Текст книги "Блеф"
Автор книги: Борис Липатов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)
– Кудри! – выбиваясь из объёмистого редакторского кресла, начал Ковбоев, – сядьте на моё место и работайте… я должен поехать по крайней мере часа на четыре на заседание Русской Эмигрантской Ассоциации… Попытаюсь продать им страницу «Нью-Таймса». Этим мы привлечём тысяч сорок подписчиков… Страницу на русском языке… Идея!
Кудри вычисляюще посмотрел на потолок.
– М-м-м. Пожалуй…
Ковбоев сделал озабоченное лицо…
– А! Только ведь наша русская публика интересуется больше всего великосветской жизнью после… «московских корреспонденций»… Они не очень-то любят американские нефтяные панамы и взломы несгораемых шкафов… Тут нужно… Тут нужно, понимаете, шикарные интервью, таинственнейшие мемуары и всё такое… Да!.. Придёт Хоммсворд – скажите ему, пусть объедет все отели и со всех гастролирующих «имён» возьмёт интервью… Пусть поболтает о погоде и таком прочем, а их политические взгляды мы уж составим сами.
И, очевидно, в целях создания чисто русского настроения, Ковбоев засвистал, выходя из кабинета:
Ехал на ярмарку ухарь-купец…
и с неподдельной тоской подумал о семечках.
9. Как надо брать интервьюРеджи в гоночном автомобиле, как и подобает репортёру, подкатил к подъезду «Атлантик-отеля».
Через минуту в конторе гостиницы он пробегал глазами списки приезжих:
…м-р Р.Д.Майорис с женой…
…Самуил Каганович…
…Генерал Джойс…
…Свендруп Иенсен, фабрикант…
…Пакки О'Пакки, лорд Лимерик…
О!
Лорд!
Реджи вытер платком лысину и обмахиваясь побежал к лифту…
В своём номере Пакки лежал на диване и дымил сигарой… Он был разочарован… Как однако здесь скучно. Расписался лордом, но на управляющего это не произвело почти никакого впечатления. (Лорд и без слуги? Очень дешёвый лорд, и только порядка ради поместить его в бельэтаже!..).
Пакки всё ещё не знал, что предпринять… Бывали минуты, когда он подумывал о женитьбе, но эти минуты бывали ещё при жизни отца, со временем Пакки разучился об этом думать, а теперь ещё не возвратился к своим мыслям. Скрытое желание у него, впрочем, мелькало. Так, он, например, помышлял об экспедиции в Техас, где бы непременно занялся скотоводством или нашёл бы нефтяные источники, пока же – он второй день лежал на диване и курил.
Стук.
– Угу! – откликнулся ирландец.
Вошёл бой и с поклоном протянул визитную карточку.
Пакки повернул в руках кусочек картона.
Реджинальд Вильбур Хоммсворд. «Нью-Таймс-Эдишен-Трест».
Гм! Интересно…
– Проси, – кивнул бою обрадованный Пакки.
Через минуту лысина Реджи в поклоне мелькнула перед глазами ирландца.
– Имею честь видеть лорда Лимерик?
Пакки поклонился, пряча покрасневшее лицо.
– Прошу не отказать в даче интервью для нашей газеты. Наши читатели с восторгом отметят ценные соображения по современным вопросам такого уважаемого лица, как лорд Лимерик… – сыпал расторопный Реджи.
Пакки растерялся…
– Но ведь я… приезжий… Я… право…
– О, милорд! Наших читателей утомила сухая телеграфная жвачка о жизни старушки Европы… Ваши взгляды о происходящих сейчас в Старом Свете событиях, безусловно внесут свежую струю в обсуждение животрепещущих вопросов, которые ведутся на страницах «Нью-Таймса»… Разрешите приступить.
Пакки задумался. Реджи развязно приготовил автоматическую ручку.
– Ну, хорошо… Значит…
Реджи перебил вопросом:
– Прежде всего рынок… Состояние, вероятно, хаотическое?.. Бешеная конкуренция.
– Да-а… Такое, знаете… хаотическое… – выдохнул Пакки и покрутил шеей.
