Текст книги "Блеф"
Автор книги: Борис Липатов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
Хлопотливые обязанности повествователя на этот раз радикально отвлекли его от стереотипного правила во что бы то ни стало наметить героя. Даже больше – имеющиеся персонажи выражают своим поведением недопустимое падение романической дисциплины. Правда, это подчеркивает глубокую индивидуальность некоторых из них, но зачем же вынуждать роман прибегать к подобным отступлениям? Вот эта-то хозяйственная необходимость невольно грозит оставить интригу без героя.
Кстати, об интригах…
До сих пор остаётся непонятным, почему Генри делал О'Пакки какие-то двусмысленные предложения и намёки относительно Ирены. Возможно, это попытка сыграть на обманутом воображении ирландца. Возможно, желание уколоть того ипситаунской проделкой…
Затем Генри пытается снабдить роман любовным заплетением. Это ему не удаётся и главным образом потому, что в этом случае Генри действует не искренно, он просто мечтал усложнить развязку своего мщения.
Всё это необыкновенно грустно. Повествователь никак не думал, что Генри окажется таким мрачным интриганом. Генри снабжён хорошим обликом, беспечностью, выгодным и преимущественным возрастом. В награду за биржевое поражение, он выигрывает в карты и… немедленно проговаривается о тайных намерениях в своей комнате… В разгар марсианской авантюры была надежда на его исправление, он был безнадёжно лоялен…
И вдруг на острове – такое странное поведение.
Генри недопустимо начал блефовать. Взять хотя бы его предложение включить в текст соглашения с «ЭМТЛ» – выдержки из конституции штата Нью-Йорк… О, иезуит! О, предатель! Он мечтает обвинить своих компаньонов в оскорблении конституции, устроить суд, захлопнуть за ними тяжёлые двери тюрьмы Синг-Синг!..
Тяжело, но – Генри Пильмс, 26 лет, член Синдиката Холостяков и «Нью-Таймс-Эдишен-Треста», – за свои тягчайшие проступки объявляется вне романа.
Тем более, что усугубляющим против него обстоятельством является миноносец С.-А. С.Ш. «Т98», совершенно непредусмотренный на 90° долготы к западу от Гринвича и держащий курс на Галапагосские острова. Что поделать, не приходится закрывать глаза на возможные действия капитана Ллерингтона, имеющего пассажирами мистера Пайка и Джошуа, вручивших ему секретный пакет с надписью:
«Вскрыть при высадке на берег при маршруте шифр 1209-АС или при встрече с аэропланом».
15. В душу Дука вложили дискуссиюПредвидя возможность различных экстраординарных и торжественных случаев на «Далёком Марсе», жители Земли предусмотрительно захватили образчики благ земных, а именно довольно удачную коллекцию вин.
Солнце опускалось к горизонту, на справедливо заслуженный отдых… Горбилась к горизонту гладь океана.
– Благодать! – воскликнул Кошкодавов, – ты проникнись, Казимир! Благодать!
– И-и! – выразительно закатил глаза Пузявич, снимая жилетку.
– Вот и тебя разморило, – кивает головой Кошкодавов, почёсывая волосатую грудь, – шутка ли в самом деле, сколько мы выдули бутылок!
– Да-а, такие случаи редко бывают. Пузявич не охоч на разговоры. Выпито – и дело с концом. Песок мягкий-мягкий. Тёплый такой.
– Вот, – одиноко философствует Кошкодавов, шевеля пальцами ног, – можно сказать – у тихой пристани…
В застилаемых винными парами мыслях Кошкодавова мелькала возможность самой потрясающей карьеры, он уже видел себя всесильным министром Кирилловского двора, скажем – внутренним или путейским – не важно, летающим на мощных аэропланах…
Вдруг он опасливо посмотрел на Пузявича, храпящего рядом на песке. А что, если…
– Нет, нет! Я тоже не последняя спица в колесе.
Кошкодавов даже отёр волосатыми ладонями внезапно выступившую испарину.
