Текст книги "Шаг в небеса (СИ)"

Автор книги: Борис Сапожников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Лётное поле было огорожено рогатками и обнесено колючей проволокой. У проходной скучала пара часовых с винтовками.

– Кто такой? – поинтересовался у меня один из них.

– Военлёт Готлинд к князю Ерофееву.

– По какой надобности?

– Я от Адмирала. Он обещал нам аэроплан в обмен на наш.

– Это вашу монстру что ли притащили вчера? – поинтересовался часовой. – Знатная штука. А она вообще в воздух подняться может?

– Мы-то сюда как-то прилетели, – как можно равнодушней пожал плечами я.

– Сразу на поле проходите, – махнул себе за спину часовой. – Князь там торчит – аккурат рядом с вашей монстрой. Говорят, за полночь уходить от неё не хотел. Адъютанты едва спать уложили, будто не князь-енерал, а дитя малое.

Оба часовых рассмеялись. Как и всем нижним чинам, им доставляло немалое удовольствие потешаться над командирами, особенно когда те никак не могли узнать.

Меня без проблем пропустили через пост. Я, конечно же, направился не на лётное поле. Моей целью был небольшой домик с длинной антенной над крышей. Проверив оружие, в кобуре и сложенное в небольшую сумку на ремне, я быстрым шагом направился к нему.

Это были шаги к моей смерти. Я отлично понимал это, но ничего поделать с собой не мог. Слишком уж громко звучали в моей голове слова Вадхильда. Значит, это надо остановить. И единственный способ, который я мог придумать прямо сейчас, вёл меня к неминуемой гибели.

Оказавшись на пороге домика, я глубоко вздохнул – и ударом ноги вышиб хлипкую деревянную дверцу.

Глава 3.

Странную радиограмму рассматривали всем штабом Дештского гарнизона. Пришла она не откуда-нибудь, а из самого логова баджейской контры. И вещали оттуда не каким-то секретным ключом, но просто открытым текстом. Вот только текст этот уж больно необычный. Странный это был текст. Непонятный. И что теперь делать, тоже было не очень-то понятно.

– Уничтожить Баджей, – снова и снова перечитывал короткий текст радиограммы Бранирад, начальник гарнизона. – Немедленно уничтожить Баджей. Большие запасы пси... – Он запнулся на сложном слове. – Психо... – Он снова запнулся, выругавшись, как всегда, когда читал это место в радиограмме. – И как только передали такое словечко-то замудрёное. – Бранирад решил от греха подальше пропустить его и стал читать дальше. – Веществ. Немедленно уничтожить Баджей. Угроза для всего Народного государства.

Он положил квитанцию радиограммы на стол и припечатал её кулаком.

– И правильно! – выпалил со всем задором, на какой только была способна его горячая душа настоящего народника. – Давно пора раздавить это кубло! Покончить с баджейской контрой! Что же, у нас сабель и ружей не хватит! Целый артполк под боком квартирует. А мы тут сидим, ровно мыши за печкой. Боимся тронуть этого князя-эксплуататора трудового крестьянства Великой степи! Доколе, товарищ Звонило? Доколе, товарищ уполномоченный, мы должны ждать неизвестно чего?

 Я тут, товарищ Бранирад, поставлен народной властью для того, чтобы твою горячность контролировать, – ответил ему старший уполномоченный гарнизона Звонило. – Это вы можете себе позволить не видеть ничего дальше собственного, простите уж великодушно, носа. А я, как уполномоченный, должен глядеть гораздо дальше. Не ограничиваться интересами только нашего гарнизона.

Он сделал жест руками, будто обрисовывал земной шар.

– Я гляжу ты, товарищ уполномоченный, всё в мировом масштабе мысли норовишь, – усмехнулся Дорогомысл, командующий стражами Пролетарской революции города Дешт. – На наши мелочи не отвлекаешься. А может стоит спуститься с ваших небес на нашу грешную землю?

– Баджей давно уже костью в горле Народного государства сидит! – снова вмешался громогласный начальник гарнизона. – Сколько раз я запрашивал Ургенч, а оттуда только ждите, да ждите. А вот дождались! – Он снова постучал по квитанции радиограммы кулаком. – Вещества какие-то в этом самом Баджее выдумали, чтобы извести Народное государство.

