Текст книги "Священный огонь"

Автор книги: Брюс Стерлинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

Цыгане продавали бумажные цветы, вешалки, выбивалки для ковров, метлы, кокосовые циновки, одеяла, старую одежду, подержанные шины, автомобильные покрышки. На некоторых лотках предлагали любовные амулеты, лосьоны из трав и подозрительного вида насыщенные смеси из настоек. Похоже, что цыгане просто не могли прожить без своих старых машин, грузовиков и битком набитых крашенных разноцветной эмалью или посеребренных трейлеров. Они выставили напоказ даже древний ночной горшок, вычищенный, как музейный экспонат, и несколько лошадей в звенящей упряжи, словно они были готовы к настоящей лошадиной работе.

Шел оживленный торг, цыгане размахивали руками, почесывали бороды, но не сказать чтобы много товаров было продано. Более того, женщин, стоявших у лотков, по-видимому, это не слишком занимало.

– Ульрих, это и правда интересно. Но они что-то не проявляют особой коммерческой активности.

– А чего ты ждала? Цыгане не рассчитывают на успех. Они не деловые люди. Успешные и деловитые цыгане перестают быть цыганами.

– Не могу поверить, что их не волнует продление жизни. Что у них нет медицинских проверок и всего прочего. Почему? Почему они хотят так жить и так умереть? В чем тут причина?

– Ты очень любопытная, лапочка. – Ульрих скрестил на груди свои замшевые руки. – Так и быть. Я тебе скажу. Пятьдесят лет назад по всей Европе прокатилась волна цыганских погромов. Люди говорили, что грязные цыгане – разносчики заразы. Говорили, что цыгане нарушают карантин. И люди, абсолютно нормальные, цивилизованные люди, вооружились топорами и лопатами, цепями и железными прутьями. Они ринулись в цыганские гетто и цыганские лагеря, избивали ромалов, мучали их, насиловали их женщин и поджигали их дома.

Майа с ужасом смотрела на него во все глаза:

– Да, это были страшные времена. Ошибки, заблуждения...

– Никаких ошибок и заблуждений, – уверенно ответил Ульрих. – Расизм вечен и неистребим. Презирать других людей и желать им смерти присуще человеческой природе. Никого не надо этому учить. Люди сами начинают действовать, как только находят повод. – Голос его был задумчив. – Ты хочешь, чтобы я сказал тебе правду о цыганах? Это Европа, и сейчас конец двадцать первого века. Люди, стоящие сегодня у власти, были живы шестьдесят лет назад, во время эпидемий и цыганских погромов. Сейчас они не убивают цыган. Нет, сейчас если они вообще замечают цыган, то ведут себя фальшиво, нарочито сентиментально, как чувствительные снобы, которые делают вид, что покровительствуют уцелевшим отсталым племенам. Но если завтра начнется новая эпидемия, будут и новые погромы.

– Ты говоришь ужасные вещи.

– Ужасные, но верные, совершенно верные. Возможно, цыгане и были разносчиками бацилл, Майа, и это само по себе интересно. Но знаешь, что еще интереснее? Если бы цыгане не были стопроцентными расистами, они ассимилировались бы много веков тому назад.

– Ульрих, ты бываешь просто невыносим. Ты хочешь меня напугать? Сегодня никаких эпидемий нет. С эпидемиями навсегда покончено. Мы истребили все бациллы.

Ульрих скептически хмыкнул:

– Не позволяй мне портить тебе настроение, лапочка. Это ты хотела приехать сюда по делу, а не я. У тебя с собой список товаров, не так ли? Давай посмотрим, сможешь ли ты что-нибудь продать.

Майа отошла от него и, набравшись храбрости, приблизилась к одной из цыганок, стоявшей у прилавка. Женщина была в яркой цветной шали и курила короткую глиняную трубку.

– Вы говорите по-английски?

– Немного.

– У меня есть кое-какие вещи, полезные для путешественников. Я хочу их продать.

Цыганка помолчала и сказала:

– Дай мне твою руку. – Она наклонилась и минуту изучала линии на Майиной ладони, а затем снова села на свой раскладной стул, затянулась, из трубки с пыхтением вылетело облачко дыма. – Ты ищейка из полиции.

– Я не из полиции, мэм.

