Текст книги "Детектив Франции. Выпуск 7 (сборник)"

Автор книги: Борис Виан

Соавторы: Фредерик Дар,Дидье Дененкс,Поль Андреотта
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

К настоящему времени были установлены личности трех человек, с которыми молодая американка так или иначе пересеклась во время своего путешествия по Франции. Первым был Бернар Вокье, утверждавший, что провел с ней праздник 14 июля в Париже; вторым был водитель грузовой машины, явившийся в жандармерию, чтобы сообщить о том, что утром 15 июля девушка села в кабину его грузовика у Итальянских ворот и сошла в шестнадцать часов в Аваллоне; и наконец, третьим оказался промышленник Лоран Киршнер, который по совету своего адвоката прямо связался с заместителем директора судебной полиции в Париже. 15 июля Киршнер отправился на юг в своем «мерседесе», чтобы присоединиться к семье, выехавшей раньше. Девушка остановила его на дороге, не доезжая Вьена, и он довез ее до Сен-Рафаэля. Больше ему нечего было добавить, и он не хотел, чтобы его показания получили огласку.

Тщательный осмотр вещей Кандис Страсберг, найденных в ее рюкзаке, наводил на мысль о возможной краже. Из показаний Бернара Вокье стало известно, что у девушки был с собой фотоаппарат «Полароид», который исчез, равно как и обратный билет, купленный на голландское судно, часы и деньги (скорее всего, чековая книжка) тоже исчезли. Таким образом, мотивом убийства могла быть кража, либо она могла быть инсценирована для камуфляжа истинного мотива. Изучение тетради в черной обложке в данный момент не проливало света на обстоятельства дела. Тетрадь не была дневником, в ней не было указано ни одной даты и ни одного имени, кроме Марчелло, которое встречалось на страницах несколько раз либо написанное отдельно, либо вставленное в нечто вроде поэмы. Всего в тетради было семь поэм, а может быть, речь шла о словах песен. Некоторые из них рассказывали о войне во Вьетнаме, героем которых был Фидель Кастро. Однако судья Суффри здравомысленно заключил, что Фидель Кастро не может быть причастен к этому убийству (позднее он усомнится в этом).

И наконец, в тетради была найдена черно-белая фотография плохого качества, по-видимому снятая фотоаппаратом жертвы. На ней был изображен молодой человек лет двадцати, одетый у рубашку «Лакост» и вельветовые джинсы. Он стоял на набережной какого-то порта (судя по типу стоящих на якоре судов, это был средиземноморский порт) и смотрел на море, повернувшись к объективу на три четверти, так что его лицо оставалось в тени. Тяжелая прядь волос прикрывала его лоб и правый глаз. Черты его лица говорили о слабом характере, скорее всего инфантильном. Общее впечатление, на котором сошлись следователи, было: ангельское лицо; хорошо воспитанный молодой человек; юноша из хорошей семьи. По общему согласию было решено не сообщать об этой фотографии прессе, а также не упоминать пока ни черной тетради, ни имени Марчелло.

24 августа в присутствии полицейских жандармских и судебных властей была произведена реконституция преступления, которая не принесла ничего нового. Один жандарм занял место трупа, другой накинул ему на шею шнур и стал затягивать его. Вечером того же дня судья Суффри принял в своем кабинете журналистов.

– Как вы объясните, господин судья, тот факт, что не обнаружено никаких следов? – спросил специальный кон-респондент одной марсельской ежедневной газеты. Его тон был агрессивным, словно это задевало его лично.

– Шестнадцатого и восемнадцатого августа в регионе прошли сильные ливневые дожди. На сухой и сланцевой почве долины или глинистой почве проходящей неподалеку дороги дождь смывает все следы: следы шин на дороге и ног на ландах.

– Вы полагаете, что жертва добровольно оказалась в долине? – спросил другой репортер.

– Не имею ни малейшего понятия. Ее могли убить на месте либо раньше.

– Есть ли какая-нибудь возможность узнать это?

– Есть средства и возможности узнать все, – сказал судья, – но для этого их надо знать. Именно в этом и заключается наша работа.

