасовках.