Текст книги "Гуситские войны (Великая крестьянская война XV века в Чехии)"

Автор книги: Борис Рубцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

В эти тревожные дни Ян Жижка окончательно связал свою судьбу с делом народа. Наряду с Микулашем из Гуси, Вацлавом Корандой, Брженеком из Швигова и другими он непосредственно руководил военными действиями повстанцев и сам принимал участие в боях. Успехи народа были велики, но до полной победы было далеко. В ходе событий стала всё больше выясняться неустойчивость верхушки пражского бюргерства, его стремление к соглашению с реакцией. Для характеристики положения внутри гуситского лагеря весьма показательны ответы, данные пражскими магистрами на вопросы о том, следует ли, во-первых, властям защищать «правду закона божьего» силой оружия и, во-вторых, переходит ли эта обязанность к народу, если власти с нею не справляются. Боясь полностью оттолкнуть от себя массы, университетские магистры отвечали после больших колебаний, что хотя следовало бы вообще избегать кровопролития, но в случае необходимости защищать права народа оружием всё же допустимо. Ответ пражских магистров свидетельствует о том, что умеренное крыло гуситов готово было использовать народ в качестве ударной силы и в то же время боялось его возраставшей революционной активности.

Существовавшие среди гуситов разногласия обрисовались отчётливее, когда Сигизмунд перешёл в наступление. В декабре 1419 года император созвал чешский сейм. Боясь явиться в Прагу, он назначил местом заседаний сейма город Брно в Моравии, где был особенно силён немецкий патрициат. В Брно прибыли наместники королевских замков, много чешских панов, епископы, королева София, представители немецкого патрициата и верхушка чешского бюргерства.

Все члены сейма присягнули на верность Сигизмунду. Депутаты Праги на коленях просили императора простить горожан за «беспорядки» и в то же время настаивали на сохранении причащения под обоими видами. Сигизмунд [133] объявил, что вопрос о чаше будет решен впоследствии, а пока приказал разрушить укрепления Праги и стал назначать на все должности в Чехии католиков. Из состава магистрата Брно были удалены все заподозренные в сочувствии гуситам. Католические паны и их сторонники стали возвращаться в Прагу. Современный летописец свидетельствовал, что немецкие патриции въезжали в город «со смехом и великим ликованием, говоря: теперь уже близок конец ереси!»

Ещё до того, как произошли эти события, Брженек из Швигова, Ян Жижка и их сторонники оставили Прагу. Они двинулись к Пльзню, вероятно, под влиянием Коранды, который хорошо знал условия в городе и понимал его военное значение. Жижка и другие руководители хотели создать в южной Чехии вооружённый оплот гуситов. К отряду Брженека и Жижки присоединилась городская беднота и многие крестьяне из окрестных сёл. Противники их были изгнаны из города, многие католические церкви и монастыри сожжены. Политическое руководство принадлежало здесь Коранде. Среди других проповедников источники упоминают и будущего вождя таборитов Прокопа. Брженек и Жижка занимались преимущественно военными делами; Брженек из Швигова был избран гетманом повстанцев. В окрестностях Пльзня шли ожесточённые схватки. Сторонники Сигизмунда, предводительствуемые паном Богуславом из Швамберка, неоднократно пытались уничтожить повстанцев. Однажды Богуслав окружил небольшой отряд повстанцев в нескольких милях от Пльзня и, значительно превосходя их в силах, преградил отступление в город. Жижка сумел защитить свою пехоту от натиска закованных в броню рыцарей, укрыв войска за оградой из возов. Это был один из первых известных случаев применения чешскими повстанцами знаменитой впоследствии возовой обороны. Второй раз возы были использованы восставшими крестьянами в битве против немецкого патрициата Кутной Горы в марте – апреле 1420 года. Это был приём народной борьбы, зародившийся в Чехии значительно ранее этого времени, но получивший массовое применение именно в битвах Великой Крестьянской войны.[30]30
  Возовая оборона известна, впрочем, в военной истории и многих других стран, в том числе на Руси. Так, во время битвы на Калке в 1223 году русские воины применяли возовую оборону.


