Текст книги "Блеф"
Автор книги: Борис Липатов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
Пильмс хлопает марсианина по плечу и с интересом смотрит на какой-то моторный указатель.
– Ну, как, Луиджи, скоро прилетим на остров?
– Я думаю, Генри, часа через четыре, почти перед заходом солнца.
– Здорово подпоили мы наших спутников, вот уже часа три храпят!
– Пусть спят… на «Марсе» проснутся!
– Мне дьявольски наскучил этот лорд, – заявляет другой «марсианин» Пакки О'Пакки, вдобавок ещё, как ирландец, особенно недружелюбно относящийся к английскому аристократу.
– Ну, что мы будем делать с этими русскими идиотами! – патетически воздевает руки Ковбоев, вращая своими совиными глазами.
– Придётся положиться на фантазию Луиджи, он ведь хозяин-то на Марсе.
– Они наверное сразу пожелают иметь доступ к «правительству» – бог мой, это будет, пожалуй, первый и единственный случай из практики русской эмиграции, когда не удастся добиться внимания правительства.
– Заведём для них телеграфную «переписку» и порадуем согласием на предоставление им участков.
– Да, но им будет очень казаться странным пребывание на островке среди океана.
– Гм! Придётся объяснить такую массу воды каким-нибудь шлюзованием, приливами… Каммариона мы благополучно высадили, быстро же на него подействовало усыпляющее. Очень уж он приналёг перед отлётом на шампанское!..
– Да, что касается этой рыжей обезьяны, так он ничем лишним интересоваться не будет… – заметил О'Пакки, указывая на спящего лорда Стьюпида.
– Он хоть о чём-нибудь расспрашивал?
– Ещё бы! За две минуты до отлёта лорд поинтересовался, есть ли на аппарате уборная.
– Похвальная любознательность! Ха-ха-ха!..
– Генри! – послышался из-за перегородки голос Ирены.
– Иду, иду. – Пильмс поспешно вышел в главную кабину.
Трое мужчин весело переглянулись.
– Мисс Ла-Варрен спрашивает, где мы летим, – просовывает голову в будку управления Генри.
Дука внимательно рассматривает приборы.
– Высота девять километров, две тысячи триста миль от Орлеана… Если упадём, то в Тихий океан!
Голова Генри скрылась.
– Удивительно смело вы сконструировали аппарат, Дука! – удивляется Ковбоев, – и так скоро – три месяца!
– О! – горделиво тянет итальянец – ведь я уже четыре года как ношу в голове эту модель. Я во сне мог себе представить этот аппарат до последнего винта… Конечно, если б не миллион, предоставленный нашим синдикатом, мы бы не успели так скоро устроить!
– Да-а. Но всё-таки хорошо, что эта идея с Марсом пришла Пильмсу в голову не слишком поздно!
– Всё мог испортить Каммарион!
– Как он ворвался в редакцию, ужас! Я думал, с ним будет удар после статьи «Геральда»… Ну, теперь мы доканали эту газетку!
– Сколько, всё ж, это встало? Дикую цифру!
– О, расчётами занят Хоммсворд! Он говорил перед отъездом, что мы более чем удвоили наш капитал!
– Это самое дорогое артистическое выступление, когда-либо бывшее.
– Зам-мечательная авантюра! – восклицает О'Пакки.
Дука посмеивается, ни на минуту не отвлекаясь, однако, от механизмов. Лёгкая дрожь аппарата, его детища, сообщается ему. Какая это была горячка, его постройка! Одна перевозка рабочих!.. Молчание каждого – пять тысяч долларов! Это было безумие, – но дивное безумие – утверждать, что аэроплан с места без всякой выверки полетит так, как надо, – и Дука оказался прав.
Биение мотора – биение его собственного сердца.
Рядом в кабине Генри и Ирена болтают, позабыв, что они висят на высоте девяти километров над океанской бездной…
Тремя захлебнувшимися в храпе глотками дают знать о своём присутствии люди, занятые поисками нового отечества, и человек, мечтающий энергию жирных соверенов растянуть на перелёт в десятки миллионов километров.
