Текст книги "Демогоргон"

Автор книги: Брайан Ламли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

… Да!

Пять минут спустя Трэйс ненадолго остановился, прибавляя газу и количество оборотов двигателя, а заодно мрачно разглядывая предстоящий ему подъем. Справа от него вздымалась отвесная каменная стена, слева – крутой обрыв… А между стеной и обрывом тянулась тропа – вернее тропка – высеченная в скале и шириной в лучшем случае футов в шесть, а местами и гораздо уже. Поездка обещала быть крайне опасной. Трэйс скрипнул зубами. К черту опасность! Да и какого черта бояться – все равно же не будешь жить вечно!

ОДНО НЕВЕРНОЕ ДВИЖЕНИЕ ТАМ НАВЕРХУ, ЧАРЛИ ТРЭЙС, ответил он сам себе И ТЕБЕ УЖЕ НЕЧЕГО БУДЕТ БЕСПОКОИТЬСЯ О ВЕЧНОЙ ЖИЗНИ. ВРЕМЕНИ У ТЕБЯ ОСТАНЕТСЯ РОВНО НА ОДИН ДОБРЫЙ, ДОЛГИЙ, ИСТОШНЫЙ КРИК!

Он двинулся вперед, то и дело приподнимаясь, балансируя на мотоцикле и стараясь удержать его строго на середине тропы. По дороге его мучили разные идиотские мысли примерно следующего содержания: "ОСТАЕТСЯ ТОЛЬКО НАДЕЯТЬСЯ, ЧТО СТАРИК В ПИГАДИИ СТРАХУЕТ СВОИ МАШИНЫ! " Но, к счастью, все оказалось не так ужасно, как он поначалу полагал, во всяком случае, пока – позади остались приблизительно двести ярдов на высоте ста пятидесяти футов. Вдруг тропа резко свернула – и именно в этом месте мистер Лорре наконец надумал расстаться со своей машиной.

Она валялась на боку в зарослях чабреца, брошенная потому, что дальше начиналась последняя и наиболее опасная часть пути. Неудивительно, что худой оставил мотоцикл: Трэйс взглянул вверх – туда, куда уходила тропа. Теперь подъем становился намного более крутым, а ширина его составляла какие-нибудь жалкие четыре фута. Пытаться и дальше ехать на мотоцикле – чистое безумие. Так, во всяком случае, решил американец. Но и на своих двоих он успел уйти далеко вперед.

Трэйс покатил мотоцикл за поворот, имел неосторожность бросить взгляд вниз – в бездну… и тут же дал себе зарок больше такого не делать. Если и было где-либо на свете место, способное вызвать у человека сильнейшее головокружение, то он его нашел. А заодно, нашел и место, где смог проверить, насколько хорошо умеет ездить.

Он сел на мотоцикл, одну ногу твердо поставил на тропке, скрипнул зубами и, прибавляя газу, медленно отпустил сцепление. Заднее колесо начало вращаться, из-под него полетели комья земли и мелкие камешки, из глушителей повалил дым.

Трэйс, снова приподнявшись, резко наклонился вперед и, пробормотав: "Черт! Черт! Чееерт! ", резко пустил машину вперед по этому последнему, действительно убийственному отрезку пути. Правда, Чарли Трэйса ему убить все же не удалось – во всяком случае пока. Разумеется, опасные моменты были, но все кончилось благополучно. А наверху…

… У него не оставалось времени даже на то, чтобы посидеть, передохнуть и подождать, пока не уймется дрожь, поскольку это означало бы потерю времени и расстояния, с таким трудом отыгранных у худого. Вместо этого Трэйс просто откинулся в седле, набрал – как будто очень долго вообще не дышал – полную грудь воздуха и огляделся.

Он понял, что оказался на широком ровном уступе – на чем-то вроде промежуточного плато. Дальше, в двухстах ярдах высился следующий ярус скал.

По узенькой тропке осторожно продвигался мистер Лорре с по-прежнему болтавшейся за спиной узкой черной сумкой. Как раз в тот момент, когда Трэйс наконец заметил его, он тоже оглянулся и посмотрел вниз – прямо на своего преследователя. Трэйс, конечно, не мог видеть глаз этого человека, но чувствовал как они буквально прожигают его насквозь, испепеляют ненавистью за то, что он доставил мистеру Лорре столько хлопот. Трэйс задал мистеру Лорре весьма непростую задачу – это было совершенно очевидно. Но только вот ЧТО это была за задача? И что у него в этой длинной черной сумке за спиной?