– Нет, нет! Конечно, нет! Пузявич же мой лучший друг. Он никогда не подставит мне ножку!
И, натянув пиджак на голову, Варсонофий, спина к спине, придвинулся к вздрагивающему от приступов икоты Пузявичу.
Море смеялось. По Горькому.
День, действительно, был полон впечатлений.
С утра марсианин Луфадук получил телеграмму от «правительства» с предложением прилететь за делегатами. С собой Луфадук пригласил Ирену, интересовавшуюся женским вопросом на Марсе. Аппарат немедленно отправился в полёт и вскоре скрылся за горизонтом.
Дука принялся занимать Ирену разговорами, знакомя её с различными деталями устройства аэроплана.
– Придётся часа четыре пробыть в полёте, а то мы вернёмся подозрительно рано! Я с наслаждением занимаюсь своей машиной.
– А как поживают наши новые товарищи? – поинтересовалась девушка.
– Они заняты переодеванием, подождите несколько минуточек.
Годар и Пулю ночью были тихонько проведены в ангар и спрятаны в кабине аппарата. Теперь «за ними» и летел аэроплан.
Ирена не вытерпела.
– Ну, что вы там долго возитесь!
– Сию минуту, мадемуазель! – пробаритонил из-за перегородки Годар.
Немного погодя они уже обменивались рукопожатиями. Новые «марсиане» забавно выглядели в плотно облегающих тело шерстяных костюмах.
Ирену слегка взбудоражили широкие плечи и сильно развитая грудь Годара. Она была женщина и, вдобавок, француженка.
– У вас очень кстати ваши бороды, господа! – заметил Дука. – Это, – он весело рассмеялся, – типичная особенность марсиан.
– И французских каторжников, – мрачно проговорил Пулю.
– Ну, бросайте всякое воспоминание об этом времяпрепровождении.
Годар нашёл уместным отвести излишние разговоры и направил итальянца к теме: аппарат и его конструктор.
– О, Мадонна! Четыре года носить в голове этот замысел…
Слова поползли из словоохотливого итальянца, как макароны из машины. Он вознаграждал себя за вынужденную молчаливость на острове.
– Вы понимаете, – хватал он за рукав то Годара, то Пулю, – что может означать такой аппарат в военном деле? Целый переворот!
– А в руках какого правительства вы желали бы видеть ваше изобретение? – осторожно справился Годар. – Вы его передадите, без сомнения, вашей родине?
– Нет. Не Италии. Италии нет! Есть Бенито Муссолини! Нет Италии – нет родины! Моя родина – весь свет!
– Ваша родина, – медленно проговорил Пулю, – класс буржуа, и вы и ваш аппарат до последнего винта принадлежите ему.
– Никогда! – сверкнул глазами Луиджи, – никогда, слышите вы! Я теперь обеспеченный человек, мне не перед кем пресмыкаться. Я хозяин своего изобретения!
– Хорошо, – перебил Годар, – в вашем творчестве вы нашли ваш путь, вы уяснили смысл своего пребывания на свете, а вот, что вы думаете о цели?
– Цели?..
– Да, да! Цели! В социальном смысле, разумеется.
Дука потупился.
– Когда я учился, я обладал весьма пустым кошельком и желудком, я имел цель – свою специальность.
– И вот вы у вашей цели. Вы обрели смысл и потеряли цель. Что ж это?
– Точка! Достижение… и всё!
– Ожидание конца. Где же «смысл»? Знаете, товарищ Дука, – Годар положил ему руку на плечо, – вы далеки от всякой точки. Вы, вы ничего не осмыслили… Смысл становится ясным, когда под него подведена некоторая перманентная цель и не какое-нибудь там коллекционирование марок, а нечто более обширное, – где ваши единоличные побуждения вольются в широкий коллективный поток. Сила определяет смысл вещей, а класс является носителем идей, есть – цель. Подумайте об этом.
И Годар спокойно отвернулся к Ирене.
– Теперь, мадемуазель, вы нас посвятите в права и обязанности, равно как и в способ поведения уважающих себя марсиан.