– Вы склоняетесь к мнению, что преступление совершено бродягой? – спросил другой журналист, но судья не успел ему ответить, так как вопросы сыпались на него теперь градом со всех сторон.

– Семья убитой уже извещена о случившемся?

– Гипотеза изнасилования не исключается?

– Какова реакция американской полиции?

– По вашему мнению, убийца был местным или приехал сюда из другого региона?

– Намерена ли французская полиция заслушать…

– Господа, господа, – перебил их судья, подняв руки к небу. – Будем придерживаться фактов и оставим досужие домыслы…

Он добавил, что самым важным фактом в этом деле, указавшим направление следствию, было заключение об аутопсии, согласно которому время совершения убийства относилось к 16 или 17 августа, и что смерть наступила в результате удушения жертвы либо нейлоновой веревкой, либо кожаным ремешком. Больше он ничего не мог сказать. Он не мог сказать, кем совершено убийство: мужчиной или женщиной, знакомыми Кандис Страсберг или случайными встречными; был ли убийца один или их было несколько. Он не мог сказать, являлось ли для убийцы отсутствие всяких следов на поляне, окруженной скалами, и на проселочной дороге, проходящей поблизости, счастливой случайностью или свидетельством его необыкновенной ловкости. Он не мог сказать, было ли убийство умышленным, план которого вынашивался и подготавливался, либо оно было совершено непреднамеренно, в припадке безумия.

– А теперь, господа, – сказал в заключение судья, – если вы хотите, чтобы мы узнали об этом деле больше, дайте нам возможность работать.

Журналисты медленно и неохотно удалились из кабинета. Они разделились на мелкие группы и, продолжая дискутировать, направлялись к своим отелям. Их присутствие на несколько дней внесло оживление в маленький городок, но большинство из них уехали в тот же вечер. Последний журналист покинул город утром в субботу. После зловещего открытия в Адской долине прошло уже семь дней. Предварительное следствие закончилось.

II
ТОПТАНИЕ НА МЕСТЕ

3

Лоран Киршнер всегда избегал столпотворения на дорогах, поэтому он выезжал из Парижа накануне или после большого исхода. Уик-энд 14 июля он провел, таким образом, в своей квартире на авеню Фох, почти не выходя из-за письменного стола, заваленного множеством папок.

Лоран не любил каникул, потому что проводил их в семейном кругу на своей вилле «Эскьер», что не доставляло ему большого удовольствия. Обычно он уезжал 14 июля и возвращался 15 августа.

Во вторник 15 июля в восемь часов пятнадцать минут утра он сел в свой «мерседес». Он собирался пообедать в Лионе, но потом почему-то передумал: либо он был недостаточно голоден, либо не нашел места, чтобы припарковать машину перед «Софителем», либо он просто решил пропустить одну еду, считая, что в его возрасте это полезно. Стояла великолепная погода, и он продолжал следовать по левому берегу Рона, не чувствуя себя ни особенно счастливым, ни несчастным. В то же время что-то мешало ему, что-то раздражало, какой-то непривычный шум в моторе, появившийся сразу после Шалона. Вероятно, это был инжектор. По дороге ему вряд ли удастся обратиться к специалисту, чтобы отрегулировать его. «В конечном счете, – подумал он, – у меня будет повод вырваться с виллы на некоторое время». Поэтому, когда после Вьена шум мотора прекратился, он был даже несколько разочарован.

Хотя автострада была практически свободной, он ехал не превышая 140 километров в час. Он остановился у заправочной станции, чтобы залить бак, и, когда уже собирался тронуться с места, он заметил ее. Она шла к его машине, небрежно волоча по земле свою тирольскую сумку. Под глазами у нее были черные круги, и она казалась усталой и неопрятной.

– Вы не могли бы подвезти меня?

– Я еду только до Авиньона. Не думаю, что вас это устроит.

Он намеренно солгал, но он не мог бы сказать точно почему: либо потому что она была слишком молода, либо потому что слишком красива, либо потому что он в принципе не любил подвозить кого бы то ни было. Однако она настаивала:

– Если вы возьмете меня до Авиньона, то большая часть пути уже будет позади.