– Вещества эти давно уже выдумали, товарищ Бранирад, – мрачно заметил Дорогомысл. – На фронте этими вот самыми веществами друг друга травили.

– Так вот оно что за вещества такие в Баджее, – протянул Бранирад. – Тогда тем более, надо покончить с этой сволочью.

– Узко мыслите, товарищи, – напустился на них Звонило. – Нельзя так. Нельзя нам ссориться с князем Махсоджаном. Он безусловный эксплуататор трудового крестьянства степи. Но нападение на его владения станет поводом для всей Великой степи. Махсоджан ведь ещё и религиозное лицо. А религия слишком сильна среди тёмных жителей степи. Другие князья забудут о своих разногласиях и ударят по нам все разом. Тем более что их подталкивает к войне с нами котсуолдская аристократия. Им ведь мы поперёк горла!

– Сколько вы доводов приводите, – раздался голос от двери в штаб гарнизона, – только бы не воевать с Баджеем. А вы, товарищи, не думали, отчего так?

Все обернулись на голос. Этого человека мало кто видел своими глазами, но знали о нём почти всё. По фотокарточкам, висевшим в кабинете едва ли не каждого начальника стражей Революции. Всесильный руководитель стражи по всей граничащей с Великой степью территории, да ещё и с "особыми полномочиями". Он мог казнить и миловать по своему разумению кого угодно. Военных. Чиновников Народного правительства. Даже членов местных Конвентов. Его боялись все. От одного упоминания его имени дрожали многие, припоминая все грехи и грешки, реальные или надуманные или те поклёпы, что могли возвести на него враги или коллеги-карьеристы. Даже не само имя, а кличку, полученную после перехода на нелегальное положение. Имя же было забыто очень давно.

– Товарищ Гамаюн, – голос Звонило задрожал, – мне не докладывали...

– А я к вам без доклада, – усмехнулся тот, входя в штабную комнату. – Чай не генерал царский.

Он присел на свободный стул, кинул на стол перед собой кожаный картуз. Распахнул флотский китель, под которым шли полосы тельняшки. Он предпочитал одеваться именно так, а не в чёрную кожу. Только картуз с башенной короной отличал стража Революции от младшего командира воздушного флота Народного государства.

– Так ты мне не ответил, товарищ Звонило, – напомнил он старшему уполномоченному. – Что-то ты слишком громко звонишь об опасностях, Звонило. А молодое Народное государство многое пережило. И если кто ему сейчас грозит, то только гады, внутри засевшие.

Звонило, казалось, съёживался под взглядом бывшего матроса.

– А вы, товарищи командиры, – обратился Гамаюн к Бранираду с Дорогомыслом, – не засиделись ли в штабах? Давно в поле были? Как считаете, не пора уже покончить с баджейскими врагами народа?

– Да давно пора! – не удержался и треснул кулаком по столу Бранирад. – Вы это читали, товарищ Гамаюн? – Он протянул стражу Революции квитанцию радиограммы.

Тот принял её, быстро проглядел глазами.

– Читал уже. Такое мимо нас пройти не могло, сами знаете. Не маленькие, чай. Я, собственно, из-за этого к вам и пожаловал. Точнее к товарищу старшему уполномоченному Звониле. А вы, товарищи командиры, ступайте. С Баджеем надо покончить до конца этих суток.

– Есть! – вскинул руку в воинском салюте Бранирад.

Они с Дорогомыслом буквально выскочили из штаба. В комнате остались только Гамаюн и Звонило. И назвать их в этот момент товарищами язык бы ни у кого не повернулся.

– Сколько он платит тебе? – поинтересовался у Звонилы Гамаюн.

– К-кто? – неожиданно даже для себя начал заикаться старший уполномоченный.

– Князь Махсоджан.

В штаб вошёл неизменный спутник Гамаюна. Товарищ Гневомир. Хотя назвать товарищем этого высокого человека с подбритыми усиками на каком-то просто от природы благородном лице язык бы вряд ли у кого повернулся. За одно это лицо, как шутил его приятель и спутник, можно смело к стенке ставить. Такие только у врагов народа бывают. Одевался он в новую форму, но без знаков различия. Лишь на фуражке красовалась башенная корона, как у всех командиров народной армии Урда. На поясе в кобуре висел крупнокалиберный котсуолдский револьвер. И бил из него Гневомир без промаха – это могли подтвердить те, кто был с ним на стрельбище или же другие, кто уже никому ничего никогда не скажут.

