Текст книги "Священный огонь"

Автор книги: Брюс Стерлинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

– Никаких вопросов и никаких записей. Ладно. Когда тебе все это понадобится?

– Во вторник.

– Я тебе перезвоню.

Квартира актрисы заведомо исключалась, об этом и речи быть не могло. Новак? Нет, она не могла его просить. Поль? Возможно, но все же нет, конечно нет. Клаус? С того времени, как она стала регулярно бывать в «Голове», ей стало ясно, что Клаус очень интересный человек. У Клауса были связи во всех кругах и на всех уровнях пражского общества. Клаус был настоящей знаменитостью. Все в Праге знали Клауса и уважали его, однако казалось, что сам Клаус ни с кем не связан и никому не обязан. Она даже нравилась Клаусу, но... Эмиль. Отлично.

Она сделала для Терезы все, что смогла. Это потребовало немало времени, энергии и предприимчивости, однако, похоже, что все вышло неплохо.

Во вторник в два часа ночи Тереза позвонила ей первая.

– Ты не спишь?

– Уже проснулась, дорогая.

– Ты не спустишься выпить со мной? Я в кафе Чиба, на сорок седьмом этаже этого громадного крольчатника. Там ты меня и найдешь.

– У тебя все в порядке, Тереза?

– Нет. Совсем не в порядке, – кротко ответила Тереза. – Так что приходи выпить со мной.

Майа торопливо оделась и отправилась в кафе. Это заняло у нее сорок минут. В кафе Чиба было пусто. Маленький чистый бар без единой души. Полностью автоматизированный. В общем, самое подходящее место для встречи в три часа ночи с человеком в состоянии сильного эмоционального стресса в восьмидесятиэтажном чешском небоскребе. Судя по отсутствию посетителей, в небоскребах редко переживались сильные эмоциональные стрессы. В этом небоскребе жили родители Эмиля, которые сейчас уехали на месяц в Финляндию. Правильнее сказать, в Suomen Tasavalta [9]9
  Suomen Tasavalta – самоназвание Финляндии (фин.)


[Закрыть].

Майа заказала минералку у юркого, противного робота-коротышки. Она выпила глоток и стала ждать. Тереза пришла около половины четвертого. Она присела на краешек стула и попыталась улыбнуться. Заплакала.

– Майа, – протянула она ей руку для приветствия, – ты так повзрослела за это время.

– Парик делает меня гораздо старше, – слукавила Майа.

– Какая ты шикарная... Такая... Я бы тебя не узнала. Честное слово. Я по-прежнему могу тебе доверяться?

– Почему бы тебе сразу не сказать, Тереза, какие у тебя проблемы. А я посмотрю, чем я смогу тебе помочь.

– Он бьет меня.

– Да что ты! Давай прикончим его?

– Он сам уже почти это сделал, – проговорила Тереза и окончательно разрыдалась.

Дружок Терезы никогда ее прежде не бил, но теперь жизнь ему опостылела и его ничто не сдерживало. Он хлестал ее кожаным ремнем по спине и заднице. Бойфренд Терезы был корсиканским гангстером.

Никто не назвал бы его ловким и импозантным. Ничего импозантного в нем не наблюдалось. Он был успешным членом шайки «Черная рука» и сделал там карьеру consigliore. Ее члены покрывали рэкетиров, сутенеров и безнадежных наркоманов. Главные сферы отмывания денег. Влиятельные коммерсанты. Подкуп судей, прикормленная полиция. Убийства. Закатывание жертв в цемент. Ему было шестьдесят лет, он называл себя Бруно, хотя кто знает, как его звали на самом деле.

– А как ты ухитрилась с ним познакомиться?

– А как ты думаешь? Однажды забежала в секонд-хэнд на рынке. И нарвалась там на рэкетиров. Мафиози любят крикливо одеваться, иногда крадут одежду и перепродают. Старо как мир. Неужели не знаешь? Много лазеек. Я тоже занималась незаконными сделками, но понемногу. Мафиози проворачивали крупные дела. Иногда подделывали модные бренды, а иногда кого-нибудь прикрывали. Всякое бывало. Да и сейчас случается. – Тереза оглянулась.

Майа тихо барабанила пальцами по стойке бара.