Она оглядела Майю сверху вниз:

– Хорошо, может быть, ты сама не знаешь, что ты ищейка. Но это так.

– Я не полицейский.

Женщина вынула трубку изо рта и указала на изгибы линий:

– И ты вовсе не молодая. Ты только одета как молоденькая. Ты можешь одурачить этого парнишку, но меня ты не проведешь. Убирайся прочь и больше не подходи.

Майа опрометью бросилась от нее. Она была потрясена до глубины души. И решила поискать другого покупателя.

Она увидела молоденькую немку с модными рыжими волосами и припухлыми губками. На ее прилавке лежал ворох ношеной одежды. Это ее обнадежило.

– Привет. Вы говорите по-английски?

– О'кей. Разумеется.

– У меня есть вещи для продажи. Тряпье и еще кое-что.

Женщина неторопливо кивнула:

– У вас красивый жакет. Tres chic.

– Спасибо. Danke.

Женщина посмотрела на нее с подлинно немецкой прямотой. У нее были круглые брови и длинные густые ресницы.

– Вы живете в Мунхене, верно? Я видела этот жакет в Виктуалиенмаркт. Вы дважды заходили ко мне в магазин посмотреть одежду.

– Разве? – переспросила Майа, у нее дрогнуло сердце. – Да, я остановилась в Мунхене, но вообще-то я здесь проездом.

– Вы американка?

– Да.

– Из Калифорнии?

– Да.

– Из Лос-Анджелеса?

– Да, живу у Залива.

– Я догадалась, что он из Сан-Франциско. Там делают такие вещи из полимеров. Знаете, в Штутгарте этот жакет сшили бы за несколько часов. И получилось бы лучше.

К ним подошел Ульрих. Женщины поглядели на него.

– Чао, Джимми.

– Чао, Тереза.

Они заговорили по-немецки.

– У тебя новая подружка?

– Да.

– Хорошенькая.

– Я тоже так думаю.

– Пытаешься кое-что сбыть?

– Не тебе, дорогуша, – с пренебрежением отозвался Ульрих. – Я никогда не сбываю товары в Мунхене. Не подвожу людей, среди которых живу. Она ничего не знает. Давай закончим этот разговор. Всем будет на пользу. Ладно?

– Она назвала тебя Джимми, – догадалась Майа.

– Иногда я откликаюсь на это имя, – ответил Ульрих по-английски.

Тереза засмеялась. И тоже обратилась к Майе по-английски:

– Ах ты, бедная маленькая киска! Ты любишь своего приятеля? Он и правда замечательный парень, твой Джимми. Такая душка.

Ульрих нахмурился:

– Она немного ошиблась. Вот и все.

– Я не люблю его, – громко заявила Майа. Она сняла свои темные очки. – Мне просто самой нужны кое-какие вещи.

– Какие именно?

– Контактные линзы. Серебряные монеты. Парики. Карта. Еда. Вода. Хорошая теплая постель. А еще я хотела бы выучить немецкий и перестать быть такой идиоткой.

– Она нелегалка, – пояснил Ульрих, дотронувшись до Майиного плеча. – У малышки тяжелые времена.

Тереза посмотрела на эту парочку:

– Что же вы пытаетесь продать?

Ульрих замялся.

– Дай ей список, – наконец проговорил он.

Тереза бегло прочла его.

– Я могу взять эти вещи. Если они в хорошем состоянии. Где они?

– В багажнике моей машины.

Она изумленно уставилась на него:

– Джимми, ты обзавелся машиной?

– Я одолжил ее у господина Шроттплатца.

– Ты умеешь выбирать себе друзей.

Ульрих повернулся к Майе и криво усмехнулся:

– Я забыл упомянуть этот хлам в старом списке интересов назло современному порядку.

– Двадцать кусков, – устало сказала ему Тереза.

– Тридцать.

– Двадцать пять.

– Двадцать семь.

– Хорошо. Неси. Надо посмотреть товар.

– Ладно, – проговорил Ульрих и взял Майю за руку.

– Оставь на минуточку американку. Я хочу попрактиковаться в английском, – попросила Тереза.

Ульрих задумался.

– Не делай глупостей, – предупредил он Майю и отправился за вещами.

Тереза холодно и оценивающе оглядела ее:

– Ты любишь пай-мальчиков?

