Текст книги "Шаг в небеса (СИ)"

Автор книги: Борис Сапожников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Однако сейчас Онгемунд думал совсем не о князе Махсоджане. Мысли его занимал собеседник с невероятно бледным лицом. Он примчался в расположение группы армий Степь, расквартированной на южной границе с Народным государством Урд, и тут же потребовал встречи с самим фельдмаршалом. И его пропустили. У него оказались просто железобетонные документы. Подписанные самим генерал-кайзером Блицкрига.

– Значит, – вздохнул Онгемунд, – мы всё-таки ввязываемся в войну с Урдом. Но вы можете сказать мне, фельдмаршалу, которому завтра вести солдат в бой, для чего? Зачем нам встревать в войну с Народным государством? Войну на два фронта.

– Вы ведь помните, фельдмаршал, – усмехнулся бледный человек в гражданском костюме, – о некоем материале, который нужен нам. Война с Урдом затевается именно ради него. Он нужен нам для изготовления нового вида оружия. Оно в краткие сроки поможет нам выиграть войну.

– Но Урд-то тут при чём? – продолжал задавать неудобные вопросы Онгемунд.

– А на ком нам его испытывать, – развёл руками бледный, – как ни на урдцах. Их ведь за полноценных людей мало кто считает на западе. Так что никто не станет возражать против испытаний. Даже среди союзников Урда. Кого волнуют потери народников? И вот когда мы доведём это оружие до совершенства на урдском фронте, мы обрушим всю его мощь на Дилеанскую империю. И сокрушим её одним ударом.

Он даже прихлопнул кулаком по раскрытой ладони.

– Вы всё ещё предпочитаете называться плебейским именем? – поинтересовался рейхсграф у своего племянника, предпочетшего карьеру разведчика неизменной в их роду карьере офицера пехоты.

– Я уже привык к имени Вадхильд, – пожал плечами шпион. – Столько лет с ним прожил.

– Ты только не забывай, – строго наставительно произнёс рейхсграф Онгемунд, – что ты отпрыск старинного рода рейхсграфов Онгемунд. И станешь наследником всех наших владений.

А вот это шпиона интересовало меньше всего. Как и родовое имя, которое он на самом деле уже начал подзабывать. Сейчас его длительная, многоходовая операция вступала в решающую фазу. И от этого будто ток по коже бежал. Он сделал всё, что мог, теперь слишком многое зависело от других. Это Вадхильд очень не любил. Но до поры ему в операции, им же и разработанной, отводилась роль пассивного наблюдателя. Действовать предстояло другим.

И начнётся всё с вроде бы бессмысленной войны с Народным государством Урд. Войны на два фронта.

[1] Косорылые – уничижительное прозвище урдских революционеров. Получено из-за герба Народного государства – скрещённых косы и молота с башенной короной над ними.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. Атака мертвецов.

Глава 1.

Камера. Размером два на четыре метра. Посередине стул. Он крепко привинчен к полу, так чтобы допрашиваемый не превратил его в оружие. Связывать меня не стали. Просто усадили на него и ушли. Два неразговорчивых конвоира. Те, кому меня буквально с рук на руки передали нашедшие меня недалеко от разбитого аэроплана урдские пограничники.

– Вот это ты вооружен, нарушитель, – усмехнулся тогда командир разъезда лёгкой кавалерии. – Всех нас перестрелять мог бы.

Я ничего не стал ему отвечать. У меня забрали мой револьвер, с которым я не расставался ещё с войны. А потом и здоровенный пистолет с котсуолдским револьвером, что я взял у мёртвого Вадхильда. Я расставался с оружием легко. Ведь если уже распрощался с жизнью, то, как говорится, по волосам плакать поздно.

Меня доставили на ближайшую заставу, а оттуда в кузове грузовика под охраной твоих бойцов переправили в Дешт. Там определили почему-то на гарнизонную гауптвахту, а не в обычную тюрьму. Интересно, кем меня считали здешние народники. Может, баджейцем, успевшим сбежать до атаки.

Впрочем, судя по тому, что меня водворили в допросную камеру, ждать осталось недолго.