В этот момент старший уполномоченный Звонило понял, что жизнь его закончилась. Попадать в руки стражей Революции он не хотел. Звонило вскочил на ноги. Стул полетел в сторону Гамаюна, отправленный в полёт умелым пинком. А старший уполномоченный уже рвёт из кобуры свой револьвер. Товарищ Гневомир выхватил своё оружие – и какое-то мгновение неясно было, кто же выстрелит первым. Звониле всё-таки удалось опередить стража. Грянул выстрел. Пуля разворотила голову, затылок разлетелся тёмными брызгами. И старший уполномоченный Звонило рухнул к ногам подскочившего Гамаюна.

– Опередил меня, – покачал головой Гневомир. Это было для него едва не личным оскорблением. Значит, надо больше практиковаться с револьвером, сделал он для себя вывод.

– У него револьвер нейстрийский, – подошёл к трупу Звонилы Гамаюн. Ударом ноги выбил из сведённых судорогой пальцев оружие. – Ствол у него короче. Вынимать – проще. Да и стрелял в упор, целиться не надо – не промажешь.

Гневомир только плечами пожал и спрятал свой револьвер. Заниматься больше всё равно стоит.

Над Баджеем вставало солнце. Отряд лёгкой кавалерии пограничной охраны конвоировал пилота разбившегося в степи лёгкого аэроплана.  Князь Ерофеев докладывал о происшествии на лётном поле. Госпожа Олисава сетовала на второго постояльца, пропавшего, даже не попрощавшись. В банке рассматривали червонцы новой урдской чеканки.

И никто не знал, что для свободного Баджея шли последние часы. На город уже надвигалась Дештская особая дивизия под командованием Бранирада. Её укрепляли конные отряды ЧОНа, их вёл сам товарищ Дорогомысл. Страж Пролетарской революции решил вспомнить лихое кавалерийское прошлое. Его всадники атаковали город с правого фланга. С левого же двигался автобронетанковый дивизион товарища Бронибора, которого, чтобы не спутать с начальником гарнизона называли просто Броня. Он прикрывал полк конной артиллерии, расквартированный на границе.

Бранирад снял с границы почти все подчиняющиеся ему части. Это было опасно. Соберись сейчас два-три других князя Великой степи, призови своих вассалов, вполне могли бы пройтись по областям Народного государства огнём и железом. Как в былые времена, пока их не успокоил товарищ Будиволна, прозванный местными князьями Красным волком. Он без страха водил свою конную армию в Великую степь, сжигая порой целые города. Науки Будиволны Красного волка, видимо, хватило надолго. Никто из соседей князя Махсоджана и не подумал вступиться за Баджей. Хотя ясное дело, разведчики их не могли не видеть такую армию.

Товарищ Прилук – командир полка конной артиллерии – поставил свои орудия на высотах, с которых открывался отличный вид на весь город.

– Хорошая позиция для наших пушек, – усмехнулся он, дёрнув себя за висячий ус. – А ну-ка, ребята, не подведите. – Он погрозил своим людям внушительным кулаком. – Чтобы от их укреплений и памяти не осталось.

– Орудие готово, – доложил командир орудия. И следом будто плотину прорвало, доклады о готовности посыпались один за другим.

– По квадрату... – принялся выкрикивать команды Прилук, глядя на город. – Осколочными. Прицел... Залпом. Огонь!

Орудия полка ударили, как одно. Выплюнули свинцовую погибель на город. Снаряды разносили дома, несмотря на толстые стены. Обстрелу в первую очередь подверглись казармы княжеской гвардии и квартиры полков нового порядка, которые тренировали офицеры и унтера Добрармии.

Следом комполка перенёс прицел на позиции успевших укрепиться полков княжеской армии на северной окраине города. Те находились в полевых лагерях и, как только узнали о нападении на город, выдвинулись на защиту ускоренным маршем. Они опередили надвигающуюся дивизию Бранирада меньше чем на час. У княжеских солдат были хорошие учителя. Они успели окопаться, выставить пулемёты, даже пару орудий поставили. Хотя офицерам-добровольцам было понятно – против такой силищи, что прёт на них, им не устоять. Но они не ушли.

