Текст книги "Блеф"
Автор книги: Борис Липатов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)
«По имеющимся в распоряжении редакции основаниям рисовать истинное положение Ипси-Таунской стачки, можем оставить наших читателей в уверенности, что конфликт, разгоревшийся на промыслах «Техас-Ойль-Компани», ликвидирован».
Такая осторожная заметочка вылезла на страницах «Нью-Таймса» в то время, как «Южный Геральд» сообщил новые, ужасающие подробности беспорядков.
Поздно вечером Ковбоев отошёл от телеграфного аппарата и несколько раз в глубоком волнении прочитал телеграмму от правления «Техас-Ойля», заверенную властями.
Короткий приказ в типографию – и утром, когда газетчики неистово орали:
– «Южный Геральд»! Перестрелка в Ипси-Тауне!!! Арестовано семь агентов Коминтерна!
«Нью-Таймс» – в окружении ряда ядовитейших фельетонов насчёт пылкого воображения редактора «Южного Геральда» – давал «Правительственное сообщение».
«Ипси-Таун, 29-4-24. Забастовка рабочих на промыслах ликвидирована. Рабочие были спровоцированы злонамеренными лицами, очевидно коммунистами, неизвестно куда скрывшимися. На промыслах всё в порядке. Никаких разрушений не произошло. Работы протекают нормально».
И подпись губернатора штата.
«Геральд» был уничтожен…
О'Пакки вместе с сомбреро и шнурованными панталонами сбросил с себя мексиканские замашки, отдающие ирландской благопристойностью, и снова занял кресло на частной редакторской беседе между 12.20 и 12.40 дня.
20. Бирже забили голДвенадцатое мая 1924 года оказалось страшно любопытным днём на бирже Нью-Орлеана.
Ещё бы! Предыдущие дни оказались решающими для акций «Техас-Ойля». После правительственной телеграммы акции, вчера лежавшие во прахе, мгновенно котировались по 280 долларов! Цена росла с каждым часом – к двенадцатому мая они стоили как никогда со дня их выпуска.
– Беру «Техас-Ойль»! – орал маклер у доски, – четыреста десять! Тысячу штук! Четыреста десять!
Вся биржа с нетерпением ждала, когда появится Ирена. У доски с её записями о продаже Техасских и о покупке Уимблейских торчала толпа… Уимблейские начали тотчас же расти в цене. В Орлеан даже прибыл член правления «Уимблей-Коппер».
– Дикое счастье! – изумлялся рыжий понижатель.
– Тут дело нечисто! – раздавалось в толпе.
– Невиданное дело!..
Все бросились из зала под колоннаду входа, когда услышали четырёхрядный гудок автомобиля Ирены.
Миниатюрная француженка с насмешливым и торжествующим видом прошла свозь строй бесцеремонно пяливших на неё глаза биржевиков.
Рыжий понижатель, почему-то доброжелательно настроенный к Ирене с момента её появления на бирже, поскольку это не касалось деловых отношений, был заряжен энтузиазмом более других.
– Гип-гип!!! Ура! – заорал он в честь ловкой девушки, подкидывая к потолку шляпу, и десятки панам, кепок, стэтсонов завертелись в воздухе.
Ирена с очаровательной улыбкой отвечала на эти приветствия. Она заняла маленький столик, немедленно окружённый плотным кольцом биржевиков.
– Алло! «Техас-Ойль»! Давайте скорей!
– Курс? – деловито сжав брови, спросила красавица.
– 410!..
– Даю 411! – заявил представитель «Стан-дарт-Ойля».
– 411.70! – немедленно раздалась прибавка.
– Сколько у вас акций? – раздался среди общего ажиотажа голос.
– Двадцать пять тысяч штук!
– 412!
– 412.50! – раздался бас «Стандарт-Ойля».
– Беру десять тысяч по 416! – крикнул местный железнодорожный король.
– Четыреста двадцать! – побагровел «Стан-дарт-Ойль», – беру всё!
Дельцы разом смолкли. Железнодорожный король вытер платком лоб, перекусил сигару и, махнув рукой, отошёл от стола.
– Гип-гип! – заорал рыжий, как бы подтверждая совершение сделки.
«Стандарт-Ойль» пододвинул стул и вынул доверенности и чековую книжку. Почтительная тишина на две минуты (случай, небывалый на американской бирже) воцарилась в зале.