Больше всех на острове волновались, конечно, Пузявич и Кошкодавов. Они церемонно представлялись новым марсианам и с тревогой узнали, что «правительство Марса» согласно предоставить переселенцам с Земли просимый участок для поселения. Ковбоев и Стьюпид сделались жертвами их неорганизованного энтузиазма.
Так как делегаты г. Фрагодар и г. Марпуль должны были получить дополнительные инструкции от правительства, то заключение договора откладывалось до следующего дня, по какому случаю Кошкодавов и Пузявич решили кутнуть, закончив попойку мирным спаньем на песочке.
По намеченному плану О'Пакки и Дука должны были держаться почтительно по отношению «правительственных делегатов», причём Ирена не преминула про себя заметить, что у Дука это выходит правдоподобнее, чтоб не сказать больше.
16. Друзья боятся вырыть социальные пропастиДоговор подписали через день.
Ещё раз приходится удивляться традиционности, даже в обстановке чужой планеты, переговоров, соглашений и актов дипломатического характера. Обе стороны в чопорнейших выражениях выдвигали свои предложения, вежливо отклоняли одни и с удовлетворением принимали другие.
На столе беспрерывно стучал аппарат телеграфа, служивший для связи уполномоченных с правительством.
После обширных совещаний принятые пункты решили узаконить на бумаге.
Лорд Стьюпид получил великолепный документ на чистейшем марсианским языке, документ, исполненный телеграфными знаками и переведённый по-английски.
После подписей, рукопожатий и обмена приветствиями лорд Стьюпид даже изволил улыбнуться, когда весёлая Ирена подала шампанское.
Генри совершенно умаялся за перестукиванием, способом общения, явно угнетавшим обе стороны, вдобавок ему приходилось вести и стенографический отчёт, записи кружевного вида, в которых ни черта не понимала даже Ирена, бывшая по специальности стенографисткой.
Пузявич и Кошкодавов тоже получили документы с приложением подробной карты предоставляемого под Российскую империю участка. С трепетом они проставили свои подписи, предъявив свои полномочные грамоты.
Гг. уполномоченным правительства были немедленно приколоты трёхцветные розетки ордена «Возрождения России» первой степени. Кресты будут присланы с первой оказией, – пояснили эмигранты недоумевающим марсианам.
На следующий день марсиане улетели для ратификации договоров и пробыли в отсутствии дня два, хотя и послали телеграфное извещение, что договор ратифицирован.
Ещё с утра того дня, когда улетели марсиане, Кошкодавов начал выказывать признаки беспокойства, предпринимал короткие прогулки, мычал, хватал за рукав Ковбоева и, наконец, свалил гнетущее его бремя.
Ковбоев был смущён столь необычайным вниманием и немного взволновался, когда заметил у Кошкодавова бумажный пакет, в котором что-то позвякивало.
– Видите ли, господин Ковбоев, – мямлил Кошкодавов, – я решительно затруднён, хотя это сущие предрассудки, вдобавок ясно выраженная воля императрицы… Но всё ж таки, он мой друг… и вообще!..
– Резонно! – отметил Ковбоев, бодрясь.
– Ну, так вот… Это, конечно, большая честь, но вместе с тем ложное положение! Фальшивое! Небо и Земля! Небо и Марс! – поправился он и про себя подумал: «надо привыкать к новым поговоркам». – Да-да. Воля императрицы, долг!..
Ковбоев выказывал похвальное терпение.
– Всё же он мне останется другом… Казимир, – ты! Я ему буду говорить: Казя и ты! Я, конечно, учту социальную глубину и разницу… Это ко многому обязывает!..
Ковбоев осторожно коснулся свёртка, который держал Кошкодавов.
– Что там такое? Брякает…
– Ах, да! – спохватился Кошкодавов, – цепь и орден Андрея Первозванного для Казимира Пузявича – светлейшего князя Межпланетского! – со вздохом окончил он.
– Князя Межпланетского?!! – округлил глаза Ковбоев.