Американский акцент успокоил его, но в следующее мгновение в голове пронеслась другая мысль: ее спутник спрятался где-то в кустах и выскочит, как только он согласится ее взять. Классический прием.

– Сколько вас? – спросил он.

– Я одна.

На этот раз он уже не мог отказать и перегнулся через сиденье, чтобы открыть ей дверцу.

Позднее, во время частной беседы, он рассказал об этой сцене следующим образом:

– Я чувствовал себя не в своей тарелке. Поймите, у меня широкий круг знакомых, а в этот период года дорога напоминает бульвар. Меня не смущало то, что меня могут увидеть в обществе молодой и красивой девушки, но меня смущала ее одежда, какая-то немыслимая ковбойская куртка с бахромой, поношенные, выцветшие джинсы… Мне казалось, что у нее дурной вкус…

Первые километры мы болтали о разных вещах. Она мне сказала, что выехала из Парижа рано утром на попутном грузовике, который довез ее до Лиона. Там она пересела в автомашину, в которой ехала семья из четырех человек. «Они были такие скучные», – сказала она. До этого мне просто не приходило в голову, что путешествующие автостопом могут выбирать. Я спросил ее, не боится ли она, что мужчины могут приставать к ней. Она рассмеялась: «Забавно, все думают только об одном, но я достаточно взрослая, чтобы защитить себя, а потом французы такие милые, симпатичные». Я ей ответил, что у нее опасные иллюзии, и добавил, что лично я совсем несимпатичный. Мы оба рассмеялись. Она спросила, что я имею в виду. Я ей ответил, что у меня барахлит мотор и, если он сломается в пустынном месте, я затащу ее в кусты. Она мне ответила, что ей это не будет неприятно. Вы понимаете теперь, почему с ней было легко: она снимала всякие комплексы. Неожиданно для себя я решил пригласить ее на ужин, несмотря на ее наряд, я имею в виду джинсы и грязную куртку. Я ни минуты не сомневался в том, что она согласится. Кем я был для нее? Пожилым человеком, симпатичным французом, эпизодом в ее жизни? Когда мы подъехали к Авиньону, она спросила:

– Вы обманули меня? Вы не останавливаетесь в Авиньоне?

– Да, – сказал я. – Я не хотел вас брать.

– Куда вы едете?

– В Сент-Максим, но я остановлюсь по дороге в отеле.

У меня это вырвалось совершенно неожиданно. Сначала я собирался только пригласить ее на ужин, а потом снова продолжать путь. Она ничего не ответила, и мы минут двадцать ехали молча.

Они проехали еще часа два, сойдя с автострады в Нове и продолжая ехать между холмами Нижнего Прованса. Вечер был необычайно красивым: поля освещались заходящими лучами солнца, благоухая ароматом оливковых деревьев. Он остановил машину на маленькой площади Фонтэн-де-Воклюза, и они дошли пешком до ущелья, где, затаив дыхание, любовались высокими скалами и феерией подземной реки, орошающей склон грота фантастической массой воды и пены. Вернувшись в машину, он сказал:

– По сравнению с Бо это ничто. Вы там не были? Одно из самых романтических мест на земле.

Она с наслаждением промычала в ответ что-то вроде «м-м-м-м», как делают дети перед витриной с пирожными. Он принял этот своеобразный ответ как знак согласия отправиться туда.

– Кроме того, там одна из лучших французских кухонь.

Когда они приехали в Боманьер, солнце уже ушло из долины, но наверху, над ними, зубчатые края замка еще были объяты заревом. Кандис оставила без всякого внимание это завораживающее зрелище. Однако при виде бессейна, украшенного бледно-голубой мозаикой, расположенного в перистиле отеля, она испустила восторженный вопль, и, пока Киршнер заказывал на ночь две смежные комнаты, она украдкой проскользнула в одну из кабинок. Минуту спустя она вышла из нее в купальнике и быстро нырнула в прозрачную воду. Киршнер подошел к бассейну, когда она вышла из воды и вытирала голову грязным полотенцем, весело улыбаясь ему. Они ужинали на террасе, их столик освещался свечой в серебряном подсвечнике. В одиннадцать часов они поднялись в свои комнаты.