– Удивительно метко! Хаотическое. Так! Биржи, очевидно, подавлены заправилами тяжёлой индустрии?
Бог тому свидетель, что Пакки не мог бы отличить тяжёлой индустрии от индустрии какого-либо иного веса.
– Биржи? Биржи, вы говорите?.. Ну, конечно, подавлены… Акции всякие… Покупают и продают… И всё это подавлено… Сильно… так. Ужас.
– Восхитительно. Сильно. Образно.
Реджи прыгал карандашом по блокноту, а Пакки тяжело вздыхал…
– Виноват, ещё вопрос экономического характера… Как это отражается на средней промышленности? Я полагаю, происходит свёртывание производства?
Пакки покрутил пальцами и обрадованно закивал головой.
– Гм… Кхе… Нет… то есть – да. На днях закрыта фабрика рыболовных принадлежностей…
– Одну минуту. Вы говорите, – забормотал Реджи, склонясь к строчкам, – кризис рыболовства… в связи с недостатком предметов добывания… острое время для рыбаков в Норвегии… требование отмены тр`хмильной береговой зоны… Так. Записано…
Глубокое страдание отразилось на круглой физиономии «лорда» Лимерик.
Пакки втянул в лёгкие воздух, но Реджи перебил его:
– Как идут переговоры мистера Макдональда с Советами? Наблюдаются трения?
– Да. Наблюдаются. Послушайте, вы…
– …и убийство Матеотти всё ещё продолжает волновать умы?
– Продолжает!.. Мистер Хоммсворд!
– Секунду! Так!.. К вашим услугам!
– Вы… хорошо знаете фирму… «Нью-Таймс-Эдишен-Трест»?
– О, да! Я совладелец и акционер…
– Но почему вы… занимаетесь репортажем?!
– Аккордная система изучения дела!.. Хозяин должен перебывать всем по очереди в своём деле! Я уже был наборщиком, корректором и так далее, – вдохновенно врал Реджи, – и даже, знаете, недели две нарочно буду торговать газетами… У нас в Америке труд очень демократизирован!
– Гм! Это мне нравится… Один конфиденциальный вопрос: у вас есть выездные корреспонденты, например… в Техас?
– О, да! Уйма!
– А доходы газеты?
– Весьма приличны – 12–17 %!..
– Достаточно!
– Разрешите откланяться?!
– Нет… Постойте… мистер Хоммсворд… Вы на меня не очень сердитесь… но уничтожьте немедленно интервью со мной!.. Это будет мне громадным одолжением… и вам… тоже… лучше!
– Но почему, милорд?! – изумился Реджи.
– Не милорд, а мистер О'Пакки… – скромно поправил ирландец. – Дело в том, что я не лорд… И вообще нет никакого лорда Лимерик…
– Но это… мистификация!!!
– Успокойтесь! Сядьте! Я – свободный и обеспеченный человек. Я почти не жил… в жизни меня привлекает только приключение… Я хочу в Техас… Хоть кем! Хоть погонщиком скота, хоть корреспондентом… Да, лучше, конечно, корреспондентом!
– Брачной газеты, мистер Пакки! – съязвил Реджи.
– О'Пакки, – ещё скромнее поправил Пакки интервьюера, – нет, зачем же – брачной… Вашей, например.
– Смелость! Кто-то вас пошлёт, да и вообще возьмёт на службу… Ваша опытность в этом деле, где она?!
– Там же, где и ваша, сэр! Недурно интервьюировать ирландских лордов!.. Ха-ха!.. Ха-ха-ха-ха!..
Реджи покраснел.
– Хороший удар, О'Пакки! Вы – славный парень! Пай у вас есть?..
– Найдётся!
– Дело в шляпе.
– Техас?
– Техас, и что там вам будет угодно… Сколько тряхнёте на стол?
– Сколько вложено?
– Нас – трое… Всего 150 тысяч… Моих – сто.
– Удвоимся!
– То есть?
– Вкладываю полтораста!
– Гип-гип! Едем!
– Едем.
10. Блондинка, говорящая о большом количестве долларовИрена сидела на столе у редактора и, дразня сентиментального Ковбоева острыми носками лакированных туфлей, деловито излагала ему свои мысли.
