Текст книги "Демогоргон"

Автор книги: Брайан Ламли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

– Вы знаете где я живу?

– Да, ваше имя есть в телефонном справочнике. Там же я нашел и ваш телефон … но нет, только не у вас дома. Вы знаете какое-нибудь другое место?

Трэйс немного подумал.

– Недалеко от моего дома на углу есть паб – большой. Там довольно тихо, и к тому же владелец – мой знакомый. Если хотите, можем встретиться там.

– Когда?

– Я… я даже не знаю. Я сейчас в аэропорту Гатвик. Сколько времени займет дорога оттуда до вас на такси?

– Что-что? – Трэйс хотя толком так еще и не проснулся, но, тем не менее, был заинтригован. – Господи, да откуда же мне знать? – пожал плечами он. – Думаю, час-полтора. Сделаем вот как: подъезжайте туда и ждите меня. А я сейчас предупрежу бармена и он позвонит мне, когда вы появитесь.

Просто скажите ему, мол ждете Чарли, ладно? Кстати, а вы уверены, что разговариваете с тем самым Чарли Трэйсом?

– О, да, вполне. Значит, до встречи… – и в трубке послышались гудки отбоя. Вот тебе на! Странно…

Трэйс позвонил в «Корабль», предупредил бармена, затем без всякого удовольствия затолкал в себя яйцо всмятку, тост и кофе. После этого плеснул в лицо холодной воды, побрился и оделся. И все это время он напряженно размышлял.

В Гатвике сидит какой-то грек – возможно прямо с самолета – который никогда не был в Лондоне, но знает его, Трэйса, и срочно хочет о чем-то с ним поговорить. О чем? По телефону об этом спрашивать не хотелось. Возможно всплыло бы что-то такое, о чем бы ему и вообще лучше бы не слышать – во всяком случае не зная с кем говоришь. Знакомых в Греции у него вроде не было, так? Да, точно не было.

Тогда в чем же дело?

А прошлая ночь и черная машина? Может, кто-то пытается его шантажировать?

Но если так, зачем же звонить из Гатвика? И не слышалось ли в голосе неизвестного собеседника хотя бы намека на угрозу? Признаков того, что ему удалось пронюхать о занятиях Трэйса?

Но времени обдумать все это ему так и не хватило, поскольку, едва он закончил одеваться, снова зазвонил телефон. Трэйс насторожился. Он не привык к столь частым телефонным звонкам.

– Чарли? – на сей раз голос оказался женским, мягким и умеренно игривым.

– Джилли, это ты? Привет! – Джилли была его нынешней подружкой. С ней было довольно весело, вот только серого вещества ей явно не хватало. Она подцепила его в баре с месяц назад. Теперь они встречались два или три раза в неделю и потом проводили вместе ночь – иногда у нее, а иногда здесь, у него, одним словом там, где было удобнее. У Трэйса серьезных намерений в отношении ее не было и оставалось надеяться, что это взаимно. Лучше всего было не заводить дело слишком далеко, тогда потом легче будет расстаться.

На постоянные связи просто не хватало времени, или, вернее, они были ему не по душе. А уж тем более с Джилли. Конечно, тело у нее роскошное, но ведь должно же у человека быть что-нибудь и в голове? Трэйс вовсе не считал такое отношение циничным. Если он и использовал ее, то ничуть не большей степени, чем она – его.

– Я вчера вечером тебе звонила, – сказала она, и он представил себе ее хорошенькие надутые губки, – но тебя не было. Потом легла, никак не могла заснуть и еще раз позвонила тебе в полпервого – но тебя и тогда не было!

Трэйс вздохнул. Это уже звучало именно так, как он и боялся. Навязчиво.

– Не может быть! – ответил он. – А ты думала я никогда не выхожу из дома?

– Да нет, – беззаботно отозвалась она. – Я не жалуюсь. Может забежать к тебе?

– Что, прямо сейчас?

– Сегодня же суббота! Я думала мы куда-нибудь сходим.

Трэйс раздраженно покачал головой и сказал:

– Слушай, Джилли, сегодня утром я занят. Давай-ка лучше я сам позвоню тебе вечерком, а?

– Ну вот! – в ее голосе слышалось разочарование.