– Ему понравилась квартира, которую ты для нас отыскала, – заметила Тереза. – Забавно провести последнюю ночь в буржуйском доме.

– Я в это не верю, – возразила Майа.

– Бруно – трезвый человек, вполне приземленный, – задумчиво проговорила Тереза. – Я люблю трезвых людей. Они нравятся мне, когда особо не церемонятся. Нравится, когда эти люди действительно... – Она подбирала слова. – Когда они умеют выходить сухими из воды.

– Нездоровое увлечение, дорогая.

– Жизнь – это риск. Мне нравится, когда они ведут себя как настоящие мужчины. Когда для них важно только оставаться мужчинами, настоящими мужиками. Это возбуждает. Чувствуется живая, реальная жизнь. Я не думала, что он станет меня бить. Но сегодня ночью я делала все, что ему хотелось. А ему захотелось меня избить. Это его последняя ночь на этом свете. Мне не надо было плакать. Мне не надо было тебя звать. Я веду себя как ребенок.

– Тереза, ты больна. Это самая настоящая болезнь.

– Нет, это не болезнь, – обиделась Тереза. – Это старомодная любовь.

– А откуда тебе известно, что он не убьет тебя?

– Он человек чести, – ответила Тереза. – И как бы то ни было, завтра я сделаю ему большое одолжение.

Бруно был при смерти. Тереза догадывалась, что у него рак печени. Но утверждать что-либо наверняка она не могла, потому что Бруно уже сорок лет избегал иметь дело с официальной медициной. Сперва его поймали с поддельными документами и лишили доступа к средствам продления жизни. Потом, после нескольких успешных спекуляций на черном рынке, он начал лечиться на свой манер. Очевидно, к числу подобных операций относилось и приживление добавочных яичек.

Бруно решил умереть сам – недосягаемым для общества. Если бы власти поместили его труп в саркофаг-эмульсификатор, то сигналы тревоги зазвенели бы от Дублина до Владивостока. «Черная рука» следовала старинной традиции омерты, молчания до гробовой доски. А в наши дни молчание после смерти сделалось простой необходимостью.

Роман Бруно и Терезы был банальным. Он познакомился с ней в Марселе, когда ей было двадцать лет. Бруно всегда прекрасно одевался, старался быть загадочным и выглядел злодейски. На это и поймалась Тереза. Она понравилась Бруно, потому что была готова на все или почти на все и благодарна за его услуги. Иногда он покупал ей симпатичные подарки: туфли, платья, сексуальное нижнее белье, свободное время они проводили на Лазурном Берегу. Жизнь с ним была яркой и притягательной. Когда она начала торговать подержанной и дешевой одеждой, Бруно оказался очень полезен. Иногда у нее возникали проблемы с покупателями и поставщиками. Тогда Бруно за городом объяснялся с обидчиками. Эти радикальные шаги всегда давали отличные результаты.

Иногда Бруно ее бил. Но чего же следовало ожидать от человека, способного закатать своих врагов в цемент? Не то чтобы Бруно убил кого-то ради Терезы. Если такое и было, то она об этом никогда не узнала.

– Суть не в том, что он меня бьет, – говорила Тереза. – Он бьет, а ты делаешь все, что он хочет. Он мужчина, он босс, он наверху. Он всегда заставляет меня делать все, что хочет. Вот он такой и есть.

– Это ужасно. И серьезно, – сказала Майа.

Тереза раздраженно тряхнула головой:

– А ты думала, что каждый преступник в Европе похож на твоего дружка, карманника Джимми? Бруно – воин. Хозяин.

– Кстати, что случилось с Джимми? – спросила Майа. – Я о нем уже и думать забыла.

– Его поймали, – ответила Тереза. – Джимми всегда был глупым. Его арестовали. И хорошенько промыли мозги.

– Ой, нет! – воскликнула Майа. – Бедный Ульрих! И как он теперь? Сильно изменился?

– Абсолютно, – мрачно проговорила Тереза. – Раньше он крал кошельки и сумочки у туристок. А теперь напихивает сумки всякими нужными товарами и сует их туристкам, когда за ним не наблюдают.

– Что же, если ему удалось сохранить анархистские взгляды, это хороший признак.