21. Полная иллюзия прилёта на МарсИрена, Генри и Ковбоев устраиваются поудобнее на сиденьях и койках и единогласно притворяются спящими. О'Пакки подымает жалюзи, и в окна кабины забираются догорающие краски заката. Аппарат летит уже совсем низко.
Для О'Пакки опять пришло время исполнять необременительные обязанности марсианина; однако прощай, милая человеческая речь!
Взяв за плечи лорда Стьюпида, О'Пакки начинает бороться с ослабевшими объятиями снотворного средства, которым был угощён лорд. Англичанин медленно пробуждается, делает попытку потянуться, но замечает Ирену (помилуйте – дама!), хотя и спящую, на полужесте обрывает своё намерение.
Оставив лорда стряхивающим со своей рыжей головы последние крошки сна, О'Пакки принимается за Пузявича и Кошкодавова… Пузявич бессмысленно всматривается; на его лице выползает припоминающее выражение.
О'Пакки уже направился к Ковбоеву, как услышал совершенно непонятные ему, даже как жителю земли, а не то что как марсианину:
– Послушьте, мил человек! Кваску нельзя ли у вас попросить! – протянул Кошкодавов.
– Дур-рак! – сочно уронил Пузявич.
Ковбоев чуть не погубил дело и только за счёт громадного напряжения не рассмеялся над словами Кошкодавова.
О'Пакки, повернувшись к русским эмигрантам, сделал любезное лицо, искренно решив, что они беседуют между собой, и начал трясти Ковбоева. Тот не замедлил «проснуться».
Когда был разбужен Пильмс и Ирена, началось перестукивание.
– Вы всю дорогу… – О'Пакки показал, как люди спят, Пильмс постукал, О'Пакки с удовлетворением кивнул… – спали!
– Всю дорогу?!
– Да-да! Это не так много, около десяти часов по-марсиански.
– Как так, ведь на Землю вы летели несколько суток?! – изумляется вдруг Стьюпид.
– Ха-ха! на Земле – несколько суток, а в пути несколько часов, – недоверчиво качает головой Пузявич.
После долгих перестукиваний Генри даёт очень специальный ответ, подкрепляя ссылками на Каммариона. Все удовлетворены.
– Это и лучше… А то такая масса беспокойства в пути, – делает замечание Ирена, бесцеремонно занявшаяся туалетом.
– Где же большой аппарат? – вежливо осведомляется Ковбоев и получил ответ, что аппарат находится в «зоне приёми». Никем это точно не было понято, но также найдено достаточно удовлетворительным.
– Наш путь?
– Реол-Рула, место стоянки аппарата, до приезда делегации.
– Мы летим, кажется, над морем, – заметил, выглянув, Пузявич: – на горизонте какие-то участки почвы.
Дука что-то воскликнул из рулевой будки. О'Пакки постучал.
– Через несколько минут – спуск! Реол-Рула!
Вскоре раздались какие-то завывания, и аэроплан с лёгким вздрагиванием начал готовиться к посадке: опустились червячные полозья, и, похрустев немного по песку, аэроплан остановился…
В ту же минуту Пулю ткнул Годара в бок и сказал, указывая на выходящих аэронавтов:
– О, старина! Я говорил, что это ангар и надо только подождать птичку!
– Нет, это я сказал, что это ангар!
– Ах, Годар, всё это не важно!.. Факт тот, что кто-то прилетел, я насчитал восемь человек.
– Из них одна женщина! – прошептал Годар.
– Тем лучше, что есть женщина!.. Однако, внимание!.. Давай лучше заберёмся подальше в кусты, пока совсем не смеркнется.
– В жизни не видал таких аэропланов, – бормочет Годар, уползая в кустарник вслед за Пулю.
22. Глава с беспокойствамиЛорд Бриджмент чопорно предложил Ирене руку и направился с нею на берег. Пузявич, вырезав в ближайших кустах пару удилищ, занялся их оснасткой, а Варсонофия послал копать червей.
– Иди, иди, пока не смерклось! Завтра на рассвете и засядем. Благодари меня – лесок и крючков захватил, чорта тут достанешь!
Кошкодавов отворачивал большие камни, тыкал палочкой в неостывшем ещё песке, дёргал траву и собирал случайных улиток и червяков в фуражку.