Представившийся стражем Пролетарской революции и следователем по некоему "моему делу" человек больше напоминал матроса. В кителе, под которым неизменная полосатая тельняшка. На голове – бескозырка с шитой золотом надписью "Орёл". На поясе висит деревянная кобура, кажется, такие были у здоровенных пистолетов, какие предпочитал Вадхильд.

– Гамаюн, – представился он, снимая бескозырку. Но понял, что положить её в камере некуда – не на пол же кидать – и, помяв, водрузил обратно на голову. – А вас как величать?

– Можно Готлиндом, – пожал плечами я, поднимаясь. Как-то неудобно было разговаривать сидя со стоящим человеком. Тем более, что этот самый Гамаюн был выше меня на полголовы. – Так мама с папой звали.

– Вот и славно, – кивнул Гамаюн. – Да ты садись, Готлинд, садись. Разговор у нас долгий будет.

Я воздержался от вопроса – о чём будет этот долгий разговор. Можно было нарваться на казённую фразу: "Вопросы тут задаю я"; хотя мне почему-то казалось, что вряд ли я услышал бы её от Гамаюна. Не такой он человек. Вообще, странно, как он оказался в стражах. Ещё бы в ЧОНе – это было бы понятно, но в стражах...

– Поговорить мы будем вот о чём, – сказал Гамаюн. – Кто ты такой будешь, а, гражданин Готлинд? Совсем с тобой всё непонятно. Откуда ты взялся? Куда летел на своём аэроплане? Кто его прострелил тебе?

Сколько вопросов. И как на них ответить. Конечно же, сложнее всего будет отвечать на самый первый. Остальные намного проще. Хотя вся моя авантюра словно сошла со страниц дешёвого приключенческого романа. А ведь мне, как и героям подобных романчиков, удалось выжить каким-то чудом. Или невероятным стечением обстоятельств.

Оказавшись на пороге домика, я глубоко вздохнул – и ударом ноги вышиб хлипкую деревянную дверцу. Радист, сидевший внутри него, удивлённо обернулся ко мне. Увидев на пороге человека с парой револьверов в руках, радист, к его чести отреагировал быстро. Но недостаточно. Он ещё только тянулся к кобуре, а я уже сделал шаг к нему – и приставил ствол револьвера к шее. Ногой захлопнул дверь, чтобы не болталась.

– Медленно вынимай оружие, – тихим, но достаточно убедительным тоном произнёс я, – и кидай его в угол.

Радист явно героем становиться не стремился. Собственно, я его отлично понимал. Как-то пересматриваешь свои взгляды на жизнь, когда в шею тебе уткнулся ствол револьвера. Он выбросил свой револьвер. Тот стукнулся о деревянный пол и отлетел в угол небольшого помещения.

– А теперь передавай то, что я тебе говорю. Хочешь жить, передавай.

– Куда передавать? – поинтересовался тот.

– Народникам, – ответил я. – На ближайшую их радиостанцию.

Радист вскинулся было, но я сильнее упёр ствол револьвера ему в шею. Он отвернулся. Но мне показалось, что я слышу, как он скрипит зубами. Он недолго искал нужную частоту. Покрутив ручки, быстро кивнул мне.

– Уничтожить Баджей, – принялся диктовать я радисту. Тот передавал. – Немедленно уничтожить Баджей. Большие запасы психотропных веществ. Немедленно уничтожить Баджей. Угроза для всего Народного государства. Повтори трижды. Понял меня? Трижды. – Радист послушно повторил. – И моли бога, чтобы народники пришли.

– Это ещё почему? – не оборачиваясь, злобно спросил у меня радист.

– Дай-то бог, – что-то часто я стал вспоминать о боге, – тебе об этом никогда не узнать.

И ударил радиста рукояткой револьвера по голове. Тот дёрнулся и свалился со своего стула. Ещё двумя ударами я разбил радиостанцию. Надеюсь, что испортил её надёжно.

А вот теперь для меня встала во весь рост проблема. Что же делать дальше? Я ведь не думал об этом. Совсем не думал.

Сдаваться офицерам Добрармии у меня желания не было. Значит, остаётся только одно – продолжать эту безумную авантюру. А из окна на меня так призывно глядели аэропланы. Всё-таки небо – моя стихия. Если уж гибнуть, то как положено летуну, в небе!