Трэйс мрачно кивнул, чувствуя как у него портится настроение. Скоро нужно будет выходить. Он насколько мог ласково предложил:

– Давай, я закажу нам столик. После ужина сходим на часок-другой в казино. А потом поедем к тебе. На твоей машине. Идет?

Она явно обрадовалась.

– О'кей. Тогда в полдевятого?

– Годится. До встречи.

Кладя трубку, он услышал как она чмокнула, посылая ему воздушный поцелуй.

Обычно он отвечал ей тем же, но сегодня почему-то не было настроения. Нет, ответом мог быть только постепенный разрыв. Впрочем, в любом случае, Джилли была наименьшей из его проблем.

Он позвонил скупщику краденого в «букинистическую лавку» на Холлоуэй-Роуд и, услышав в трубке знакомый голос, сказал:

– Джо, это Чарли. Помнишь, я тебе говорил, что у меня на днях появятся новые книжки? Так вот, они у меня. В принципе ничего срочного, но, тем не менее, хотелось бы поскорее передать их тебе.

– И скоко ж их у тебя, Чарли? – Джо Пелхем был настоящим лондонским кокни со вполне соответствующим выговором. Кроме того, по его голосу всегда чувствовалось, что он опасается подвоха.

– Почти четыре кило.

– Фу-ты, ну-ты! – удивился Пелхем. – Да ты, никак опять нашалил? Поди целую библиотеку обобрал?

– Когда? – спросил Трэйс, не в силах удержаться от улыбки.

Из трубки донеслись скребущие звуки – это Джо задумчиво почесывал свои вечно заросшие щетиной щеки.

– Видать, раньше вторника ничего не выйдет, приятель. Все зависит от книжек. То есть, я хочу сказать, с ними не будет проблем? У тя там старье, новье или чо? А разыскивать их кто-нибудь будет?

– Нет, – ответил Трэйс. – Во всяком случае, пока. Но, думаю, и тянуть с ними особенно не стоит. Возможно, они заражены грибком, и он может перекинуться на другие. Я взял их оптом у вдовы одного коллекционера. Если хочешь, можешь поговорить еще с кем-нибудь, и разделить партию, чтобы…

– Позволь уж мне самому решать что с ними делать, сынок, – ответил Пелхем. – Да, кстати, а кто был покойный? Этот самый коллекционер? Я, случаем, его не знаю?

– Думаю, тебе и самому не захочется знать, Джо, – сказал Трэйс. – Ничего хорошего из этого не выйдет. К слову сказать, сколько ты мне за них заплатишь?

– Как всегда – шестьдесят процентов. В наше время больше те никто не заплатит – даже и это чересчур. Учитывая грибок и все такое прочее. В любом случае, думаю, это по-честному. Я, вишь, как раз поэтому и не могу ничего сделать раньше вторника.

– О'кей. Значит во вторник. Когда будешь готов – звякни.

– Заметано, сынок – пробурчал его собеседник. – Покедова…

Оформление интерьеров верхнего зала и бара «Корабля» по идее должно было напоминать внутренности средневекового галеона. Однако, Трэйс придерживался мнения, что затея не удалась и предпочитал нижний зал, где были устроены небольшие, на четыре персоны каждый кабинеты, создающие некую видимость уединения. Когда бармен позвонил ему, он вскоре явился в паб и увидел, что у стойки, где разливают пиво, уже толчется с полдюжины завсегдатаев, а в одном из кабинетов сидит довольно пожилой, хотя и бодрый с виду высокий и крепкий мужчина, с нетронутой пинтой пива на столике перед собой. Бармен за стойкой перехватил вопросительный взгляд Трэйса и легким кивком указал на мужчину за столиком. Трэйс заказал кружку пива, взял ее и присел за столик напротив незнакомца.

Несколько долгих мгновений они разглядывали друг друга и у Трэйса создалось впечатление, будто его визави пытается отыскать на его лице какую-то примету или знак, указывающий на то, что перед ним именно тот, кто ему нужен.