О'Пакки и Дука с помощью Генри и Ковбоева заводят аппарат в ангар…
– Бог мой! – восклицает Генри. – Надо незамедлительно убрать эту чертовщину.
Генри с ужасом схватывает какой-то слесарный инструмент и демонстрирует приятелям.
– Смотрите: на нём фабричное клеймо! «Стиль-Манюфакчуринг. Буффало»! Как всё раскидано!..
– Скорее в кладовую!..
Поспешно уволакивают принадлежности за дверку, тащат ящики с гвоздями, винтами, прячут режущие глаза фабричными клеймами «далёкой» Земли инструменты и различные упаковки.
– Ах, какая оплошность чуть было не сделана, – говорят сконфуженные «марсиане», – а ведь сам аппарат был тщательно осмотрен!
Наконец всё убрано и заперто… В ангаре лежат лояльного вида куски металла и проволоки.
Всё-таки надо утром ещё раз и как следует посмотреть, вдруг что-нибудь…
– Генри, Генри! – раздаётся за дверьми ангара.
– Что случилось?!
– Откройте, откройте скорей!
У входа взволнованная Ирена.
– Все здесь? – спрашивает она, считая глазами присутствующих.
– Все.
– На острове не оставалось рабочих?
– Нет!
– Мы пропали. Русские сидят на берегу, лорд Бриджмент любуется сумерками, вы работаете здесь, а я – когда шла сюда, видела, как в кустах мелькнули две фигуры!! На острове есть посторонние!!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Короли и валеты
1. Герметические людиВ нашей повествовательной колоде масса фигур – до сих пор выявлен ряд королей и валетов, но на всю эту компанию приходится всего лишь одна дама, и эта дама, без сомнения, Ирена Ла-Варрен.
Было бы невероятной ошибкой предполагать, что полное нагнетение событий перенесено на островок в Тихом Океане. Это явно непочтительно по отношению к славному городу Нью-Орлеану, столь долго принимавшему живейшее участие в водовороте отмечаемых событий. Позволительно считать, что у читателя и у автора достаточно развито чувство патриотизма места, и, поскольку Нью-Орлеан имеет право быть таковым местом, то сохраним к нему и впредь до оглавления эту необременительную эмоцию.
Конечно, если открыть топографическую карту Луизианы, то можно закинуть в кредит читательских симпатий озеро Пеншантрен, залив Будро, берега Миссиссипи и всякие жёлтые лихорадки, ютящиеся вокруг уважаемого Нью-Орлеана. Но сюжетная необходимость требует парапета загородной плотины, пейзажа, описание которого можно уложить в двести печатных знаков, и двух собеседников.
– Вы должны быть немы как рыба, Джошуа! – говорит плотный рыжий мистер своему компаньону.
– Слушайте, Пайк, не выражайтесь, как заговорщик рокамболевской эпохи, а то вы сведёте к нулю всю предложенную вам роль.
Мистер Пайк, в котором с трудом можно было узнать одного из понижателей Нью-Орлеанской биржи (потому что не была дотоле названа его фамилия), сумрачно смотрит на Джошуа, небезызвестного камердинера мистера Генри Пильмса.
– Вам известен маршрут? – спрашивает мистер Пайк.
– Да.
– Вам известно, какой я суммой располагаю?
– До цента.
– И что не одна собака не должна быть посвящена в истинную суть дела?
– Кроме нас двоих.
– Ваши ответы достойны включения в катехизис. Хотите сигару?
– Благодарю.
– Это крупная игра!
– Это – серьёзный блеф.
– Хороший вечер.
– Ваше замечание справедливо.
Калибры Иогансена, изготовляемые на заводе Генри Форда в Понгкипси, штата Нью-Йорк, слипаются при совмещении их плоскостей с силой, равной тридцати трём атмосферам. Это не реклама. Это обозначает, что тайна, приложенная к мистеру Пайку и досточтимому Джошуа, во всяком случае в этой главе не может быть отделена от них, если даже и попытаться приложить усилия, превышающие указанные атмосферы.