– Да! – печально вздохнул Варсонофий, – отныне Казимир – светлейший князь! Императрица явно благоволит к нему. Он всегда носился с планами реставрации – вот и добился. Она это ему приготовила сюрпризом, а я терзался. «В тот момент, – говорила она, – когда подпишется договор с марсианским правительством, вы возложите на господина Пузявича орден и поздравите его от имени российского престола светлейшим князем». Ей легко, а у меня сердце в клочья!
– Что ж, действуйте! – толкнул его в спину Ковбоев, – Пузявич где-то тут поблизости гуляет. Давайте я его покличу!
И хоть Кошкодавов в ужасе и вцепился ему в рукав, Ковбоев всё же заорал:
– Пузявич! Пузявич!! Идите сюда, вас тут Кошкодавов ищет!
Услышав крики, Пузявич обомлел и оперся на руку Генри, которому он изливал свою душу.
– Ну! Зовёт! Я вижу, надо действовать. Я и так задержал передачу ордена. Императрица велела передать тотчас по подписании договора.
Он потрогал топырившийся карман.
– Вот! Своими руками утвержу великую разницу между собой и приятелем. – Пузявич сокрушённо покачал головой и тяжело вздохнул. – Что поделать, надо итти. Я всегда говорил: – Варсонофий – фаворит. Он будет вертеть империей! Такой титул – герцог Марсианский. Он давно мечтал стать герцогом, вот и дождался!!! В случае чего, вы за него держитесь, мистер Пильмс, я утверждаю, он – фаворит!
И, сокрушённо качая головой, Пузявич поплёлся на крики Ковбоева делать своего друга Варсонофия – герцогом Марсианским.
17. Весьма почтенное прожектёрство российских сановниковУполномоченные возвратились, привезя полученную на имя лорда Стьюпида через центральную станцию телеграмму от Хоммсворда. Последний сообщал, что в финансовых кругах Америки сильно заинтересовались возможностью принять участие в Обществе межпланетных сообщений. Стьюпид загадочно улыбался и чувствовал себя героем.
Вместе с тем, гг. Фрагодар и Марпуль заявили, что они должны отлететь в ближайшем будущем на Землю, где будут представлять интересы Марса в «ЭМТЛ». Что касается лорда Стьюпида, то его, как главу правления, правительство Марса приглашает остаться пока здесь. За ним через десять дней будет прислан аппарат. Лорд охотно согласился.
Был проведён торжественный банкет по случаю утверждения договора и новый церемонный обмен приветствиями.
Стьюпид заделовил. Обществу надлежало возможно скорее стать на ноги, почему и торопились заключить соглашение с русскими.
Герцог Марсианский и светлейший князь Межпланетский важно приступили к выполнению возложенной на них миссии.
Совещания продолжались четыре дня. За это время Ковбоев, Генри и Ирена несколько раз посетили резиденцию правительства и собрали материалы для отчёта на Земле.
Лорд Стьюпид набросал план работ. Исполнительная роль на Земле передавалась доверенному Хоммсворду, марсианам Фрагодару и Марпулю выдавался открытый лист на действия в предприятиях лорда Стьюпида. Инженер от Марса был г. Луфадук.
На первых порах представители русской эмиграции заключали договор на переброску с Земли 800000 русских. Лорд Стьюпид предлагал внести в различные банки по 100 долларов с каждого человека, желающего переотправиться. Небольшая оговорка: каждый имел право на 30 кило багажа, причём среди такового был обязан представить на Марс килограмм хлебных семян. Лорд Стьюпид хитроумно разрешил проблему расчёта с марсианами.
Отныне Кошкодавов и Пузявич держались с лордом Стьюпидом немножко свысока.
– Я думаю, князь, – обращался Кошкодавов к Пузявичу – что мы, как представители владетельной марсианской аристократии, должны дать понять этой выскочке Стьюпиду, с кем он имеет дело!
– Да, герцог, но… эта выскочка делает большие дела, и мы почти в полной от него зависимости!