На вид человек этот явно был греком, хотя и более смуглым, чем греки постоянно живущие в Лондоне. У него было симпатичное обветренное лицо человека, привычного к яркому солнечному свету. Сразу было ясно, что это уроженец Средиземноморья. Только одно в его облике никак не соответствовало желтоватым стенам из песчаника, оливковым рощам и осликам, груженым бурдюками с водой – его волосы. В них не было ни единой темной пряди. Даже будь грек альбиносом, они и то не могли бы быть более белыми. Даже для человека под семьдесят – сколько, видимо, и было греку – такая снежно-белая шевелюра казалась какой-то неестественной…

А в остальном… греку легко можно было бы дать и пятьдесят. Его молодили живые карие глаза в которых будто сквозила тревога. Скорее даже взгляд их казался лихорадочным: в нем было что-то от взгляда загнанного в угол животного. Молодые беспокойные глаза на лице пожилого человека. Юный дух в старом теле. Так, во всяком случае, показалось Трэйсу.

Наконец на незнакомца видимо подействовали прохлада кабинета и пристальный изучающий взгляд Трэйса – он поежился. Его костюм, хотя и легкий, явно был очень дорогим, на пальце красовался массивный золотой перстень, а когда он вытащил из пачки греческую сигарету и прикурил, Трэйс заметил, что зажигалка у него тоже из чистого золота. Очевидно, в деньгах он нужды не испытывал. И так же очевидно было, что он недавно прилетел из Греции. Специально для встречи с Трэйсом. Но почему?

Глазам же грека предстало следующее:

Перед ним сидел человек, которому должно было быть около двадцати пяти, но который, как и он сам, выглядел моложе своих лет. Высокий изящный молодой человек, узкобедрый и жилистый, человек, который легко хмурится и неохотно улыбается, как будто его прижимает к земле какое-то огромное невидимое бремя, совершенно несопоставимое с его вполне дюжинной силой, которое он, тем не менее, терпеливо сносил многие годы. Человек с бледным лицом и светлыми, очень мягкими волосами и тонкими бровями над зелеными глазами в которых светился ум.

Правда, нос его был чуть крючковат, но не настолько, чтобы испортить общее впечатление от в основном правильных черт лица. Человек, конечно же, еще очень молодой, но привыкший полагаться исключительно на себя и гораздо, гораздо более умный, чем обычно бывают люди в его возрасте. Или намного более глупый… И к тому же человек, которому явно было не по душе, что его так пристально разглядывают.

– Чарльз Трэйс, – не протягивая руки, кратко представился Трэйс. – С кем имею…

Незнакомец отрицательно покачал головой.

– В данный момент как меня зовут совершенно неважно. Более того, уже само то, что оно станет вам известно, может обернуться для вас большой опасностью. А у вас и так достаточно проблем.

В душе Трэйса буквально кипели мысли и чувства, но внешне он старался не выдавать охватившего его возбуждения. Да, скорее всего это не что иное как попытка прижать его с целью шантажа. Греку что-то известно о нем и сейчас он будет угрожать заложить его. Скорее всего. Что же еще?

Он криво улыбнулся и сказал:

– Лично у меня никаких проблем нет, мистер… эээ… Неважно. Похоже, это у ВАС какие-то проблемы, иначе бы вы не просили меня о встрече.

А поскольку меня мало интересуют проблемы незнакомых людей, сдается мне, что у нас с вами вряд ли что-нибудь получится. Скорее всего, вас просто кто-то неправильно информировал. Но раз уж мы все-таки встретились, может быть просто так, ради смеха, расскажете кто вас послал и что вам от меня нужно?

– ОТ ВАС мне ничего не нужно. Наоборот, это я хочу вам кое-что передать. Предостережение. Вы, кажется, считаете, что у меня к вам какое-то поручение, что я кем-то послан? Нет, никто меня не посылал, Чарльз Трэйс. Честно говоря, с моей стороны вообще было просто безумием встречаться с вами, поскольку тем самым я, скорее всего, подвергаю свою жизнь смертельной опасности.

Трэйс чувствовал: грек говорит совершенно искренне. Но что же это за предостережение такое? Да еще все эти разговоры об опасности и о смертельной угрозе.. ?

– Послушайте, – сказал он, – так мы с вами каши не сварим. Либо вы рассказываете мне, в чем дело, либо я встаю и ухожу.

Незнакомец через стол наклонился к нему и, глядя Трэйсу в глаза, сквозь стиснутые зубы прошипел:

– Похоже, ты меня не понял. Я рискую жизнью даже просто появившись здесь! Скажи спасибо, что я вообще приехал, ты, английский щенок, не то я, а не ты, встану и уйду!