– Ох уж эти власти, они так суетятся, чтобы все вели себя как надо, – сказала Тереза. – Ловят всякую настырную мелочь вроде Джимми, который чуть было не бросился с моста, и любой поборник демократических свобод сразу начинает скулить в Сети. У этих буржуев нет ни капли здравого смысла.

– Ну, и что думаешь по поводу Бруно?

– Мы собираемся завтра поехать в Черный лес. Он хочет покончить там с собой. А я похороню его тайно, никто и не узнает. Так мы договорились. Наш секрет.

– Мадам, вы ведь, кажется, не собирались хоронить ваших любовников до глубокой старости.

– Я всегда была старше своих лет, и от этого у меня все сложности, – вздохнула Тереза. – Ты поедешь со мной завтра? Ну пожалуйста!

– Знаешь, ты могла бы и не просить. Если ты думаешь, что я способна справиться с больным, несчастным человеком, решившим свести счеты с жизнью, то что же... – Она замялась. – Что ж, наверное, я более подходящая кандидатура, чем прочие твои знакомые.

– Ты так добра, Майа. Я знала, что ты мне поможешь. Я сразу поняла, как только тебя увидела, что ты особенная. – Тереза встала. Теперь с нее словно свалился тяжкий груз. – Мне пора возвращаться к Бруно. Еще поспать успеем. Я обещала ему, что останусь на всю ночь.

– Ну что ж, договор есть договор.

Тереза оглядела пустынный бар.

– Сейчас поздно, тут так странно, пусто... Ты не хочешь переночевать с нами?

– Я не стала бы возражать, в этом есть свой смысл, – сказала Майа. – Но не знаю, чем я могу вам помочь.

Она впервые увидела Бруно в десять часов утра. И поразилась его сходству с киноидолами двадцатого века. Ассоциация с двадцатым веком возникла в основном из-за его плохого здоровья и грубой косметики. Она обратила внимание на крупную голову Бруно с курчавой шевелюрой и твердым, словно высеченным из камня, лицом с широкими порами, типичным лицом мужчины, принимающего примитивные стероидные средства. На нем была лакированная соломенная шляпа, темный пиджак с узкими лацканами, брюки в обтяжку с отворотами и хлопчатобумажная рубашка.

Бруно был тих и спокоен. Смиренный вид. Хотя держался немного вызывающе, но не демонстрировал свои мускулы, да ему, собственно, и похвастаться было нечем. Такой, как он, вполне мог убить без малейших колебаний и последующих раскаяний. Он внушал страх только тому, кто его боялся. Короче, Бруно казался настоящим дикарем. Старым и не раз битым, больным и загнанным волком.

Для человека на пороге смерти Бруно вел себя на редкость бодро и философски. Ей еще не попадался на глаза без пяти минут самоубийца, довольный подобной перспективой. Он обменялся с Терезой шуточками на каком-то воровском южнофранцузском жаргоне. Довольно часто пересыпал свою речь отборной руганью. Майин парик-переводчик ничего не понял. Теперь таких выражений никто не употреблял. Матерщина просто вышла из моды, исчезла из человеческого общения, как ее и не было. Но Бруно ругался со смаком. Нарушение приличий не огорчало Терезу. Она всегда отвечала тем же и тоже ругалась со вкусом. Их перебранка напомнила игру в пинг-понг и была для обоих привычна.

В машине они перекусили. Приговоривший себя к смерти плотно позавтракал. Наконец подъехали к какому-то густому лесу на севере чешской границы. Кажется, это был не Черный лес, но для них это не имело значения. Листья на деревьях распустились, и дул теплый весенний ветер. Машина, принадлежащая бывшей жене Эмиля, упорно не желала останавливаться в кустах рядом с дорогой. Но они все же остановили ее там.

Бруно достал из багажника складную лопату и тяжелый чемодан. Немного размялись. Бруно хорошо знал, куда ему следует идти. Они поднялись на небольшой, поросший травой холм. Бруно раскрыл лопату с острым керамическим лезвием, повесил на ветки шляпу и пиджак и принялся копать яму. Он очертил на поверхности широкий круг и осторожно отбрасывал в сторону комья земли. Копая, он стал что-то говорить.