– Полагаю, что с ними небесполезно иметь дело.

– Учти, он совсем не пай-мальчик.

– Я это знаю, – улыбнулась Майа.

– Когда ты приехала в Мунхен? Где он тебя нашел?

– Три дня тому назад.

– Что, всего три дня тому назад, а ты уже здесь и пытаешься что-то продать? Должно быть, ты действительно любишь тряпки, – заметила Тереза. – Как тебя зовут?

– Майа.

– А как тебя занесло в Мунхен? За тобой кто-то гонится? Полиция?

– Возможно. – Она заколебалась, но все же решила рискнуть: – Думаю, в основном это медики.

– Медики? Ну а как твои родители?

– Нет, в любом случае не родители, тут я могу поручиться.

– Что же, – уверенно, как особа, хорошо разбирающаяся в состоянии мировых дел, проговорила Тереза, – ты можешь выбросить медиков из головы. Никакими расследованиями медики не занимаются, они знают, что рано или поздно ты к ним придешь. А полиция... что же, ищейки в Мунхене никогда не пустятся в погоню, если родные не станут их науськивать и подталкивать.

– Рада это слышать.

– Спи хоть под мостом. Ешь претцели – яичные лепешки. И все обойдется. Тебе пора кончать с этим твоим бойфрендом. Он настоящий урод. Когда-нибудь ему проломят башку и мозги превратят в кровавую кашу. А я и слезинки не пролью.

– Он рассказывал мне о европейской радикальной политике.

– Мунхен не лучшее место для подобных тем, дорогуша, – сухо отметила Тереза. – Что у тебя там, под париком?

Майа сняла шарф и парик. Швырнула их на стол.

– Сними жакет и повернись ко мне, – приказала Тереза.

Майа стянула с себя жакет и медленно повернулась.

– У тебя хорошая фигура. Ты много плаваешь?

– Да, верно, – сказала Майа, – еще совсем недавно я много плавала.

– Думаю, ты мне подойдешь. А на меня можно положиться. Можешь расспросить обо мне в городе, и любой тебе скажет, что Тереза порядочный человек.

– Вы предлагаете мне работу?

– Ты вправе назвать это работой, – ответила Тереза. – Это модельный бизнес. Показ моделей и продажа дешевого тряпья. Ты знаешь, что такое дешевое тряпье, не так ли? Это значит, что у тебя будет несколько таких тряпок и, возможно, койка, где можно спать.

– Мне действительно нужна работа, – заявила Майа и внезапно расплакалась. – Не обращайте внимания на мои слезы, – проговорила она и вытерла глаза. – Интересно, ведь недавно я и заплакать не могла. Пожалуйста, дайте мне работу. Мне просто необходимо место, где бы я могла успокоиться и хоть немного прийти в себя.

Терезу растрогала ее искренность.

– Подойди, садись рядом, – сказала она.

Майа обошла стол и покорно уселась на складной стул возле Терезы.

– Скоро со мной все будет в порядке. Обычно я не так глупа. Я буду хорошо работать.

– Тише, девочка, перестань хныкать. Скажи мне что-нибудь. Сколько тебе лет?

– Думаю, мне всего две недели от роду.

Тереза вздохнула:

– Когда ты в последний раз вдоволь поела?

– Я не помню.

Тереза нагнулась и порылась под столом. Она достала пакет лицензированных гранул и минеральную воду.

– Вот. Поешь это. Попей. И запомни: если украдешь у меня хоть булавку, я выброшу тебя на улицу. – Она поглядела вниз. – Какая радость! Сюда идет твой дружок.

Майа попробовала гранулы. Они оказались сказочно вкусными. Она запихала в рот целую пригоршню и быстро их сгрызла.

Запыхавшийся, с покрасневшим лицом, Ульрих бросил на прилавок набитую сумку.

– Давайте поговорим о деле.

– Это прежде всего, – отозвалась Тереза. – Кстати, я только что наняла твою девушку на работу в мой магазин.

– Что? – засмеялся Ульрих. – Ты, наверное, шутишь? Да она не сможет объясняться с покупателями.

– Мне не нужна еще одна продавщица. Мне нужна манекенщица.