Тем более, что наступившее молчание благодаря десятицентовым сигарам, зажатым в уголках губ, не позволяет тратить времени на ожидание продолжения разговора, который (как тут угадать?) сможет оказаться неинтересным.
2. Повествование подыскивает собственный акцентВарсонофий Кошкодавов с глубоким вниманием следит за приготовлениями Луиджи Дука у аппарата.
– Разве господин Луфадук куда-нибудь собирается! – спрашивает он у Генри, как заведывающего разговорами с марсианами.
– О, да! Он получил из своего управления распоряжение явиться для каких-то отчётов: у них, очевидно, строгая дисциплина. Как видите, он моментально собрался, – поясняет Пильмс.
– А господин Паопак? Неужели он тоже улетит?
– Нет, нет. Ему надо привести в порядок мастерскую. Луфадук обещал прилететь часа через два.
Варсонофий удовлетворённый отходит… Пузявич уничтожающе смотрит на своего приятеля.
– Невежа! – цедит он, – не можешь с должным достоинством держать себя. Тоже – гость! Прилетел и ничего в башке кроме рыбалки не держит!.. Всё мне, всё мне!
Казимир галантно приблизился к Генри.
– Я попрошу вас, уважаемый мистер Пильмс, выстукать нашим дорогим хозяевам, что мы, русские эмигранты, от имени возрождаемой Российской империи приносим широкое русское спасибо за радушное гостеприимство. Русский народ не ударит лицом в грязь и наше «добро пожаловать» под звон сорока сороков для каждого марсианина!
Ковбоев отворачивается и глотает приступ смеха.
Наконец, Луиджи забирается в аппарат и затворяет дверцу.
Ирена приветливо машет ему рукой.
По уговору, Ковбоев должен состоять при русских. Лучшее, что можно сделать, – это усадить их рыбачить. Пусть сидят, глазеют на поплавки, пока заросли не будут как следует исследованы и не будет устранена неизвестная опасность в связи с нахождением на острове посторонних. Ирена более чем любезно приглашает на прогулку лорда Бриджмента.
Чопорный англичанин с покорными вздохами подбирает ракушки, привлекающие внимание хорошенькой француженки.
О'Пакки и Генри уходят в мастерскую.
– Мне искренно начинает надоедать эта история, – жалуется О'Пакки, – моё внимание не может так долго находиться на одной вещи. Правда, когда я был за отцовской спиной и имел в кармане пару шиллингов, я был гораздо нетребовательнее. Но теперь, познав на протяжении полугода изысканнейшее беспокойство, – я раб охвативших меня запросов. Нельзя так быстро опреснять интерес к жизни! Там, где мне нужна была раньше рюмка, я должен достигать эффекта уже бутылкой… Я чувствую, что ко мне приставили диез, и я должен издать очень мажорный звук… И поэтому я разнесчастный человек на свете. Спущенный за это время жирок обязует найти применение освободившимся мускулам. Короче, Генри, не доллары и работа определяют моё бытие, не авантюра даёт мне законченное удовлетворение, а то, что я, сын Эрина, должен внять его арфе, призывающей не к мелодичному звяканью рыболовных крючков и не к скрипу автоматического пера на уголке чека, а к треску баррикады или…
Пакки замолчал и возбуждённо вздохнул.
– Или? – вопрошал Генри.
– Да что там: или! Ведь занесён же я в жизненные списки мужчиной, чорт возьми!!! Неужели икры какой-нибудь молочницы или случайное прикосновение груди трамвайной кондукторши не являются определяющим фактором моего бытия? Нет, извините! Я чувствую, что я должен или итти на траву, выражаясь деликатно, или вразумительно и тщательно долбить кого-нибудь кулаком.
Генри вздрогнул и невольно взглянул в сторону Ирены. Хорошенький и многообещающий аккумулятор представлял из себя этот флегматичный тридцатидвухлетний ирландец.
– Бывает! – лояльно подтвердил Пильмс.
– Бывает, – извиняющимся тоном промолвил О'Пакки.
Генри скривил губы в тонкой усмешке и ещё раз взглянул в сторону Ирены.
– Пакки, – сказал он, протягивая руку ирландцу, – хотите пойти на одно серьёзное, лирическое, так сказать, дело? С вашей стороны лишь небольшое количество скромности и молчания. С моей… Ирена Ла-Варрен.