– Реджи оказался дураком. Столько лет провести на бирже, столько просадить денег, играя против Пильмса, изучить его привычки и не составить до сих пор плана решительной атаки… Я моментально сопоставила все за и против… Клянусь, что через месяц Пильмса можно доканать; вернейшее дело.
Сидевший напротив Кудри вынул пальцы из жилетных пройм, потрогал зачем-то нос и, качнув в зубах трубку, спросил:
– Способ и средства?
Ирена, опершись ладонью о край стола, изогнулась в его сторону.
– Способ-то есть!.. Но, вот, средства… Реджи оставил четырнадцать тысяч… Я прикинула и вижу, что надо, по крайней мере, сто-полтораста наличными… Дело наиверное! Да! Ещё кроме денег нужна расторопная газета с большими шрифтами и редактором вроде вас, – кокетливо бросила она, глядя на залившегося счастливым румянцем Ковбоева. – Я вижу, что газета есть, – констатировала девушка, смеясь.
– А деньги? – напомнил Кудри, перестав интересоваться своим носом.
– Деньги! Да-а! – жалобно ответила его предшественница на стенографистском посту… – Надо что-то предпринять, – сделать какой-нибудь заём… С четырнадцатью тысячами тоже возможен трюк, но в слабом размере, мы не доконаем Пильмса и выиграем очень мало, тысяч двести, не больше… Затем для исполнения плана нужен крайне непосредственный человек, немножко с авантюрной жилкой, вроде вас, Кудри! – весело бросила она.
Кудри спокойно показал на лысину и пыхнул трубкой: нет, он, Самуил Кудри, не пригоден на авантюрные предприятия.
– Вам тоже нельзя! – взглянула на Ковбоева Ирена: – вы русский, а мой партнёр должен быть агитатором… Вас примут за русского большевика и засадят… Кто угодно, но только не русский!..
– Так в чём же, в сущности, дело? Я готов! – опьяненный вдрызг видом улыбающейся девушки, заторопился Ковбоев.
– А вот: мы…
Затрещал телефон.
– Алло! Кто? Реджи? Да!..
Небольшая пауза, во время которой склонённое к телефонной трубке лицо Ковбоева быстро багровеет.
– Да-а?!! Можно! – Ковбоев с треском повесил трубку.
– Реджи ведёт ком-па-ни-о-на!!! – выпалил Ковбоев, – он звонил с нижнего этажа, они поднимаются на лифте. Вот, понимаете, новость!!!
Ирена пересела в кресло.
– Надеюсь, это деньги? – строго спросила она.
– …и надеюсь, нужный вам человек! – добавил Кудри, вытряхнув о каблук погасшую трубку.
На матовом стекле двери редакторского кабинета возникли два мужских силуэта.
11. Два осла и прочее…– Две тысячи фиолетовых чертей!.. Десять миллионов греческих сороконожек!!! Клянусь бородой Муссолини, я не испытывал такой идиотской жары!..
Всадник ещё раз нетерпеливо постучал каблуками по бокам философски настроенного осла, на котором он восседал; вторая животина плелась позади, нагруженная каким-то несложным багажом.
– И когда я доберусь до этих, проклятых ещё при Навуходоносоре, промыслов!.. – закинул он проклятие по адресу нефтяных фонтанов «Техас-Ойль-Компани», до которых ему оставалось плестись ещё миль пятнадцать по выжженной оголтелым солнцем степи…
И он ещё раз побарабанил пятками по рёбрам терпеливого осла.
Начнём сверху. Тропический шлем. Под шлемом черноволосая голова, значит усы и всё такое чёрного цвета; шея в расстёгнутом воротничке № 38. Костюм как костюм; на поясе новёшенький автоматический пистолет… Гетры, ботинки… В костюме проделаны карманы, по которым скитаются блокноты, пачки денег, письма, газеты.
В одной из последних объявление: «Техас-Ойль-Компани». Нужен инженер, знающий хорошо Европу и 3–4 европейских языка. Предложение телеграфно».
Раз-раз. Две телеграммы туда и обратно. «Выезжайте».