[Закрыть] [134]

^{Расправа кутногорского патрициата с пленными гуситами (из рукописи XV века)}

Покуда вокруг Пльзня шли бои, реакция подняла голову по всей Чехии. Сторонники Сигизмунда подвергали пыткам и мучительным казням захваченных гуситов. В особенности отличились в этом деле кутногорские патриции. Владельцы шахт сбрасывали живыми в шахты пленных гуситов. Изуверства немецких патрициев и их ненависть к восставшим дошли до того, что за каждого сторонника чаши они назначили денежную плату. Пленных специально покупали для расправы. Схваченных проповедников подвергали ужасным пыткам. За короткое время в Кутной Горе было замучено до двух тысяч гуситов.

Однако эти зверские преследования не могли остановить развития движения. Повсеместно возникали новые и новые отряды восставших. В западной Чехии на Зелёной горе расположился оставивший Прагу Микулаш из Гуси. На горе Ореб у Градца Кралёвого укрепились крестьяне, которыми руководил священник Амброж. Но главным центром повстанцев стал Бехинский край. В январе 1420 года восставшие крестьяне захватили с помощью плебса власть в Сезимовом Усти. Город был плохо укреплён, и один из предводителей восставших, звонарь Громадка, предложил укрепиться на соседней горе, где ещё были заметны развалины старого города, разрушенного за несколько столетий перед этим. Громадка правильно оценил военные преимущества избранного им места. Повстанцы укрепились на горе и заложили город, получивший название [135] Табора. Новый город господствовал над окружающей местностью. Подступы к нему были затруднены, и при тогдашнем уровне военной техники он мог считаться неприступным. Но для обороны Табора нужны были вооружённые силы. Руководители укрепившихся в Таборе повстанцев обратились к гуситам, находившимся в Пльзне, с просьбой прислать военную помощь. В Табор был отправлен отряд под командой Хвала из Маховиц. В это время королевское правительство решило подавить очаг восстания на юге страны. Пльзень был осаждён войсками под командой пана Вацлава из Дубы. Отправив отряд в помощь Табору, Брженек и Жижка ослабили свои силы. В самом Пльзне сторонники католиков и Сигизмунда стали нападать на воинов Брженека и Жижки. Существовала опасность, что они откроют ворота врагу. В таких условиях повстанцы вынуждены были принять присланных к ним для переговоров послов и в конце концов решили очистить город и уйти в Табор. Согласно заключённому соглашению Брженек, Жижка и все их воины вместе с жёнами и имуществом получили свободный выход из осаждённого Пльзня. В марте 1420 года небольшой отряд Брженека (около 400 воинов и 12 возов) выступил из Пльзня. Но враги хотели использовать подходящий, как им казалось, момент для расправы с повстанцами. Союз шляхты – так называемый Пльзеньский ландфрид объявил, что его не касается договор, заключённый начальником королевских войск. Паны Йиндржих из Градца и Богуслав из Швамберка устремились за повстанцами. Узнав о приближении врагов, Брженек и Жижка решили выбрать для сражения удобное для их маленького отряда место. Они заняли позицию у села Судомержи, которое было защищено с двух сторон естественными препятствиями – осушенными прудами. Когда 25 марта преследователи приблизились, они вынуждены были атаковать гуситов только с одной стороны и притом там, где это было им труднее всего. Паны рассчитывали на лёгкую победу. Гуситы были немногочисленны, измучены пребыванием в осаждённом Пльзне, а у католиков насчитывалось до двух тысяч конных воинов. Но в жестоком бою, который продолжался до глубокой ночи, войска феодалов понесли большой урон и отступили.

Уже в битве у Судомержи впервые ясно выявилась та характерная для всей тактики восставших черта, которую [136] можно определить, как уменье дать бой в наиболее удобном для себя и в наиболее невыгодном для противника месте. Брженек и Жижка сумели использовать благоприятные условия местности и смогли благодаря этому одержать победу над значительно превосходящим их количественно врагом.