– Тереза, это крайне неосмотрительно и вряд ли выгодно. Если хочешь знать мое мнение, то я разочарован. Ты просто сделала это мне назло, – сказал Ульрих. – А я думал, что ты уже забыла наши прежние ссоры.

– Я? Назло? Ни в коем случае! Девушка хорошо смотрится, в голове у нее полный бардак. Из нее получится прекрасная манекенщица.

– Тебе нельзя доверять этой женщине, – по-английски предупредил Майю Ульрих. – Она говорит, что ты с приветом.

– Ты тоже так считаешь, – ответила Майа, продолжая жевать. Она отпила глоток минеральной воды. – Но это работа, а я нелегалка. Для меня это настоящая удача. Конечно, я приму ее предложение. А на что ты рассчитывал, чего ожидал?

Ульрих заметно разволновался:

– Я делал все, о чем ты меня просила. Я ни разу не нарушил ни одного твоего условия. А ты не слишком-то благодарна.

Майа смерила его недоуменным взглядом:

– Джимми, на Мариенплац можно найти миллион девушек. Поищи себе другую. А со мной все будет в порядке.

Ульрих взял сумку со стола и перекинул ее через плечо.

– Если ты полагаешь, что сможешь попасть в общество, начав работать в дурацком магазинчике этой коровы, то жизнь тебя скоро научит, и ты начнешь иначе рассуждать. Если хочешь уехать, уезжай! Но не думай, что тебе удастся вернуться и стать независимой.

– У нее в магазине тепло, – уточнила Майа.

Ульрих злобно отвернулся и, обиженный, удалился.

Наступило долгое молчание.

– Девочка, а ты и правда отмороженная, – наконец проговорила Тереза. В ее голосе звучали нотки восхищения.

3

Майа стала работать у Терезы, в ее магазине на Виктуалиенмаркт. Построенный из кирпича, с застекленным фасадом, он был беспорядочно забит одеждой и обувью. В конце торгового зала находился небольшой кабинет, в котором Тереза занималась бумагами и бухгалтерией. Тереза в основном имела дело с наличностью, часто шла на бартерные сделки, а иногда расплачивалась драгоценными металлами. Майа поселилась в магазине, носила форменное платье и спала у Терезы под столом. А Тереза проводила ночь наверху, в комнате родителей, обычно с каким-нибудь немытым дружком, который и двух слов связать не мог и на которого смотреть без ужаса нельзя было.

Теперь Майа трудилась с утра до ночи, и у нее не было времени чувствовать себя свободной, счастливой и уверенной в собственных силах. По правде сказать, свобода, счастье и уверенность в собственных силах успели ей здорово надоесть.

Как-то ночью, в конце февраля, Майе приснился сон, будто она ходит по магазину и наводит порядок на полках. Так могла поступать Миа. Майа проснулась.

Отныне с Миа все обстояло как надо. Миа ощущала себя в полном порядке, когда у нее появлялись обязанности.

Майа усердно работала, не жаловалась, ничего не требовала, и Тереза сумела это оценить. Подобно многим молодым людям, сделавшим карьеру без чьей-либо поддержки, Тереза способна была на доброе дело и жест. Но Майа по-прежнему была недовольна собой. Она не могла прочесть надписи на этикетках и вести разговоры с покупателями. Это у нее никак не получалось.

Она попросила у Терезы немного денег, нашла в одном из кварталов Мунхена, в Швабинге, недорогие курсы немецкого языка и купила пятьсот граммов «лекарства» для образования. Говорилось, что эти особые зелья помогают свободно, с помощью новой методики усваивать незнакомый язык, благодаря чему способность к обучению у взрослых становится такой же, как у трехлетних детей. Но никакие «умные лекарства» в мире не могли сделать немецкий язык легким для изучения, хотя «частица трехлетнего ребенка» в Майе и правда как-то справлялась с двуязычием. Нейронаркотик обнаружил лазейку в английском участке мозга и пробил брешь для кое-какого немецкого.

– Лучше брось эти дешевые колеса и попытайся выучить немецкий старым привычным способом, – посоветовала Тереза.

– Ist mein Deutsch so schlecht, Fraulein Obermutti?

– Майа, ты чересчур стараешься, – со вздохом объяснила Тереза. – Людям нравится, когда в бутике работают молодые иностранки. Это шикарно – быть молодой иностранкой. По крайней мере, ты правильно меняешь серебряные деньги, а Клаудиа и этого не может.