Трэйс снова завел мотоцикл и уже собрался было отъехать в сторонку, как вдруг остановился и снова заглушил двигатель. И во внезапно наступившей пронзительной тишине откуда-то снизу донесся стук падающих камешков. Он развернулся в седле, вытянул шею и бросил взгляд назад.

В том месте, где тропа делала крутой поворот, на ней показался еще какой-то человек. Кто бы это мог быть?

На незнакомце, явно греке, была черная рубашка и черные же мешковатые штаны. Молодой, неряшливо выглядевший… Пастух? Кто-нибудь из местных, заметивший сумасшедших иностранцев и решивший узнать, что происходит?

Или приятель худого американца? Трэйсу об этом даже подумать было страшно, а уж дожидаться, пока все не выяснится, он и подавно не собирался! Он снова завел мотоцикл, поддал газу и, больше не задерживаясь, двинулся вперед к тому месту, где тропа сужалась и, извиваясь, уходила к вершине скалы.

Дальше на мотоцикле было уже явно не подняться, поскольку впереди тянулась уже просто козья тропка с грубо вырубленными в скале ступеньками, порой достигавшими высоты дюймов двенадцати, а то и больше. Худой тем временем преодолел уже три четверти пути. Трэйс оставил машину и дальше пошел пешком. И так же, как до этого он безжалостно гнал вперед мотоцикл, теперь он без малейшего снисхождения гнал вперед и вверх самого себя, буквально из последних сил преодолевая последний участок подъема.

Левая нога пока никак не давала о себе знать – мало того, она как будто зажила своей собственной жизнью, доказывая, что беспокойство Трэйса накануне не имело под собой ни малейших оснований. Поэтому он карабкался вверх на головокружительную высоту по узенькой тропке с энергией и проворством горного козла, отважно игнорируя тот факт, что смерть лежит на расстоянии одного, неверно сделанного шага.

Мистера Лорре больше видно не было – он уже скрылся за краем вершины, зато поднимавшийся большими шагами молодой грек уже добрался до промежуточной площадки. Его длинные волосы развевались от быстрой ходьбы и он явно двигался по следу Трэйса.

Трэйс позволил себе бросить на него один-единственный взгляд и ринулся вперед с удвоенным проворством.

Наконец он добрался до плоской вершины и быстро огляделся: ядрах в ста пятидесяти от него – ближе к морю – вверх тянулась еще одна отточенная временем и стихиями скала. А за этим одиноким стражем… Трэйс различил край строения, которое когда-то было огромным зданием, сложенным из больших каменных блоков. У подножия естественного каменного шпиля на плоском валуне сидел мистер Лорре и что-то торопливо делал.

Трэйс вскинул бинокль. Длинная черная сумка валялась на земле пустой, а мистер Лорре занимался ее содержимым. Трэйс сразу же понял, что в руках у него оружие: темный приклад, изящно выгнутая дуга из тусклого металла и оперенная стрела. Он ахнул и выпустил бинокль из рук. Арбалет!

Трэйс совершенно выдохся еще на подъеме и, тем не менее, теперь снова из последних сил бросился вперед, судорожно хватая ртом воздух. Если бы он так не выдохся, то возможно закричал бы, хотя американец наверняка не обратил бы на него ни малейшего внимания. Конечно, он мог и ошибаться: вполне возможно, что арбалетная стрела предназначается именно ему, но на этот счет у него были большие сомнения. И действительно – худой встал и снова двинулся вперед, совершенно не обращая внимания на Трэйса.

Обогнув подножие скальной башни, он снова скрылся из виду, явно направляясь к древнему монастырю.

Если бы перед ним лежала ровная, покрытая пружинистой землей поляна, Трэйс, скорее всего, сумел бы покрыть разделявшее их расстояние секунд за двадцать – не больше. Но площадку на вершине скалы сплошь усеивали камни и валуны, а Трэйс, как он сам любил выражаться, был совершенно «выжат». Тем не менее, когда он тоже свернул за скалу, прошло не более полминуты. А дальше… его выручила исключительно собственная медлительность. Потому что между огромной скалой и самими развалинами лежала…

… Пропасть, уходящая вниз до самой воды.