^{Табор. Современный вид (на переднем плане – остатки укреплений XV века)}

В битве погиб Брженек из Швигова. Отряды повстанцев возглавил Ян Жижка. Жижка двинулся дальше и вскоре достиг Табора. Оценив военные выгоды этого места, Жижка распорядился переселить в новый город жителей Сезимова Усти. 30 марта Усти было сожжено, и главным центром гуситов в южной Чехии стал Табор. 7 апреля 1420 года повстанцы избрали четырёх военачальников – гетманов; им принадлежала и административная власть. Первым гетманом был избран Микулаш из Гуси, который незадолго до этого также прибыл в Табор, вторым стал Жижка; были избраны ещё два гетмана – Збынек из Буховец и Хвал из Маховиц. На первое место в качестве военного руководителя вскоре выдвинулся Жижка, превосходивший остальных военной опытностью и прославившийся в битвах с врагами. [137]

Табор превратился в грозный оплот крестьян и городской бедноты всей Чехии и дал своё имя революционному плебейско-крестьянскому лагерю гуситов.

Образование внутри гуситского движения самостоятельного крестьянско-плебейского лагеря было закономерно подготовлено всем ходом событий. Знамя антикатолического и национального движения, поднятое первоначально Гусом, сплотило вокруг себя разнообразные общественные элементы. Цели и программа гуситов определялись в первую очередь их классовой принадлежностью.

Та часть панов, которая не сразу оказалась в лагере феодально-католической реакции, поддерживала новое учение лишь постольку, поскольку давно мечтала о захвате обширных церковных земель. К 1419 году цель эта была достигнута, и для большинства панов-гуситов вопрос состоял лишь в том, чтобы сторговаться с Сигизмундом о сохранении присвоенных ими земель. Активные выступления крестьян сразу указали большинству панов, что их место в королевском лагере.

Сложнее и противоречивее была позиция мелкой шляхты и бюргерства. Вражда земана к церкви была гораздо более прочной и последовательной, чем те разногласия, которые существовали между панами и католическим духовенством. Только немногие земаны обогатились в этот период за счёт церковных владений и, подобно панам, думали лишь о сговоре с феодально-католической реакцией. В ходе вооружённой борьбы многие рыцари, даже не получив земли, всё же почувствовали себя гораздо свободнее. Уменьшилась их постоянная зависимость от крупных феодалов. Была уничтожена задолженность – по крайней мере, для тех рыцарей, которые (а таких было большинство) были в долгу у попов, монахов и патрициев. Получили полный простор и национальные чувства земанов, которые видели, как народ расправляется с ненавистными иноземцами – монахами, попами и патрициями, и сами принимали в этом участие. Наконец, нельзя забывать и о том, что в рядах повстанческих армий все командные должности занимались, как правило, представителями земанов или обедневших панов. Поэтому, не взирая на то, что шляхту отпугивали «крайности» крестьянско-плебейской массы, она всё же видела в этой массе своего союзника, или, точнее, видела в крестьянах [138] ту ударную силу, которую можно использовать в борьбе против крупных светских и особенно духовных феодалов.

Что касается бюргерства, то его материальные интересы были тесно связаны в этот период с делом восстания, хотя многие бюргеры были очень далеки от понимания этого и мечтали только об уступках, которые они рассчитывали заслужить у феодалов своей умеренностью. Только находясь в рядах восставших, бюргеры могли расправиться со своими конкурентами и врагами из числа рясников. Только опираясь на массы, они могли изгнать из городов или оттеснить от господства немецких патрициев. Только в союзе с рыцарями и народными массами могли они надеяться отстоять родину от грабительских полчищ Сигизмунда. Наконец, только в лагере восставших могли бюргеры обрести ту свободу личности, которая делала из презираемой феодалами «городской черни» носителей подлинной власти в большинстве чешских городов. Но бюргерская оппозиция была непоследовательной и половинчатой. Справедливость требует сказать, что даже многие рыцари оказались более верными и стойкими борцами за свободу и независимость родины, чем эти трусливые предшественники чешской буржуазии. Это объясняется в первую очередь тем, что чешское бюргерство ни экономически, ни политически не созрело к началу крестьянской войны настолько, чтобы выступить в качестве самостоятельной силы с чётко сформулированными целями и задачами. Бюргерство Чехии не могло ещё самостоятельно возглавить борьбу всего народа. Поэтому линия поведения бюргерства представляет собой ряд колебаний между крестьянско-плебейским лагерем и лагерем феодально-католической реакции. В этих колебаниях маятник всё время отклонялся вправо, пока, наконец, чешские бюргеры не отыскали своё место. Но что это было за место? Это не было место более или менее самостоятельного буржуа. Это было положение бюргера в феодальном обществе, угодливо сгибающего свою спину перед властью феодалов и авторитетом католической церкви.