– Достаточно бегали! – выкрикнул капитан Рылей. – Пора остановиться!

– Верно! – поддержал его боевой товарищ, обер-поручик Пирогост. Вместе они сражались во время войны, вместе дрались с народниками после переворота, вместе уходили за границу с Адмиралом. Разбитые, но не смирившиеся с поражением. – Встаем тут и погибнем. Стоять тут все, кому дорога честь офицера!

А следом на их головы обрушились снаряды артполка товарища Прилука. От них не спасали окопы с брустверами, вырытые старательными баджейцами в спёкшейся от солнца и жары земле. Осколки косили солдат в котсуолдской форме. Они валились друг на друга. В разные стороны летели оторванные головы и конечности.

Капитан Рылей сполз по краю разбитого окопа. Он истекал кровью из множества ран, нанесённых осколками. Обер-поручику Пирогосту, можно сказать, повезло. Он попал под снаряд – от него не осталось ничего, кроме памяти и кровавого обрывка гимнастёрки с крестом за боевые заслуги.

Кавалерия и чоновцы под предводительством товарища Дорогомысла ворвались в нищие пригороды Баджея. Среди ветхих лачуг неслись всадники с саблями в руках и карабинами за спиной. Они вылетели на небольшую полосу пыльной земли, отделявшую пригород от, собственно, Баджея. Там их ждала лёгкая кавалерия князя.

Их казармы были в другой части города – той, что не подверглась обстрелу орудий товарища Прилука. И потому они выехали навстречу врагу. Они не носили форму нового образца, отдавая предпочтение родовым халатам и металлическим шлемам, украшенным семейным орнаментом. Их и учить-то офицерам Добрармии было нечему. В седле гвардейцы держались с детства. Рубиться умели отлично. Из карабина на спор сбивали муху со свечи. Зачем им ещё какие-то учителя?

И вот сейчас они столкнулись с конницей народников и чоновцами. Те выехали навстречу гвардейцам из кривых переулков пригорода. Выстроились ровными шеренгами. Чоновцы – слева. Народная кавалерия в неизменных богатырках – справа. Гвардейцы послали коней в галоп. Вскинули карабины. Народные кавалеристы и чоновцы ответили тем же. Но выстрелов было мало. Палили только бойцы первых рядов. Остальные просто не видали врагов за прыгающими спинами товарищей. Немногие оказались выбиты из седла. Ещё меньше лошадей полетели в пыль. Кони денег стоят – их можно после боя продать за очень неплохие деньги.

Сшиблись двумя волнами, налетевшими друг на друга. Ударили грудью в грудь! И зазвенела сталь сабель. Она жаждала напиться горячей, разогретой солнцем и схваткой, крови. Кривятся лица. От ярости. От ненависти к врагу. От боли. И непонятно, кто же возьмёт верх.

Волны накатываются друг на друга – и разбегаются обратно, оставляя на земле трупы. Пыль давно уже превратилась в багровую грязь. Её месили копыта коней, порой растаптывая мёртвых, а то и раненых.

Но эти периоды становились всё короче. Ярость кипела в крови гвардейцев. Ярость толкала в новые и новые жестокие сшибки народных кавалеристов и чоновцев. Иззубренные клинки сабель жадными глотками пили кровь. Она лилась на родовые халаты. На рукава кожаных курток и лёгких гимнастёрок. На лошадиные шеи. От неё становились скользкими уздечки и рукоятки сабель.

Чья бы взяла, неизвестно. Но всё решила пулемётная рота товарища Рогдая. Они поставили свои пулемёты на крыши лачуг пригорода. Точнее даже в развалины, глубоко заходящие на территорию, отделяющую пригород от города. Поставив пулемёты на остатки разбитых глиняных стен, они накрыли гвардейцев продольным огнём с фланга.

Пули косили конных гвардейцев. Жалили будто смертоносные осы. Не щадили ни людей, ни коней. Пулемётчикам ведь было всё равно, каких денег они стоят. Всё равно, им скакуны не достанутся точно. Гвардейцы сыпались с сёдел, словно горох. Конные народники и чоновцы откатились от них, чтобы не попасть под огонь своих же товарищей.

