Текст книги "Гуситские войны (Великая крестьянская война XV века в Чехии)"

Автор книги: Борис Рубцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

Многие документы свидетельствуют о том, что, закладывая ростовщикам порой последние инструменты и носильные вещи, многие ремесленники не имели средств выкупить их назад. От чрезмерного труда и почти постоянного недоедания, а также вследствие антисанитарных условий жизни смертность среди социальных низов городского населения была чрезвычайно велика.

Если положение широких масс городского населения в XIV – начале XV века ухудшалось, то всё более возрастало имущественное благосостояние и значение городских [68] патрициев и верхушки бюргерства, в первую очередь пражского. Цеховое ремесло с его мелочной регламентацией создавало множество препятствий к тому, чтобы доходы богачей могли быть обращены на дальнейшее расширение производства. Поэтому патрициат соперничал с феодалами роскошью своей одежды и обстановки. Вместе с тем для верхушки патрициата открывалась возможность влиться путём приобретения земли в ряды господствующего класса. Действительно, многие из патрициев Праги, Кутной Горы, Брно, Оломоуца, Пльзня, Йиглавы и других городов приобретали у разорившихся шляхтичей их родовые владения, эксплуатируя в дальнейшем крестьян теми же методами и с той же жестокостью, что и феодалы.

Интересы патрициев и верхушки бюргерства вступали в противоречие с интересами феодалов. Последние видели в богатых горожанах прежде всего дойную корову. Их раздражала конкуренция городских верхов в торговых делах. С другой стороны, многие бюргеры и даже патриции всё чаще задумывались над вопросом, зачем терпеть надменных светских и особенно духовных феодалов, богатства которых как нельзя больше понадобились бы скупым и прижимистым представителям городских верхов.

Но противоречия между патрициатом и феодалами не были непримиримыми. В чешском городе главным противоречием был антагонизм между плебсом, который был по своему происхождению чешским, и верхами городского населения, среди которых численно преобладающим элементом были иноземцы. Показательно, что среди пражского магистрата – городского совета до 1350 года не было ни одного чеха. Хотя во второй половине XIV века членами магистрата являлись не только немцы, но и чехи, последних было буквально считанные единицы. Картина переплетения острейших социальных противоречий в чешском городе была бы неполной, если не принять во внимание различия интересов патрициата и бюргерства, а также неизбежных столкновений бюргеров и плебса. Да и внутри плебса не было полного единства. К началу XV века в чешском городе назревали противоречия настолько глубокие, острые и непримиримые, что единственным выходом могло быть лишь вооружённое столкновение.

Несмотря на то, что положение огромного большинства чешского народа – крестьян и городского плебса с каждым десятилетием становилось всё более невыносимым, [69] феодалам всё же удавалось удерживать власть и награбленное у народа богатство. Здесь действовала прежде всего сила феодального государства, назначение которого и состояло в первую очередь в том, чтобы держать эксплуатируемое большинство народа в узде. В этом же направлении действовал мощный церковный аппарат и весь многовековой опыт католической церкви, которая ужасами загробной жизни отвращала трудящихся от активного протеста против эксплуатации и освящала своим авторитетом феодальное общество и феодальное государство.

Кроме того, до поры до времени феодалов спасал от народного гнева и ряд других обстоятельств. Нельзя забывать, что крестьяне средневековой Чехии были разобщены и неорганизованны. Во многих случаях крестьяне различных сёл и различных владельцев враждовали между собой по тем или другим причинам местного характера, либо насильно втягивались в конфликты феодалов. Даже внутри одного села крестьяне порой враждовали друг с другом. Классовое сознание их находилось на низком уровне. Зачастую они растрачивали свою энергию в мелких стычках с вотчинной администрацией или сборщиками налогов, обращая, таким образом, свой справедливый гнев на орудия эксплуататоров, а не на самих эксплуататоров. Нельзя забывать и о наивной вере в справедливость и всемогущество чешского короля, которой не были чужды чешские крестьяне. Эти иллюзии задерживали развитие классового самосознания и гасили вспыхивавшие искры классовой борьбы. Забитость и темнота народных масс до крайности затрудняли возможность их объединения и организацию. Нельзя забывать и о том, что у крестьян не было чётко сформулированной антифеодальной программы. Хотя у крестьянских вожаков и складывались порой смутные идеалы общества, построенного на основах равенства и справедливости, но от этих прекрасных видений к жестокой действительности не был ещё проложен тот идейный и организационный мост, по которому народные массы могли бы вступить на путь освободительной борьбы против светских феодалов с их челядью и епископов с их чёрными сворами монахов. Кроме того, феодалы веками отстраняли крестьян от военного дела, запрещали им иметь оружие, не давали возможности сохранять и передавать из поколения в поколение военные навыки.[70] Помогало удерживать крестьян в повиновении и то, что жестокость эксплуатации не была одинаковой по всей стране, нарастала неравномерно и даже, постоянно усиливаясь в целом, всё же по временам ослабевала в том или другом пункте страны в зависимости от многих случайных обстоятельств, как, например, от прихоти господина и т. п.