– Прекрасно! – раздалось контральто Ирены и к потолку снова взвились шляпы. Трое фотографов беспрестанно щёлкали аппаратами.
* * *
– Вы берёте «Уимблей-Коппер», мисс?
– Да, беру! – не поднимая головы, отвечает Ирена, пишущая что-то в блокноте.
– Я с предложением!
Ирена видит тонкие руки, охватившие край столика, серый клетчатый костюм и, переведя глаза выше, встречает спокойное лицо Генри Пильмса.
Лёгкий румянец вспыхнул на её лице. Пильмс закусывает губу.
– Здравствуйте… победительница! – роняет он.
– Здравствуйте! – Ирена протянула руку, он просто пожал.
– Сколько штук? – деловитым тоном обращается Ирена.
– Около двух тысяч!
– Цена?
– Курсовая… Восемьдесят два!
– Сделано! – Ирена размашисто подписывает чек.
– Алло! Даю «Уимблей-Коппер»! – протиснулся член правления общества.
– Мне достаточно, – холодно смотрит на него покупательница.
– Довольно странно! – роняет член правления.
– Ничего тут нет странного, мистер! – яростно вскрикивает на него Пильмс. – Пожалуйста, не рассуждайте…
Тот пятится…
Ирена встаёт и быстрыми шагами идёт к выходу. Вдруг останавливается и осматривает зал и, заметив Генри, провожающего её взглядом, манит его к себе.
– Будем знакомы, мистер Пильмс! – вторично протягивает ему руку Ирена.
– Я необыкновенно рад этому, мисс Ла-Варрен! – восклицает Генри.
– Дружеский вопрос, мистер Пильмс!
– Пожалуйста.
– Сколько у вас осталось теперь… после битвы со мной?..
– Я уверен, что это не коварство, мисс, – немного более двухсот тысяч…
– Вы намереваетесь продолжать играть?
– О, да! Я ещё скрещу оружие с вами!
– Ого! Я бы вам посоветовала укрепиться у дела!..
Разговаривая, они подошли к автомобилю.
– Смотря у какого.
– Там, где и я. Вы обещаете подумать?
– Обещаю!
– Купите пай в «Нью-Таймс-Эдишен-Тресте»…
21. Лейт-мотив, найденный в бутылкеКовбоев приналёг и заготовил материал на три номера вперёд. Телеграммы и хроника не страшная штука, можно втиснуть живо.
«Нью-Таймс-Эдишен-Трест» празднует выпуск тысячного номера своей газеты. По напыщенному заявлению Ковбоева настал момент, когда надо оглянуться на пройденный путь и заглянуть в глаза неизвестному будущему.
Каждый член «Нью-Таймс-Эдишен-Треста» получил собственноручную повестку от мистера Ковбоева:
1. Обед со взаимными приветствиями.
2. Выпивка.
3. Доклады общего характера.
4. Выпивка.
5. Доклады индивидуального характера.
6. Выпивка.
Пятнадцатого мая в 6 часов вечера началось это необыкновенное торжество.
За овальным столом в зале главной конторы восседает шумная расфранченная компания.
Между почтенными лысинами Самуила Кудри и Реджинальда Хоммсворда виднеется прелестная белокурая головка Ирены Ла-Варрен. Джон Ковбоев таращит свои жёлтые глаза на Пакки О'Пакки; новички – Луиджи Фамли-Дука и Генри Пильмс – сидят рядом. Несколько минут общество слушает радиопередатчик, исполняющий торжественные мотивы. Движением руки Кудри выключает аппарат, откупоривает шампанское и среди общей тишины наполняет бокалы. Шестеро мужчин встают и, глядя на Ирену, пьют по возглашённому Кудри тосту:
– Королеве нашего треста первый бокал и вечное внимание!
Генри пьёт, не сводя глаз со смущённой девушки; выпив, ломает ножку бокала и бросает его на пол. Все следуют его примеру.
Обед начался.
22. Оргглава– Предлагаю произвести полную реорганизацию треста! – неожиданно заявляет Ирена.
– В чём будет состоят реорганизация? – спрашивает покорным тоном Ковбоев.
– Я попрошу разрешения предварительно предложить обществу финансовую отчётность, затем летучую анкету присутствующих!
– Это будет великолепно!