Но вот длинные очереди смолкли – и они снова накинулись на расстрелянных гвардейцев. Те попятились. Отбивались саблями. Однако могли только умереть с честью. Честью, достойной княжеских гвардейцев. И они умерли. Все до единого. Никто не  сбежал. Никто не бросил оружия. Последний гвардеец дрался сломанной саблей, но на коне. Выбить его из седла никому не удалось. Он успел зарубить двоих народных кавалеристов. Но чоновец налетел на него сбоку. Отбил саблю в сторону – и широко рубанул. Клинок сабли буквально вскрыл гвардейцу грудь. Не спасла даже выручавшая не раз прочная кольчуга тонкой работы, надетая под халат. Она разлетелась серебристыми кольцами. Рукоять сломанной сабли вывернулась из слабеющих пальцев. Гвардеец откинулся на спину, но не вывалился из седла.

А вокруг него гарцевали на разгорячённых конях конные бойцы в богатырках и чоновцы в кожаных картузах. Они устало опускали оружие. С изогнутых клинков сабель и шашек обильно капала кровь.

Но вот прозвучали команды. Короткий отдых закончен. Предстоит ещё очень много тяжёлой и кровавой работы на улицах Баджея.

А в городе уже царила паника. Начинались первые уличные бои. Дрались за каждую улицу. За каждый дом. Против народников и чоновцев вставали не только остатки разгромленной гвардии и каким-то чудом уцелевшие под обстрелом артиллерии солдаты, державшие оборону на подступах к городу. Баджей был просто наводнён оружием – едва ли не у каждого жителя имелся длинный нож, сабля, а то и пистолет или обрез. А уж преступный элемент даже несколько списанных пулемётов прикарманить умудрился, как выяснилось. И всё это теперь пошло в дело против наступающих народных войск.

Слишком уж хорошо помнили "адские колонны командарма Будиволны". Понимали, народники и чоновцы пройдутся беспощадным катком по городу, не щадя ни правых, ни виноватых. Раз уж пришли – значит, виноватыми считают всех.

Буквально из каждого окна в Баджее палили по наступающим по улицам бойцам. С крыш били редкие пулемёты. Но урон они наносили весьма значительный. Но остановить наступающую на город дивизию уже ничто не могло. В оконные проёмы летели гранаты. Засевших пулемётчиков расстреливали танки товарища Брони. Во все стороны летели куски стен и черепицы. Иногда накрывало и своих, но на это никто не обращал внимания. Бой – тут всякое бывает.

Так, медленно, но верно, дивизия Бранирада, поддержанная с флангов кавалерией и танками, подходила к штаб-квартире Директории и резиденции самого Адмирала. Князя Махсоджана в городе не было уже несколько дней. Он отбыл по каким-то загадочным сакральным делам, связанным с его саном. Да и не был, в общем-то, владетель Баджея целью атаки на его родной город. Всем нужен был только Адмирал – правитель Урда в изгнании.

– Господин Адмирал, – обратился к правителю в изгнании котсуолдский советник мистер Джарнот, – вам надо покинуть резиденцию. Мой аэроплан в вашем полном распоряжении. Он легко вывезет нас отсюда.

– Нет-нет-нет, – замотал головой Адмирал. Зрачки его были сильно расширены. Пальцы не останавливались ни на мгновение. – Я не могу уехать сейчас. Мы ведём сражение с народниками. Это наш шанс. Эти косорылые станут первыми... От них пойдёт всё... Нет. Нельзя. – Он принялся шарить по столу перед собой. Глаза его забегали, как будто он искал нечто очень важное. – Мой несессер, – поднял взгляд на Джарнота Адмирал. – Вы не видели мой несессер?

Наркоман, – сделал для себя вывод мистер Джарнот. – Чёртов наркоман. И для чего он понадобился нашему Кабинету? Конченый же человек, по большому счёту. Не кокаинист, а уже морфий колет себе, не иначе. Раз несессер ищет.

– Возьмите мой, – предложил, несмотря на свои мысли котсуолдский советник, – он в аэроплане лежит. Мы вместе покинем город. Ваша служба пригодится Котсуолду.