Два осла приобретены после долгих рассуждений. Три дня пути по убийственной жаре. Первый осёл не понимает выпавшей на его ослиную долю чести вести такой талант, как Луиджи Фамли-Дука, второй осёл даже не вздрогнет от счастья, если его посвятить в то, что на его спине покоятся, кроме низменных продуктов питания, – изумительные чертежи Луиджи Дука, до сих пор, к сожалению, из состояния планиметрического не претворённые в стереометрическое.
Ослы бредут, погрузившись в свои ослиные думы, а Дука, обливаясь потом и клянясь фраком Александра Македонского, скоблит глазами горизонт, отыскивая конуса нефтяных вышек.
Европа и её окрестности вычеркнуты навсегда с карьерного поприща итальянского инженера.
12. Глава, занятая под подачу телеграммыТелеграфное окошечко. Некто в колоссальном сомбреро, клетчатой рубахе с оранжевым платком вокруг шеи, с двумя кольтами на поясу, долго роется в карманах шнурованных мексиканских панталон, достаёт золотой и присоединяет его к кусочку бумаги. Телеграфист просматривает текст.
«Ипси-Таун. Прибыл и поступил в охрану промыслов «Техас-Ойля». Ждите сообщений послезавтра. Привет. О'Пакки».
Адрес: мисс Ирене Ла-Варрен, Нью-Орлеан, 10, улица генерала Ли.
Получив квитанцию, О'Пакки выходит на крыльцо конторы и счастливо улыбается, устремив взор в подкованное звёздами небо.
13. Глава с просьбой привыкнуть к биржевым махинациямКотировщик у чёрной доски выводит мелком: «Уимблейская медь» – 76.40. Предложение – мисс Ла-Варрен.
Рыжий понижатель и его коллеги громко хохочут при виде этой цены.
– Хо-хо! Виданое ли дело, чтобы «Уимблей-Коппер» поднял так высоко голову!..
– Пятьдесят – красная цена!
– Что ты! – тычет рыжий кулаком своего собеседника, – пятьдесят! Пятьдесят возможно лишь в том случае, если мисс добавит парочку лучезарных взглядов к каждой акции!
– Хо-хо-хо! – хохочут тяжёлые биржевики.
– Мисс Ла-Варрен… Алло!
Ирена поворачивает голову.
– «Уимблей-Коппер»?
– Да, мисс!
– Сколько?
– Но…
– Вы не согласны?
– Согласны, но…
– Сорок пять! – заявляет рыжий.
– 76.40, – обрезает француженка.
– Мисс, пятьдесят долларов – это пятьдесят долларов!!!
– Достаточно! Мы не договоримся.
– Очень жаль…
– Пятьдесят два, мисс! – окликает ещё рыжий…
Она гневно поворачивается спиной.
– «Уимблей-Коппер» проданы! – неожиданно кричит котировщик и стирает с доски предложение Ирены.
Генри Пильмс, провожаемый взглядами рыжего и его компании, выражающими самое неподдельное изумление, направляется к столику красавицы, где выписывает трясущимися руками чек и, заливаясь крутым румянцем, передаёт его Ирене, встретив кокетливую улыбку и смеющиеся глаза…
Ирена ещё раз перечитывает телеграмму О'Пакки.
«Сегодня 18-ое. Раз, два, три… Так! Среда-четверг!.. О, да, вполне достаточно!»
Она встаёт и чувствует на себе провожающий взгляд, идёт к доске спроса и предложений.
Через минуту на доске анонс:
«Беру «Техас-Ойль-Компани» на 28-ое. Ирена Ла-Варрен».
И, не обернувшись в зал, она выходит.
Рыжий подскакивает и удивлённо бормочет:
– Сумасшедшая! Что ж, спрашивается, она не купила сегодня же!
– Да-да, действительно! – вторит ему компаньон. – Припомните: 10-го – 285, 12-го – 302, а теперь, когда выяснилась продукция нового фонтана, они уж по 335!!! Не понимаю! Она дьявольски переплатит!
Генри протискивается сквозь кучку дельцов, секунду щурит глаза на доску и немедленно выписывает заявку.