Нужно при этом подчеркнуть, что чешское бюргерство не представляло собой вполне однородной массы. Рядовой ремесленник, которому постоянно грозила опасность [139] разорения, временами склонялся к совместным действиям с плебсом, но в силу своей экономической зависимости от цеховой верхушки вынужден был во многих случаях плестись за нею.

Только народные массы всегда выступали последовательными борцами за свободу и независимость родины, за её прогрессивное развитие. Разумеется, задавленное нищетой, всё усиливавшимся феодальным гнётом и вековой темнотой, крестьянство не сознавало ясно конечных целей своей борьбы, не могло создать своей чёткой и продуманной положительной программы. Но было бы совершенно неправильно заключить, что крестьянские восстания средневековья и, в частности, такое мощное выступление народных масс, как Великая Крестьянская война в Чехии, были только судорожным и безнадёжным усилием доведённых до отчаяния крестьян. Напротив, вопреки религиозной оболочке движения народные массы наряду с энтузиазмом, выдержкой и отвагой обнаружили в ходе гуситских войн также и довольно высокий для тех условий уровень организованности и сознательности.

Десятки и сотни безымённых народных проповедников, ежеминутно рискуя подвергнуться издевательствам, пыткам, попасть на плаху или на костёр, повсеместно призывали крестьян и плебеев сплочёнными усилиями подняться против феодального гнёта и в первую очередь против католических прелатов. Их проповедь в силу условий времени была облечена в религиозную форму, но от этого не становилась менее понятной для слушателей. Они призывали к вооружённой борьбе, к расправе с угнетателями. В особенности станет ясной их заслуга, если учесть, что в эти времена в Европе ещё не было книгопечатания и распространение печатных книг, брошюр и листовок не могло иметь место даже в тех масштабах, в которых существовало столетием позже, во времена Великой Крестьянской войны в Германии. Огромную роль в мобилизации масс сыграли и крестьянские «хождения на горы» накануне событий 1419 года. Они были мощными демонстрациями и в то же время хорошей школой организации и сплочения народных масс. Чешский крестьянин слушал из уст проповедников те истины, в справедливости которых он ежечасно убеждался на опыте. Рисуя перед народом картину его невыносимого положения, народные [140] проповедники не призывали его покорно переносить гнет феодалов в надежде на небесное блаженство. Напротив, даже воздействуя на религиозные чувства крестьян, они внушали им идеи борьбы, призывали «препоясаться мечом» и взять дело истребления эксплуататоров в свои руки.

Нельзя недооценивать роли этой подготовки движения. Именно она в значительной степени помогла чешским крестьянам подняться над местными интересами с их узкой ограниченностью. Светлая картина общества, где нет эксплуатации и гнёта, наполняла сердца слушателей энтузиазмом. Хотя эти идеалы были недостижимы при существовавшем тогда уровне развития производительных сил и при общих исторических условиях того времени, их мобилизующая сила и значение были велики. Картина общества, построенного на основах свободы и братства, смутно рисовавшаяся перед крестьянами, удерживала их под знамёнами движения, не допуская повстанцев разойтись после первой одержанной над феодалами победы, как это обычно бывало во времена почти всех прежних крестьянских восстаний средневековья.

Очень затрудняет изучение идеологии восставших то, что эксплуататорские классы уничтожили в дальнейшем все программные документы крестьян и плебеев. К тому же выступления народных проповедников никем не записывались и вряд ли заранее составлялись в письменном виде. Поэтому для восстановления программы таборитов приходится пользоваться главным образом сочинениями их врагов. Авторы этих сочинений ставили своей целью исказить события и очернить народные массы самой грязной клеветой. Нельзя забывать и о том, что учение крестьянско-плебейской массы было заключено в религиозную оболочку. Поэтому многое в их требованиях может показаться сейчас неясным и неопределённым. Между тем это была единственно возможная тогда и доступная для масс форма идеологии. Поэтому надо уметь видеть сквозь библейский туман формулировок проповедников Табора отражение реальных жизненных интересов широких масс чешского народа.