– Браво!
Ирена пригласила Хоммсворда прочесть отчёт.
Реджи достаёт бумагу, скатанную трубочкой и перевязанную розовой ленточкой. Улыбки и смех не смущают Хоммсворда:
– «История расцвета треста «Нью-Таймс-Эдишен"».
Повальный хохот. Реджи успевает хватить рюмочку.
– Внимание… «Десятое марта… Состав треста: четыре человека, – имущество: газета стоимостью полтораста тысяч, семьдесят тысяч подписчиков… Касса – пятнадцать тысяч… Реорганизация управления»…
– Обратите внимание! – многозначительно вставляет Ковбоев.
– Тише! – буркает Кудри.
– «Двадцать второе марта, – продолжает Реджи, – вступление О'Пакки, передача всего финансового аппарата в руки мисс Ла-Варрен, наличность – 366 тысяч долларов»…
– Это с газетой! – не унимается Ковбоев.
– Да, это с газетой, – объявляет Реджи, – без газеты наличность – двести шесть тысяч…
– Из которых сорок сейчас же выброшены обратно клубу русских эмигрантов, чтоб не связывать газету обязательством с этой публикой, – скороговоркой просыпал Ковбоев.
– …чтоб не связывать газету с этой публикой… – повторяет Реджи, – таким образом, на двадцать пятое марта – наличность 166000…
Реджи сморкается.
– Опуская мелкие подробности, возьму сразу данные на сегодняшнее число. Во-первых, газета с 180000 подписчиков, затем наличный капитал в 10950000 долларов и семь участников…
– Гип-гип! – заорал Ковбоев.
– Тише, сэр! – оборвал его Самуил Кудри, – нельзя так спешить.
– По просьбе мисс Ла-Варрен, опубликовываю данные о денежном пае каждого участника: Кудри, Ковбоев по 25 тысяч, Хоммсворд 100, (пятнадцать тысяч назад получены), О'Пакки – полтораста тысяч, пай синьора Дука, внесённый мистером О'Пакки, 50 тысяч и, наконец, мистер Генри Пильмс – двести тысяч; следовательно, паевой капитал состоит из 550 тысяч долларов. Это всё.
– А мисс Ла-Варрен?
– Мисс Ла-Варрен, стенографистка треста, переведена десятого марта на отдел финансовых операций, представлена своей работой по составлению плана, давшего 10400000 долларов. По товарищескому соглашению, каждый член треста может распоряжаться 50 % доставленных им тресту сумм, не говоря уже об остальных 50 %, где он также является участником…
– Так! – задумчиво роняет Генри.
– Джентльмены! – обратилась Ирена, – в силу создавшихся обстоятельств я имею гегемонию в нашем тресте. Мне не нравится то обстоятельство, что может родиться мысль, будто я проявлю деспотическое отношение к общим капиталам, – этого быть не должно… Так как я поглощена сейчас претворением в жизнь одной идеи, то прошу внимательно отнестись к моему предложению о реформации нашего треста и проведению летучей анкеты. Вы согласны?
Она обвела глазами присутствующих. Каждая из шести мужских голов утвердительно упала нэ жилет.
– Мистер Самуил Кудри! – начала Ирена, – краткие сведения!
– Гмкх! Сорок два года. Американец. Доктор медицины по образованию. Лёгкая подагра… Партия Лафолетта.
– Достаточно… Вы!
– Реджинальд Вильбур Хоммсворд. Сорокалетний холостяк, так же, как и Кудри. Американец. Люблю сигары и души Шарко. Специальность – торговля зерном; теперь, как и Кудри, секретарь редакции. Родился в Солт-Лейк-Сити…
– Мистер О'Пакки!
– Ирландец. Тридцать два. Родился на фабрике рыболовных крючков в Лимерике. Холост.
– Специальность?
– Родился на фабрике рыболовных крючков.
– Благодарю вас… Мистер Ковбоев!
– Иван Сметанин, русский. Ныне Джон Ковбоев, правильно Джон Каубойз, но Ковбоев лучше… Студент-математик и бывший эс-эр. Теперь сменовеховец, – новая секта, но это не важно. Холостяк. Редактор «Нью-Таймса». Тридцать пять годов копчу небо… Могу заверить, что русская водка – наилучший напиток…
– Мерси… Мистер Пильмс… Пожалуйста!