Трэйс начал было вставать, но грек схватил его за рукав и с неожиданной для него силой заставил снова сесть на место. Затем он буквально выплеснул на него целый поток информации о нем самом:

– Вас зовут Чарльз Гордон Трэйс и ваша мать была эвакуирована с Кипра в начале 1958 года, накануне вашего рождения. Ее имя – Диана Трэйс. Она была очень симпатичной девушкой, не замужем и служила сестрой в военном госпитале.

То, что она была симпатичной я знаю поскольку однажды видел ее – в ту самую ночь, когда были зачаты вы. Видел я и вашего отца и тогда же поклялся убить его! Но с тех пор все, что мне удалось, так это не быть убитым самому! Очень скоро ваш отец явится навестить вас и я знаю зачем. Именно поэтому моей жизни, равно как и вашей, угрожает опасность. Я не шучу, Чарльз Трэйс – смертельная опасность! – Он наконец выпустил руку Трэйса, откинулся на спинку стула и заметно успокоился. – А теперь, если хотите уйти, – он вежливо кивнул на выход, – ничего не буду иметь против.

Трэйс по-прежнему сидел неподвижно, и только раз бросил взгляд в сторону бара. Нет, они сидели достаточно далеко – к тому же в отдельном кабинете – и их разговор, сколь бы оживленным он ни был, пока не привлек ничьего внимания. Оно и к лучшему, поскольку он чувствовал, что начинает не на шутку волноваться.

– Видите ли, – сказал он греку, – я просто не люблю, когда меня держат в неведении. Мне не нравится знать лишь какие-то крохи. Либо вы мне рассказываете все, либо ничего. И интересует меня только правда, поскольку ложь всегда только мешает. До сих пор вы были более чем скрытны, и к тому же кое в чем неискренни. Поэтому не ждите, что я вот так просто возьму и поверю вам на слово.

– Мистер Трэйс, – тут же начал собеседник, – уверяю вас, я…

– Например, вы солгали, будто узнали мои адрес и телефон из справочника. О, да, конечно, они там действительно значатся – но только наряду с Бог знает каким еще количеством Ч. Трэйсов! Так откуда же вы могли знать, что выбрали нужного человека? Не разумнее ли предположить, что вы прилетели сюда с Кипра или откуда-то там еще, предварительно проделав небольшую домашнюю работу? Нет, по всей видимости вы уже некоторое время интересуетесь мной. Вы установили за мной слежку – (черная машина?) – и продолжали следить до тех пор пока не решили, что у вас на меня кое-что есть. И по-моему сейчас вы намерены каким-то образом шантажировать меня, а все остальное – насчет «опасностей» и «смертельных угроз» – просто чушь собачья!

– Мистер Трэйс, – снова начал грек, – я…

– Но пока вы не слишком преуспели. Например, вас здорово подвела ваша домашняя работа. Значит, говорите, мой отец явится навестить меня? Но на самом деле мой отец погиб там же на Кипре в автомобильной катастрофе в горах Троодос еще в сентябре 1957 года. Тогда он, молодой лейтенант медицинской службы, уже был женихом моей матери. Вот почему я родился вне брака. И, кстати, звали его…

– Лейтенант Грегори Соломон, медицинская служба королевских сухопутных войск, не так ли? – вдруг перебил Трэйса грек, тем самым совершенно обезоружив его. – Вашего же настоящего отца зовут… – он помолчал, потом потряс головой и вытер рукой внезапно взмокший лоб, – … у вашего истинного отца много имен. Видите ли, это очень долгая история. Чтобы рассказать ее целиком, потребуется не меньше часа, а то и двух.

Уверяю вас только в одном – я прилетел сюда вовсе не с целью шантажировать вас, и это чистая правда. О, да, допускаю, я кое-что знал о вас и до того, как прибыл в Англию. И, конечно же, я проделал домашнюю работу – ведь я делаю ее УЖЕ четверть века! – но просто не мог выложить вам все сразу, чтобы не спугнуть вас. Поэтому прошу вас, поверьте мне, Чарльз Трэйс, меня нечего бояться. Но скоро – очень скоро – у вас появятся причины бояться. И я единственный во всем этом свете человек, который может вам помочь.