– Я служу только Урду! – выспренно заявил Адмирал, неосознанно выпрямляясь, будто выступал на людях.

И тут распахнулись двери. В комнату, где котсуолдский советник препирался с Адмиралом быстрым шагом вошли пять офицеров в грязной и рваной форме. У всех в руках револьверы.

– Как вас понимать, господа? – обернулся к ним Адмирал.

– Вы арестованы, – выпалил, будто в омут головой ринулся, старший по званию из вошедших. – Сдайте оружие.

– Вы что творите, господа офицеры? – вспылил Адмирал. – В своём ли вы уме?

– Мы-то в своём, – усмехнулся другой, делая приглашающий жест револьвером. – А вы всё-таки оружие сдайте. И вы, мистер котсуолдский советник, тоже.

– Конечно, – усмехнулся Джарнот. Он медленно достал свой длинноствольный револьвер, а следом каким-то змеиным движением навёл его на офицеров. Один за другим грянули пять выстрелов. Воздух в комнате наполнился пороховым дымом. Стрелял котсуолдский советник с невероятной быстротой. Будто заокеанский погонщик скота. Те славятся больше своим умением обращаться с оружием, нежели со стадами животных.

Офицеры закачались. У каждого напротив сердца зияла дыра. Выходные отверстия в спинах были просто чудовищных размеров. Они повалились друг на друга. Загремели о пол паркета их револьверы.

– Вот видите, – с напором произнёс Джарнот. – Даже ваши люди готовы отказаться от вас. Адмирал, вы слишком ценны. Вы должны покинуть этот город вместе со мной.

Всё ещё пребывающий в какой-то прострации Адмирал только и смог кивнуть ему в ответ. Мистеру Джарноту пришлось его едва ли не за руку выводить из комнаты. Они поднялись по неприметной лестнице на крышу здания. Там их уже ждал трёхместный аэроплан-безразгонник.

Пилот его в кожаном плаще и шлеме заметно нервничал. Ведь уличные бои шли уже в непосредственной близости от резиденции Директории.

– Заводи мотор, – бросил ему Джарнот на котсуолдском. – Мы улетаем!

Он усадил Адмирала в кабину. Забрался туда сам. Хлопнул по плечу летуна, возившегося с рычагами аэроплана.

– Я делаю, что могу, – не оборачиваясь, бросил через плечо тот. – Но птичка новенькая, капризная. Поверьте, мистер Джарнот, я хочу улететь отсюда как можно скорее, не меньше вашего.

Болтая, летун продолжал работать. И вот двигатель аэроплана завёлся. Антиграв поднял машину на десяток дюймов над крышей резиденции. Не прошло и пары минут, как безразгонник по крутой дуге ушёл в небо. По нему с земли палили из винтовок и даже дали пару пулемётных очередей. Но остановить его, конечно же, не могли. Котсуолдцы увозили Адмирала, спасая ему жизнь. И в этот момент ещё никто, даже мистер Джарнот, не мог сказать – с какой целью.

Не прошло и четверти часа, как в резиденцию Директории ворвались народники и чоновцы. Они обыскали всё здание. Буквально перетряхнули его от подвала до крыши. Но никаких следов Адмирала не нашли. Лишь трупы застреленных офицеров в зале с длинным столом.

– Значит, всё-таки на яроплане утёк, паскудина! – стукнул окровавленным кулаком по столешнице Бранирад. – Как знал ведь, что надо было наши поднимать в воздух!

– Задним умом все мы крепки, – заметил менее эмоциональный Дорогомысл. – Кто же знал, что у них прямо тут аэроплан найдётся? О лётном поле-то броневики позаботились.

Товарищ Броня выделил автороту, укомплектованную колёсными броневиками, чтобы как можно скорее покончить с аэропланами добровольцев. Те могли нанести немалый урон народным войскам. Со своей задачей броневики справились отлично. Лётное поле было захвачено в меньше чем за час. Готовые обороняться от налётов вражеской авиации, летуны оказались совершенно беззащитны против быстрого и сокрушительного удара с земли. Обороняющую лётное поле роту солдат из урдцев буквально смели. А сами летуны, не успевшие добраться до машин, стали лёгкой добычей для народников. Лишь один, самый отважный или отчаянно бесшабашный, бросился к здоровенному бронированному безразгоннику "Носорог", над которым работали до самого происшествия. Эта махина вполне могла если не переломить ситуацию, то хотя бы помочь спастись летунам, что оказались просто заперты в хлипких зданиях служб. Но безумца – или храбреца – срезали одной меткой очередью. Разорванный почти надвое он рухнул в пыль, не добежав до "Носорога".