– Генри Пильмс… Двадцать шесть лет. Спортсмен. Бывший миллионер. Абсолютно свободный человек.
– Теперь не откажите вы, синьор Дука.
– О, мадонна! С удовольствием. Луиджи-Мария-Фамли-Дука. Родился в Неаполе целых тридцать три года назад и до сих пор не женился… Инженер… Две европейских академии… изобретатель-конструктор… Авиатор. Инженер для поручений при тресте.
– Мерси… Теперь угодно обо мне? – и Ирена, очаровательно покраснев, сообщила компаньонам:
– Парижанка… Студентка Сорбонны, кончить не удалось, материальные затруднения… знаю три языка. Отец – офицер зуавов, убит на Марне. Матери нет. Возраст… двадцать два года, здесь деловая компания…
– Гхкм!
– Мм!
– Угу!
– Very well!
– Divina!
– Рекорд на бирже! В таком возрасте! – вскричал Генри.
Ирена смеясь выпила свой бокал.
– Ещё один вопрос, джентльмены! Обладает ли кто-либо из вас каким-нибудь крупным, ну, скажем, свыше пятидесяти тысяч, капиталом на стороне?
– Нет! – шесть раз прозвучало вокруг стола, и особенно искренно это заявил Фамли-Дука.
– Итак, моё резюме. Организация полноправного товарищества между нами, синдиката семи холостяков – людей общего кармана и общей совести, на капитале в 11 миллионов при газете, с полным уничтожением внесённых паёв.
Ирена следит за произведённым её словами эффектом.
– Как вы сказали? – спрашивает Кудри.
– Я говорю – полное уничтожение паевого капитала и учреждение полного товарищества. Вы согласны?
Кудри с полминуты смотрел на Ирену, затем вздохнул и утвердительно уронил голову.
Поспешно кивнул головой и Реджи Хоммсворд, Ковбоев и О'Пакки шумно чокнулись в знак своей солидарности. Фамли-Дука покраснел, как рак, и залепетал:
– Я… право… никакого капитала не вложил… Тут почти… филантропия… я… не могу!
– Вы верите в ваши изобретения? – строго спросила Ирена.
– О, да!!! – горячо воскликнул итальянец.
– Это ваш пай. Вы согласны?
– Да. – И Фамли-Дука дрожащей рукой налил себе стакан.
Глаза Ирены встретили серьёзный взгляд Генри Пильмса. Юнец, бывший две недели назад самостоятельным миллионером, сделался положительно игрушкой в руках этой девушки. В минуту предложения об образовании синдиката всё его существо выражало протест. Он чувствовал, что может натворить глупостей, вскочить из-за стола и, трахнув дверью, выйти окончательно из этой безумной и авантюрной компании.
Ирена видела по выражению его лица, по горькой складке у губ, что Генри скажет сейчас «нет» с полным сознанием произносимого слова. В одно мгновение в её головке мелькнула жгучая мысль и, поймав самую себя на каком-то новом ощущении, Ирена, чуть склонив голову набок, шевельнула губами, как бы произнося:
– Ну!..
Он уловил это слово, беззвучно порхнувшее с её губ, кивнул головой и чуть слышно промолвил:
– Я… тоже… согласен! – и выдернул салфетку из-за ворота.
Синдикат был образован.
О'Пакки, выпивший сегодня больше, чем за всю свою полную воздержания жизнь, схватив обеими руками вазу из-под крюшона, зычно прокричал:
– Предлагаю записками избрать директора и секретаря, и немедленно!
– Браво! – похвалили его предложение.
В напряжённой тишине было написано семь записок; после недолгих препирательств Луиджи Дука был вынужден прочесть результаты голосования.
Шесть голосов на должность директора получила Ирена Ла-Варрен. Один голос имел Самуил Кудри. В секретари пятью голосами прошёл Ковбоев и два голоса получил О'Пакки.
После того, как прокричали гип-гип и принесли поздравления, директор синдиката подняла руку и, обращаясь к Ковбоеву, приказала:
– Джон, немедленно составьте протокол настоящего собрания и соберите подписи организаторов синдиката.
23. В когтях азартаВ комнате пятеро.
Самуил Кудри близоруко щурится на яркий свет стоячей лампы, мешающий ему читать газету. Он сегодня устал, очень устал.