В чём же заключались основные положения таборитов? Прежде всего, взглядам крестьянско-плебейских масс, составлявших ядро этого лагеря, был свойствен так [141] называемый хилиазм,[31]31
  Хилиазм – от греческого слова «хилиас» (тысяча) – учение, существовавшее у средневековых революционных сектантов, согласно которому должно наступить второе пришествие Христа, вслед за чем на земле будет установлено тысячелетнее царство счастья и справедливости.


[Закрыть] унаследованный от средневековых народных ересей.

Табориты утверждали, что мир, построенный на эксплуатации, не вечен, очень скоро должно наступить тысячелетнее царство справедливости, когда на земле «не будет ни короля, ни властителя, ни подданных, прекратятся все налоги и платежи, исчезнет насилие и люди будут жить, как братья и сестры. Личной собственности также не будет, и потому уже сейчас всякий, имеющий собственность, впадает в смертный грех». В Таборе да и в других городах таборитского союза (Водняны, Писек) была даже сделана попытка практически осуществить общность имущества. Табориты выступали как республиканцы. Они утверждали, что королём должен быть только бог, а правление земными делами следует передать народу. Правда, последовательными республиканцами были лишь наиболее левые в лагере таборитов. Для приближения царства божьего все верующие должны отвергнуть налоги, платежи, феодальные права и т. д. В случае сопротивления все «неправедные» господа – паны, прелаты и патриции должны быть уничтожены. Эта программа направлялась против основ феодального строя, была несовместима с его существованием и максимально активизировала народные массы на борьбу против угнетения. Отвергая феодальный строй, призывая к борьбе против феодалов, табориты всё же главный свой удар направляли против католической церкви. Табориты полностью отвергали католическую обрядность и церковную организацию, а наиболее крайние представители лагеря таборитов стояли на грани отрицания христианства вообще. Табориты совершенно отвергали авторитет церкви в делах религии, считая единственным источником веры библию.

Некоторые проповедники вообще утверждали, что закон божий должен быть в сердце каждого человека, так как даже в библии имеется немало человеческих измышлений, к числу которых относится проповедь покорности и послушания, признание налогов и т. д. [142]

Табориты последовательно отвергали пышный католический культ, иконы, священнические облачения, они считали, что богослужение можно производить с одинаковым успехом и в храме и под открытым небом. Богослужение должно совершаться на понятном народу языке, причём священниками могут быть все, в том числе и женщины. Священников и епископов должен избирать сам народ. Табориты отвергали почитание святых и молитвы за покойников, отрицали существование чистилища. Они не признавали мощей, посты объявляли изобретением антихриста. Из всех таинств они признавали лишь причащение, но при этом утверждали, что каждый мирянин может причащать верующих. Наиболее крайние отрицали, что во время причащения верующие принимают тело и кровь христову. Они считали, что этот обряд имеет чисто символическое значение и в нём участвуют лишь простой хлеб и вино. Были среди таборитов и такие, которые отрицали божественность Христа и выступали против троичности божества.

Религиозное учение таборитов означало на практике полное отрицание католической церкви вместе с её главой – папой. Уже призыв к тому, чтобы народ сам избирал духовенство, таил смертельную угрозу католической иерархии. Отрицание заупокойных служб, многочисленных и сложных религиозных церемоний грозило служителям церкви прекращением поступления доходов. Отрицание таборитами догматов и всей организации католической церкви было вместе с тем направлено против всего феодального строя, так как средневековая католическая церковь была идеологической надстройкой феодального общества и укрепляла его основы. Охарактеризованные выше взгляды таборитов не были, насколько известно, систематически изложены каким-либо одним лицом или в каком-нибудь одном произведении. Здесь перед нами взгляды, выкристаллизовавшиеся в процессе длительной, кровопролитной и упорной борьбы угнетённых масс против своих поработителей. Идеи народно-еретических учений совмещались здесь с положениями, почерпнутыми из проповедей Гуса и его продолжателей. Но в своей основе учение таборитов являлось обобщением смутных народных стремлений и надежд, возникших и оформившихся в среде угнетённых масс средневековой Чехии в ходе многовековой классовой борьбы. Враги таборитов, в передаче которых [143] дошли до нас сведения об учении Табора, могли исказить и, несомненно, злонамеренно искажали отдельные его положения. Однако они всё же правильно почувствовали и отразили общую антифеодальную направленность взглядов таборитов.