– Жаль, что нельзя заключить сепаратного условия с марсианами. На первых порах недопустимы никакие бестактности. Мы можем, выражаясь вульгарно, остаться на бобах!
– Что значит: выражаясь вульгарно? Вы как будто избегаете широких русских образных и колоритных выражений, герцог. По-моему, ничего не может так очаровательно звучать на этих берегах, как крепкая, ядрёная, русская речь. «Вни-из по матушке, по Волге-е!..» – во всё горло завопил Пузявич.
– Вы страшный весельчак, князь! – утомлённо улыбаясь, протянул Кошкодавов. – В вас много бодрости для будущих работ.
– Да! Эти работы!.. Сколько сил надо отдать на служение будущему правопорядку! Вы знаете, князь, я готовлю императору всеподданнейшую записку.
– Что это ты там затеваешь, Казимир? – внезапно срываясь с тона и с некоторой ревностью в голосе сказал Кошкодавов.
– Великолепное мероприятие! Вообрази, Варсонофий, за нами могут потянуться всякие неблагонамеренные элементы… Надо устроить контроль, взаимную поруку и так далее. В общем развить… э-э… профилактический метод! Многим абсолютно воспретить въезд.
– Гениально! Между нами: мне страшно не нравится этот Ковбоев… Кажется, он – бывший эс-эр!..
– Вообще у него какое-то… левое выражение на физиономии. Мрачный такой, сущий бомбист!
– А как ты думаешь насчёт марсиан?
– По-моему, это страшно покладистые парни. Мы непременно заведём теснейшие отношения, – учредим смешанные школы.
– Изумительно! Марсиане заговорят прежде всего на богатом образном русском языке!
– Будут писать на русском языке!! И не телеграфными чёрточками, а чин-чином: с твёрдым знаком и с буквой ять!
– О, да, Варсонофий! С твёрдым знаком и с буквой ять! – роняя на песок слезу умиления, воскликнул Пузявич.
18. Взрывчатые выводы инженера ДукаЛуиджи Фамли-Дука. Как часто, как часто этот талантливый изобретатель оставался в тени и забвении! Не он ли выполнил всю чёрную работу, не он ли автор изумительных иллюзий?
Настало время и ему действовать решительно. В своей пилотской кабине он никем и ничем не стеснён, поэтому у него есть возможность распечатать и просмотреть письмо Генри Пильмса, адресованное в Нью-Орлеан мистеру Пайку. Чем более Луиджи углублялся в чтение, тем резче залегала на его переносице гневная складка…
Луиджи берётся за рулевое колесо, он уже намеревается повернуть обратно, но передумывает, и это и ещё другое обстоятельство останавливает его намерение. Луиджи смотрит сквозь толстое стекло, вделанное в пол кабины…
…Капитан Ллерингтон 4 секунды назад получил извещение о замеченном на горизонте аэроплане.
Через пять секунд капитан Ллерингтон уже знал содержание секретного пакета.
Оно гласило:
«На берег – десант. По аэроплану – огонь».
Громовой голос капитана осаживает ход миноносца, срывает чехлы с зенитных пушек, команда прицела, первые два выстрела холостые, как чудно сработалась команда миноносца и орудийная прислуга. На миноносце «Т98» живут на секунды. В промежутках между двумя выстрелами капитан Ллерингтон успевает подумать – какую пользу он приносит своей нации, встретив таинственного врага.
Джошуа и мистер Пайк выскакивают на палубу и видят, как аэроплан делает поворот назад, затем снова меняет направление.
Но это был не страх инженера Дука. Он просто раздумал возвращаться на остров требовать отчёта от Генри по поводу его письма. И вот, поворачиваясь-то, он и заметил два клубочка разрывов холостых предупредительных ракет. Луиджи знает, что незачем отвлекать внимание находящихся в главной кабине – тут дела достаточно и на одного, и действительно, в поле зрения бинокля капитана Ллерингтона проскальзывает какой-то предмет, отлипший от корпуса аэроплана. Капитан Ллерингтон кривит рот командой, но уже поздно, уже так поздно!