Трэйс с каждой секундой чувствовал себя все более и более неуверенно и это становилось очевидно. Заметив его растерянность, грек продолжал:

– Позвольте мне привести какую-нибудь мелкую, но очень важную деталь, которая убедила бы вас – что-то такое, чего о вас в принципе не может знать ни один человек.

Трэйс прищурился.

– Например?

– Например, что физически вы… не совсем полноценны.

Трэйс тут же почувствовал нервное покалывание в левой ступне и с трудом удержался, чтобы не бросить на нее взгляд под стол .

– А разве есть физически абсолютно полноценные люди? – спросил он.

Похоже, грек ожидал более бурной реакции. Теперь пот катил с него буквально градом.

– Слушайте, нам лучше уйти. Сидеть здесь все равно, что разговаривать прямо на улице. Может быть он и сейчас за вами наблюдает.

– Кто?

– Будьте вы ПРОКЛЯТЫ… если только вы уже не прокляты! – грек снова наклонился вперед и схватил его за руку. – Разве вы не слышали, что я сказал? Я говорю о вашем отце – о вашем НАСТОЯЩЕМ отце!

И тут Трэйсу вдруг отчаянно захотелось узнать, что все это значит. Была в этом греке какая-то страстность, просто требующая ему поверить. И конечно же выслушать. Но не успел он еще вымолвить и слова, как…

– И еще одно, – сказал грек, – причем учтите: больше я вас убеждать не собираюсь. Мне и самому все это не по душе… – Тон его голоса изменился. Теперь в нем проскальзывали нотки сочувствия, даже… жалости?

– Продолжайте, – сказал Трэйс, глядя собеседнику прямо в глаза.

– Ваша мать, – сказал грек. – Она сейчас в Швейцарии в сумасшедшем доме.

Трэйс, мговенно побелев как полотно, резко откинулся на спинку стула.

– Она… отдыхает! – прошипел он. – Когда я был еще ребенком, она пережила нервный срыв и…

– Она не в своем уме, – настаивал грек. – И уже никогда не выздоровеет.

Трэйс сгорбился и с ненавистью взглянул на него.

– Ты, подонок! – процедил он. – Какого черта тебе надо?

– Послушайте, я вовсе не хотел вас обидеть, – примирительно поднял руки грек. – К тому же, это не имеет ни малейшего значения, поскольку мы все равно ничем не можем ей помочь. – Он заметил, что глаза Трэйса буквально пылают от гнева и поспешно продолжал: – Значение имеет только одно: мне известно, что свело ее с ума, и это то же самое черное зло, которое угрожает вам!

Трэйс опомнился, дрожащей рукой потянулся к кружке и залпом осушил ее.

– Ладно, убедили, – наконец выдавил он, устало пожав плечами. – Где мы можем поговорить? Где я смогу до конца выслушать вас, чтобы вы сняли этот… этот груз… со своей души? Насколько я понимаю, моя квартира для этого не подходит?

Грек покачал головой.

– Нет, за ней, возможно, следят. Лучше вызовите такси и поедем ко мне в отель. По пути сюда, я сделал остановку и снял номер. И там же оставил свои чемоданы. В них то, что я хотел бы вам показать.

Трэйс кивнул.

– О'кей, – согласился он, – и чем скорее тем лучше. Я хочу, чтобы мы все расставили по местам и немедленно!

ГЛАВА ВТОРАЯ

Уже в такси Трэйс спросил:

– Вы прилетели прямо с Кипра?

– Нет, – покачал головой грек. – Я только родом оттуда. Сейчас я прилетел из Афин – но с таким же успехом мог бы прибыть сюда с Карпатоса, из Рима, даже из Парижа. Я веду дела во всех этих четырех местах. То есть, являюсь совледельцем нескольких предприятий, хотя активно в их делах и не участвую. Это поволяет мне и зарабатывать на жизнь, и в то же время оставаться в тени. Видите ли, мистер Трэйс я вынужден скрываться. И продолжается это уже около пятидесяти лет а за полвека легко стать мастером своего дела. Мои деньги работают через номерной счет в одном из швейцарских банков – впрочем как и ваши.