Пакки вспыхнул.
– Я не совсем понимаю, как это с вашей стороны и… наш директор.
– Пакки милый. Я в сущности мало пригоден на роль купидона, но бывают такие неотложные, буквально марсианские обстоятельства, когда в мысли забредают воспоминания об ипситаунской стачке… И вот, – медленно и кокетливо расставляя слова, продолжал Генри, – мне дана счастливая возможность установить, что вершительница ипситуанской комбинации имеет к своему партнёру воистину ньютоновское тяготение. Тут отлетают в сторону директорский пост Синдиката Холостяков, великий гаарсианский перелёт и многое другое.
– Вы шутите, Генри!.. А я сейчас не могу принимать шуток в этой плоскости.
– Если я шутя открываю по пяти тузов в тёмную, то вы представляете себе, как полновесны мои шутки. Но в данном случае глубочайшая серьёзность. Мне необходима только, повторяю, ваша герметическая скромность.
О'Пакки пожимает руку Пильмса.
– Ну, а теперь мы сыграем блеф на блеф! – победным голосом отрубил Генри.
3. Парламентёрские дрязги на МарсеДука, не набрав высоты, сделал на аэроплане десять-двенадцать кругов над островком.
Заметил, в одном месте кусты пришли в сильное движение и только… Вообще – никого.
На всякий случай пролетел ещё раз над зарослями и скинул на землю привязанный к камню пакет. Беленький квадратик быстро и достаточно заметно соскользнул вниз.
Сделав это, Дука направился к горизонту и вскоре скрылся из виду.
Через двадцать минут Годар уже распечатывал пакет.
Чётким почерком на шести языках было составлено:
«Парламентёрское обращение».
«Просьба к находящимся на острове незнакомцам – дать о себе письменные сведения. Положите пакет ночью в ста шагах от ангара на песке. В силу некоторых причин не давайте знать о своём присутствии. Если вы не враждебны и, даже, если находитесь в стеснённых обстоятельствах, то, в случае лояльности ваших действий, можете рассчитывать на всемерную помощь и вознаграждение».
– Я боюсь! – решительно сказал Пулю, – тут может быть ловушка. Они хотят от нас избавиться.
– Вздор! – оборвал Годар, – среди них женщина, и, вдобавок, она, я думаю, француженка…
– Из чего ты это заключил? – взглянул на него Пулю.
– Смотри: текст письма писан разными лицами: пять текстов явно мужская рука… А французский текст – писала женщина.
– Гм! – и Пулю погладил щетину на подбородке.
А Годар, положив на колени плоский камень, уже покрывал неровными строками клочок бумаги…
Ночью, из кустов, жадными глазами следили открытое пространство между ангаром и кустами. На отсвете океана возник женский силуэт, неспешно продвинулся к условленному месту и нагнулся к земле.
– О, Пулю! Видал? Ну, какая же это ловушка? – радосто залопотал Годар. – Давай теперь спать спокойно!
И, потуже затянув пояса (ну, какая же это для взрослого пища – два-три краба?), беглецы, прикрывшись синим пологом ночи, захрапели.
Тесно в кружке Ирена, Луиджи, Ковбоев и Генри.
На бумагу – жёлтый кругляшек света потайного фонаря.
«Мы – французы. Нас – двое. По совести – мы в отчаянном положении и наши помыслы – две жестянки консервов…»
4. Короли в тревоге– Не нравятся мне подобные соседи! – ворчит Генри, – одно беспокойство с ними! Наткнутся на наших, с позволения сказать, гостей, будет дикий скандал!
– И так уж эти господа начинают волноваться. Вот я полетал за горизонтом, так задавили меня вопросами о «марсианском правительстве»! Извините меня, мистер Ковбоев, – поворачивается Луиджи к последнему, – но ваши соотечественники м-р Кошкодавов и м-р Пузявич непроходимые идиоты.