– Ich verstehe nur Wurstsatat. Am Montag muss ich wieder mabchen.

– Да прекратишь ты или нет? Это просто ужас.

– Мне действительно надо научиться, потому что, м-м-м, Konnen Siemirdas Dingsdain Schaufensterzeigen?

– Послушай, дорогая, ты никому не можешь ничего советовать. У тебя нет вкуса, ты ничего не понимаешь в моде. Сама-то выглядишь как серенькая мышка. – Тереза встала. – Я даже не представляла себе, что ты будешь так серьезно относиться к работе. Тебе нужно немного расслабиться. Помни, что ты нелегалка. Если ты начнешь суетиться и попробуешь заработать на стороне, тебя заметят ищейки.

Майа нахмурилась.

– Любую стоящую работу нужно хорошо делать.

Тереза обомлела. Показалось, что устами Майи говорит кто-то другой.

– Так сказала бы моя бабушка. Наверное, я знаю людей, способных тебе помочь, дорогуша. Кончай эту бодягу. У нас впереди целый день, а он, как известно, долго тянется.

Тереза несколько раз позвонила по Сети, а потом заперла магазин. Они поехали в трамвае по Ландсбергерштрассе и пересекли Хакер-Брюкке. Майа увидела вдалеке башни, громоздящиеся за вокзалом. Контраст старинного Мунхена и эфемерность всего сущего вызвали у Майи глубокое, невыразимое чувство.

Похоже, что чуть ли не вся мунхенская молодежь знала Терезу. У нее было множество энергичных и веселых приятелей. Но она часто приветствовала и стариков. Трогательно было наблюдать, как они относились к ней почти как к равной. Порой возникало впечатление, что бутик Терезы вовсе и не магазин в прямом смысле слова. Скорее он был центром огромной, только ей известной сети черного рынка подарков, бартера, взяток, услуг, скидок, обмена, уступок, тонких и сложных обязательств, решительных отказов.

Тереза привела Майю к своим друзьям в студию, которая располагалась в полуподвале невысокого дома в Нойехаузене. Строгие законы запрещали возводить небоскребы в центре Мунхена, и местные домовладельцы старались строить дома с подземными этажами. У этих красивых зданий, часть которых находилась под землей, имелись большие надстройки для вентиляции и бойлерной. Постройки эти нуждались в ремонте, поэтому владельцы сдавали их внаем молодым людям.

Знакомые Терезы были скульпторами. Их студия размещалась внутри самого дома. Они очутились в причудливой комнате, в которой то и дело слышались глухие кашляющие звуки вентилятора за соседней дверью.

– Чао, Франц!

– Чао, Тереза!

Франц оказался плотным немцем с каштановой бородой, в мятом, заляпанном халате. На шее висели на цепочке наглазники.

– Что, это новая манекенщица?

– Jа.

Франц поднял свои наглазники, поводил ими и зафиксировал неторопливо вошедшую в студию Майю. Он улыбнулся:

– У нее интересная фигура.

– Как думаешь, – спросила Тереза, – сможешь сделать с нее манекен? Лучше всего из пористого пластика.

Они принялись торговаться, их немецкий был так щедро пересыпан арго, что переводчик Майи умолк.

Откуда-то из глубины студии навстречу ей вышел еще один молодой человек.

– Хэлло, красотка!

– Ich heisse Maya. Да, я говорю по-английски. – Она пожала руку нового знакомого, обтянутую пластиковой перчаткой.

– Чао, Майа. Я Юджин. – Он снял свои наглазники, они закачались на цепочке, оглядел ее сверху вниз. – Мне нравится цвет вашей кожи. У вас, видимо, нервы в порядке.

– Вы американец?

– Я из Торонто. – Без наглазников Юджин выглядел совсем неплохо. Правда, черты его лица были крупноватые и резкие, но энергия так и била в нем ключом. Хотя чувствовалось, что Юджин давно не принимал ванну, однако от него исходил приятный запах нагретых на солнце бананов. – Если я не ошибаюсь, вы впервые у нас в студии. Позвольте мне показать наши работы.

Юджин показал ей окруженные камерами площадки для сканирования и два больших светящихся бака для сборки.