Однако ни карательный аппарат феодального государства, ни вековая разобщённость и темнота не могли лишить крестьян воли к сопротивлению.

Какие же формы принимала борьба крестьян, прежде чем она привела к грандиозному открытому военному столкновению враждебных классов?

Крепостные крестьяне всегда вели в той или иной форме борьбу против своих угнетателей. Намеренно плохая работа на барщине являлась первым шагом в такой борьбе. Следующими шагами были отказ от выполнения повинностей или уплаты оброков, а также бегство от феодала. Все эти виды первоначального сопротивления эксплуататорам встречались в Чехии с давних времён. К XIV веку побеги крестьян приняли значительные размеры. В документах упоминаются иногда целые сёла, оставленные жителями, бежавшими от возраставшего гнёта феодалов. Встречаются упоминания и о более активных формах классовой борьбы – о поджогах господского хлеба и усадеб, об угоне скота, наконец об отдельных актах справедливой расправы крестьян с наиболее ненавистными угнетателями и их подручными. Довольно часто при этом доставалось и представителям духовенства, в лице которых народ с полным основанием видел не только жестоких, но коварных и лицемерных врагов. Насколько можно судить по отрывочным и косвенным данным сохранившихся источников, все виды классовой борьбы усиливаются к началу XV века. Ввиду непосредственной угрозы восстания доведённых до отчаяния крестьян некоторые феодалы снижали поборы. На юге аббат Вышебродского монастыря вообще боялся проезжать через свои деревни, имея все основания опасаться справедливой расправы.

Особую форму протеста крестьян и городской бедноты представляло участие их в так называемых народных, или крестьянско-плебейских, еретических движениях.[17]17
  Ересью церковники называли всякое выступление против господствовавшего религиозного учения и организации католической церкви. Средневековые ереси носили ярко выраженный классовый характер, отражая в неопределённых религиозных мечтаниях стремление угнетённых масс к переустройству общества. В соответствии с их классовой сущностью историческая наука различает ереси бюргерские, содержащие сравнительно умеренную критику церкви, и ереси крестьян и городского плебса, в которых под религиозной оболочкой проявлялось стремление угнетённых масс к коренному переустройству не только церкви, но и всего феодального общества.


[Закрыть] [71] В XIV веке такие ереси были настолько частыми, особенно в южной Чехии, что архиепископ Пражский учредил специальный церковный трибунал (инквизицию), который свирепо расправлялся с действительными и мнимыми участниками еретических движений. В инструкции для этого кровавого судилища предписывалось «хватать еретиков и, установив их виновность, упорствующих заковывать в цепи по рукам и ногам и подвергать пожизненному заключению». Особенно опасных еретиков предписывалось предавать мучительной смертной казни – сожжению. Со свойственным попам всех мастей лицемерием католические инквизиторы именовали эту изуверскую казнь «мягким наказанием, происходящим без пролития крови». Но пытки и варварские мучения инквизиции не могли искоренить ереси.

О социальном составе участников еретических движений лучше всего говорят показания самих чешских инквизиторов, которые в своих донесениях употребляли слова «крестьянин» и «еретик» как синонимы. Один из современников прямо указывал, что, истребив на территории своих владений всех еретиков, феодалы рискуют остаться вовсе без крестьян. В ряде случаев еретики выступали не только против церкви и её учения, но и прямо расправлялись с эксплуататорами.