– Каждый в свою комнату? – спросил офицер полиции Мазюрель.

– Да, я уже это говорил.

– А почему вы не спали вместе?

– Я не предложил ей.

– Почему?

– Я понял, что ей это было не нужно. Я не люблю навязываться. Не понимаю, почему я вам это говорю.

– Потому что я об этом спрашиваю.

В этот момент в кабинет вошел комиссар Бретонне. Он слышал последнюю фразу Киршнера.

– Мы пытаемся установить личность убитой, понять, что за человек она была. Пока что мы имеем о ней самые противоречивые сведения…

– Это была хорошая девушка, – перебил его Киршнер, – очень…

– Современная, – закончил Мазюрель. – Без предрассудков. Она не моргнув глазом соглашается провести ночь в отеле с мужчиной пятидесяти пяти лет, которого встретила всего два часа назад.

– Мы спали в разных комнатах, вы можете это проверить.

– Уже проверили, не беспокойтесь, – сказал Бретонне. – Дальше. Что произошло утром следующего дня?

– Мы уехали в десять часов. Я хотел отвезти ее в Вилль-франш, потому что она сказала, что именно туда направляется, но она настояла, чтобы я высадил ее в Сент-Максиме и не утруждал себя. Она сказала, что без труда найдет попутную машину.

– И вы больше не видели ее?

– Нет.

– Вы уверены?

Наступило молчание, и казалось, что никто не собирался нарушать его. Киршнер пожал плечами. Мазюрель стал печатать на машинке. Закончив, он протянул листок Кирш-неру.

– Подпишите, пожалуйста, – вежливо попросил он.

Когда Киршнер вышел из кабинета, полицейские многозначительно переглянулись. Затем Бретонне подошел к боковой двери и открыл ее:

– Входите, Пультри.

Вошедший прошел в кабинет, прочитал протокол допроса.

– Что вы об этом думаете?

– Все бы сошлось, если бы ее убили месяц назад.

– Но зачем Киршнеру убивать ее?

Мазюрель нервно расхаживал по кабинету.

– А зачем она вернулась через тридцать один день как раз в то место, где провела с ним ночь и где ее убили?

– Это может быть чистая случайность.

– Разумеется. Все может быть случайностью, и ее убийство тоже. Но мы должны это доказать.

Кабинет погрузился в темноту, но никто не зажег света, и голоса, доносившиеся из разных концов комнаты, звучали странно.

– Одно можно сказать наверняка: Кандис приехала во Францию, чтобы познакомиться со страной в качестве туристки. Если предположить, что в ее программу входило посещение Бо, то зачем она вернулась туда шестнадцатого августа, если уже была там восемнадцатого июля? Почему она вернулась туда? И почему ее там убили?

Из двухсот семидесяти трех протоколов, составленных местной жандармерией в период между 18 и 25 августа, командир эскадрона Кампанес заинтересовался тремя. Свидетели утверждали, что в районе Бо 15 и 16 августа они заметили бродягу. Описание внешности бродяги сходилось. Госпожа Лурмелен, владелица мясной лавки в Кавайоне, видела велосипедиста на велосипеде зеленого цвета, вероятно, на том самом, который был похищен в Робионе и обнаружен неисправным в 18 километрах от него, в зарослях кустарника. Как только эта информация была опубликована в печати, стали распространяться слухи, что убийца скрывается в подземных помещениях аббатства Сен-Жине, расположенного в 8 километрах от Бо, между Арлем и Фонвьелем. Эти слухи основывались на свидетельстве Шанталь Муазо, ребенка десяти лет, и двух взрослых, один из которых был почтальоном. Все трое утверждали, что видели в разное время в окрестностях аббатства бродягу в «синей куртке» («синяя куртка» упоминалась в газетных статьях).