«Беру «Техас-Ойль-Компани» с 18-го по 25-ое. Пильмс».
И, дав распоряжение маклеру, уезжает домой.
14. Тайна редакционных кулисКовбоев вот уже полчаса как не спускает своих совиных жёлтых глаз с говорящей Ирены… Кудри занят трубкой, Реджи рассматривает ногти…
– …ко времени вступления О'Пакки мы имели 14 тысяч, да его полтораста, сто шестьдесят четыре. На «Уимблейской меди» я заработала девять – стало 173. Мистер Ковбоев получил от группы эмигрантов за страницу «Новойе Времья» восемнадцать тысяч – 191.
– Сто девяносто одна! – блаженно и восхищённо кивает головой Реджи: он отвык от таких сумм.
– Дальше. О'Пакки взял с собой сорок наличными, я купила «Техас-Ойль» по 302.50 – четыреста штук – сто двадцать одна, остаток 30 тысяч. 25-го я через подставное лицо продам «Техас-Ойль» Пильмсу, я думаю, удастся устроить по 380–400… А то, что будет 28-го, увидим!
– Угу! – мрачно соглашается Кудри.
– Сегодня у нас 21-ое… завтра надо ждать новых известий от О'Пакки…
Позвонил бой…
– Телеграмма мистеру Ковбоеву! – и, щёлкнув каблуками, вышел.
Ковбоев распечатал пакет.
– «Ипси Таун. Приготовления сделаны. Расход пока пятнадцать. Будет стоить пятьдесят. Жду перевода на 24-ое – двадцать тысяч. В номере на 26-ое давайте сведения пакета номер первый. Ко второму пакету дошлю сведения телеграфом. Конец будет двадцать девятого, тридцатого выезжаю. О'Пакки».
– Вот! – сказал Ковбоев, закрывая книжку редакционного шифра, – теперь надо действовать.
– Как бы его там не арестовали, – забеспокоился Реджи, питающий к ирландцу особенную симпатию.
– Ничего, не попадётся! – успокаивающе заметил Кудри.
– Изумительно точный план, мадемуазель! – восхищённо воскликнул Ковбоев и в то же время делает замечание, что 12 ч. 40 м. – и частная беседа редактора «Нью-Таймса» считается законченной.
15. Возгласы: даю, беру– Ну, кто ещё желает продать? – выкликнул маклер уже в полном изнеможении.
– Я!
– Сколько?
– Двенадцать штук!
– Давайте и двенадцать! Мистер Пильмс, – двенадцать штук?
– Ладно! – говорит Генри и выписывает чек.
– Ну, кто ещё? – хрипит прилежный биржевик.
– Мало даёте!
– 370 мало?! 370 долларов вам мало за «Техас-Ойль-Компани»?! – кричит маклер, посильно выражая негодование.
– Сколько у вас? – побелевшими губами спрашивает Пильмс.
– Сто десять штук.
– 375!
– Мало!
– 377!!!
– …восемьдесят!
– Беру! – и Пильмс прыгающими цифрами выписывает чековую сумму.
Раздаётся звонок, через десять минут конец биржевого дня.
– Набавьте! – хрипло приказывает Генри маклеру.
– Беру!!! «Техас-Ойль» – триста восемьдесят два!! – надрывается тот.
– Триста восемьдесят пять!
– Триста девяносто! – выкрикивает Генри.
– Продам по четыреста, – негромко заявляет кто-то.
– Сколько?
– Четыреста штук.
– Беру! – и Генри выписывает чек на сто шестьдесят тысяч.
День почти кончен, в портфеле у Генри около четырёх тысяч акций «Техас-Ойля». На календаре 25 апреля 1924 года.
16. Тайна редакционных кулис. Вторая серия– Метранпаж! Где метранпаж? – орёт Ковбоев в наборном отделении.
– Здесь, сэр!
– Что это за страница! Это – бледная немочь, а не страница!!! Выкиньте эти шрифты! Самыми большими буквами!!! Выбросьте передовицу, но переверстайте всю полосу! И чтоб всё кричало. Каждый заголовок должен орать! Поняли?!
– Но у нас мало времени, сэр!