Трэйс попятился от края расселины назад, уперся спиной в гладкую поверхность скалы и осмотрелся. Футах в пятидесяти от того места, где он стоял, через пропасть был переброшен прочный деревянный мост с перилами. А между Трэйсом и мостом… на самом краю пропасти замер на одном колене мистер Лорре, он целился куда-то в сторону развалин. Трэйс тоже взглянул туда и увидел в нижней части стены пролом или окно, а за ним – человека в выцветшем желтом одеянии, склонившегося над столом .

– Нет! – изо всех сил завопил Трэйс. – НЕТ!

Он бросился вперед по узкому карнизу между скалой и краем пропасти к Мистеру Лорре. Лицо американца было совершенно белым от напряжения . Хотя Трэйсу и удалось выбить из рук худого арбалет, оружие все равно выстрелило. Стрела перелетела через пропасть и звякнула об стену монастыря. Американец уже замахнулся, чтобы как следует врезать Трэйсу, как вдруг глаза его выпучились, едва не вылезая из орбит – он почувствовал, что потерял равновесие и вот-вот упадет вниз.

Трэйс потянулся, чтобы удержать его, но опоздал. Он успел ухватиться лишь за рукав пестрой рубашки, да так и остался стоять на краю пропасти с зажатым в трясущейся руке оторванным рукавом. Заглянув вниз, он увидел как мистер Лорре, крутясь подобно осеннему листу, падает в бездну. Он так и не издал ни звука, не крикнул, а просто падал вниз, затем ударился о выступ скалы, отскочил и скрылся из виду. Наконец послышался громкий всплеск, тут же заглушенный шумом волн в каком-то глубоком невидимом гроте.

– Боже… о ГОСПОДИ! – в ужасе громко воскликнул Трэйс. – Я ведь не хотел… я не ХОТЕЛ! – А где-то на задворках его сознания тихий саркастический голосок заметил:" А ЭТО ЕЩЕ ОДНА НЕПРИЯТНОСТЬ, В КОТОРУЮ Я ИЗ-ЗА ТЕБЯ ВЛЯПАЛСЯ! "

– Хо! – вдруг послышался оклик у него за спиной. Трэйс как был на четвереньках, так и обернулся. Это был тот самый парень-грек, с огромными узловатыми кулаками.

– Я не думал, что так получится! – крикнул Трэйс, кривя широко раскрытый рот.

Грек ударил его – прямо между глаз, и Трэйс мгновенно выключился …

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

… Свет!

– ГОСПОДИ! Как избавиться от давящей на грудь тяжести и столь ослепительного света? Трэйс рискнул открыть глаза.

Тяжестью на его груди оказалась огромная рука того самого грека, который его ударил у пропасти, а теперь сидел рядом и глядел на него большими добрыми карими глазами. Трэйс лежал на каменном столе, освещенный солнцем; прямо напротив него находилось большое окно, которое он сразу узнал: именно в него целился из арбалета американец.

– Черт! Ведь я УБИЛ его! – пробормотал едва ворочая распухшим языком Трэйс. Он попытался сесть, и на этот раз грек не стал ему мешать. Солнце стояло довольно высоко, но особой жары еще не было, и поэтому Трэйс решил, что был без сознания всего несколько минут.

Голова просто раскалывалась, а кожа на лбу на ощупь казалась рифленой – видимо, на ней остались глубокие отпечатки костяшек кулака. Он посмотрел на тут же улыбнувшегося в ответ грека и обвел взглядом комнату.

У двери из грубых досок, cложив на могучей груди руки, стоял второй молодой грек, который вполне мог быть близнецом первого. Он тоже улыбался.

Трэйс снова взглянул сначала на одного, потом на другого, осторожно слез со стола, воспользовавшись каменной скамьей, что стояла рядом. Сидевший на ней молодец поддержал его и помог встать на пол. Трэйс заморгал, пытаясь после прямого солнечного света приспособиться к царившему здесь прохладному полумраку. И только тут наконец заметил третьего обитателя этой комнаты. Самого важного.