– Значит, ты ту радиограмму нам передал, – потёр внушительный подбородок Гамаюн. – А ведь не врёшь, наверное. Текст слово в слово повторил. И вещества эти, будь они неладны. И что три раза передано. И кто же такой выходишь, гражданин Готлинд? Спаситель Народного государства. А может, шпион очень хитрый? Может, кончил ты настоящего спасителя и сейчас под его видом к нам прокрасться желаешь?

– Может и так, – пожал плечами я. – Ведь, всё равно, я не смогу одними словами доказать вам, гражданин Гамаюн.

– А ты здесь не для того, чтобы мне что-то доказывать, гражданин Готлинд. Я тебе не царёва охранка, чтобы допрашивать. Пойми, я – представитель новой, народной, власти. И караем мы только врагов нашего государства и народа.

– Так для чего же я тут? Если не доказывать свою невиновность перед народной властью.

– А для того, гражданин Готлинд, – Гамаюн хлопнул кулаком по раскрытой ладони, – чтобы выяснить, что же такое произошло в Баджее? Для чего тебе надо уничтожать его? Понять мы должны, в толк возьми, что не могу я тебя просто так взять – и к стенке поставить. Разобраться я должен, что ты за птица. И если враг, то – к стенке поставить. А если нет, то – гуляй на все четыре стороны.

Что я мог на это сказать. Пожелать удачи в его разбирательстве разве что.

– Вот ты мне скажи, гражданин Готлинд, – вновь насел на меня Гамаюн, – как же тебе удрать с лётного поля удалось? Там ведь солдат полно. И вашего брата летуна – тоже.

– Немало, – кивнул я. – Но наглость, гражданин Гамаюн, иногда помогает намного лучше любой конспирации.

Я шагал по лётному полю, будто по родному огороду. Отвечал на приветствия попадавшихся летунов, которые не знали меня. Механики тоже приняли меня за своего. Хотя никто в лицо меня не знал.

– Готов аэроплан? – спросил я, нетерпеливо похлопывая ладонью по бедру и указывая на первую попавшуюся машину.

– Так точно! – вытянулся передо мной старший механик. – Полностью заправлена. Только без патронов.

– Они мне и не нужны, – отмахнулся я, направляясь к весьма удачно выбранной машине.

– А, прощения просим, ваше разрешение на взлёт? – поинтересовался механик. – И полётную карту можно?

Видимо, не так прост он был, как хотел показаться.

– Сейчас, конечно, – кивнул я, засовывая руку в сумку, где лежало оружие. – Жара всё проклятая. – Левой рукой я потёр вспотевший лоб. – Тут имя своё забудешь, не то что бумажки эти.

– Понимаем, – покивал в ответ старший механик с самым внимательным видом. Однако по его едва заметному жесту некоторые механики начали обступать меня. Двое весьма грамотно отрезали путь к аэроплану.

Выходит, эти ребята тут ещё и охраной машин заведовали. Умно. Ведь охранников от настоящих механиков с первого взгляда не отличить. А при оружии на лётном поле принято ходить всем.

Я выхватил из сумки котсуолдский револьвер. Первая пуля досталась старшему механику. Того отбросило на несколько шагов. Я развернулся – и всадил почти весь барабан в отрезающих меня от аэроплана механиков. Те успели достать свои револьверы, но я всё-таки опередил их. И бросился со всех ног к машине.

Мне в спину несколько раз выстрелили, но ни одна пуля не попала. Стрелять в ответ я не стал. Сразу запрыгнул в кабину, пожалев о том, что он не заправлен патронами. Мне не хотелось расстреливать людей на земле, как в том комплексе на Урдском севере. Однако вслед за мной вполне могли взлететь другие аэропланы – и тогда мне предстоял воздушный бой. В котором я оказался безоружным.

Однако сбили меня с земли. И даже не зенитчик, стоявший на вышке с пулемётом. Побежавшие вслед за моим аэропланом солдаты принялись палить из винтовок. пули застучали по дереву корпуса. Ни одна из них не задела меня самого, а вот двигателю аэроплана всё же досталось. Он заискрил. Брызнул смазкой, обжигая мне лицо и руки. Я пожалел, что не надел маску и очки. Всё-таки стоило это сделать.