– Триста долларов премии всей смене!
– Есть, сэр!
– Уф! Замучился! – жаловался Ковбоев дремлющему в корректорской Кудри, – но, ничего, сделают!
– Я готовлю материалы на послезавтра, это будет окончательная бомба.
– Ну, как?
– Слушайте. Заголовки: «Забастовка в Ипси-Тауне в полном разгаре. Рабочие угрожают сжечь промысла, если выступят штрейкбрехеры или полиция. Управление бежало с промыслов». А дальше: «Во всём видна рука Коминтерна, в распоряжении нашего корреспондента имеются коммунистические прокламации, в изобилии распространённые по округу». – Вы помните, Ковбоев, те самые прокламации, которые вы тискали ночью, перед отъездом О'Пакки? И уж последний удар – дюймовым шрифтом: «Рабочие выпустили запасную нефть, взорвали нефтепровод, испортили силовую станцию»…
– Не слишком ли? – изумился Ковбоев.
– Что вы! В полдень экстренное добавление, и там про начало пожаров промыслов и перестрелку с полицией…
– Телеграмма, сэр! – и бой протянул Ковбоеву бланк.
– Кудри, это от него! Ну-ка. «Ипси-Таун. Всё идёт великолепно… Рабочие довольны отдыхом и моими субсидиями. Инсценировка бунта идёт блестяще. Угроза сжечь промыслы держит полицию в отдалении. Образован стачечный комитет… О'П».
– Хватит дня на три! А там уже дело в шляпе.
Вошли Ирена и Реджинальд.
– Добрый вечер! Как дела? Поедемте ужинать.
– Что вы, что вы? – отстранился Ковбоев, – у меня завтра решительные бои…
– Мы выручили сто шестьдесят, было тридцать. О'Пакки переведено двадцать, у нас наличными сто семьдесят тысяч, – рапортует Реджи.
– У меня, – подчёркивает Ирена, – действительно сто семьдесят тысяч… Пильмс закупил четыре тысячи акций «Техас-Ойля». У него в кассе не свыше тридцати тысяч, он всадил все свои денежки… Завтра «Техас» будет стоить сто. Да и то утром, к вечеру не больше 70-ти. Послезавтра мы частным образом пустим новые слухи и предположение Пильмса на 28-ое о продаже «Техас-Ойля» позволит нам рассчитаться с ним по… да-да, максимум по сорок, какое по сорок! 25 – уже будет довольно! Ах, – вздохнула француженка, – какие у Пильмса красивые глаза и руки! Мне даже жаль его.
Ковбоев как-то косо поглядел на неё и, неуклюже крякнув, вышел к метранпажу.
– Вот, любуйтесь, – сказал он, вернувшись и протягивая пробный оттиск первой страницы «Нью-Таймса» на 25 апреля.
И заголовки действительно «орали» о грандиозной стачке на промыслах «Техас-Ойля», угрожающей обществу полной разрухой и пожарами…
17. Использование толпы в 800 человекНадо же было так некстати угодить!
Луиджи Дука сидит на ступеньках убогой гостиницы, в которой его заставили остановиться его четвероногие спутники, и сумрачно вздыхает:
– Ну, и дыра… Главное, что за дичь была ехать напрямки! – Правда, он обладатель двух великолепных ослов, но можно было лучше воспользоваться кружной железной дорогой.