Подземелья Сен-Жине имели в регионе дурную славу, и жители избегали этих мест, с которыми были связаны самые невероятные легенды, а всем известно, что население Нижнего Прованса отличается особым суеверием. В одной из этих легенд говорилось об огромном черном животном, поселившемся в извилинах этого лабиринта. Разумеется, все смельчаки начиная с незапамятных времен, отважившиеся сразиться с этим чудовищем, погибли испепеленные его дыханием…

Гипотеза, согласно которой бродяга-убийца скрывается в подземельях, и его отождествление в коллективном подсознании со зловещим чудовищем (согласно другой начавшей циркулировать версии, молодая американка устроилась на ночь в одном из его гротов и была задушена самим чудовищем) имели прогнозируемое последствие: никто не осмеливался подходить к аббатству в радиусе нескольких километров. Неподалеку от аббатства пролегала дорога, связывающая три деревни с большим миром. Эти деревни оказались отрезанными больше, чем в результате обвала или прорыва плотины. Крестьяне перестали привозить на рынок продукты, жизнь в деревнях почти замерла; забаррикадированные фермы были охвачены ужасом.

По этой причине жандармерия решила обследовать подземелье со всеми его лабиринтами, хотя и не очень веря в успех этого мероприятия, но с целью успокоить население.

В понедельник один офицер и унтер-офицер отправились в муниципальную библиотеку города Арля, чтобы изучить документы, относящиеся к аббатству. Они провели целый день, склонившись над пожелтевшими рукописями, из которых им не удалось выудить чего-либо существенного. Три автора в разное время (первый в 1316 году) составили план подземных галерей, но эти планы расходились. Одно можно было сказать наверняка: число галерей было неограниченным, а их переплетения были страшно запутаны.

На следующий день, 26 августа, трое офицеров, тридцать пять унтер-офицеров и жандармов и три полицейские собаки разделились на три группы и в девять часов утра отправились в направлении к аббатству. Каждая группа была оснащена прожектором, работающим на батарейках, и клубком веревки.

Для тех, кто оставался снаружи, ожидание оказалось невыносимым. С первых же минут их охватили тревога и напряжение, которые постоянно возрастали. Офицеры знали, что их люди подвергаются большому риску и удушье было еще не самым страшным испытанием. Несмотря на веревки, существовала реальная опасность того, что одна из групп может заблудиться. Прошло пять часов. Стоявшие снаружи люди напряженно молчали, нервно расхаживая между автомашинами, и, когда к ним подошел один журналист, они в довольно грубой форме дали ему от ворот поворот. Вдобавок ко всему пошел дождь.

Группа А вышла на свежий воздух в пятнадцать часов. Люди были изнурены. Большую часть времени им пришлось ползти по узким проходам, с которых свисали липкие морские водоросли. Они нашли только останки людей, позднейший анализ которых показал, что они относились к каменному веку. Продвижение группы С было более легким, но, проникнув в просторный зал, жандарм Алкье поскользнулся о сырой камень и проехал вниз по скале метров тридцать; результатом этого вынужденного спуска были перелом малой берцовой кости и многочисленные ушибы. Беднягу уложили на импровизированные носилки, зафиксировав его ногу подобием шины. Когда командир эскадрона Кампанес увидел этого несчастного, он подумал, что лицо может, оказывается, действительно приобретать зеленый оттенок. Раненого отправили в госпиталь Арля, и началось томительное ожидание третьей группы.

Оно продолжалось еще два часа. Когда вдали послышался лай собаки, ожидающие с облегчением вздохнули. Третья группа на самом деле заблудилась. Весь день она бродила от одной галереи к другой, увязая в глубоких зловонных лужах. Прожектор вышел из строя, и их отчаянная экспедиция закончилась в полной темноте. Результат был нулевым. Все участники испытывали страшное разочарование и больше других командир эскадрона Кампанес, взявший на себя всю ответственность за эту операцию. И когда все уже собирались сесть в машину, им на помощь пришел Его Величество Случай.