– Может, стоит наших летунов всё-таки поднять с аэродрома? – спросил у товарища Бранирад. – Вдруг догонят? Или найдут.

– Небо – не степь, – пожал плечами Дорогомысл, – там следов не отыщешь.

Догнать же новенький котсуолдский безразгонник надежд не было никаких. Это, даже сугубо земной житель Бранирад, понимал отлично.

– Слушай, товарищ Дорогомысл, – вспомнил командир Дештского гарнизона, – а вещества-то искать надо. Те, из-за которых всю эту кашу заварили.

– Мои люди нашли уже, – заявил тот. – Там дом огороженный. Вокруг него охрана сильная. Даже пулемёт в воротах поставили. А дом тот необычный оказался, конечно же. У него под землёй этажей даже больше, чем над ней. Там будто больница какая-то. Вот только явно не лечили в той больнице людей. Совсем не лечили. Доктора, что там были, разбежались, но кое-кого мы поймать сумели. Ну и вещества тоже захватили.

– Их надо уничтожить, – сказал, как отрезал, Бранирад. Даже ребром ладони по столу рубанул, будто шашкой. – И докторов этих. И вещества. А дом – взорвать. Чтобы и развалин не осталось.

– Динамит мы уже со всего города свозим, – ответил ему Дорогомысл. – Мои ребята без приказа начали. И знаешь что, Бранирад? Вот они мне порассказали немного, что увидели в том доме. А сам я этого видеть не хочу. Совсем не хочу. Страшно мне, Бранирад. Никогда, вишь ты, ничего не боялся, а тут – боюсь. Слов мне одних хватило.

– Ну, значит, и не на что там глядеть, – пожал плечами впечатлённый Бранирад. – Подорвём всё к чёртовой бабушке – и дело с концом.

Силён князь Махсоджан. Высок и строен. Крепок телом и духом. Красив князь Махсоджан. И лицом – не одна дева пала пред его красой. И платьем. Одет князь Махсоджан в расшитый затейливым узором халат. На голове шапка, отороченная дорогим мехом. Подпоясан широким кушаком. На кожаном ремне сабля в ножнах и револьвер в кобуре. И владеет ими Махсоджан отлично. Ведь князь в своём уделе – первый воин.

Не гневлив князь Махсоджан, как и должно служителю культа предков. Но только сейчас ближе всего он к тому, чтобы разгневаться по-настоящему. Сжал обеими руками плётку, едва не сломал.

Город его, вотчина предков, лежит в руинах. Оборванцы в драных халатах бродят среди них. И не понять, кто это – достойные и уважаемые люди или же нищие. Сейчас одни не отличались от других. Все сегодня потеряли всё. И князь исключением не был.

Он вернулся лишь для того, чтобы обнаружить вместо дома руины.

Окружавшие его советники и спутники по духовному путешествию в Города почивших старались держаться от князя подальше. Понимали, сейчас князя лучше не донимать ни словом, ни делом.

Однако были и те, кто решился-таки отвлечь князя Махсоджана от горестных дум. Эти люди присоединились к кортежу князя утром этого дня. Они были родом из далёкой страны Блицкриг, и носили одежду вроде той, в какую были одеты офицеры, обучавшие солдат в армии князя. Только их форма была серой или чёрной. Лишь один одевался не как военный. Он был бледен, глаза лихорадочно горели. Именно он принёс чёрную весть о гибели Баджея.

Князь не поверил человеку с лихорадочным взором. Однако велел гнать коней во весь опор. Но приехал уже на руины. Даже проклятая небом армия народников уже покинула ближние окрестности города. Можно было видеть лишь её следы.

– Ваше святейшество, – подошёл к князю тот самый бледный человек в гражданском костюме, – мне очень неприятно прерывать вашу скорбь...