Строчки газетных столбцов, кривясь, убегают вбок, и выпученные глаза Кудри ретиво гоняются за ускользающими буквами.
За столом Реджи, О'Пакки, Генри Пильмс и Дука играют в покер.
– Покупаю две, – говорит Генри.
– Ого! К масти или к покеру? – спрашивает Кудри.
– Что выйдет.
– Куплю одну, – заявляет итальянец и в ту же секунду: – а, ч-чорт!..
– Нет коронки? Жаль, жаль… – сочувственно вздыхает Кудри.
– Без замечаний, старик! – обрывает его Реджи.
– Масть! – объявляет Пильмс, собирая ставки.
– Рискованно докупаетесь! – удивляется ирландец.
– Я бы охотно бросил, джентльмены, – говорит Реджи: – поздно и надоело.
– Э-э, нет! – О'Пакки торопливо схватывает колоду и тасует карту, – я лишь во вкус вошёл, а вы – бросать!
– Я вас вздую, Пакки! – улыбаясь, грозит Генри.
– Посмотрим! – Пакки быстро раздаёт по пяти карт и с вызовом смотрит на партнёров.
– Посмотрим?! – вопросительно тянет Генри. – Вот что, Пакки, я даже не буду смотреть карт и ставлю тройной обер.
– В тёмную?! – восклицает Дука, сидящий за Пильмсом по руке, – разрешите ответить двойным лимитом!
– Пожалуйста, – отвечает Хоммсворд, которому приходится принимать ставку.
– Вы, значит, не покупаете? – обращается О'Пакки к Генри.
– Нет.
Вмешивается Кудри:
– Генри, зачем самоубийство?!
– Это выигрыш, Самуил.
– Это, Генри, в лучшем случае – блеф!
– Это не блеф, это – «Техас-Ойль-Компани»!
Кудри, не сморгнув, принимает намёк. Генри пускает ему в лицо клуб дыма и весьма дружелюбно хохочет. Кудри успокаивается.
– Ну, все прикупили? – спрашивает Генри партнёра, отворачиваясь от Кудри.
– Да, я купил две, – отвечает Дука.
– Я тоже две..
– Я остался при своих, – сухо говорит О'Пакки. – Итак, я принимаю двойной лимит Хоммсворда. Сверху – лимит.
– Спасибо. Итак, я принимаю ваши три лимита. Мой тройной обер – дальше.
– Взгляните карты! – кипятится Дука.
Генри широко улыбается.
– Зачем я буду расставаться с «Техас-Ойлем»! Ведь это так похоже. Мои карты надёжны, подобно акциям «Техас-Ойля» 25 марта!
Дука собирает морщины на лбу.
– Простите, Пильмс, но у меня такие карты, что я не могу не набавить. – И он пододвигает к центру добавочную ставку.
– И я! – Хоммсворд пересмотрел свои карты и решительно набавляет.
О'Пакки делается мрачнее тучи. Он смотрит на улыбающегося Пильмса.
– Я уравниваю, потому что вы блефуете.
– В таком случае – я навинчиваю ещё один лимит!
Кудри тронул Генри за рукав.
– Простите, Генри, до сих пор я считал, что ваш единственный недостаток – ваша молодость, который всё же с каждым днём постепенно проходит, но теперь… вы представляете плачевный пример глупости и упрямства…
– Пасс! – Дука яростно бросает карты на стол. – Я не могу играть с фаталистами! У меня – покер на шестёрках, – и я бросаю перед заведомым блефом!!
– Ваш блеф закрыт, – обращается Хоммсворд к Генри.
– Стоп! Я ещё не опоздал набавить! – восклицает О'Пакки, – хотите – вот это всё!!!
О'Пакки локтем сдвигает на середину стола все свои фишки.
– Уравнял! – спокойно отвечает Генри.
Дука с надеждой смотрит на Хоммсворда. Тот думает, на лбу у него вздувается и ширится жила, и вдруг, выпустив струю воздуха, он пасует.
– Не могу! У Пакки без сомнения больше.
Он открыл покер на восьмёрках.
Дука и Кудри тихо ахнули.
– Разрешите открыть? – сухо осведомляется О'Пакки.
– О, да, пожалуйста.
Ирландец веером разложил карты. Хоммсворд всплеснул руками.