Один из жандармов группы В, выбившись из сил, отдыхал, растянувшись на земле. Услышав сигнал сбора, он поднялся на ноги и остановился возле куста шалфея, чтобы облегчиться. Куст находился у входа в одну из пещер. Под тонким слоем травы лежал металлический предмет, блестевший на солнце. Жандарм наклонился и поднял его: это был велосипедный насос марки «Торнадо». Всем было известно, что когда найденный велосипед зеленого цвета был передан его хозяину, тот обратил внимание на то, что исчез насос марки «Торнадо».

Таким образом, портрет таинственного бродяги постепенно начал вырисовываться. Вероятно, он совершил ограбление виллы в де Горде между 7 и 14 августа. Велосипед в Робионе он похитил 16 августа. Затем велосипед вышел из строя, и, спрятав его в зарослях кустарника, бродяга оставил себе насос и продолжал дальнейший путь пешком, мимо Адской долины, останавливаясь на ночь в гротах Сен-Жине. Он ушел отсюда 17 августа, забыв насос и, вероятно, украв по дороге другой велосипед.

Возвращаясь в город, Кампанес подумал, что все-таки эта гротескная экспедиция в лабиринты подземелья была небесполезной. Может быть, сегодня они сделали большой шаг в следствии, а может быть, и не сделали. События в Марселе 28 августа подтвердили правомерность второго предположения.

Мужчина, по имени Антуан Жиларден, был докером в порту. Ему было тридцать четыре года, у него было худое лицо, глубоко посаженные живые глаза. Он имел манеру держать руки в карманах брюк и вынимать их только в случае крайней необходимости. Каждое утро он сходил с трамвая на площади Сен-Ферреоль и выпивал чашечку кофе в баре, расположенном на углу маленькой улицы, примыкающей справа к Опере. После этого он отправлялся на работу.

Он повторял этот маршрут каждое утро, и все его шаги были рассчитаны, так как он был скуп на лишние движения. Четыре шага по тротуару, десять, чтобы пересечь двор по диагонали, пять или шесть до входа в кафе. Он скупо отвечал на приветствия, выпивал обжигающий кофе, вдыхая воздух после каждого глотка, оставлял на стойке мелочь и уходил.

В это утро, 28 августа, он заметил за столиком возле окна двух мужчин, не походивших на других посетителей. Обычные посетители вставали утром, чтобы отправиться на работу, а эти двое, как ему показалось, еще не ложились. Он обратил внимание на то, что они говорили вполголоса с корсиканским акцентом. После этого он потерял к ним интерес.

Когда он выходил из кафе, эти двое тоже встали и направились к двери, почти оттолкнув его. Выйдя на улицу, Жиларден заметил черный «ситроен», ехавший вдоль тротуара на неестественно медленной скорости. Он услышал за своей спиной звон разбитого стекла в кафе, и только после этого затрещал автомат. Он отскочил в сторону и лег на землю, обхватив голову руками, чтобы уберечь ее. Автомат дал еще две очереди, после чего он услышал рев мотора и скрежет шин. Когда он поднял голову, то первым его ощущением было ощущение счастья от того, что он уцелел. «Мне повезло», – подумал он. В этот момент раздался пронзительный женский крик, похожий на истерические причитания профессиональной плакальщицы. На уровне его глаз пробежали две ноги, и он увидел, что в его сторону течет что-то красное и липкое. Его взгляд скользнул по луже, чтобы добраться до истока, и он обнаружил два тела, одно скорченное, другое в сидячем положении. В мужчину выстрелили, когда он оперся спиной о фасад кафе, и он медленно и плавно сползал вниз. Жиларден встал на ноги, он чувствовал себя «страшно потрясенным». Он вернулся в кафе, протянул руку к бутылке с ромом, стоявшей на полке, отпил почти стакан из горлышка.

Когда он вышел на улицу, его поразило, что было так тепло, словно он впервые ощущал своим телом лучи солнца, а шум на улице показался ему оглушительным. Какая-то толстая женщина в странной шляпе с цветочками обратилась к нему с акцентом, который даже в Марселе при других обстоятельствах показался бы уморительным:

– Бедняга! Я думала, что они превратили вас в решето!

Затем к нему подошел маленький человек и спросил:

– Вы уверены, что вас не ранили?