– Вот здесь мы отрисовываем наши модели, – сказал он, – а вот тут делаем их физическое воплощение. Это старая классика, – он похлопал по прозрачной стенке бака, – лазерная термопластическая сборка. Современные технические стандарты стали применяться лишь недавно. Но мы здесь в лаборатории далеки от техники. Мы создаем искусственные миры. Франц разрабатывает очень любопытные культуротехнические вариации.

– Неужели? Wunderbar.

– Вы знаете, как работает термосборка?

– Nein.

Юджин был очень терпелив. И она явно ему понравилась.

– Вы наполняете этот бак особым жидким пластиком. Затем пропускаете через него лазер. С его помощью пластик становится твердым объектом. Пропорции каждого объекта определяются движением луча, жидкость охлаждается и твердеет, попадая в фокус когерентного света. Естественно, луч координируется нашим виртуальным дизайном, и мы можем создавать физические объекты легким движением, как бы легким прикосновением луча внутри из компьютерного пространства. Или просто копировать трехмерные вещи. Например, ваше тело. Этим мы сегодня и займемся.

Казалось, технические термины вытеснили из ее головы лингвистический раствор.

– Кажется, я вас поняла. Вы делаете что-то похожее на фотографию.

– Верно! Это очень похоже на фотографию. На твердую фотографию. Пластик – дорогой материал, но мы можем добавить углекислоты. И получить дешевую пенистую модель, по большей части состоящую из газа. Как занятно бывает их взбивать, пока не получится аэрогель. Так мы способны создать объект размером со слона, а весить он будет килограмма три, не больше.

Майа с уважением поглядела на машину:

– Это большая емкость, но для слона маловата.

– Вы делите слона на части, а потом свариваете их вместе, – пояснил Юджин, чуть заметно закатив глаза.

– Простите меня, – осторожно проговорила она. – Обычно я не так глупа, но сейчас напичкана наркотиками.

Юджин расхохотался:

– Да, с вами не соскучишься.

– Значит, вы скульптор? Художник?

– Искусственные миры – это не искусство.

– Тогда, выходит, вы инженер?

– Моделирование – это и не инженерная работа. Разрешите показать вам еще кое-что. Вы ведь модель, манекенщица? Это должно вас заинтересовать.

Юджин подвел ее к пластиковой модели в человеческий рост, распростертой на полу. Обнаженный женский манекен лежал на спине, руки заложены под голову, на лице запечатлено откровенное эротическое наслаждение.

– Кто эта ваша модель?

– Никто. И все. Знаете, мунхенцы очень любят принимать солнечные ванны нагишом. Мы просто спустились как-то в воскресенье прошлым летом на Флаушерстег и засняли группу людей наглазниками. А после скомпоновали, создали этакий виртуальный коллаж. Перевели коллаж в пластик, и получилась она – обычная обнаженная жительница Мунхена, принимающая солнечные ванны. – Юджин с гордостью посмотрел на статую и щелкнул пальцами. – У нас есть такая же статуя ее мужа, голый мунхенец. Вот там, в углу. Отсюда ее трудно увидеть, да у него и ноги поломаны, а вся фактура полупрозрачная.

– На самом деле.

– Вы понимаете, что модель эта не слишком выразительная. Я хочу сказать, что у обычных, заурядных людей нелегко определить характерные черты, не так ли? Но создание этого образа лишь первый шаг. Потом я решил запечатлеть сотню мужчин, глядящих на нашу даму, конечно, сквозь наглазники – так мы можем проследить, на что обращено их внимание.

– И как вы заставили сотню людей смотреть на вашу голую модель?

– Мы отвезли ее на мотоцикле вниз по Мариенплац и устроили свое представление. Туристы в нем участвовали.

– О!

– Потом мы определили алгоритм наблюдений наших статистов, перевели коллаж в виртуальный ряд и воспроизвели в материале. Глядите.

Он направился в угол и вытянул тонкий черный лист.

– Подождите минуту, – сказала Майа. – Я... Мне известна эта вещь... Это...

– Виллендорфская Венера.

– Да. Это она.