Но не в этом дело. Вчера же вечером, как только стряхнул с себя жёлтую пыль и уже хотел нанять провожатого на промысла, Дука был ошарашен неприятнейшей новостью: на промыслах беспорядки, директор и управление сбежали с территории нефтяных полей и сидят в городе, а когда Дука разыскал директора и заявил: вот, мол, я, выписанный вами инженер, директор замахал руками, давая понять, что никакой службы в дальнейшем не предвидится, что рабочими овладели коминтерновские бредни и потому «Техас-Ойль-Компани» разорена вдрызг. На веские доводы итальянца об его затратах на переезд и потере времени директор поворчал, но оказался джентльменом, первым за последние три года встреченным незадачливым Дука, вынул чековую книжку и, посопев носом, вручил инженеру документик в 200 долларов. Директор при этом так выразительно пожал плечами и, пожимая руку Дука, так меланхолически глядел в угол, что тому при всём нежелании стали ясны горестные обстоятельства, благодаря которым с разнесчастным «Техас-Ойлем» его ничего более не связывало. «Техас-Ойль» страдает сам по себе, вы страдайте сами по себе. Дука с горя решил напиться, но оказалось, что это невозможно в Ипси-Таун: во всём Техасе от Боуай до Президио, и от Камерона до Дэллема нельзя было найти ни одного легального глотка алкоголя. Даже если встать на перемычку округа Том-Грин и посмотреть на Новую Мексику, и на Оклахому, и на Индейскую территорию, и на Луизиану – всё равно – сухой вид этих штатов заставит повернуть глаза и ноги к Мексике – благословенной в спиртуозном отношении – туда! скорей! – через Рио-Гранде в Чигуагуа или Коагуилу – куда ближе вам будет из Ипси-Тауна.
Луиджи печальным взором скользит по темнеющему небосклону, встаёт и сумрачно шагает в центр города в ресторан «Гордость Техаса» – единственное место, где можно получить макароны с сыром.
За столиками из всех снующих золотых и нормальных челюстей слышатся будоражащие нервы граждан Ипси-Тауна слова:
– …Стачка! Коминтерн… с забастовщиками ничего нельзя поделать! Вот уж четвёртый день! Говорят, всё оборудование разрушено!.. А пожары будут! Будут непременно!
Дука в полнейшей апатии тычет вилкой по тарелке, где свились в страстных узлах скользкие холодеющие макароны, пьёт похожее на нефть пиво и делает мысленные попрёки своей судьбе…
О'Пакки, отправив очередной и последний отчёт Ковбоеву, с телеграфа зашёл под манящую вывеску «Гордости Техаса», где желал скоротать несколько часов, остающихся ему до поезда.
Невыразимое удовольствие почивало на нём; его дремавшие при папашиных еженедельных выдачах инстинкты заядлого авантюриста разрешились теперь колоссальным достижением… Правда, помогли весьма существенно шестьдесят тысяч долларов, но результат! Промысла остановились для того, чтобы мирно возобновить работу к 1-му числу. Ха-ха! Но зато какая паника закачена на Нью-Орлеанской бирже! Невиданная паника! Вчера, 27-го, «Техас-Ойль» стоил 14 долларов за акцию утром и 8 к вечеру!!! А 25-го ещё шёл по 400! Здорово!
Пакки, полузакрыв глаза и позабыв об испускающем горячий аромат полусыром бифштексе, ворочает в памяти свои переговоры с рабочими промыслов.
– Хо-хо!
Ночью, при свете потайных фонарей, О'Пакки (форма охранника на промыслах) у опрокинутой бочки выплачивает утроенное жалованье забастовщикам… Как просто! Он обещал эти выплаты столько времени, сколько они продержатся, – ясно, что никто из начальства и из властей не могли проникнуть на участок промыслов, где была готовая на всякие разрушения толпа в 800 человек. О'Пакки уговорил закрыть фонтан, забивший недавно, и его задвинули крышкой… Завтра он не придёт выплачивать установленный гонорар, – рабочие проклянут неведомого провокатора и пойдут на перемирие, а через 3–5 дней акции «Техас-Ойль-Компани» будут популярнее Чарли Чаплина.
Когда человек, занятый сильно своими мыслями, стряхнёт их с себя, то в следующий момент он становится необычайно проницательным; потом, разумеется, гаснет…
Так и тут: бросив вспоминать о беспокойной ночи, проведённой в разбрасывании «коминтерновских» прокламаций, и вознамерившись деловито приступить к бифштексу, О'Пакки бегло окинул ресторанную публику и выудил за соседним столиком унылую фигуру Луиджи Дука, задумавшегося над макаронами.
Сентиментальное воображение, вообще отличающее ирландцев, услужливо набросало в его уме непривлекательную картину передряг, которые протащил и продолжал тащить на своих узких плечах незнакомец, сидящий за соседним столиком. Так как удача тянет на общительность и вызывает филантропические побуждения, то О'Пакки возымел желание войти в разговор с соседом. Минуту спустя они сидели друг против друга.