Весьма показательно, что в еретических движениях в пограничных районах Чехии принимали участие наряду с чехами и немецкие крестьяне. В 1338–1339 годах, например, в окрестностях Йиндржихува Градца немецкие крестьяне поднялись на вооружённую борьбу совместно со своими чешскими братьями по классу. Они убивали управляющих, захватывали земли феодалов, даже попытались захватить хорошо укреплённый Градец. Но восставшие действовали стихийно, не имели чёткой программы и организованного руководства. Восстание было жестоко подавлено феодалами в 1340 году. Этот факт свидетельствует о братской солидарности трудящихся Чехии в [72] борьбе против феодальной эксплуатации. Впрочем, и прежде в отдельных отрядах народных мстителей находились наряду с чехами также и немцы.

Основные центры народных еретических движений находились в Бехинском крае, в южных районах Чехии. Значение этих выступлений народа под еретическими лозунгами состоит не только в том, что они давали выход накопившемуся народному гневу против эксплуататоров, но также и в том, что они подготовляли почву для восприятия в дальнейшем народными массами идей Гуса и таборитов. Еретические выступления создавали и закаляли вместе с тем кадры народных проповедников, которые явились накануне и в ходе крестьянской войны носителями и распространителями идей антифеодальной борьбы. Из их рядов вышли несколькими поколениями позже такие вожаки масс, как Николай Дрезденский, Ян Желивский, Вацлав Коранда, священник Амброж, Якуб Влк и много других народных героев, имена которых во многих случаях остались неизвестными.

В некоторых случаях чешские крестьяне собирались небольшими группами и вели систематическую борьбу с угнетателями. Феодалы называли этих крестьян «разбойниками». Отряды «разбойников» были сравнительно немногочисленны, а действия их носили локально ограниченный характер. Они нападали на феодалов, отнимали у них имущество, которое частично раздавали сельской бедноте, мстили отдельным судьям, господским управляющим и т. п. Народ относился к ним с любовью и доверием, оказывал им помощь, окружил их память ореолом легенд. Хотя эти выступления носили стихийный, разрозненный характер, порой даже просто граничили с разбоем, роль их в деле формирования традиций вооружённой борьбы против угнетения велика. Главным центром подобных выступлений был юг Чехии, где на протяжении ряда лет шла порой не прекращавшаяся вооружённая борьба. Кроме того, традиции вооружённой борьбы укреплялись на юте и в связи с вовлечением некоторой части крестьян в междоусобные столкновения феодалов. Хотя крестьяне сражались не за свои интересы, зато знакомство с военным делом выгодно отличало крестьян южной Чехии.

В городах Чехии вооружённые столкновения народных масс с патрициями также не прекращались на протяжении всего XIV века, Так, например, в 1366 году в Праге [73] было подавлено выступление суконщиков. В 1391 году имело место совместное выступление бедноты и ремесленников в Йиглаве. Эти выступления, несмотря на свою разрозненность, говорили о приближении революционной бури.

Выступления крестьян и плебса оставались в течение долгого времени изолированными друг от друга и не могли приобрести характера общечешского вооружённого столкновения враждебных классов, то есть открытой гражданской войны. Этому серьёзно мешало то, что революционной активности крестьян противостоял сравнительно прочный союз всех слоев феодального класса, церкви и зажиточных элементов городского населения. Однако к началу XV века положение изменилось: в Чехии впервые появляются объективные возможности для мощного выступления народных масс, потрясшего феодальную Европу. С одной стороны, острая национальная борьба ослабляла господствующий класс. С другой стороны, всё более углублялись противоречия между крупной и мелкой шляхтой. Наконец, даже среди крупных феодалов не было единодушия, так как паны смотрели с возраставшей жадностью на огромные церковные богатства. Ведь церковь была в XIV веке самым крупным феодалом в чешских землях. Владения епископов, попов и монастырей были разбросаны по всей стране. Не было такого угла в Чехии, где бы церковникам не принадлежали лучшие земли. Церковь владела почти половиной всех земель в стране. Особенно велики были вотчины главы католической иерархии Чехии – архиепископа Пражского. Архиепископ не только был крупнейшим землевладельцем, но обладал правами почти самостоятельного государя. Он имел свои вооружённые отряды и своих палачей, сам собирал налоги на территории своих громадных владений, обладал правом судить и казнить проживавшее там население. Подобные права – иммунитеты – принадлежали также епископам и монастырям.