– Сперва я собрался изобразить самую прекрасную женщину на свете, – признался Юджин. – Женский образ, способный привлечь внимание всех мужчин. Но в результате вышла лишь неплохая копия. Такую фигуру мог бы вырезать из бивней мамонта какой-нибудь тип еще в эпоху палеолита. Вы делаете компиляцию архитектурных форм, делаете микс, а потом все это легко превращается в поточное производство.

– А как выглядит мужчина? На кого он похож?

– Вас интересует, как мужчины видят мужчину или как женщины видят мужчину?

– Как женщины видят мужчину.

Юджин недоуменно пожал плечами:

– Я знал, что вы меня об этом спросите. Что же, смотрите. – Он пересек студию и снял еще один лист.

– Что-нибудь не так? – задала вопрос Майа.

– Знаете, мы не вполне уверены. Мы думали, что это будет, так сказать, проба пера. Я имею в виду вот что... Представьте себе двух странноватых типов, Франца и меня. Мы останавливали всех женщин на Мариенплац, просили их надеть наглазники и взглянуть на голого пластикового мужика... Заснять его. Согласились лишь немногие, небольшая группа женщин, ведь отбор был добровольным, и вот чем все кончилось.

Статуя состояла из двух частей: большая, зловещая, рогатая маска, соединенная с грудой вздувшихся мускулов.

– Он выглядит так, словно его пытались заживо сварить.

– Видите эти отростки вместо ног? Предполагалось, что они будут отдельно плыть в воздухе, но нам не удалось их так разместить. Мы до сих пор не понимаем, что случилось с его носом, такое впечатление, будто сквозь него кто-то смотрит.

Майа задумчиво оглядела статую. Сначала она решила, что маска на редкость уродлива, но постепенно это ощущение исчезло. Ей было все труднее и труднее отвести от нее глаза, она почувствовала нарастающее волнение. Словно образ этой статуи вытащили из какого-то глубокого провала в ее памяти.

– Юджин, ваша скульптура так на меня действует!.. Такое ощущение... совершенно нереальное.

– Тысяча благодарностей, – недоуменно откликнулся Юджин. – У нас пропал к ней всякий интерес... Мы сочли, что ошиблись в расчетах. Теперь я думаю, что, возможно, следующим шагом нашего концептуального искусства станет автопортрет. Мы сканируем вас, покажем снимок, а затем определим алгоритм вашего внимания, когда вы будете смотреть на копию собственного тела. Так мы сумеем воспроизвести ваш внутренний духовный образ в твердом фиксированном материале.

– По-моему, этот тип в пузырях не пугал бы так сильно, будь он меньше, – поделилась своими соображениями Майа. – Допустим, размером с браслет, вроде талисмана. И я могла бы носить его на руке.

– Вам надо обсудить это с Францем. Продажи – по части Франца.

К ним подошла Тереза.

– Франц говорит, что готов скостить мне долг, если мы сделаем шесть твоих изображений, – сообщила она Майе.

– Думаю, что мы сейчас уже обо всем договорились. Это будет моя симпатичная копия в полный рост, и мы выставим ее в витрине.

– Но если мы закажем шесть, я сумею продать их в розницу. При условии, что манекен будет двигаться.

– Разумеется, эту девушку нетрудно продать, – уверенно заявил Франц.

– Манекены не очень подвижны, и в этом вся проблема, – возразил Юджин. – Мы проделали массу работы с поверхностями. Изобрели новую технологию – ощущение, как от живой кожи.

Тереза недовольно поморщилась:

– Мы не хотим, чтобы манекены становились как люди, Юджин. От этого мнется одежда.

Юджин недовольно отвернулся, помолчал и посмотрел на часы:

– Ладно, у меня больше нет времени на разговоры. Мне нужно повидать собаку... это связано с одним человеком... – Он перевел взгляд на Майю: – Я был счастлив с вами познакомиться. Вы отличная собеседница. Если вы не слишком заняты, почему бы нам не махнуть в «Мертвую голову» в Праге во вторник на той неделе. Вы знаете, где это?

– Нет.

– В Старой Праге, на Староместской площади. «Голова» – это клуб, место встречи создателей виртуальных миров. Мы разыскали через Сеть многих интересных людей, раз в месяц они встречаются в Праге. Там есть люди, похожие на вас, мне кажется, вам это будет интересно.