– Какой муссон занёс вас сюда, дружище? – ласково спросил О'Пакки итальянца.
Дука, горестно усмехнувшись, посмотрел на своего внезапного знакомого.
– Было бы правильнее сказать – Муссолини, а не муссон, – мягко поправил он.
О'Пакки расхохотался и заказал портер.
Короче, Дука и О'Пакки из ресторана наскоро погнали в гостиницу, где находились ослы и багаж инженера, захватили драгоценные чертежи и, оставив в подарок длинноухую пару хозяину, направились на вокзал.
* * *
Приказом О'Пакки Луиджи Фамли-Дука был утверждён инженером для поручений при редакции «Нью-Таймс».
18. Битва русских с кабардинцами, о которой здесь ничего не написано
25 апреля 1924 года мисс Ирена Ла-Варрен за 2 минуты до закрытия биржи внесла в обеспечение своей заявки на покупку «Техас-Ойля» – сто тысяч долларов. Генри Пильмс выставил предложение – 4100 штук и также внёс залог.
26 апреля вышел номер «Нью-Таймса»… 26-го к полудню появилось экстренное прибавление.
27-го все газеты Нью-Орлеана были полны перепечаток из «Нью-Таймса», со ссылкой на источник! Ого! Сам «Нью-Таймс» блестел грозными заголовками и глушил биржевиков сенсациями об Ипси-Таунской стачке.
28-го номер вышел с совершенно чёрной от громадных шрифтов страницей, – другие газеты постыдно угощали своих читателей вчерашними новостями. Строчка: «От собственного корреспондента в Ипси-Тауне» дала такой передовой газете, как «Нью-Таймс», в два дня сорок тысяч новых подписчиков.
В этот день Ирена сидела за столом покупок и ждала 12-ти часов для утверждения сделки… В десять часов котировка «Техас-Ойля» была 7.30! К половине одиннадцатого – 6.10; в одиннадцать 5.20! В половине 12-го на доске значилось уже 4 доллара! Четыре доллара за акцию, стоившую шестьдесят часов назад в 100 раз дороже! Четыре доллара! В двенадцать Ирена подписала чек на 12710 долларов за 4100 штук акций Генри Пильмса, проданных по 3.10!!!
Она проверила пакет акций и не двинулась с места. В полдень вышло прибавление «Нью-Таймса" с сообщением о том, что новых сведений из Ипси-Тауна, к сожалению, не поступает. Перед закрытием биржи Ирена купила ещё 21000 штук «Техас-Ойля» по 2.50 – всю наличность, имеющуюся в Нью-Орлеане. Старые биржевики решили, что она сумасшедшая; Пильмс даже не показался на биржу, он знал, что был разорён. От почти 2-х миллионов у него оставалась теперь сотня тысяч. Он жалел красавицу, попавшую под этот разгром.
Утром 29-го «Нью-Таймс» вышел опять без корреспонденции из Ипси-Тауна, но зато его конкурент «Южный Геральд» наворотил на страницах кучу сенсаций о возникших пожарах и о вооружённых столкновениях. Их корреспондент ещё был в пути, а читатели ждали… «Южный Геральд» даже острил по адресу «Нью-Таймса», говоря, что корреспондент «Нью-Таймса» сбежал из опасного города.
«Техасские» – катились на бирже после этих телеграмм по 60 центов, но их не было ни в продаже, ни в покупке.
Только и разговоров было о крахах этих дней и о сумасшедшей француженке, которая утром приехала, сделала заявку на продажу 12 мая «Техас-Ойля»! – Ха-ха-ха! – «Техас-Ойля»! Да будет ли существовать к 12 мая «Техас-Ойль»! На бирже хохотали, и фельетонист «Южного Геральда» даже написал бойкий рассказ о предложении на бирже партии «свежего воздуха»!
Записав ещё покупку «Уимблейской меди» на то же число, Ирена, провожаемая возгласами биржевых остряков, неспешно направилась к своему автомобилю, гордо подняв хорошенькую головку.