Это был человек в выцветшей желтой одежде. Он стоял, задумчиво сложив руки за спиной, у дальнего окна, глядя на голубую безмятежную гладь Эгейского моря. Тот самый человек, который и должен был стать жертвой мистера Лорре.

Мистер Лорре, несчастный…

– Я… я убил его, – снова непонятно зачем пробормотал Трэйс. – Но, клянусь, я этого не хотел.

– Конечно же, не хотели, – Стоявший у окна человек повернулся и теперь пристально глядел на Трэйса. – Я все видел. Сначала вы крикнули, желая предупредить меня, а затем бросились на него, чтобы помешать выстрелить. Он попытался ударить вас, но потерял равновесие… одним словом, если бы он остался жив, то я, скорее всего, сейчас был бы мертв.

Трэйс взглянул на него сквозь золотистую завесу солнечных лучей, в которых кружились пылинки, волшебным образом превращенные средиземноморским солнцем в мельчайшие частички золота. Благодаря лившемуся из окна мягкому свету казалось, что его голову окружает нимб, делавший его похожим на святого. Так значит вот он какой: этот человек, живущий в монастыре – ОН И ТО, ЧТО ОН ТАМ ОХРАНЯЕТ…

Трэйс обогнул стол, несколькими шагами преодолел разделявшее их расстояние и схватил его за грудки. В тот же миг молодые греки оказались рядом с ним, без труда оторвали от незнакомца и крепко вцепились ему в руки. Трэйс переводил взгляд с одного на другого. Глаза их были пустыми, а улыбки бессмысленными.

– Они ДЕЙСТВИТЕЛЬНО идиоты, – сказал человек в желтом одеянии, как будто прочитав мысли Трэйса. – Но идиоты, которые меня любят и беспрекословно подчиняются. Их жизни целиком принадлежат мне, они с радостью, не задумываясь, убьют за меня любого. Достаточно одного моего слова – и они тут же выбросят вас из этого окна. Прямо сейчас

– Кто вы такой? – спросил Трэйс.

– Лучше начнем с вас, – покачал головой старик. – Кто вы такой?

У Трэйса появилась возможность наконец-то узнать все до конца.

– Я – Чарльз Трэйс, – сказал он. – Меня послал сюда Димитриос Каструни.

– Димитриос?! – удивленно уставился на него собеседник. Он подал знак своим людям, те немедленно отпустили Трэйса и отошли в сторонку. – Димитриос Каструни, – снова повторил человек в желтом, кивая. Он взял Трэйса за руку, и они прошли к столу. Только теперь Трэйс, наконец, мог разглядеть его как следует, а не на фоне залитого солнцем окна.

Несмотря на длинные волосы, цветом напоминавшие его одеяние, незнакомец был еще не стар, хотя загорелое обветренное лицо прорезали глубокие морщины. Нет, при ближайшем рассмотрении он вовсе не казался стариком уже потому, что молодыми были его глаза. Серо-зеленого цвета, немного странные. Взгляд их, тем не менее, был взглядом умудренного жизнью человека. ГЛАЗА СВЯТОГО, снова подумал Трэйс. Будто они видели рай… а может, и ад.

– Димитриос Каструни, – еще раз повторил хозяин, и уголки его губ тронула легкая улыбка. – О, да, это крепкий орешек. Пожалуй, не по гнилым зубам Хумени. И как же поживает Каструни?

Трэйс наконец отвел от него взгляд и осторожно потрогал лоб.

– Вы, видимо, хотите узнать, как он поживал, – заметил он. И продолжал: – Насчет зубов Хумени не знаю, зато его молот я видел!

Заметно скрюченные пальцы крепко, почти конвульсивно стиснули руку Трэйса, причиняя боль.

– Каструни? – недоверчиво прошептал незнакомец. – Мертв?

Он внезапно отпустил Трэйса, пошатнулся, и едва ли не рухнул на каменную скамью. – – Нет, только не Димитриос, – простонал он, тряся головой. – Господи, сделай так, чтобы это оказалось неправдой!

– Нет, это правда, – ответил Трэйс. – Я сам видел.

Человек в желтом одеянии поднял голову и взглянул на него.