Архиепископ, епископы, настоятели крупных монастырей – аббаты, верхушка городского духовенства жили в роскоши и довольстве. В то же время, выполняя свою роль идеологов господствующего класса, церковники и Монахи проповедовали для бедняков евангельскую простоту жизни, воздержание от «суетных» мирских благ и повиновение «установленным богом» властям. Католическое духовенство было безбрачным, но епископы и аббаты [74] открыто вели распутную жизнь. Лицемерие и ханжество разжиревших тунеядцев-церковников вызывало возмущение не только народа, но и значительной части феодалов, особенно мелких.

^{Храм св. Варвары в Кутной Горе (XIV век)}

Развитие товарно-денежных отношений втягивало в свою сферу мелкое феодальное хозяйство с не меньшей силой, чем крупное. Но мелкому феодалу труднее было вести хозяйство при изменившихся экономических условиях. Имея в своём распоряжении тысячи крепостных, феодалы и монастыри относились с полным безразличием к судьбе отдельного крестьянина. Обладая сравнительно ограниченным количеством крестьян, земан был заинтересован в судьбе каждого крестьянского хозяйства. Поэтому, выжимая из своих крестьян последние соки, мелкий феодал [75] ежеминутно чувствовал, что перенапряжение сил крестьянина снижает его платёжные способности и отражается на положении феодала. Кроме того, уже сама ограниченность ресурсов и масштабов земанского хозяйства в целом делала его менее гибким. Попадая с продуктами своего хозяйства на рынок, земан сразу оказывался в гораздо худших условиях, чем пан или монастырь. Он вынужден был продавать свой хлеб на ближайшем рынке и не всегда мог при этом дождаться наибольшей цены. Он был совершенно оторван от внешней торговли. Конкуренция с крупным городским купцом оказывалась для него гораздо более серьёзной. Даже в случае хорошего урожая земан, постоянно нуждавшийся в деньгах, должен был продавать хлеб по низкой цене, а неурожай или засуха были для него почти так же губительны, как и для его крестьян.

Между тем потребности мелкого феодала сильно выросли. Не желая оказаться отщепенцем среди своего класса, земан должен был вести образ жизни, который считался достойным его рыцарского звания. Он должен был иметь хорошего коня, полное рыцарское вооружение и одежду, хотя бы в некоторой степени приближавшуюся к господствовавшим среди крупных феодалов модам. Наконец, развитие торговли и товарно-денежных отношений открывало перед мелким шляхтичем столько соблазнов, что он постоянно ощущал пустоту своего тощего кошелька и чувствовал убожество своей домашней обстановки.

В связи со всем этим земаны часто входили в неоплатные долги, закладывали своё имущество и землю, разорялись. При частых разделах между наследниками владения многих мелких шляхтичей дробились, уменьшаясь иногда до размеров средних крестьянских наделов. Всё чаще земанам приходилось обращаться к ростовщикам. Ростовщиком был обычно немецкий патриций из ближайшего города, а закладывать землю приходилось соседнему пану или монастырю. Понятно, что рыцарь относился к ним с ненавистью. Крупные феодалы в погоне за округлением своих владений не только использовали затруднения низшей шляхты, но прямо толкали многих земанов к гибели. Они беспощадно отбирали у мелких шляхтичей заложенные за бесценок в минуту нужды земли и прибегали ко всем крючкотворствам судебного процесса, чтобы оттягать [76] у бедного рыцаря приглянувшийся кусок земли, а то и просто захватывали его наследственные владения силой.

Безусловно, и раньше отдельные земаны разорялись, теряли свои наследственные имения, превращались в отдельных случаях в деклассированных бродяг. Но то, что прежде было исключением или малораспространённым явлением, к началу XV века приняло такую массовую форму, что можно говорить о страшной угрозе для всех земанов. Особенно яркую и наглядную картину этого процесса представляло южночешское земанство. Могущественные магнаты юга – паны из Рожмберка, из Йиндржихува Градца поглощали множество земанских «дедин» – наследственных владений.

Какой же выход открывала жизнь перед мелким шляхтичем? Прежде всего он мог судорожно цепляться за свой участок и, доводя эксплуатацию своих крестьян до предела, кое-как сводить концы с концами. Более заманчивым выходом представлялось для многих добровольно поступить на службу к королю или архиепископу, либо к соседнему пану или в монастырь. Но за это земан должен был платить окончательной потерей своей хозяйственной самостоятельности и фактически должен был расстаться со своей личной независимостью. Наконец, рыцарь мог вступить и на третий путь, стараясь исправить «несправедливость» судьбы опустошением чужих кошельков. Но такие «благородные» занятия, как грабёж купцов и случайных путников на больших дорогах или налёты на владения городов, становились с течением времени всё более рискованными и приносили слишком неверные доходы. Паны и купеческие караваны не ездили без вооружённой охраны, а в случае поимки слишком предприимчивого шляхтича его неминуемо ожидала потеря «рыцарских шпор» и смерть на виселице.