В соответствии со своими взглядами табориты попытались заложить уже тогда фундамент общества, очертания которого неясно рисовались в их воображении. Ещё в пору первых хождений на горы стихийно возникли элементы уравнительного распределения материальных благ. Уходя на несколько дней из дому, многие крестьяне брали с собой продукты, а по прибытии на место объединяли всё принесённое и в дальнейшем потребляли его коллективно. Эти принципы равенства всех повстанцев табориты старались осуществлять в ходе крестьянской войны, особенно на первом её этапе.

Особенно чётко они проявились в организации самого Табора, где восставшие крестьяне сделали попытку создать такую организацию общества, при которой не было бы необходимости пользоваться словами «моё» и «твоё». Если кто-либо из приходивших в Табор имел деньги, он обязан был сдать их в общую кассу, которая обыкновенно представляла собой бочку или кадь, выставленную на площади. Всё захваченное у врага рассматривалось как общественное достояние, поступало в распоряжение гетманов и распределялось в соответствии с потребностями каждого отряда или воина.

Все пришедшие в Табор называли себя братьями и сестрами.

Сословные различия исчезали. В Таборе не было места приниженности женщин. Напротив, многие из них были активными бойцами таборитских отрядов. Все члены общины таборитов делились на две половины, из которых одна всегда находилась в полной боевой готовности, а другая занималась производственной деятельностью. Периодически эти части сменяли друг друга. Среди таборитов было немало опытных ремесленников, и они скоро сумели наладить в необходимых масштабах производство оружия, предметов снаряжения, боеприпасов и транспортных средств.

Таборитская община управлялась гетманами, избираемыми на общем собрании всех таборитов. Гетманы [144] избирались пожизненно и в отношении военных дел пользовались всей полнотой власти. Особо важные вопросы, касавшиеся всего Табора, иногда решались на общих собраниях.

К таборитам примкнуло большое количество городов и сёл. Присоединившиеся общины составляли особый союз – «братство». Во всех основных вопросах они были связаны решением таборитов и таборитских гетманов.

Первоначально у таборитов не было церковной организации и проповедовать мог каждый желающий, не исключая и женщин. Впоследствии табориты избрали епископа, который руководил религиозными делами всей общины.

Могли ли идеи, воодушевлявшие таборитов, осуществиться в Чехии XV века? На этот вопрос необходимо дать отрицательный ответ. Низкий уровень развития производительных сил делал все идеалы общественного строя, основанного на отсутствии эксплуатации, братстве и сотрудничестве трудящихся, лишь прекрасной мечтой угнетённых масс.

Но героическая борьба таборитов, несмотря на то что она в конце концов окончилась поражением, имела огромное историческое значение. Объективно, независимо от собственной воли и целей восставших крестьян, их борьба вела страну к наиболее прогрессивному развитию того способа производства, который в то время ещё не изжил себя в Чехии, к максимальному развитию товарно-денежных отношений, к полной победе денежной ренты, к ликвидации всех элементов барщинной системы хозяйства и тесно связанных с ней наиболее тяжёлых форм зависимости крестьян. В конечном счёте это означало, что крестьяне объективно боролись за приближение краха феодального общества и наступление эпохи победоносных буржуазных революций. В этом, казалось бы, было особенно заинтересовано бюргерство. Однако слабость чешского бюргерства помешала ему возглавить народное движение. Подавляющая часть бюргерства нашла себе место не в рядах таборитов, а в рядах правого крыла гуситского движения – так называемых чашников.

В состав чашников входили кроме бюргеров также и мелкая шляхта и даже часть панов, которая первоначально [145] примыкала к движению. Программа чашников была вначале сформулирована магистрами Пражского университета в так называемых четырёх пражских статьях. Чашники требовали, во-первых, свободы проповеди «слова божьего» Под этим они понимали прежде всего свободу антикатолической пропаганды при сохранении реформированной христианской церкви. Но по отношению к проповедникам народных масс пражские бюргеры уже в 1420 году ввели цензуру, пытаясь лишить таким образом народ свободы проповеди, провозглашённой одним из программных требований бюргерской оппозиции.