– А как.. ? То есть, я хотел спросить, что.. ?

– Молния, – Трэйс внимательно наблюдал за выражением его лица. Крупные желтоватые зубы обнажились в страшной гримасе боли и ужаса, а потом незнакомец крепко зажмурил глаза.

– Молния! – повторил он следом за Трэйсом, выхаркивая это слово как желчь. – Орудие дьявола! Демогоргон!

– Именно поэтому я и здесь. – Трэйс уселся рядом с ним. – Каструни рассказал мне одну историю. Я не поверил ему. Но кое-что – сколь бы безумным это ни казалось, очень походило на правду. Затем начали происходить разные события. Я видел, как погиб Каструни. И теперь уверен, что это не было несчастным случаем. Да, его действительно убила молния, но совершенно целенаправленно! Разве такое возможно? Я просто должен выяснить. Но перед этим… Понимаете, тогда, в Лондоне я не дал ему возможности рассказать мне все, что ему было известно. И теперь я хочу – нет, должен! – узнать все до конца. Он упоминал о вас, об этом месте и еще о винном магазине в Пигадии. Я прилетел на Карпатос и поговорил с владельцем этого магазина – таким полным веселым человеком… Теперь этот виноторговец тоже мертв. Ему перерезали глотку. Но полиция задержала не того человека. Я знаю, кто это сделал: либо тот худой тип, что упал с обрыва, либо его приятель, который остался в Пигадии. – Трэйс перевел дух и продолжал: – Вот вкратце и все. А если хотите окончательно убедиться в моей правдивости, можете просто расспросить меня о деталях, и я сообщу вам все, что знаю. Но с условием, что потом и вы, в свою очередь, ответите на кое-какие мои вопросы.

Человек в желтом наконец открыл глаза; по его щекам текли слезы. Он поднял голову и, казалось, только сейчас заметил Трэйса. А потом… потом он как будто заглянул Трэйсу прямо в душу – так пронзителен был взгляд этих глаз.

– Расскажите мне все, – властно распорядился он. – Ничего не опуская. – Он повернулся к одному из своих людей и что-то произнес по-гречески. Юноша кивнул и вышел из комнаты.

– Пока я не начал, – сказал Трэйс, – я хотел бы повторить свой вопрос: – Кто вы такой…

– Меня зовут Сол Гоковски, – ответил его собеседник. – Но вам мое имя вряд ли о чем-нибудь говорит. Впрочем, это естественно. А теперь, если не возражаете… ?

Пока Трэйс собирался с мыслями, вернулся грек с большой миской салата, краюхой хлеба и бокалом вина.

– А за разговором можем и поесть, – заметил Гоковски, отламывая себе кусок хлеба.

Трэйс был очень благодарен ему за предложение, поскольку к этому времени очень проголодался. Он смочил пересохшее горло глотком вина и обмакнул кусочек хлеба в соус. А потом рассказал Гоковски абсолютно все. Рассказывал он быстро, на одном дыхании, стараясь ничего не пропустить. И даже о том, что он, Трэйс, вор. О своей матери, о брате-близнеце – мертворожденном уроде. Единственное, о чем он не стал упоминать, так это о своем романе с Амирой Гальбштейн, поскольку уж она-то к этой истории определенно не имела ни малейшего отношения.

Прошло не меньше трех четвертей часа, пока он не закончил.

– А этот ваш близнец, – задумавшись на мгновение, спросил Гоковски. – Как он выглядел?

– Думаю, мать видела ребенка всего лишь раз, а потом его унесли. По ее словам, выглядел он просто чудовищно. А если она и рассказывала о нем что-то еще, то я, наверное, просто не помню. Впрочем, он ведь все равно родился мертвым…

– А кто еще знал о нем?

– Врач, который принимал роды, – пожал плечами Трэйс. – Наверное, одна или две акушерки … А кого это могло интересовать?

– А Каструни знал?

– Нет, он спрашивал только… – И тут Трэйс понял: кое о чем он все-таки забыл рассказать.

– О каких-нибудь отметинах, стигматах?

Трэйс недоуменно уставился на него и увидел, что Гоковски смотрит на него как-то странно.

– Я не сын антихриста, – наконец взорвался Трэйс, тряся головой. – Не сын!