– Он говорит, что это старый тайник, – перевела Тереза. – Цыгане пользовались им еще в давние времена. А потом другие люди привели сюда каких-то смутьянов.

Бруно вытер пот с лица. И внезапно заговорил по-английски:

– Каждый человек в этой жизни делает свое дело, – произнес он, посмотрел на Майю и победно улыбнулся.

Бруно копал до тех пор, пока не устал. Он присел с пепельно-серым лицом и, пыхтя, стал дышать через бронзовый ингалятор. Теперь копать яму стала Тереза. Когда она устала, пришла очередь Майи. Она специально надела брюки, туфли на низком каблуке и легкий свитер, вполне пригодные для такой работы. Ее украшал только фуросики. Она запрограммировала платок в оливковые тона. Копала не спеша.

По замыслу Бруно получилась не обычная могила, а конусообразная яма в человеческий рост с округлым верхом. Бруно отбросил последние комья грязи, а затем стал объяснять правила тайных захоронений.

Целью мероприятия должно было стать стремительное и полное разложение трупа. От интенсивности разложения тело быстро раздувается. И этот побочный эффект портит поверхность нормальной могилы. Поэтому необходимо подпилить ребра и провентилировать внутренности. Бруно открыл свой чемодан. Он задумчиво вынул нужные инструменты. Похоже, что они уже не раз использовались. Он взял допотопную керамическую пилу для костей и аккумуляторы. Достал ветеринарный гиподермический прибор, как для лошадей, с длинной стальной катушкой, проводок способен был прострочить алюминиевый лист.

Бруно разделся. Все тело от шеи до паха было покрыто татуировкой. Змеи. Розы. Оружие. Изречения на вульгарном французском. Во всяком случае, Терезе никогда не удавалось их прочесть.

Бруно с силой ущипнул похолодевшую кожу, чтобы показать, куда должна двигаться нить. К тазобедренным костям. К мышцам бедра. К бицепсам. К ягодицам. К голове. С собой у него была небольшая канистра с какой-то ядовитой, мгновенно разъедающей плоть инфицированной смесью. Когда эти бактерии уничтожат его плоть, процесс завершится.

Он удобно устроился в яме, Майа и Тереза должны были засыпать его землей и тщательно уложить сверху дерн. Нужно было оставить под дерном побольше земли. Сначала место может показаться подозрительным, но потом никто ничего и не заметит – место удачное. Оставшиеся комья земли можно будет раскидать по лесу. И конечно, они должны забрать его одежду и инструменты. Рядом с ямой нельзя оставлять ничего металлического. Чтобы не привлекать внимания.

– Спроси, нет ли у него внутри какого-нибудь металла, – посоветовала Майа. – Может быть, зубные протезы или еще что.

– Он говорит, что еще не так стар, чтобы вставлять себе металлические зубы, – перевела Тереза. – Он говорит, что у него есть лишь один стальной орган – его член. – И она заплакала.

Бруно достал из карманов брюк два флакона размером с указательный палец. Разделся и без тени сомнения залез в свою могилу.

Он встал в ней, чуть откинувшись назад, и встряхнул в кулаке один из флакончиков. Потом вытряс из него на правую руку черные капли. Обратился к Терезе, сказав ей что-то на языке, понятном им обоим. Она подошла, с трудом передвигая ноги, боясь и не скрывая своего страха. Он нежно взял ее за руку измазанной черными каплями ладонью, крепко пожал ее руку, притянул к себе, прошептал что-то и поцеловал.

Затем подозвал Майю. И тоже поцеловал ее. Он впился ей в губы долгим, страстным, благодарным и горьким поцелуем. Обнял за шею левой рукой. Но не прикоснулся правой.

Наконец он отпустил ее. Майа судорожно вздохнула, отпрянула и чуть было не свалилась в яму вместе с ним. Еще мгновение Бруно смотрел на Терезу. Казалось, что он едва удерживается от слез. Тереза распласталась на земле, не отрывая от него глаз, и заплакала навзрыд.

Он взял ингалятор. Вставил отверстие себе в рот, нажал и вздохнул. Потом отбросил, как окурок, и забился в конвульсиях. Через несколько секунд он был уже мертв.

– Убери его от меня! – билась в истерике Тереза. – Убери его от меня, убери! – Она размахивала рукой, испачканной черными пятнами, схватив ее запястье другой рукой.