– Ага! Вот это лишний раз делает честь американскому сенату! Там предпочли отправить на Марс вместо филадельфийских профессоров этих джентльменов, ну и приходится с ними возиться. Конечно, я не сомневаюсь, что высокий американский сенат руководился и высокими принципами. Как можно допускать на Марс профессоров в чрезмерном количестве!!! Ведь они вернутся и будут делать еретические доклады! Помилуйте, да ведь жизнь-то на Марсе решительно не предусматривается библией!.. Если на дарвинизм объявлен крестовый поход, то по части Марса придётся окончательно развести руками!
– Джентльмены, всё-таки, что же мы будем делать с моими соотечественниками? – возвращает Ирена мужчин к существу вопроса.
– Прятать их надо, – предлагает Ковбоев.
– Боюсь, мы попадёмся под шантаж, – замечает Генри, – они могут…
– Замолчите! – резко обрывает Ирена, – я вижу, вы, мужчины, можете договориться до нелепостей; я пойду к французам и выясню, кто они такие; безусловно они мне ничего не сделают… А что касается остального, так это мне придётся, я вижу, тоже придумать самой!
Ирена круто отворачивается и отходит… Ковбоев делает жест типа – «видели, господа?» Луиджи смущённо теребит волосы на свой «марсианской» куртке.
5. Земная жизньЭмалированная дощечка у парадной двери гласит:
Реджинальд Вильбур Хоммсворд Временное Земное Представительство Треста Эрз-Марс-Тревеллинг-Ляйн ЭМТЛ.
Рыжий вплотную придвинул лицо к дощечке и пробурчал:
– Ишь ты! Пять строк текста и ни одной запятой! Надо постучаться в этого представителя.
Мистер Пайк бросает прочь десятицентовый окурок и покупает две двадцатипятицентовые Виргинии.
– Алло, Хоммсворд! – говорит он входя, – через три дня после отлёта марсиан у вас уже есть автоматическая ручка и эмалированная вывеска. Скажите, вы будете котироваться на бирже? Мой старый опытный нос просит меня спросить, сколько процентов уголовщины приносят ваши акции, и не могу ли я попытаться истратить тысяч тридцать в бумажки под названием Эрз-Марс-Жевательная-Резина?
Хоммсворд взвешивает на руке пресс-папье и задумчиво смотрит на выпуклости лба мистера Пайка.
– Сядьте, Пайк, я раздумал.
– Что вы раздумали?!
– Покрыть моё пресс-папье лишними царапинами. Я не меньше двадцати раз в день кидаю это незамысловатое украшение моего письменного стола в своего собеседника. Тяжёлая вещь марсианское представительство!
Пайк сочувственно кивает головой.
– Всё это хорошо, Хоммсворд; я уже слышу свист вашего снаряда в воздухе, треск моего черепа и гром ступенек, но я располагаю всего лишь четырьмя минутами и…
– Я согласен, Пайк!
– На что вы согласны?!!
– Купить вас со всеми потрохами. Я давно считаю, Пайк, что вам вредно заниматься кустарным промыслом на бирже. Так как у нас скоро будут большие дела, то надо вам предоставить возможность постоянно курить двадцатипятицентовые сигары.
Пайк крякнул.
– Да, мне уже сообщили, – устало продолжал Реджи, – что у входа вы переменили ваши курительные привычки. Это слишком серьёзная иллюстрация, чтобы ею пренебрегать. А насчёт тридцати тысяч вы бросьте, акции не будут выпускаться.
– Об этом надо спросить лорда Стьюпида, он на Марсе многое может передумать.
– Я освобождаю вас от размышлений.
– Хорошо. Я подожду лорда.
– Я освобождаю вас и от ожиданий! Хотите прочные двести долларов в неделю?
Пайк весьма непочтительно хохочет.
– Нет, увольте! Я предпочитаю до приезда лорда зарабатывать по пятнадцати тысяч единовременно.
– Пайк, а что если я сделаю параболу при помощи пресс-папье?
– Нет, не стоит. Вот что, Хоммсворд! – Пайк предусмотрительно берётся за дверную ручку, – будь я шантажистом, я сейчас сделал бы из вас минимум пятьдесят тысяч. Но я уже продешевил. Я, увы, стою лишь пятнадцать тысяч, и то от антрепренера, а не от себя. Прощайте!