Бомба, внезапная и для капитана и для повествователя, падает на нос миноносца. Клочья железа путаются с клочьями письма, так равнодушно и спокойно действует инженер Луиджи Фамли-Дука, человек, у которого нет отечества, человек, у которого нет цели.
Берегитесь: Генри Пильм – человек, объявленный вне романа!
19. Кудри как отец, Ирена как дочь, с попутным развитием сюжета– Кудри! Славный мой Кудри!
Ирена висит на шее у толстого Самуила.
– Деточка моя! Директор мой хороший!
Старик доволен. Ирена возвратилась – и это всё. Он тщательно протирает очки и устремляет ласковый взор на Ирену.
– Ну, как, – улыбается он, – на «Марсе»?
– Ха-ха-ха, – залилась она, – как по нотам. Эти идиоты действительно твёрдо уверены, что они были на Марсе. Хорошо, что мы высадили Каммариона, он бы всю музыку мог испортить!
– Да, кстати, он теперь – академик!
– Ха-ха-ха!.. Вот что значит влияние прессы!
– Между нами: его, говорят, поколачивает жена за вашу кофточку!
– Ха-ха-ха!.. Что ещё нового?
– Да что у нас! Вот Юз уехал в Европу собирать денежки, а так, вообще, шум только из-за выборов президента – ждут Куллиджа.
– Неинтересно…
– Ну, а вы что расскажете?
– Вот, по порядку! Было решено вылететь в среду, это по нашему счёту, там мы, на «Марсе», считали как-то по-особенному. В общем фантазировали как пифии. Остаться решили О'Пакки, как представитель от Марса, Генри – переводчик.
– Вот о них расскажите что-нибудь.
– Пакки что-то загрустил, у него страшно подавленный вид… Чудаки, эти ирландцы! Вот Генри… Тут совсем весело, Кудри!
– Что? Подрался с Ковбоевым?..
– Хуже. Сделал мне предложение. Дышал на меня всяко. Потом ходил только с русскими.
– Что значит: потом?
– Что значит? Отказала.
– Чем же он не угодил? – лукаво спрашивает Кудри.
– Да как сказать… Красив? Да! Молод? Да!.. Всё на месте… Он, Кудри, буржуй…
– Буржуй?!!
– Вот именно! Слова имеют побочные понятия, не только тесный смысл… Так вот, Генри, я полагаю, буржуй. Но довольно о нём.
Кудри нейтрально пожал плечами.
– Лорда оставили, князя Межпланетского – оставили…
– Кто это – князь Межпланетский?
– Ха-ха-ха! Да тот русский, толстяк – Пузявич. Они оба получили по титулу; другой – герцог Марсианский. И цепи на шеи!.. Очень забавно выглядят!
– Где же другой?
– Прилетел с нами. На острове осталось только четверо… Этот герцог уже выехал в Нью-Йорк. У него страшно озабоченный вид! Да! У нас там нашлись новые компаньоны.
Подробный рассказ о французах.
– Я, как видите, всё замечательно уладила.
Ирена кокетливо взглянула на Кудри.
– На этот раз для приличия мы опустились в Мексике. Сначала нас хотели расстрелять, потом конфисковать аппарат, кончили тем, что отвезли к президенту. Очень воинственный субъект. К американцам благоволит, сдал концессии на днях и очень доволен. Обед подали замечательный. Дука улетел обратно на остров… Ковбоев остался с исполняющими обязанности марсиан в гостях у Мексиканской республики, русский герцог уехал и я тоже с ближайшим пароходом – сюда.
Ирена находит необходимым ещё раз обнять Кудри.
– Кстати, Дука! Он был чем-то раздосадован. Отговорился тем, что Генри дал ему письмо для Хоммсворда, а он его затерял.
– Ну что там, пустяки.
– Конечно! Приветы какие-нибудь – на словах просил – вот и ладно. Как вообще Реджи?
– Цветёт, молодеет; он сегодня вечером вернётся из Вашингтона. У него не то дядя умер, не то его выбрали в сенаторы, в общем что-то страшно весёлое…