– Но у вас есть отметина, верно?

Трэйс хотел было возразить, но взгляд Гоковски остановил его.

– Так все-таки есть, да? – настаивал Гоковски.

– Смотря что называть отметиной, – пожал плечами Трэйс. И медленно, неохотно разувшись, показал хранителю монастыря свою левую ступню.

Гоковски взглянул на нее сначала мельком, затем присмотрелся повнимательнее… По выражению его лица Трэйс понял, что дело обстоит не так плохо, как он ожидал. Он нетерпеливо выдохнул:

– Ну?

– Это всего лишь деформация ступни, – сказал Гоковски. – Конечно, такое встречается не слишком часто, но и большой редкостью это назвать трудно. А в вашем случае это в общем-то даже и не уродство. И на вид не так уж отвратительно, да и особых хлопот скорее всего вам не доставляет.

– Нет, – солгал Трэйс, – не доставляет.

– Ваша мать была изнасилована чудовищем, – продолжил Гоковски. – Чудовищем, которого вообще не должно бы было быть, но которое, тем не менее, существует! Пока существует Бог, существует и дьявол, а именно его выродок – кошмарное полуживотное – овладело вашей матерью. По крайней мере, в этом Каструни был прав. Но поскольку он не знал о вашем брате-близнеце, мы вправе предположить, что и Хумени этот факт тоже неизвестен. Что же до вашей ступни, так просто беременность была ненормальной – ведь ваша мать вынашивала в своей утробе кроме вас еще и отродье дьявола. Поэтому, считайте, вам повезло.

– То есть, вы хотите сказать… значит, вы не думаете, что я сын Хумени? – Трэйса охватило чувство облегчения.

– Нет, – покачал головой Гоковски. – Не думаю. Если бы это было так, то ваше злое начало непременно бы уже проявилось. Вы профессиональный вор – но ведь в мире полным-полно воров! Вы сын Хумени? Но будь это так, неужели бы вы отправились разыскивать меня, и к тому же спасли бы мне жизнь? Да и вообще разве стали бы вы спасать жизнь кому-либо? – Он снова покачал головой. – Сомневаюсь. – И наконец улыбнулся. – Нет, Чарльз Трэйс, никакой вы не сын антихриста.

– А мой близнец, значит, им был? Разве такое возможно?

– Он не был вашим близнецом, во всяком случае генетически. Такое, конечно, случается нечасто, но иногда женщины все же рожали одновременно разных детей, да – говоря «разных» я подразумеваю детей от разных отцов. Вы говорили, что всегда считали своим отцом погибшего лейтенанта Соломона. И, думаю, вы совершенно правы.

Трэйс громко с облегчение вздохнул, запрокинул голову и, глядя на древний с высокими сводами каменный потолок, произнес:

– Слава тебе Господи, что это так. И ради Бога, Сол, зовите меня просто Чарли!

Через некоторое время Гоковски рассказал и свою историю.

– Кто я теперь – вы скоро узнаете. А вот раньше я был археологом. Как и мой отец. В тридцатые годы мы вели раскопки в Бербати, Телль-Аграбе, Мегиддо. Я говорю «мы», но на самом деле в то время я был еще мальчишкой. Вернее, даже не мальчишкой, а совсем ребенком. Хоть вы меня и не спрашиваете об этом, Чарли, но я вам скажу – мне пятьдесят три года. Я знаю, что выгляжу на все семьдесят, но так уж сложилась жизнь…

Как бы то ни было, детство и молодость я провел на раскопках в пустыне. И полюбил это занятие. Но с годами… мы по национальности – польские евреи, и мой отец предчувствовал назревавшую в Европе войну. Моя мать бросила нас вскоре после моего рождения, так что в этом плане мы с отцом ничем связаны не были, а Израиль в то время был еще просто идеей, причем довольно расплывчатой, хотя и англичане вынашивали ее еще со времен окончания Первой Мировой войны. Мы каким-то образом ухитрились осесть в Палестине и пережить там и войну, и все прочие невзгоды.