Майа принялась вытирать руку Терезы об уже ненужный пиджак Бруно.

– Что это?

– Лакримоген!

– О боже! – Она стала тереть еще энергичнее и более тщательно.

– Как же я его любила! – простонала Тереза и затряслась в истерике. – Я думала, что он просто побьет меня и мы займемся любовью в могиле. Но мне и в голову не приходило, что он подаст мне черную руку. Уж лучше бы мне умереть. – В отчаянии она заговорила по-немецки. – Где этот яд? Дай мне его! Нет, дай мне поцеловать его, у него на языке, должно быть, остался яд и для меня.

Она подползла к краю могилы, она словно с ума сошла. Наркотики лишь подхлестнули ее горе. Майа схватила ее за ногу и оттащила назад.

– Отойди от него, отойди подальше и успокойся. Мне сейчас нужно будет его разрезать.

– Майа, да как ты можешь! Как ты смеешь его пилить? Это же не кусок мяса, это Бруно!

– Прости меня, дорогая, но если бы ты, как я, пережила эпидемию чумы, то знала бы, что если люди умирают, они умирают на самом деле. – Ей лучше было бы придержать язык, но сейчас это не имело никакого значения. Тереза была вне себя от горя и не слушала ее. Тереза выла, как дикий зверь, эхо разносило эти стенания по всему лесу. Стон первородной скорби и невыносимой боли.

Майа обнаружила в рюкзаке Терезы упаковку альсионажа. Это было довольно слабое средство, и она вытащила шесть ампул. Тереза не сопротивлялась, когда Майа сделала ей уколы в шею. Не помня себя от горя, Тереза стонала, скорчившись, как дитя в утробе матери. Сжимала свою некрасиво вывернутую руку. Наконец успокоительные уколы сделали свое дело, и, придя немного в себя, она приподнялась.

Майа принесла остатки минералки и начала обтирать руку Терезы своей влажной ладонью. Этот выплеснувшийся лакримоген оказался мерзейшим веществом. Им вполне можно было убить. Трудно представить себе более молчаливого убийцу.

Майа подошла к краю могилы. Бруно был мертв. Она закрыла ему глаза. И наполнила гиподермик.

– Что же, громила, спи спокойно, – сказала она ему. – Ты нашел себе послушную девочку, и она была счастлива тебе помочь.

Когда она кончила, уже совсем стемнело. Это была отвратительная работа. Как ужастик на медицинскую тему. Но и этого сходства с медициной хватило, чтобы она почувствовала: работа сделана честно и добросовестно.

Тереза понемногу успокаивалась. Она была молодой и сильной. Молодые могут горько плакать, а их настроение иногда меняется несколько раз в день. Старики на такие перемены не способны. Тереза и Майа поплелись к машине.

– А где его чемодан? – спросила Тереза. Она дрожала, глаза красные от слез.

– Я положила его в багажник вместе с одеждой и инструментами.

– Дай его мне.

Тереза с нескрываемым волнением рылась в чемодане Бруно. Она нашла невзрачную металлическую коробочку. Открыла.

– Не могу поверить, – проговорила она, и ее как будто захлестнула волна неожиданной радости. – Я была убеждена, что он решил надо мной посмеяться.

– А я думала, что он собирался тебя убить.

– Нет, не собирался. Просто выпрыснул немного лакримогена. Ему хотелось, чтобы женщина оплакала его. Я выплакала все слезы, и мне сейчас легче. Я себя нормально чувствую. Больше не буду плакать. Посмотри, Майа, посмотри, что он мне оставил! Погляди – вот прекрасное наследство моего покойника. – Она показала ей небольшой медальон с ушком. Он лежал на черном бархатном ложе и был украшен двумя дюжинами маленьких, похожих на точки раковин.

– Ракушки? – спросила Майа.

– Это каури, – ответила Тереза. – Я богата! – Она аккуратно вынула медальон, захлопнула металлический футляр и бросила его в багажник. – Пойдем, – сказала она, держа медальон обеими руками. – Пойдем выпьем. Я столько плакала, а теперь умираю от жажды. Не могу поверить, что я это сделала. – Она открыла дверцу и забралась в машину.