Кого же мог обвинять обедневший шляхтич в своём плачевном положении? Городской патриций или аббат ближайшего монастыря, которым он закладывал своё имущество, были, как правило, иноземцами. Крупный пан, если даже сам не был немцем, то в большинстве случаев поддерживал иноземцев и открыто высказывал на каждом шагу пренебрежение ко всему чешскому. Естественно, что обнищавший рыцарь обвинял во всех своих несчастьях иноземную «саранчу», густо облепившую чешскую землю. Кроме того, ежедневно сталкиваясь с духовными [77] феодалами, шляхтич проникался и к ним безграничной ненавистью. Зависть захудалого мелкопоместного дворянина к богатому и сильному соседу переплеталась с пренебрежением проводящего век в походах воина к тунеядствующему попу или монаху. Поскольку среди верхов католического духовенства большинство составляли иноземцы, национальные чувства низшей чешской шляхты выливались в ненависть против представителей католической иерархии. Таким образом, оппозиция земанства приобретала ярко выраженную национальную и антицерковную окраску.

В своей ненависти к иноземцам и церковникам мелкая шляхта могла найти общий язык даже с обычно презираемым ею городским населением – бюргерами. Бюргеры издавна протестовали, а порой и активно выступали против распущенности и разложения, которые царили среди верхов духовенства. Бюргерство было недовольно тем, что ленивые и распутные монахи освобождены от налогов; их возмущали грязные похождения «достойных» пастырей. Но главной школой ненависти был для бюргера рынок, где он на каждом шагу встречался с конкурентами в рясах, которые вели оптовую и розничную торговлю к явному ущербу бюргерства. Наконец, бюргер сталкивался с представителями духовенства и как с самыми жадными и в то же время ханжески елейными ростовщиками. Среди горожан пользовались большим успехом сатирические произведения, разоблачавшие попов и монахов в их лицемерном святошестве.

Немецкий патриций тоже не пользовался особой любовью чешских бюргеров. Чешское бюргерство весьма болезненно ощущало своё неполноправное положение в любой отрасли хозяйства. Крупная торговля была в руках патрициата. Там, где ростовщик не был рясником, этим доходным делом занимался немец-патриций. Рудные богатства Чехии давно находились в руках немцев. Наконец, всё те же патриции ежечасно напоминали бюргеру о своём существовании, вводя для него новые налоги, взимая с него в свою пользу новые торговые пошлины и судебные штрафы, не допуская его в состав цехового управления и городских органов власти. Именно поэтому бюргерская оппозиция в городах и прежде всего в Праге приобретала антицерковную и национальную форму.

Оппозиционная программа бюргерства направлялась в первую очередь против церкви, которая была не только [78] самым крупным феодалом в стране, но и окружала ореолом святости всё здание феодального строя. Эта программа могла встретить некоторое сочувствие и поддержку и среди мелкой шляхты. Антицерковная бюргерская оппозиция наносила серьёзный удар по феодализму в целом. Правда, чешское бюргерство было ещё неокрепшим и, в силу этого, стремилось не к ниспровержению всего феодального строя, а лишь к тому, чтобы укрепить и улучшить своё положение внутри феодального общества. Для этого бюргеры хотели занять место, которое должно было освободиться в случае изгнания немецких патрициев. Хотя существование церкви вообще представлялось бюргерству необходимым и само собою разумеющимся, оно хотело сократить по возможности расходы на содержание церкви. Стремлению его очистить ряды церковников от наглых иноземцев и наиболее разложившихся элементов вполне сочувствовало низшее духовенство.

В противовес верхушке католической иерархии, которая почти сплошь состояла из немцев, итальянцев и других чужеземцев, рядовые сельские священники, принадлежавшие, как правило, к чехам, не имели доли в богатствах церковной верхушки. Низшее духовенство пополнялось за счёт выходцев из горожан, порою даже из бедноты, или из крестьян. Многие рядовые священники прошли в юности суровую школу трудовой жизни, были хорошо знакомы с тяжёлой судьбой народа. Поэтому некоторые из них сочувствовали его страданиям и находили в библейских текстах идеологическое оружие для трудящихся в их борьбе против феодальной эксплуатации. Многие представители низшего чешского духовенства оказались в годы крестьянской войны в рядах восставшего народа.