Одновременно он ощупывал его грудь и спину. Потом все заговорили в один голос, рассказывая друг другу, что они видели и что чувствовали. Только Луи Кассо, хозяин бистро, проповедовал добродушную, но циничную философию:

– Оставьте ваши истории для полицейских. Они заставят вас повторять их столько раз, что у вас не хватит слюны.

Однако никто из людей не подходил к двум лежавшим в стороне трупам. Кто-то предложил чем-нибудь укрыть их, но Луи Кассо ответил, что его покрывала имеют другое назначение. Если бы он укрывал своими покрывалами всех мошенников, которые приходят в его кафе, чтобы их здесь подстрелили, то он бы уже давно разорился. Достаточно с него разбитого окна: кто возместит ему 250 франков? Он заводился умышленно, чтобы обрести почву под ногами, чтобы расслабиться после охватившего все его члены оцепенения. В этот момент все услышали сирены полицейской машины.

Сейчас время приближалось к полудню. Комиссар Бонетти уже в течение трех часов был вне себя, однако сохранял внешнее спокойствие. Его кабинет располагался на четвертом этаже северного крыла марсельской префектуры полиции, в двадцати метрах от кабинета патрона, и все утро он слышал из соседнего кабинета взволнованные шаги и возбужденные голоса, как в лихорадочные дни. Бонетти знал, чем была вызвана эта лихорадка, и это угнетало его.

Он выждал до полудня, зная, что в это время можно войти в кабинет шефа без вызова. Он постарался войти как можно спокойнее в просторный кабинет с окнами, выходящими на Старый порт. Бонетти был небольшого роста, с редкими волосами, у него был нос с горбинкой и всегда напряженное выражение лица и черных глаз.

– Новости есть? – спросил он.

Патрон поднял на него глаза. Он знал причину дурного настроения, которое молодому комиссару-корсиканцу не удавалось скрыть за почтительной улыбкой.

– Есть, – ответил патрон. – Оба убитых опознаны.

Щелчком пальца он придвинул к Бонетти две карточки, час назад принесенные из картотеки правонарушений. Бонетти взглянул на них, не прикасаясь рукою.

– Я знаю, – сказал он.

– Я знаю, что вы знаете.

Патрон тоже улыбнулся, но его улыбка отличалась от улыбки корсиканца. Это была добрая улыбка и по-мальчишески озорная, словно он хотел сказать: «До чего же быстро распространяются по этажу новости!»

– Послушайте, патрон…

– Я знаю, что вы хотите мне сказать. Садитесь, Бонетти, – предложил он, придвинув к комиссару пачку «голу-аз» новым щелчком пальцев. Бонетти закурил. – Эти двое парней – ваши клиенты. Это дело для вас. Вы крупный специалист по сутенерам, так почему отдавать его в другие руки. Вы это хотели сказать?

– Да. В течение нескольких лет я бьюсь с этими молодыми корсиканцами. И когда я выхожу на них, вы передаете дело Ланнелонгу. Странное распределение полномочий

– Я объясню вам причину, – сказал патрон, откинувшись в кресле и подставляя лицо под солнечный луч. – Благодаря вам, Бонетти, нам было уже почти все известно о конкуренции между бандой Лардини и бандой братьев Бонавентуре. Также благодаря вам мы имели на месте достаточное число осведомителей, чтобы пополнить наши сведения. Мы прекрасно знаем, кого нужно допрашивать, арестовывать и кому устраивать очную ставку. Эту рутинную работу Ланнелонг прекрасно проделает без вас. Вы, Бонетти, нужны мне для другого дела.

Бонетти с раздражением пожал плечами.

– Эти двое мошенников не представляют никакого интереса, – продолжал директор. – В то время как убийство американки – это моя основная проблема. Я вам поручил расследование, потому что считаю вас блестящим специалистом. – Он придвинул кресло и склонился над столом. – Послушайте, что я хочу вам сказать. Ежегодно в Марселе погибает около дюжины мошенников, этого добра у вас всегда будет достаточно, в то время как американка может доставить нам массу неприятностей. Я поручил вам это дело, и я настаиваю, чтобы вы занимались им, не отвлекаясь ни на что другое.