Услышав это, ошеломленный Трэйс даже непроизвольно вздрогнул. Грек заметил это и в первый раз за все время их знакомства улыбнулся.

– Домашняя работа, – заметил он.

Трэйс закусил губу и попытался скрыть смущение.

– Карпатос? Это вроде где-то в Румынии? – спросил он

– Похоже, вы не очень-то много путешествовали, Чарльз, – усмехнулся грек.

– Вы имеете в виду Карпаты – это горный хребет. А Карпатос – небольшой остров в Эгейском море. Там всего один городок и одна-две деревушки. До самого недавнего времени он был совершенно заброшенным местом, где-то на задворках цивилизации. В последние годы за счет туризма там стало чуть оживленнее. В тамошнем единственном городке – он называется Пигадия – у меня довольно доходный винный магазин.

– Да, похоже, местечко так себе, – заметил Трэйс.

– На Карпатосе у меня не только деловые интересы, – довольно мрачно ответил грек. – На самом деле там много такого, что не сразу бросается в глаза. Например, там в горах есть монастырь. По крайней мере был много-много лет назад. А теперь в нем обитает лишь один старик, да горстка его слуг. Этот человек состарился гораздо раньше срока, а то, что он там охраняет…

Все это было слишком загадочно для Трэйса, хотя он и не сомневался, что со временем грек все же объяснит ему о чем идет речь правда только когда сам сочтет нужным. Похоже, рассказ будет довольно долгим, решил Трэйс. К тому же, он почувствовал, что уже начинает привыкать про себя называть грека просто «греком». Итак:

– Прежде чем вы начнете свой рассказ, – сказал он, – может быть все же скажете как вас зовут? И кстати, я не люблю когда меня называют Чарльзом.

Грек пожал плечами.

– Что ж, буду называть вас мистер Трэйс.

– Нет, я имею в виду, что друзья обычно зовут меня Чарли.

– Значит, по-вашему, мы уже можем считать себя друзьями? – вопросительно поднял брови его собеседник.

"БОЙСЯ ГРЕКОВ, ДАРЫ ПРИНОСЯЩИХ! " – подумал Трэйс, а вслух произнес:

– По крайней мере до тех пор, пока не выяснится обратное. – На самом деле этот человек был ему чем-то очень симпатичен. – Так как же мне вас называть?

Грек кивнул.

– Хорошо, я назову свое имя, но употреблять его можно только в разговоре со мной. Во всех остальных случаях лучше вообще забудьте, что когда-то его слышали. Меня зовут Димитриос Каструни.

Трэйсу это имя ничего не говорило.

– О'кей, Димитриос, – сказал он, – так значит вы, ко всему прочему, еще и профессиональный беглец, так?

– Совершенно верно. Я даже дважды беглец. Давным-давно я убил человека.

Это случилось пятьдесят лет назад. Думаю, сейчас это уже мало кого может заинтересовать, но годы скитаний послужили для меня прекрасной школой выживания. И эти навыки очень пригодилось, поскольку впоследствии мне пришлось скрываться от вашего отца. А он, смею вас заверить, совершенно безжалостен!

– Понимаете, – сказал Трэйс едва ли не в отчаянии, – с одной стороны я готов выслушать вас, но вы постоянно делаете заявления вроде этого, как будто нарочно желая отбить у меня всякий интерес. Вы убили человека, были пятьдесят лет в бегах, сейчас скрываетесь от моего отца – который, насколько мне известно, еще до моего рождения погиб в автомобильной катастрофе в тысячах миль отсюда! Так как же, дьявол меня побери, принимать вас всерьез?

– Верно, дьявол вас побери, – кивнул Каструни. Он бросил взгляд в окно и увидел, что небо темнеет так будто собирается летняя гроза. Его глаза тревожно обшаривали небо, а уголок рта задергался в нервном тике. Затем он еще раз повторил: – Да, именно дьявол…

Трэйс вздохнул и попробовал зайти с другой стороны.

– Вы утверждаете, что я не сын Грега Соломона. Но мать говорила мне – причем бесчисленное количество раз – что мой отец именно он. Почему я должен вам верить? Чем вы можете доказать свою правоту? И КТО тогда мой настоящий отец?

– Кто? – Каструни метнул на него пристальный взгляд. – Скорее следовало бы спросить «что», а не «кто»!