Я потянул штурвал на себя – до упора. Аэроплан задрал нос, пошёл вверх. Дал полный газ. Двигатель аэроплана заработал на всех оборонах. Горячая смазка струёй ударила мне в глаза. Выругавшись сквозь зубы, я стирал её с лица. Смаргивал с ресниц. Пальцами тёр глаза. Их отчаянно жгло. Хотелось зажмуриться. Тем более, что в лицо мне светило солнце. От бликов его было больно смотреть.

И всё-таки я тянул аэроплан вверх и вперёд. Внизу простучали несколько длинных очередей. Пули врезались в корпус. Жалили аэроплан, будто злобные осы. Он покачнулся. Вряд ли мне удастся долго держаться на крыле. Теперь надо не дать ему скапотировать. Посадка будет жёсткой, но во время войны бывало и хуже. Степь подо мной ровная, будто стол. Значит, сажать машину будет проще, чем на крошечный аэродром, затерянный в глухих лесах на границе между Империей и Нейстрией.

– Значит, вот оно как было, – снова снял бескозырку Гамаюн. Помял мощными пальцами. Водрузил обратно на стриженую голову. – Да уж... Вот чего я в толк не могу взять. Никакой шпион ничего подобного придумывать не станет. Слишком уж оно как-то, – он сделал неопределённый жест, – неправдоподобно.

– Другой истории у меня нет, – пожал плечами я. – Хотите, верьте – хотите, нет. Но дело было именно так.

– Ох и задал ты задачку, гражданин Готлинд!

Мне показалось, что сейчас Гамаюн театрально заломит руки и схватится за голову. Но нет. Страж Революции только сделал широкий шаг. Едва не ткнулся лбом в стену. Стукнул-таки по ней кулаком.

– Хватит бушевать, товарищ Гамаюн, – в камеру вошёл, как-то незаметно для меня, второй страж. Этот скорее напоминал баджейского офицера. В отлично сидящей форме, правда, без фуражки. В кожаной кобуре на поясе котсуолдский револьвер. В правой руке тонкая папка с несколькими листками сероватой бумаги. – Я тут на нашего арестанта собрал сведения. И они весьма любопытны.

В этот момент я понял, что никакого чудесного спасения не получилось. Та самая стенка, о которой столько толковали в Урде, стала очень близка ко мне.

Хотя всё, конечно, зависит от того, что именно за информация содержится в папке, которую держит в руках второй страж Революции. Но настроение у меня, всё равно, было весьма мрачное. Чудеса закончились. Начались тяжёлые и неприятные будни. И закончатся они, видимо, скоро. Пулей в лоб у пресловутой стенки.

– Значит так, гражданин Готлинд, – не представившийся страж Революции открыл свою папку. – Личность ваша установлена. Вы именно инспец Готлинд. Родом из Дилеанской империи. В начале этого года получили урдское гражданство. Для чего?

– Чтобы не попасть под призыв в армию Дилеанской империи, – честно ответил я, – и не отправиться снова на войну.

– Не хотели защищать родину? – быстро спросил страж.

– Так ведь и правильно, – не дал мне ответить Гамаюн. – Это война грабительская. И всякий сознательный человек не должен в ней участвовать.

Я решил, что отвечать мне теперь не обязательно. Несколько раздосадованный вмешательством товарища страж снова заглянул в папку.

– Работали хорошо. Отмечены руководством. Командованием усть-илимского гарнизона. Даже нашим управлением. Представлены к ордену Военных заслуг за действия при обороне маслозавода.

– Вот какой положительный человек выходит! – снова воскликнул Гамаюн.

– Возможно, возможно, – перевернул пару листков страж. – Но вот потом начинаются странности. Вот рапорт товарища Вышемира – нашего коллеги на Севере. Он пишет, что привлекает бывшего инспеца Готлинда к некой операции на засекреченном объекте. Мне, кстати, так и не удалось добиться никаких сведений об этом объекте, – заметил, оторвавшись от папки, страж, выжидательно поглядел на меня. Я только плечами пожал. – И после этого никаких сведений нет. Вообще. Как будто пропал бывший инспец Готлинд в небе над Севером. Вместе с товарищем Вышемиром и его особым отрядом. А теперь тот же самый бывший инспец Готлинд появляется здесь, на границе с Великой степью.