В пятьдесят втором отец умер. Мне было чуть за двадцать, но я сумел продолжить его дело. Он занимался исследованиями и делал переводы древних текстов для нескольких американских научных учреждений, для французов, даже для Британского музея. Понимаете, он был настоящим специалистом по истории Среднего Востока: древние надписи, иероглифы, древнеарабский и все, что касалось еврейской истории с незапамятных времен. По моему мнению, он принадлежал к числу гениев, и, если бы не сложные времена, и не специфические черты его характера – упрямство, а также исключительная прямолинейность – обязательно добился бы всемирного признания. К сожалению, этого не случилось.

Многое из того, что отец знал, он передал мне. Не только свою любовь к древним языкам и культурам, но и свою способность их понимать. К тому же, он знал много современных языков, и этот его дар я тоже унаследовал. Я был воспитан как еврей, говорящий на иврите, но вот сейчас, например, я говорю с вами по-английски – понимаете? А если бы вы были поляком, или французом, то и тогда для меня разницы практически бы не было. Это не предмет моей гордости, а просто дар. Однако…

За год до того как мой отец, Иосиф Гоковски, умер, к нему домой в Зиппори – это городок к западу от Галилеи и неподалеку от Назарета – явился совершенно седой человек, назвавшийся Ионафаном Бен Мейрисом и представившийся евреем откуда-то с греческих островов. Короче говоря: на самом деле этот Мейрис был Димитриосом Каструни. Он принес с собой и показал отцу кое-что из найденного им в седельных сумках Хумени.

– Вы хотели сказать «из сумок Гуигоса», – поправил Трэйс.

Гоковски мрачно улыбнулся.

– Наряду с вещами, в которые вы готовы поверить, есть и такие, которые вам просто трудно понять. И это вполне естественно. Но только вы должны постоянно помнить, что мы имеем дело со сверхъестественным, с самыми темными силами зла, с самим антихристом. Как вы справедливо заметили, я действительно имею в виду Гуигоса. А также Хумени, Аба, Гоора Гунна, Тирокса из Халеба – города, который находится в Сирии и сейчас называется Алеппо – и других. В отношении этих «других» мы можем строить лишь научно обоснованные предположения, а вот о существовании тех, кого я назвал по именам, известно со всей определенностью.

– То есть вы хотите сказать, что он феникс, как и предполагал Каструни? – уточнил Трэйс.

– Это, пожалуй, слишком поэтично. Но Каструни был греком и конечно же, как и всякий грек – поэтом в душе. Хумени вполне может быть источником некоторых легенд о фениксе, но на самом деле фениксом вовсе не является. Повторяю: он – антихрист. Но позвольте мне продолжить.

Итак, я как раз был с коллегой на раскопках каких-то развалин на западном берегу Галилеи, а Каструни тем временем гостил у моего отца в Зиппори. Обычно я видел его только по ночам, когда возвращался из пустыни. Он был настойчив, но вежлив и всегда избегал рассказывать о своих делах со «Старым Джо», как я ласково называл отца. В конце концов он уехал, как я тогда считал, обратно на свои греческие острова. Я не видел оставленного им – во всяком случае тогда – но отец говорил, что это книги, какие-то черепки и некоторое количество разных документов, древних и современных…

Основным же итогом его визита явилось вот что.

До того как отец начал болеть – а у него становилось все хуже с сердцем – он занимался и раскопками древних городов на берегах Галилеи. Иногда мы с ним работали целые дни напролет, а ночью отец возвращался к своим исследованиям и переводам. Теперь же, заболев, вместо того, чтобы отдыхать, он снова начал раскопки в пустыне, причем с необыкновенным рвением – но только уже в одиночку, без меня. Я предупреждал его, что он губит себя, но отец не обращал на мои слова ни малейшего внимания. Он явно увлекся новой проблемой даже больше, чем его недавний гость.

Благодаря специфике нашей работы у нас были друзья повсюду. Даже в периоды жесточайших политических и международных кризисов – естественно, я не имею в виду настоящие войны – мы обычно могли получить доступ в местности, даже расположенные на территориях соседних государств. И вот я стал замечать, что отец занялся восстановлением своих сирийских и иорданских контактов. Поверьте, в то время это было делом весьма щекотливым: одна война уже шла, несколько других грозили вспыхнуть со дня на день, а сирийская граница проходила прямо по западному берегу Галилеи, иорданская же, естественно – по южному. Понимаете, о чем думал отец, к чему он готовился?