Трэйс решил не спорить, и повторил вопрос:

– О'кей, если вам угодно, «что» же такое мой отец?

– Демогоргон!

– В жизни не слышал такого имени.

– Мало путешествовал, – как бы про себя пробормотал Каструни.

Не особенно начитан. Циничен. Особых пороков не имеет – ну разве что знакомых девушек многовато. Но кто в наши дни.. ? (Пожатие плечами) И никаких отметок, никаких СТИГМАТОВ на теле.

Конечно, возможно я и ошибся. Но ведь его матерью была Диана Трэйс и, хотя у него нет видимых источников дохода, он не бедствует и имеет счет в швейцарском банке. Так чем же он зарабатывает себе на жизнь – а самое главное, почему так боится шантажа? Значит, в нем все-таки возможно и есть что-то от его отца.

Он исподлобья взглянул на Трэйса, потом снова посмотрел в окно, за которым по-прежнему собирались тучи. При виде грозовых облаков надвигающихся на центр Лондона он заметно съежился. Где-то вдали сверкнула молния.

Каструни съежился еще сильнее.

– Вы что, боитесь молний? – спросил Трэйс.

По-видимому удивленный вопросом, Каструни выпрямился.

– А вы не боитесь, что ли? – вопросом на вопрос ответил он и продолжал:

– Между прочим, вам известно, что в Святой Земле в библейские времена люди верили – а в некоторых районах Средиземноморья верят и по сей день – что во время грозы на землю снисходит дьявол?

Тут они как раз подъехали к чему-то вроде средней руки мотеля неподалеку от Брент-Кросс, и, пока Каструни торопливо расплачивался с водителем, Трэйс поспешил под козырек над входом. Начинался дождь: теплые крупные капли, оставляющие на светлой одежде темные, похожие на чернильные, пятна. Отдаленные раскаты грома уже перекрывали даже шум уличного движения. Когда Каструни наконец присоединился к Трэйсу, он был весь покрыт пятнами как далматин.

– Что будете пить? – спросил он, приглашая Трэйса войти.

– Виски, – ответил Трэйс, – со льдом и капелькой воды.

Каструни подошел к стойке, что-то сказал прыщавому молодому человеку в неопрятной униформе и повел Трэйса по лестнице наверх, к себе в номер.

Номер оказался на удивление чистым и удобным: свет в комнату проникал через большие окна, при номере была своя отдельная ванная комната, а кроме большой кровати имелась и пара удобных кресел. На небольшой тумбочке возле кровати лежала непременная для всех гостиничных номеров гидеоновская Библия, телевизора не было, а пол был застелен большим – от стены до стены – с виду совсем новым ковром. Одним словом, вполне подходящее место для откровенной беседы.

Трэйс извинился и отправился в туалет, а когда вышел, увидел, что Каструни задернул шторы и включил свет. Не успел он спросить, зачем это понадобилось, как грек заметил:

– Да, вы правы: не люблю грозу.

В дверь негромко постучали. Каструни пошел открывать и вскоре вернулся с подносом на котором стояли стаканы, кувшин со льдом и две бутылки – коньяк «Курвуазье" и виски „Джонни Уокер“.

– Курвуазье? – спросил Трэйс, удивленно поднимая брови.

– Это для меня, – сказал Каструни. – Всему прочему я предпочитаю коньяк или бренди. А остальные напитки для меня граждане второго сорта. Уж поверьте, я в подобных вещах разбираюсь, поскольку это моя профессия. Наша семья в виноторговом бизнесе с… одним словом, очень давно. – Он наполнил стаканы и один протянул Трэйсу. – Будем здоровы!

– Будем! – ответил Трэйс, беря стакан и делая глоток.

После этого они уселись в кресла и Каструни начал свой рассказ, умолкая лишь затем, чтобы прикурить очередную сигарету или снова наполнить стаканы. Прежде всего он рассказал, как ему пришлось бежать с Кипра, о Гуигосе и Хоразине, затем он перешел на Хумени и поведал о той ночи, когда совершил для себя ужасное открытие, получившее подтверждение на вилле у прибрежной дороге к северу от Ларнаки. Он старался по возможности ничего не объяснять и излагал практически чистые факты или то, что, как ему казалось, было фактами, предоставляя любознательному уму и воображению Трэйса домысливать все остальное. Видимо, по его мнению пожелай Трэйс узнать какие-либо подробности, он сам не преминет задать вопрос.