– Погиб! Погиб!! – закричал он, указавая на Генри, – ведь вы понимаете – ройяль-флеш в червах и от короля. Тут уже нужно пять одинаковых!
– Пять одинаковых? – вежливо переспрашивает Генри и берётся, наконец, за карты.
Тишина.
Автор добр. Генри открывает пять тузов и берёт ставки.
24. Невозможно скучная речь КудриАх, для чего, для чего написана предыдущая глава!
Какой тематический умысел позволил Генри выиграть в тёмную и, вдобавок, в самой высшей комбинации? Что это? Желание во имя старых серьёзных традиций дать облик героя? Благосклонность к нему стихий? Сюжетный ход с последующим отголоском?
Ах, до чего может быть лукав и всесилен автор!
Ужасно!
Кудри бросает газету.
– Так. Игра кончена. Давайте поболтаем.
– Хорошо, уж так и быть, доставим удовольствие этому старому подагрику, – сказал Реджи.
Кудри направил круглые очки на Хоммсворда и пожевал губами.
– Так, так, молодёжь! – нарочито обиженно промолвил Кудри.
– Эх, молодость! (Реджинальд Вильбур Хоммсворд крякает и выпрямляет грудь.) Хорошо!
– Я хочу сделать темой нашей болтовни молодость и рождение идей.
– В зависимости одно от другого? – спросил Генри.
– Я не мыслю иначе! Пусть сейчас мы переживаем время, когда зрелый возраст идёт впереди молодости в области развития идей, – пусть! Но я всё-таки берусь судить и признавать в идее не её академизм, а её темперамент, потому что лишь через него можно определить истинную любовь к жизни. Мы появляемся здесь лишь для того, чтоб жить и любить жизнь.
– Кудри! – горестно воскликнул Реджи.
– Вот вам, джентльмены, сорокалетний вопль! Вы слышите, как исторгает Реджи стон своей души, тот самый Реджи, который минуту тому назад выпячивал самодовольно свою рёберную клетку! – и Кудри продолжал: – Мы члены, по собственному названию, Синдиката Холостяков. В чём идея нашего существования – мы не знаем. В чём смысл нашей работы – тоже не определено. И заметьте, у каждого из нас имеется глубокое желание оправдать своё существование. Вокруг нас масса энергии утекает зря по руслу вздорных идей. Много усилий тратится на то, чтобы пройти известный путь и проделать известную работу за счёт всеобъемлющей и в то же время крайне несерьёзной фантастики. Надо поставить перед собой задачу отучить людей производить дутые ценности. Надо отучить потенциальные силы человечества утекать по заброшенному руслу! Если вода течёт через мельницу, то она должна и колеса вертеть! Что нам толку из того, что нам засоряют мозги «Пищей богов» и «Путешествиями на луну», что нам толку из этого, раз это не порождает никакого нового импульса? Надо отучить идеи убегать с доброкачественного пути эмпиризма и заставить поэтический вздор давать воду на общечеловеческую мельницу!
– И это задача синдиката? – спросил Луиджи Дука.
– Да, отчасти. Среди нас есть молодёжь, не зачумленная условностью современной культуры, сама имеющая право и силы на поставку поэтического вздора; но помните, друзья, лучше всего итти путём парадокса, заниматься перешивкой старых вещей – иными словами, итти путём доказательства от обратного, и вам обеспечен новый успех. Короче – задача синдиката создать сенсацию, для чего имеются три данных: современное положение буржуазной культуры, газета «Нью-Таймс» и приличный капитал. Вот отправные точки, на основании которых можно замечательно озонировать застоявшуюся современность! В три молодые головы, в головы Пильмса, О'Пакки и Дука, я вколачиваю свои слова: «Дайте сенсацию и погладьте человечество против шерсти!»
Кудри замолчал и тщательно раскурил сигару.
– Ну, а теперь идите спать. Я скоро буду выть от приступа подагры, в своих комнатах вам будет приятнее провести эти минуты.
Компаньоны начали прощаться.
– Я решительно не понимаю, в чём дело, Пильмс, – обратился к Генри ирландец, – пробрал нас Кудри или так, просто, заполнил несколько минут желчными сентенциями?
– Мне кажется, тут скрывается настоящее дело, Пакки, и я намерен хорошенько подумать, – отвечал Генри, отворяя дверь своей комнаты.