Пока он говорил, я пытался выстроить логичную и более-менее правдоподобную версию событий. Возможно, она убережёт меня от стенки. Я ведь, как ни крути, пусть и по принуждению, но совершил преступление против Народного государства, давшего мне приют и своё гражданство. При вторжении в совершенно секретный комплекс я расстрелял несколько десятков бойцов народной армии. Но все мои "логичные и правдоподобные" были полны дыр, в которые можно было протащить даже пресловутый суперлинкор "Вергельтунг".

И тут я вспомнил слова Гамаюна. Насчёт того, что никакой шпион не стал бы придумывать нечто столь невероятное, как то,  о чём я рассказал.

Да в общем-то, что я теряю, в конце-то концов. И меня как будто прорвало. Я говорил правду. Про Вышерада, комплекс, имперского шпиона Вадхильда, наш налёт и побег. Про Вепра и его правую руку чудовищного Избыгнева. Полёт через весь Урд на "Носороге" до самого Баджея. Про чудовищные эксперименты над людьми при помощи психотропных веществ и планы Адмирала насчёт всего урдского народа. Не умолчал даже о ссоре с Вадхильдом и том, как я застрелил его.

– Ну ты и накрутил, бывший инспец Готлинд, – покачал головой Гамаюн. – И понятней не стало, что же с тобой теперь делать...

– Пока в камеру его надо вернуть, – заявил так и не представившийся страж. – Нам с тобой, товарищ Гамаюн, надо подумать.

– Много думать, – согласился с ним Гамаюн. – Очень много.

Меня вернули в камеру. На ночь выдали шинель – одеял тут не полагалось. Народармейцы, так называли рядовых бойцов народной армии, оказывающиеся здесь, имели при себе как раз шинель для этих целей. Спать на жёстких нарах было не слишком удобно. Тем более, что успел уже привыкнуть хоть к кое-какой, а постели, пусть и жёсткой. Но всё же не деревянные нары.

Подняли, правда. достаточно рано. Конвоир проводил меня в камеру для допроса. Там уже ждали оба стража Революции.

– Да ты не садись, – махнул мне Гамаюн. – Всё равно, отсюда поедем сейчас.

– Быть может, – осторожно произнёс я, – вы скажете, что мне предстоит?

– Служба, – ответил второй страж Революции. – Будете отрабатывать свои преступления перед Народным государством. Вы ведь неплохо знакомы с неким Брондом Брандом, не так ли?

– Верно, – кивнул я. Хотя, честно говоря, никогда не знал, что командор Китобоев оказывается из дворян. Но говорить об этом стражам я не стал.

– Он сейчас получил приют на урдско-имперской границе. В районе крепости Соловец. В горах его Китобои строят себе новое пристанище. Собственно, именно поэтому было решено отправить вас именно туда. Для связи, так сказать, с Брондом.

Мне это напомнило историю с моим наймом на то самое дело, итогом которого стал повод для новой войны. Только в этот раз выбора у меня не было. И монетку я не кидал. Хотя и в прошлый раз всё, в общем-то, решили за меня.

– Бронд ведь доверяет вам, не так ли? – поинтересовался так и не соизволивший представиться страж Революции.

– В той мере, – пожал плечами я, – в какой воздушный пират может доверять кому бы то ни было.

– Так ведь он же идейный! – встрепенулся Гамаюн. – Грабит только большие суда. Богатеев разных! А вот теперь за блицкриговских военных принялся.

Мы со стражем, имени которого я не знал, неожиданно друг для друга переглянулись. Обменялись понимающими взглядами. Всё-таки в некоторых вопросах товарищ Гамаюн был удивительно наивен. Но не спорить же с ним.

– За вами, гражданин Готлинд, – продолжал незнакомый страж Революции, – будет снова установлен гласный надзор. Вы будете обязаны являться в отдел Стражи Пролетарской революции крепости Соловец. Докладывать устно и письменно обо всех своих действиях. Особенно подробно, обо всём, что происходит в строящемся прибежище Китобоев.