– Но ты её уже прервал, – отрезал князь, отлично изъяснявшийся на дилеанском, правда, без характерного блицкриговского выговора. С ним говорили гости князя и тот бледный, что подошёл к нему.

Сами гости маячили за спиной гражданского. Это было весьма странно. Особенно если учесть необычайную спесь именно блицкриговских военных.

– Я приношу свои самые глубочайшие извинения вашему святейшеству, – продолжал, как ни в чём не бывало, бледный. Глядел при этом почтительно – на третью пуговицу халата князя Махсоджана. – Но прошу у вас дозволения сказать вам нечто.

– Что же ты хочешь такое сказать мне? – поинтересовался князь, недвусмысленно указывая плёткой на всё ещё дымящийся Баджей. Мол, какие ещё вести ты можешь принести мне?

– Нижайше прошу вас, светлейший князь, – и вправду ещё сильнее согнул спину в поклоне бледный. – В подвале одного здания находится некий материал. Он очень нужен нам, вашим верным союзникам.

– Забирайте, – махнул рукой с плетью Махсоджан. – Но что вы готовы дать взамен этого материала?

– Нашу всемерную поддержку в грядущей войне с Урдом, – ответил бледный, приложив ладони к сердцу.

– У меня не осталось армии для войны с проклятыми народниками из Дешта, – отрезал князь Махсоджан. – Мне нечем воевать с ними.

– Наша армия станет вашей, светлейший князь, – выступил из-за спины бледного старший по званию военный. Настоящий блицкриговский офицер. В идеально подогнанном сером мундире. С внушительной колодкой орденов, среди которых есть и имперские, полученные за прошлую войну. Фуражка – на сгибе локтя. Спина – идеально прямая, будто позвоночник не гнётся совсем. – Фельдмаршал Реборг Онгемунд. – Он намерено не назвал свой титул, потому что тоже был рейхсграфом – графом Империи, тем же князем, как и многие высшие военные чины Блицкрига. Не хотел ставить себя на один уровень с Махсоджаном. – Командир группы армий Степь. С вашего милостивого разрешения я готов привести войска моей группы армий в боевую готовность. Не пройдёт и недели, как Дешт падёт. – Моложавый фельдмаршал лихим движением провёл по шикарным усам.

– Урдцы Адмирала обещали мне помощь, – как будто невпопад произнёс князь Махсоджан, – но я получил только горстку командиров, что учили моих солдат. Я желаю сам видеть ту армию, что ты предлагаешь мне, фельдмаршал Реборг Онгемунд.

– Мы можем отправиться в расположение моей группы армий сейчас же, – щёлкнул каблуками блицкриговец. – К вечеру мы будем на месте.

Князь сделал выразительный жест плёткой. Пара конюхов подвела ему великолепного скакуна с золотой уздой и красным седлом. Князь вскочил на него.

– Едем, – бросил блицкриговцу сверху вниз.

Никто, казалось, не заметил ярости фельдмаршала. Побелевшие костяшки пальцев, крепко стиснувших стек, скрыли кожаные перчатки. А дерево тросточки выдержало этот напор.

Вечером того же дня фельдмаршал сидел в своей личной палатке. Она была обставлена в духе провозглашаемой в Блицкриге доктрины минимализма. Никакой ненужной роскоши. На войне она только отвлекает командующего. Кровать, несколько стульев да рабочий стол. Всё недорогое и складное, чтобы удобнее было транспортировать. Это составляло контраст с полным роскоши шатром князя. Тот возводили десяток человек. А на площади, занимаемой им, можно разместить роту солдат. Вышедший оттуда не далее как четверть часа назад, фельдмаршал был поражён необычайной роскошью, царившей внутри. Ковры на полу. Отнюдь не складная мебель. Переносной трон. Груды подушек по углам. Сундуки – закрытые и открытые. Украшенное драгоценностями оружие на стенах. Князь явно не привык себя ни в чём ограничивать. А ведь он владеет всего одним жалким городишком, теперь уже разрушенным народниками. Во владениях рейхсграфа Онгемунда могли разместиться десяток баджеев, но он никогда не позволял себе ничего подобного. И потому презирал князя Махсоджана за всю его тягу к небывалой роскоши.