К понедельнику на следующей неделе Франц и Юджин изготовили шесть копий Майи. Юджин соединил плечи, колени, локти и бедра манекенов пластиковыми шарнирами. Безволосый череп стал элементом виртуального дизайна.

Теперь в магазине было шесть больших обнаженных моделей из пластика со слегка удивленным выражением лица. Каждый манекен весил около пяти килограммов. Фигуры поднимались вверх от легкого движения воздуха, и в магазине решили, что манекенам следует соорудить на ноги противовесы.

Майа и Клаудиа целый день наряжали их, примеряли разные парики и подкрашивали лица косметикой. А потом поставили их на движущуюся витрину.

У Клаудии это особенно хорошо получилось. Она неважно считала сдачу, но прекрасно умела размещать манекены. Они то двигались под потолком, то нависали над столиками кафе, то размахивали теннисными ракетками или что-то аппетитно жевали, сидя в ногах друг у друга. Парад удивительных и нарядных копий Майи в витрине магазина сразу привлек внимание прохожих. Майа должна была стоять неподвижно среди своих двойников, а потом по команде Клаудии зашевелиться. Зрители вздрагивали от неожиданности и еще долго находились под впечатлением.

Майе нравилось, что ей откровенно восхищаются, требуют повторения аттракциона. Романтическая простушка Майа, Майа – большое бело-розовое мороженое, Майа, грациозно подпрыгивающая, в платье, украшенном драгоценностями, с глазами, подведенными стрелочками. Майа в белом неоновом костюме на батарейках, Майа в матроске, под задорно задравшейся юбочкой видны штанишки в белую и красную полоску. Майа в спортивном снаряжении поднимается в горы. Высокомерная, в элегантном вечернем платье, Майа с коктейлем в руках. Копии Майи радовали глаз, развлекали покупателей. Это был настоящий мини-спектакль. Однако к концу дня Майа почувствовала себя опустошенной, выжатой как лимон, измученной. Совершенно измотанной. Для Терезы этот день стал днем самых крупных продаж за долгие месяцы. Они продали столько товаров (включая все пластиковые манекены), что Тереза решила бросить все дела и отправиться в путешествие.

– Ты можешь выехать прямо сейчас и вволю поразвлекаться в Праге, пока меня не будет в городе, – сказала Тереза Майе. – Мой тебе совет, возьми с собой Клаудиу. Юджин еще ни разу не уезжал с девушками на несколько дней. А если ты захватишь Клаудиу, тебе будет легче.

– Юджин вовсе не назначал мне свидание, да он мне и не нравится. То есть нравится, но не очень. И с какой стати мне ехать в Прагу? Здесь, в Мунхене, тоже много любопытного.

– Не упрямься, дорогуша. Прага – большой красивый город, а «Мертвая голова» что сцена. Ты манекенщица и демонстрируешь второсортную одежду, так что тебе нужны подмостки.

– За такое удовольствие надо будет работать с утра до вечера.

– Да, но, по крайней мере, это другая работа. Клаудии пора отдохнуть от магазина, и тебе тоже. Вы обе это заслужили. К тому же если Клаудиа окажется на вечеринке одна, без твоего присмотра, то влипнет в какую-нибудь историю. С ней такое вечно случается.

– Все очень здорово и правильно, Тереза. Какая ты хитрая и предприимчивая.

– А что делать? Ты сама прекрасно понимаешь, что держать пустой магазин не будешь. Дай мне немного отдохнуть от Клаудии и не забудь захватить с собой камеру. В Праге полно ослепительных красавиц. Ох уж эти пражские девочки! На вид такие хрупкие, необычные, а в делах у них просто мертвая хватка.

Сопротивляться напору Терезы было бессмысленно. Майа и Клаудиа собрались, уложили рюкзаки и взяли одежду в больших чехлах на вешалках. Во вторник ближе к обеду они сели в поезд, отправлявшийся в Прагу. Клаудиа заплатила за билеты. Клаудиа почти всегда платила, она получала скромное жалованье, а богатые и влиятельные родители, жившие там же, в Мунхене, давали ей кое-что на мелкие расходы.

Они разлеглись в надувных креслах. Майа никак не могла прийти в себя от усталости и чувствовала себя выбитой из колеи. Клаудии было двадцать два года, и предыдущий день с его волнениями и хлопотами только поднял ей настроение.