Так и случилось.

– На чем вы сидите, Димитриос? – негромко спросил он, когда ему показалось, что Каструни закончил свой рассказ.

– В каком смысле? – его собеседник, похоже, был озадачен вопросом.

– Чем вы мажетесь? На чем торчите? Курите, нюхаете или ширяетесь? – Трэйс внимательно наблюдал за его реакцией, но, к его разочарованию, ее не последовало.

– Ширяюсь? – глаза Каструни расширились – он наконец уразумел, о чем его спрашивают. – Вы имеете в виду наркотики? – Он отрицательно покачал головой. – Нет, я их не употребляю, и никогда не баловался. Если, конечно, не считать наркотиком сигареты.

Трэйс задумчиво сделал очередной глоток. Потом довольно долго сидел не говоря ни слова. Может быть даже чересчур долго.

– Не верю я в сатиров, – наконец сказал он. – И, честно говоря, сомневаюсь, что вы действительно видели все то, о чем рассказываете.

– Это не был сатир, – возразил Каструни, – ну разве что в половом смысле слова. Нет, поскольку сатир – это полукозел. Ну, нечто вроде Пана, понимаете? К сожалению, это чистый миф. Хумени же существо вовсе не мифологическое…

– В таком случае, у него просто уродство. Вы видели просто калеку с сильно изуродованными или обожженными в результате несчастного случая ногами.

Каструни отрицательно покачал головой, но не успел он выразить свое несогласие вслух, как Трэйс продолжал:

– И вы, значит, утверждаете, что он изнасиловал мою мать?

– В ту ночь он изнасиловал трех женщин: гречанку, турчанку и вашу несчастную мать.

– Но, по вашим словам, они не понимали, что с ними происходит, поскольку были чем-то одурманены, так?

Каструни отвел глаза. Через мгновение он произнес:

– Я понимаю к чему вы клоните. На тот случай, если я все-таки говорю правду, вы хотели бы услышать от меня подтверждение того, что ваша мать при этом не страдала. Что ж, судя по тому, что я видел, физических страданий она скорее всего не испытывала – во всяком случае не там и не тогда – а если и испытывала, то вряд ли запомнила это. Они – эти несчастные женщины – практически не понимали, что с ними происходит. Главные страдания для них начались гораздо позже и тогда же им потребовалась медицинская помощь. Но, к счастью, вашей матери в этом плане повезло гораздо больше чем остальным, поскольку она сама работала в британском военном госпитале в Дхекелии.

Трэйс кивнул и, поджав губы, сказал:

– Из всего того, что вы рассказали, меня особенно заинтересовала одна вещь – практически из-за этого я и согласился поехать с вами сюда – причина сумасшествия моей матери. Насколько я теперь понимаю, вы имели в виду изнасилование? Теперь же вы утверждаете, что она никак не может этого помнить, поскольку была накачана наркотиками. Как-то нескладно у вас получается, Димитриос.

Тот помолчал, наконец беспомощно развел руками и сказал:

– Если бы Хумени был каким-нибудь обычным человеком, то это и впрямь бы не стыковалось. Как же вам объяснить? Мне совсем не хочется окончательно портить вам настроение. Ведь мы как-никак говорим о вашей матери! Я…

– Только не надо ничего от меня скрывать, – резко сказал Трэйс. – Если у вас есть или вам хотя бы кажется, что у вас есть объяснение, лучше выкладывайтете. А я уже сам решу – верить мне вам или не верить.

– Хорошо, – ответил Каструни. – Но сначала ответьте мне на один вопрос: вы религиозный человек, Чарли? Мне кажется не очень.

– Ну, в принципе, в Бога я верю, это да. Само собой не в того Бога, что сидит на беломраморном троне на облаках в окружении сонма ангелов с арфами. Скорее, я верю в Бога, являющегося частью меня самого, всех нас, представляющего собой вселенское добро. Или, возможно, наш разум. Или наше сострадание? Даже не знаю. Для меня это очень сокровенная тема. Как бы то ни было, в церковь я не хожу. Мне кажется, это было бы чистым лицемерием. Я ведь далеко не ангел.