Они отъехали. Шины затрещали по ветвям и подняли клубы пыли. Тереза внезапно обернулась через плечо и улыбнулась.

– Не в силах в это поверить, но я победила! – повторила она. – Я уезжаю отсюда. Теперь у меня совсем другая жизнь!

– Каури... – задумчиво проговорила Майа.

Машина пробиралась по темным заросшим тропинкам, ведущим к шоссе.

– Это не какой-нибудь хлам. В наши дни мир завален хламом, – заметила Тереза, передвинувшись на сиденье. – Виртуальностью и подделками. Мы все превратили в хлам. Алмазы и разные там драгоценности подешевели. Деньги... да сегодня каждый может подделать деньги. Марки ничего не стоит подделать – смех да и только. Деньги стали просто единицами и нулями. Но настоящие каури, Майа! Никто не способен подделать настоящий жемчуг.

– А может быть, это как раз поддельные каури. Ну, в общем, хлам.

Обеспокоенная Тереза вновь взяла медальон. И улыбнулась.

– Нет-нет, погляди на эти отметинки, погляди на разводы. Настоящие каури рождаются много лет под действием органических процессов. Каури слишком сложно подделать. Они настоящие! На такой глубине их теперь и не собирают. Такая редкость! Такое мало у кого есть! Да они стоят целое состояние! Столько, что я теперь могу делать что угодно.

– И что же ты собираешься с ними делать?

– Конечно, я займусь бизнесом, буду расширяться. Выберусь из этого болота на Виктуалиенмаркт. Открою настоящий магазин. В хорошем здании, люкс, в общем, в небоскребе. Для настоящих покупателей с настоящими деньгами! Я еще слишком молодая, чтобы стать владелицей супермаркетов, но, когда у меня в руках такое чудо, это ко мне тоже придет. Найму стариков, опытных людей, и они будут на меня работать. Найму бухгалтера и адвоката. Начну действовать вполне законно. Без всяких там глупостей. С нормальной бухгалтерией, и налоги стану платить!

– Звучит весьма оптимистично.

– Моя мечта наконец-то сбылась. Теперь на меня обратит внимание мир высокой моды. Я буду получать одежду от профессиональных дизайнеров. А с тряпьем покончено. Тряпье, тряпье, тряпье... О, как же я устала крутиться и цепляться за жизнь!

– Надеюсь, что никаких осложнений с дружками Бруно у тебя не будет.

– Конечно нет, – ответила Тереза. – Неважно, что ты думаешь об обществе, но они делают этот мир лучше. Правда, они улучшают его. А дружки Бруно – что ж, полиция ими займется. Это и медицинский вопрос, и деньги, и наблюдение... Это срабатывает. И плохие ребята от этого мрут. Их и так с каждым годом все меньше и меньше. Криминальный мир вымирает. Они уже старые, но долгое время были очень сильные, а сейчас уходят, исчезают, как болезнь. Тут есть что-то трагическое, но... это огромное политическое достижение.

Майа устало вздохнула:

– Возможно, мне не стоило давать тебе так много транквилизаторов.

– Не говори так. Неужели ты не видишь, что я счастлива? И ты могла быть счастлива вместе со мной. – Она посмотрела Майе в глаза: – Почему ты так изменилась, Майа? В Мунхене ты была очень веселой. И куда все делось?

– Твое настроение идет по синусоиде, моя дорогая. Постарайся говорить поменьше. Успокойся. Я очень устала.

Тереза опять пересела.

– Конечно, ты очень устала. Но ты была такой смелой! Прости меня, Майа. Огромное тебе спасибо.

Они долго молчали. Тереза вновь немного всплакнула. И наконец уснула.

Они проезжали по ярко освещенным сельским полям. Лицо Терезы светилось миром и спокойствием.

– Теперь ты на другой стороне, – мягко сказала ей Майа. – Теперь ты смешная маленькая буржуйка. Я даже не верила, что лекарство подействует именно так. Я не верила, что оно так хорошо подействует. Моя вина! Я сама жила когда-то в этом мире. Даже не верится, что ты так стремишься жить в мире, который я больше не в силах выносить. Ни минуты. А теперь я вне закона и научилась свободно дышать. Путь назад мне закрыт. И вдова уже вышла на мой след. Она знает. Мне известно, что она знает. Она готова арестовать меня хоть сейчас, несмотря на все ее терпение и любезность. Тебе известно, кто такая вдова?