Это мне было очень хорошо знакомо. На Севере всё начиналось точно так же. А чем закончится в этот раз – мне даже думать не хотелось.

– Да ты не беспокойся, гражданин Готлинд, – в обычной своей грубоватой манере успокоил меня Гамаюн. – Это только по спервоначалу. Потом вернёшь доверие Народного государства – и всё по-прежнему будет. Ты, главное, больше со шпионами, пусть бы и из самой империи, где ты раньше жил, они будут, дел не води. Помни, ты – гражданин нового Урда. А обо всей прежней своей жизни, в которой ты нам вредил – забудь.

– Постараюсь, – как я надеялся, скрыв иронию в голосе, ответил я.

– А ты не старайся, – отрезал Гамаюн, явно не удовлетворившийся моей нейтральной репликой. – Ты вот нам с товарищем Гневомиром, а через нас всему трудовому народу Урда, клятву дай, что не станешь больше вредить нашей народной власти.

– Клянусь, – ответил я, стараясь быть как можно серьёзней.

– Вот и отлично!

Товарищ Гамаюн от души хлопнул меня по спине, едва не уронив на стул.

– Пока ты, прости уж, ещё гражданин для нас, – добавил он, – но, чует моё сердце, скоро станешь снова нашим товарищем.

Страж, которого, как выяснилось, звали Гневомир, только улыбнулся. Похоже, они с Гамаюном были настоящими друзьями, несмотря на огромную разницу в характерах. А скорее всего, и социальном положении. Что-то мне подсказывало, что не так давно у товарища Гневомира была фамилия.

Глава 2.

Крепость Соловец была невелика. Хотя и из новых. Практически полностью перестроена во время предыдущей войны. Она оказывала сильное сопротивление нашим войскам – и взять её смогли только измором. Нас не отправляли прикрывать фрегаты и корветы, бомбившие Соловец, но знакомые летуны рассказывали, что в небе над ним творился настоящий кошмар. Аэропланы горели и падали на землю целыми эскадрильями. А воздушным судам наносился такой урон, что они были вынуждены выходить из боя. Отбивал Соловец и наземные штурмы. Стены его успешно противостояли залпам осадной артиллерии.

В чём же был секрет Соловца, никто из летунов ответить мне не смог. Увидев крепость своими глазами, я всё понял. Соловец был компактным, напоминал шахматную ладью. Между зубцами на её крыше стволы зенитных орудий и пулемётов торчали, словно частокол. Надо всеми ими возвышалась громадная пушка для поражения воздушных судов. Установленная на поворотной платформе, калибром с главное орудие линкора, она легко пробивала броню тяжёлых кораблей. А фрегаты с корветами и даже лёгкие крейсера могла уничтожить одним залпом. Не раз мне приходилось видеть, как они разваливаются надвое после одного попадания громадного снаряда в борт.

Да уж, взять подобную крепость, наверное, можно только длительной осадой. В прошлый раз гарнизону позволили выйти под своим знаменем и при оружии. Солдаты Урда сдали её, когда у них закончились боеприпасы и еда. Как говорят, провиант у них весь вышел двумя неделями раньше, чем патроны со снарядами. И держались они на одной только воде, которой, правда, в крепости было в избытке. Фактически, весь Соловец выстроен вокруг большого колодца.

Привезли меня в Соловец на поезде. Точнее, поездом мы ехали до ближайшей станции, где меня все покинули вагоны и отправились искать транспорт к самой крепости. Почти все пассажиры, оставшиеся в поезде до последнего, были военными. А остальные –  родственниками военных, приехавшими их навестить.

На коротком деревянном перроне теснились несколько десятков человек. В глазах рябило от светлой военной формы и башенных корон. Командиры народной армии носили их на фуражках и рукавах гимнастёрок. У старших командиров их было две, а то и три штуки.