Бонетти ничего не ответил. Он считал, что это дело жандармерии, и он уже говорил об этом шефу неоднократно. В настоящее время Бонетти склонялся к версии, что убийство было совершено бродягой, укрывавшимся в подземельях Сен-Жине. Угонщик велосипеда заметил одинокую фигуру красивой девушки, напал на нее, а когда она оказала ему сопротивление, набросил на шею кожаный ремешок и затянул его. А чтобы его усердие не пропало даром, прихватил с собой ее портмоне. Бонетти был уверен, что все, что удастся выяснить в дополнение к уже известному, не представляет никакого интереса для него, а только даст пищу журналистам. Поэтому он чувствовал себя обманутым.

Он машинально взял лежавшие на столе карточки с фотографиями анфас и в профиль двух парней, которых сегодня утром видел Жиларден в баре Кассо и которые были убиты на его глазах. Бонетти знал наизусть все сведения, занесенные в эти карточки, тем не менее он перечитал их еще раз. Неожиданно взгляд его стал более острым, и он присвистнул от недоумения.

– Анжиотти Марсель, – прочитал он вслух, – он же Паоло Корсиканец, он же Марчелло…

Бонетти взглянул на патрона и, не сказав ни слова, быстро вышел из комнаты с карточкой в руке, вернулся в свой кабинет и снял трубку.

Он хотел первым сообщить эту новость судье Суффри, однако судья с присущей северянам флегматичностью не выказал никакого удивления.

– Вы думаете, есть какая-то связь? А может быть, Марчелло американки это какой-нибудь киноактер?

– Может быть, господин судья, но у этого Марчелло есть вилла в Вилльфранше, на которой он обычно проводит лето. Нам известно, что Кандис провела в Ницце около десяти дней, а Вилльфранш находится от Ниццы всего в трех километрах.

– Нам известно также, что она некоторое время провела в самом Вилльфранше… из показаний Киршнера. Она отправилась туда в первую очередь.

– Значит?…

– Вы думаете, что есть связь между ее смертью и сведением счетов между мошенниками?

– Я не знаю, но мне было бы интересно это выяснить.

Последовало молчание, свидетельствовавшее о том, что судья размышлял.

– Комиссар, – сказал он наконец, – вы знаете эту среду гораздо лучше, чем я. Что вы намерены предпринять?

– Я хочу предать эту историю как можно большей огласке, обратиться к журналистам и…

– Вы считаете, что это правильный подход?

– Уверен. Нам нужно получить как можно больше свидетельств. Может быть, здесь замешана женщина… другая женщина.

– Но…

– Простите?

– Нет, ничего. Хорошо, Бонетти, я даю вам «карт бланш».

Это было первое сенсационное сообщение, напечатанное прессой, и, как комиссар и предвидел, газетчики подали материал с размахом:

«СВЕДЕНИЕ СЧЕТОВ В МАРСЕЛЕ

Двое сутенеров убиты средь бела дня…

Полиция считает, что есть связь между этими двумя убийствами и убийством молодой американки, труп которой был обнаружен 17 августа в Бо-де-Провансе».

Она бежала по широкому покатому лугу, усеянному ромашками. Время от времени она останавливалась и начинала срывать цветы, затем, разведя руки, высоко подкидывала их к небу, провожая их восхищенным детским взглядом, после чего снова начинала бежать вприпрыжку. Внизу склона была небольшая чаша, темная и прохладная. И хотя деревья были невысокими, они так плотно стояли друг к другу, что не оставляли почти никакого прохода. Она остановилась на опушке с испуганным лицом, не решаясь войти в чащу. Она повернулась к холму, на котором стоял Бернар, наблюдавший за нею, и неожиданно он оказался рядом. Она уже входила в чащобу, из которой показалась его рука. Рука обхватила шею Кандис, подталкивая ее к лесу, и в этот момент на шее девушки обозначилась безобразная черная борозда, и она замертво рухнула на опавшие листья.