Сонная Тереза крепко сжимала свой медальон.

– Тебе и не нужно этого знать, – заключила Майа.

С перестройкой дворца памяти оказались проблемы. Главная сложность состояла в том, что в нем до сих пор кто-то жил. Бенедетте и ее друзьям потребовалось приложить немало сил, чтобы обнаружить этого доставлявшего хлопоты таинственного обитателя. Им, как выяснилось, был пес Мартина. Во дворце памяти оставался Платон.

Мартин связал собственный мозг собаки с ее виртуальностью. Это не был медицинский процесс, предлагавшийся пациентам и получивший, по целому ряду причин, одобрение общества. Активность нервной системы – явление абсолютно необходимое, постоянное и чуждое всякой прямолинейности. Клетки мозга растут, их обмен веществ зависит от деятельности всего организма. Когда компьютерная программа пытается расти и развиваться вместе с мозгом, в результате не получается плавного и безупречного синтеза мысли и компьютерной передачи. Как правило, возникает непредусмотренная, беспорядочно разрастающаяся мешанина. И если этот синтез не контролировать, он превращается в виртуальное безумие.

Бенедетта показала скрытое крыло дворца, где работал собачий мозг. За прошедшие годы киберорганическая смесь увеличилась, спрессовавшись в узлы и миомы, в огромные слои и линии вокруг прилежащих клеток. Но они нашли звенья живого собачьего передатчика и разблокировали их. То тут, то там попадались чудовищные округлости, массивные волокнистые модули, подобные дурным неисчезающим видениям.

После смерти Уоршоу умственные процессы собаки как будто раздробились, оказавшись на пяти уровнях. Оставленная без присмотра субстанция словно просачивалась через эти взломанные этажи, как тина.

– А как выглядит код? – поинтересовалась Майа.

– О, там такой замечательный код. Его и за миллион лет не взломаешь.

– Ты действительно считаешь, что это помогает ему мыслить?

– Я не считаю, что собака думает, как мы, но это явно познавательный процесс, присущий млекопитающим. Уоршоу подключил свой дворец через Сеть к собачьей голове. Для того времени это было весьма остроумно. Конечно, смешно даже сравнивать с экспериментами на животных в наши дни. Но в 2060-х годах уже были широкополосные каналы и очень быстрый траффик. В позвоночник собаки должны были вживить антенны.

– Зачем?

– Мы предполагаем, что он хотел спрятать некоторые данные в собаке. А быть может, закодировал и весь дворец памяти в ее нервной системе. Подобная визионерская чепуха тогда была очень популярна. Тогда люди верили во что угодно. Они романтизировали компьютеры и создавали мифы о виртуальности. Она казалась им чем-то мистическим. И еще тогда увлекались разными рискованными экспериментами. Тогда полагали, что все возможно, а вот здравого смысла им, очевидно, не хватало. Но ведь Уоршоу не был программистом. Он просто был старый, богатый. И безрассудный.

– Собака все еще подключена?

– Ты неправильно формулируешь, Майа. У собаки никогда не было ни собачьих перчаток, ни собачьих наглазников. Она никогда не воспринимала дворец как дворец. Она просто существовала в нем, как в питательной среде. Или среда жила в ней... Вероятно, Уоршоу так задумал, что когда-нибудь собака будет там жить. Оборвет свои зримые следы и исчезнет в чисто медийных структурах. Было мнение, что это вполне возможно, до тех пор пока люди сами не попробовали и не убедились, как все сложно. Уоршоу снял об этом дурацкий фильм.

– Ты видела фильмы Мартина Уоршоу? Как тебе это удалось?

– Мы свое дело сделали, откопали их.

– Тебе понравились картины Уоршоу?

– Очень примитивные.

– Мне это не кажется примитивным.

– Но это никакое не кино. Ненатуральная жизнь: каждый день одно и то же. И так тридцать лет.