Трэйс кивнул.

– Он хотел перебраться через границу и взглянуть на Хоразин, верно?

– Вот именно! И в конце концов, при содействии наших военных, именно это он и сделал. Чуть позже я вам все объясню…

Что же касается меня, то я был молод, энергичен, и моя работа, в свете тревожной предвоенной обстановки, конечно же, не выглядела особо важной – одним словом, меня «призвали» в армию. И, по мере возможности, я старался принимать участие в «специальных и разведывательных операциях», сопровождая отца в его поездках через Галилею или вокруг нее на северное побережье . Но как вы думаете, взял он хоть раз меня с собой в Хоразин? Позволил он мне по-настоящему побывать в этом проклятом, обреченном разрушенном городе? Ни разу! Нет, военные должны были оцеплять город с тем, чтобы он мог производить там раскопки и делать Бог знает что еще в полном одиночестве.

Год такой работы окончательно подорвал его здоровье. Я тогда служил в саперной части в Седероте немного восточнее Сектора Газа. Мы обслуживали железнодорожную линию Беэр-Шева – Кирьят-Гат. И тут мне сообщили о болезни отца. Я приехал к нему и понял, что он и вправду не на шутку болен. Он заявил мне, что не боится умереть, и что гораздо больше боится жить и дальше! И до самой своей смерти, говоря со мной о чем угодно, он то и дело повторял: "Прав был этот Ионафан Бен – совершенно прав! " Или: "Хватит ли у тебя сил, сынок, справишься ли ты? " Я ему отвечал: "Конечно, хватит, отец – только скажи, что я должен сделать? " А он на это восклицал: " Ах! Если бы можно было снова стать молодым и сильным. Тогда бы я сам это сделал – ну хотя бы попытался сделать, или помог бы кому-нибудь сделать это – сам! Но я стар. "

Тут Гоковски скорбно опустил голову. Трэйс несколько мгновений подождал, затем мягко спросил:

– Ну? И что же дальше?

Гоковски поднял глаза.

– Простите. Я очень любил его. – Он глубоко вздохнул и продолжал: – Перед самой кончиной он подозвал меня и прошептал: "Я побывал в тайном подземелье под Хоразином. Сол, все доказательства там. Все зло в нем. Иисус знал об этом – должно быть, Он чувствовал его приближение. Когда-то среди нас был Иисус, теперь ОН здесь! Антихрист бродит среди людей. И продолжается это с тех пор, как Иисус умер на Голгофе! " – таковы были его последние слова…

Снова Гоковски помолчал, а затем продолжал:

Я прослужил еще год, затем демобилизовался. Только к концу 1953 года я сумел завершить его переводы, поскольку считал это своим почетным долгом – ведь за них ему заплатили – и стал совершенно свободным человеком – то есть был волен делать, что захочу.

В это время «Ионафан Бен Мейрис» – как называл себя Димитриос Каструни – прислал мне из Афин письмо с выражением соболезнований и сообщил, что вскоре постарается приехать повидаться со мной. Но было в его письме и предупреждение: если я продолжаю дело отца, то мне лучше воздержаться от исследований или раскопок в Хоразине. Он, мол, уже совершил ошибку, попытавшись привлечь на помощь моего отца в одном деле – но лишь потому, что не отдавал себе отчета в том, насколько тот слаб здоровьем. И теперь ему не давала покоя мысль, что он, возможно, дал «Старому Джо» плохой совет. Больше он в письме ничего не рассказывал, а лишь просил ему доверять и слушаться его советов, а также избегать любых контактов с Джорджем Гуигосом.

И, конечно же, месяцев через шесть ко мне явился его представитель! Только тогда я этого не понял, поскольку посланец назвал его «Хумени» – богатым армянином, занимавшимся скупкой и незаконным вывозом древностей. Думаете, он так сразу мне все и выложил? Ничего подобного, он вовсе не пришел ко мне и не заявил: "Мой хозяин Джордж Хумени желает, чтобы вы провели для него раскопки в определенном месте и переслали ему определенный предмет, который вы там найдете, по определенному адресу, за что готов выплатить вам более чем щедрое вознаграждение. ", но после приблизительно часовой беседы стало ясно, что смысл его предложения именно таков.