Я соскочил на землю. Пыль тут же покрыла мои сапоги до самого верха голенищ. Из хоть и потёртых, но чёрных, они мгновенно стали серыми. А у станции уже стояла длинная вереница грузовиков и телег. Местные жители явно неплохо зарабатывали на этом извозе. Особенно важных пассажиров ждали открытые авто, в которых часто, кроме водителя сидел и младший командир. Они выбирались из машин, разыскивали своих подопечных.

Как оказалось, автомобиль предназначался и мне. Конечно, не одному – много чести – вместе со мной на заднем сидении просторного авто расположился командир истребительной эскадрильи со своей молодой супругой. Из-за количества их вещей нашему сопровождающему пришлось ехать на крестьянской телеге. Я же сел на его место рядом с водителем. Это, правда, избавило меня от болтовни со спутниками. Они и так доставали меня расспросами, несмотря на то, что я сидел к ним спиной.

– Вы ведь инспец, верно? – спрашивал у меня комэск. – Это сразу видно. Но по какой части?

– Я гражданин Урда, – отвечал я, – был инспецем в лётных частях на Севере. Там мне дали гражданство.

– На Севере, – присвистнул комэск. – Неплохо. Летать на Севере трудно, верно? Говорят, там до сих пор неспокойно.

– Незадолго до отъезда сюда, мы летали отбивать налёт бандитов на маслозавод.

– К награде представлен? – тут же заинтересовался летун.

– Мне не говорили, – пожал плечами я, сидеть вполоборота было не очень удобно, но не разговаривать же комэску с моим затылком. Неизвестно, сколько мне тут служить, а прослыть грубияном на новом месте совсем не хотелось. Я и так разговаривал предельно короткими фразами, что было не слишком вежливо.

– Может, тут на новом месте и получите приятную новость, – вмешалась в разговор супруга комэска.

Мы познакомились, когда вместе садились в авто, помогая грузить многочисленные узлы и здоровенный деревянный чемодан. Но имён их я не запомнил.

– От награды я не откажусь, – не слишком удачно пошутил я.

– А у вас, вообще, награды есть? – продолжал светскую беседу комэск.

– За предыдущую войну. Нас, летунов, наградами никогда не обходят. Но не все я решусь надеть тут.

– Почему же? – удивился супруга военного.

– Ох, Весейка, – почти беззаботно рассмеялся комэск. – Ничего-то ты не понимаешь в нашем деле. У вас ведь, Товарищ бывший инспец, награды эти за действия на урдском фронте, верно? Может, вам тут воевать доводилось? Потому и перевели сюда, верно?

– Только тсссс, – приложил я палец к губам и хитро подмигнул сразу обоим. – Это военная тайна.

– О нет, – картинно схватился за лоб комэск. – Прощай моя жизнь молодая! Что меня ждёт теперь! Вызов в отдел стражи – и стенка. А ведь как хорошо всё начиналось.

– В вас, товарищ комэск, пропадает весьма недурной актёр, – усмехнулся я.

– Летаю я всё-таки лучше, – гордо ответил мне комэск. – И небо люблю больше сцены.

Беседа, несмотря на не очень удобное положение, развлекла нас всех, пока мы ехали. Мы скоротали два с лишним часа пути до Соловца.

Я выпрыгнул из авто, с удовольствием потянувшись. Наконец, можно было выпрямить ноги и размять спину. Сопровождавший нас младший командир слез с телеги и вместе с водителем авто принялся разгружать машину. Когда дошло до деревянного чудовища – чемодана – помогать пришлось даже нам с комэском.

– Ты только посмотри, Готлинд, – за время пути комэск стал считать меня хорошим приятелем, и общался теперь запросто, – и лётное поле, и на верхотуре полосы. На случай осады.

– Для отражения атак с воздуха, – добавил я. – Они очень сильно уязвимы для ударов с земли. Сам видел не раз, как их разносят залпами осадной артиллерии.

– Да уж, – поёжился летун. – Не хочется думать, что при этом было с аэропланами.

– Я тогда успел удрать в последний момент.

– А как вы думаете, товарищ Готлинд, – буквально заглянула мне в глаза жена комэска, – будет ли снова война?

– Ой, да брось ты, Весейка, и Конвент, и Народный комитет сколько раз разъясняли всем, что не будет никакой войны. Что война эта грабительская и наше государство не будет принимать в ней участия.