Внизу, под фундаментом дворца, они установили механизмы священного огня, отчасти заполненные топливом и зажженные. Машины-видения, механизмы-фантазии. Предполагалось, что они способны выполнять сложно запрограммированные операции в визуальных зонах мозга и обработки речи. Вы могли по-своему видеть и по-своему слышать, хотя само это ощущение было ни на что не похоже. Человеческое сознание было неспособно проникнуть в глубоко бессознательную деятельность слуховой и визуальной систем. Оно лишь чувствовало, как фотоны ударяют по вашему глазному дну или как молоточки касаются волосков на барабанных перепонках ваших ушей. Точнее говоря, все инсталляции не были расплывчатыми пятнами, их там просто не существовало. Опыт успокаивал, как плаванье под водой. Или послеобеденный сон с его размытыми цветными видениями. Или отдаленная мелодия – вроде даже и не музыка.

Это не производило особого впечатления, не сильно возбуждало. Это не жгло, не взрывало и не могло раздуть огонь. Но и не утомляло. Это было полной противоположностью усталости. Они изобрели очень, очень медленный способ, чтобы освежить и взбодрить постчеловеческие души в новом мире. Они до сих пор не знали, как это можно лучше сделать. Они пробовали разные методы, проверяли, фиксировали результаты.

Майю не стали делать подопытной, но позволили ей все увидеть, потому что она им нравилась. Там были ящички внутри других ящиков, а те, в свою очередь, помещались в больших ящиках, которые обладали своим собственным устройством, странный калейдоскоп все время выплевывал какие-то частицы. Потом там возникли огоньки и вспыхнули маленькие фейерверки из ярких цветов. Можно было услышать, как движутся эти огненные цветы, но вы никогда их не могли видеть. А еще огромные предметы, похожие на норы, в которых скрывались другие норы, а в тех еще новые норы. Все эти образы действовали эмоционально, тонко, едва уловимо, как витамины.

Она не уставала от священного огня. Да от него и нельзя было устать. Он не требовал внимания, он работал независимо. Это было нечто случившееся с человеком, а не созданное им. Наконец перчатки и наушники начали пощипывать кожу, у нее разболелась спина. И тогда ей пришлось передвинуться, поглядеть на стену.

После священного огня пустая стена показалась ей подлинным откровением. Она могла медитировать у этой пустой стены, и богатство ее зримой субстанции, несомненная осязаемость ее существования здесь и сейчас переполняли душу радостью. Явления больше не возникали изнутри, они были осязаемы, вы могли подойти и разглядывать их...

Она, распластавшись на полу, смотрела в потолок. Белые хозяйские кошки приходили и ложились ей на грудь, вытягивали лапки и смотрели ей в лицо. Глаза животных из мира, не ведающего ни слов, ни символов.

У них были дела и за пределами дворца. Им удалось прорваться в несколько давно заброшенных дворцов памяти и взломать три из них. Они обнаружили физический источник дворца Уоршоу и сканировали его с нескольких серверов, находившихся на острове Науру в Тихом океане. Они по частицам вытянули дворец из Сети в Науру, через Марокко, через Болонью и наконец разместили его, бит за битом, на кристаллическом сервере в пражской квартире актрисы Жесковой. Они верили, что если изменившийся дворец будет находиться на одной машине, то станет работать быстрее и эффективнее. В конце концов, она и сама может прогуляться вокруг дворца Уоршоу. Застывшего в маленьком, размером с кулачок, плотном вычислительном алмазе.

Как-то днем, уже в июне, Майа провела слишком много времени, прислушиваясь к влажному гулу каллиопы, напоминающему снегопад. Сняв большие очки, поняла, что слегка поранилась. Она закрыла глаза, и мир изменился в глубинах ее глазниц. Они дотронулись до тайников, в которых она пряталась, закрыв глаза. Если вы просыпаетесь и еще не открыли глаза, то за плотно сжатыми веками уже не полная тьма. Визуальное восприятие по-прежнему работает, и ваше серое вещество, совсем не вслепую, ищет путь к реальности и старается ухватиться за нее. В маленьком мире. Тайный личный мир под ресницами человеческих глаз состоит из бесформенных, плавающих в тумане вспышек красно-синего цвета, пятен серо-бурого и коричневого тонов. Но сейчас они как будто к ней прикоснулись. Дворец переместился, преобразился. Сделался совершенно другим и был связан с Майей.