Таким образом, к началу XV века социальные и национальные противоречия приобрели в Чехии небывалые прежде остроту и напряжённость. Выросшее на почве этих противоречий гуситское революционное движение задело интересы всех классов феодальной Чехии. В рядах восставших находились не только крестьяне и городские плебеи, которые составляли главную боевую силу движения, но и значительное количество шляхты (главным образом, разумеется, низшей) и бюргерства. Шляхтичи и бюргеры составляли большинство командного состава, из их рядов вышли главные идеологи движения. Если, с одной стороны, это способствовало расширению размаха [79] борьбы, то, с другой, разносоставность, пестрота восставших не могли не привести к острым противоречиям внутри движения.

Необходимо строго различать требования отдельных классов, принимавших участие в гуситском движении. Шляхта стремилась к захвату церковных земель, причём часто готова была ограничиться только отнятием излишков сверх того, что она считала необходимым и справедливым оставить духовенству. Бюргерство мечтало вытеснить попов и монахов из области хозяйственной деятельности, оставив в их ведении ту сферу, где бюргер охотно признавал необходимость и пользу церкви. Этой областью бюргер считал проповедь смирения и покорности народных масс. Шляхтичи и бюргеры объединялись тем, что и те и другие чувствовали необходимость духовной узды для масс и готовы были, порядком ощипав прелатов и аббатов, предоставить их испытанному руководству дальнейшую идеологическую защиту эксплуатации и гнёта. Гораздо труднее конкретно определить антицерковные требования крестьян и городского плебса. За исключением крайних левых течений, крестьянские массы в силу всей совокупности условий средневековой жизни не шли в своих не всегда чётко сформулированных требованиях к уничтожению всего церковного здания. Однако, оставаясь искрение верующими, народные массы хотели настолько радикально очистить авгиевы конюшни католической церкви, что в случае осуществления их программы всё церковное здание оказалось бы полностью перестроенным.

Всему этому, хотя и недостаточно организованному, но грозному натиску церковь могла всё же довольно долго противостоять. В её распоряжении находились громадные экономические ресурсы внутри Чехии. На её стороне была сила международной церковной организации во главе с папой. В руках церкви находился мощный разведывательный и карательный аппарат, начиная с инквизиционных трибуналов, архиепископских и епископских судов и кончая целой армией шпионов в лице монахов и попов, которые контролировали во время исповедей дела и помышления своих подопечных. Как показали события, церковь имела на своей стороне и поддержку панов, феодального государства во главе с королём, а также верхушки городского населения. Нужно отметить, что эта поддержка проявилась лишь тогда, когда на церковь подняли [80] руку народные массы. До той поры и король и феодальные магнаты давали волю своим вожделениям, направленным к присвоению хотя бы части церковных владений и богатств.

Помимо всего прочего нельзя недооценивать и огромную власть церкви над умами и сердцами средневековых людей. Многовековой авторитет церкви, державшей, как тогда думали, в своих руках ключи от царствия небесного, был направлен в первую очередь на укрепление основ феодального общества. Попам принадлежала в средние века непререкаемая монополия на образование, имевшее в значительной степени богословский характер. Средневековая наука провозглашала с кафедры вечность и незыблемость феодального строя, освящала самые уродливые черты феодализма. Господство богословия в сфере умственной жизни средневекового общества было «…необходимым следствием того положения, которое занимала церковь в качестве наиболее общего синтеза и наиболее общей санкции существующего феодального строя.

Ясно, что при этих условиях все выраженные в общей форме нападки на феодализм и прежде всего нападки на церковь, все социальные и политические революционные доктрины должны были по преимуществу представлять из себя одновременно и богословские ереси. Для того чтобы возможно было нападать на существующие общественные отношения, нужно было сорвать с них ореол святости».[18]18
  Ф. Энгельс, Крестьянская война в Германии, М. 1953, стр. 34.


[Закрыть]

Эту роль сыграла в Чехии в начале XV века смелая критика злоупотреблений чешского духовенства и вообще всей католической церкви, нашедшая своё выражение в пламенных проповедях и самоотверженной деятельности Яна Гуса, его предшественников, сподвижников и продолжателей. [81]