Однако супруга комэска продолжала внимательно глядеть мне в лицо. Ответа она ждала именно от меня. Я для неё инспец, пускай и бывший. Образ этот окутан каким-то таинственным ореолом. Всегда кажется, что человек из-за границы всегда лучше осведомлен в мировых делах.

– Я не хочу врать вам, – ответил я. – Урд вполне могут втянуть в войну, идущую на континенте. Многим за границей этого очень хочется.

– Но ведь и у нас в Конвенте не дураки сидят! – воскликнул комэск. – Понимают, что ничего нам от аристократов заграничных не надо. Пусть себе копья ломают. А народ их опомнится, и власть возьмёт, как у нас.

Интересно, задор летуна был таким же искренним, как у моего знакомца – стража Пролетарской революции товарища Гамаюна. Или же показывает этот задор перед инспецем. Несмотря на гражданство, меня за урдца мало кто считал, хотя бы акцент сильно мешает.

– На войнах, – мрачно произнёс я, рискуя либо попасть под подозрение, либо быть зачисленным в провокаторы, – гибнет больше простолюдинов, чем дворян. И хватит уже этих мрачных разговоров. Нам сегодня ещё надо командованию представиться. Не хотелось бы начинать службу с его вопросов об опоздании, верно?

– Так точно, – вздохнул комэск.

Народармейцы, присланные специально с этой целью, помогли нам с вещами. Для того чтобы дотащить все узлы и чудовищный чемодан комэска, трудиться пришлось едва ли не целому отделению. Я же со своим невеликим скарбом, помещавшемся в одном саквояже и большой сумке, легко управился сам. В саквояже, который мне на прощание вручил Гамаюн, лежали оба моих револьвера и пистолет. Да ещё и несколько пачек патронов к ним.

Поселили меня в небольшой комнате, больше похоже на келью. Она располагалась почти под самой крышей – рядом со взлётной площадкой. Для воздушного курьера – в самый раз.

С комэском и его женой мы разошлись почти сразу, как миновали ворота. Я пожал руку молодому человеку, церемонно поклонился, чмокнув пальчики его супруги, и отправился вслед за сопровождавшим меня бойцом в богатырке.

– Я не знал, что командирские семьи прямо в крепости живут? – спросил я у шагающего рядом народармейца.

– В мирное время – да, – кивнул тот. – А как война начинается, их положено эвакуировать. Для этого заготовлен даже особый поезд в Василькове.

Васильковом назывался ближайший к крепости город, где из всех достопримечательностей имелся большой железнодорожный узел.

– Мы ведь не так близко к границе, – продолжал разговорчивый народармеец. – От воздушных рейдов Васильков прикрываем. Так что, ежели война грянет, время вывезти всех жёнок с детями будет. Это у самого кордона семьи командиров по домам отправили. Куда угодно лишь бы подальше от границы. Там ведь уже которую неделю канонаду слыхать.

– Кто с кем воюет? – уточнил я.

– Блицкриг дилеанцев к самому кордону прижал. Выдавливают из тех областей. Видать, будет всё-таки война с Блицкригом этим самым. Иначе, чего бы они так к нашей границе жались-то.

Мы поднимались по винтовой лестнице. Что бойца ничуть не смущало. Он продолжал рассуждать.

– Беженцев у нас принимают. Солдат отступающих, поговаривают, тоже. Тех, кто из блицкриговского окружения прорывается, да по лесам блукает. Вроде бы, чуть не полк дилеанский к нашей границе выбрел, так их приняли и в гарнизоне Берестья оставили. Но правда ли это...

Народармеец только руками развёл.

– Вот ваша комната, товарищ инспец. – Он распахнул передо мной деревянную дверь. – Обживайтесь. Товарищ начальник гарнизона сказал, чтобы вы зашли к нему через три часа.

– Спасибо, – поблагодарил я, кидая саквояж на койку.

Очередная комната. Ничего примечательного. Иногда, глядя на такую же, что на Урдском севере, что в Баджее, что еще в Империи, я думал – а будет ли когда-нибудь у меня свой дом? Или так до конца жизни буду мыкаться по таким вот комнатушкам.