Во-вторых, чашники требовали причащения для мирян из чаши (отсюда и их название – «чашники», или «каликстины», от латинского «каликc» – чаша[32]32
  Так как чашники требовали причащения под обоими видами, они назывались ещё «подобоями» или «утраквистами», от латинского «суб утракве», т. е. «под обоими» (подразумевается – видами).


[Закрыть]). В этом требовании проявлялось свойственное бюргерству стремление уничтожить исключительное положение средневекового духовенства, закреплённое в учении и в организации католической церкви. Под религиозной оболочкой в единственно доступной тогда сознанию чешского бюргерства форме проявлялась идея буржуазного равенства. Требование причащения под двумя видами было сформулировано ещё Матвеем из Янова, который даже пытался провести его в жизнь. Гус не выдвигал этого требования, но когда с 1414 года многие священники в Праге начали причащать своих прихожан под двумя видами и один из учеников Гуса попытался обосновать правильность этого, Гус, заключённый уже тогда в темницу в Констанце, выразил своё одобрение этому обряду. Поскольку требование чаши разделялось не только низшей шляхтой, но даже частью панов, и в то же время само собой подразумевалось народными массами, гуситы изображали чашу на своих знамёнах, оружиях, печатях и т. д.

Третий пункт пражских статей отвергал светскую власть духовенства, лишая тем самым церковь возможности иметь собственность. В этом пункте проявилось свойственное бюргерской оппозиции стремление к дешёвой церкви. В то же время шляхта рассматривала эту статью как начало осуществления своих стремлений к [146] ограничению всевластия католического духовенства. Со своей стороны паны, не принявшие остальных пражских статей и в том числе отвергавшие даже чашу, использовали третью статью для захвата церковных и монастырских владений. Наконец, народные массы вкладывали в это требование своё содержание. Они видели в нём мощное оружие в борьбе против феодальной иерархии, за осуществление идеалов евангельской простоты жизни и равенства всех людей.

Четвёртая статья устанавливала, что смертные грехи и все стеснения проповеди слова божьего должны быть наказаны. В устах бюргеров и шляхты это требование выражало скромное желание исправить грехи церковников и, ограничив их роль в феодальном обществе, укрепить реформированную церковь. Крестьяне и ремесленники придавали четвёртой статье иной смысл, прямо направленный против феодалов. Для них принятие этой статьи означало призыв к активной борьбе, к физической расправе с эксплуататорами, к уничтожению векового гнёта и несправедливости. Народные проповедники, трактуя эту статью, прямо призывали массы «препоясаться мечом» и «очистить вертоград господень», не только возродив церковь, но и перестроив всё общественное здание на новой основе.

Таким образом, четыре пражские статьи ввиду недостаточной своей чёткости были приемлемы и для чашников и для таборитов. Но если чашники ограничивали пражскими статьями всю свою программу, то для таборитов эти статьи являлись только первым шагом в борьбе за осуществление их идеалов. Впрочем, табориты понимали четыре статьи вообще далеко не так, как чашники. В то время как чашники вопреки смыслу первой статьи преследовали крайние радикальные течения, табориты требовали полной и безусловной свободы проповеди. Из требования равенства, символом которого была чаша, народные массы выводили отрицание феодальных сословий и уничтожение имущественных различий. Если шляхта и бюргеры, захватив церковные земли, думали лишь о том, как бы удержать свои приобретения, то народные массы требовали раздела отобранных у духовенства земель. Наконец, признавая необходимость наказания за смертные грехи, чашники считали, что осуществлять наказание [147] должно феодальное государство и его органы, в то время как табориты вкладывали в четвёртую статью признание права народных масс на возмездие угнетателям. В дальнейшем, когда чашники и табориты окончательно разделились, их требования нашли своё выражение в новых программных документах.

Итак, накануне и в начале крестьянской войны в Чехии происходит размежевание двух направлений внутри гуситства. Каждое из этих направлений в свою очередь не было монолитным; на каждом новом этапе классовой борьбы всё резче обозначались различия между лагерями и социальные группы, первоначально колеблющиеся, находили своё место внутри того или другого направления.