Текст книги "Геологи шутят... И не шутят"

Автор книги: Борис Горобец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Примечание Б. Г.Подобная ситуация типична, от удушья при внезапной закупорке трахеи погибло множество людей. В Америке и Европе школьников учат, что нужно делать в подобных случаях. В России, разумеется, не учат. Нехирургический способ выхода из этой критической ситуации называется «хваткой Хеймлиха». Нужно встать позади задыхающегося и крепко его обнять двумя руками. Затем большим пальцем одной руки упереться в живот «жертве» выше пупка, но ниже грудной клетки. Помогая второй рукой, надо резко усилить нажим пальца по направлению вверх. При таких «объятиях» давление воздуха в дыхательных путях увеличивается и кусочек пищи выскакивает. Разработанный хирургом из Цинциннати Генри Хеймлихом способ давно получил прозвище «объятие жизни» и подходит как для взрослых, так и для детей (см. «Красную звезду», 30.04.04). А журнал «Уикэнд» утверждает, что за несколько лет так были спасены уже тысячи людей. И что задыхающийся может и самостоятельно использовать этот прием на себе. Именно это и выполнил сам с собой не читавший «Уикэнда», и вообще не слышавший про Хеймлиха русский геолог Портнов, человек волевой и сообразительный.

(8) Из-под поезда

Мы настолько привыкаем к грохочущим поездам, что психологически недооцениваем смертельную опасность этих скоростных тысячетонных громад. Несколько моих знакомых расстались с жизнью под колесами поездов из-за своей неосторожности. В конце XX века на рельсах, ведущих к Воркуте, погиб известный спортсмен, бегун на сверхдлинные расстояния. Совершая очередной 1000-километровый пробег по тундре, он использовал для бега железную дорогу. Монотонность пути и усталость привели к тому, что он научился… спать во время бега. Он упорно бежал навстречу составу, хотя тепловоз гудел и машинист включил тормоз. Но тормозной путь состава – сотни метров…

Как-то по глупости я решил сократить путь и полез на платформу с рельсов. Многие так делали, дорога была протоптана предшественниками. Но когда я задрал ботинок на обледеневший выступ платформы, нога соскользнула назад. В тот же миг из-под моста в сотне метров от меня вылетела электричка. Я успел повторить попытку, спиной ощущая надвигающийся состав. Конечно, я сам был бы виноват.

В другой раз помню, как на станции Внуково масса пассажиров перебегала пути перед надвигающейся электричкой. Я уже перешел рельсы, но оглянулся. И увидел, как интеллигентного вида старичок споткнулся и упал на шпалы между рельсов. На него надвигался состав. Но вместо того, чтобы вскочить и пробежать два метра, он лежал на животе и шарил по гравию руками, пытаясь найти упавшие с носа очки. В последние секунды своей жизни он думал об очках. Я подскочил к старичку, схватил его за ворот пиджака и рванул на себя. Тут же мимо прогрохотала электричка, захлестнули вихри воздуха. Этот интеллигент не сказал мне спасибо. Он вырвался из моих рук и раздраженно спросил: «А как же мои очки?..»

Об урановой геологии

«Безобразие!..»

1984 год. Срочный вызов в Москву главного инженера «Сосновгеологии» к. г.-м. н. В. П. Зенченко. Задание: бурить ствол на месторождении алмазов в Архангельской области, на шахте «Степняки». Условия особо сложные: плывуны раздавили ствол при проходке.

«Задание правительственное срывается… Московские и ленинградские метрополитеновцы отказались. „Невозможно“, – говорят. Главный инженер главка А. Л. Лапин мне говорит: „Срок: пока зима – завоз. Забурка – весной. За год пройти! Чтобы взять несколько сотен тонн – валовую пробу на алмазы. Как будешь проходить, твое дело“.

Проходка вручную отбойными молотками, чтобы сохранить стенки замерзшего ледяного стакана глубиной 150 метров. Как только „верхи“ услышали о взрывчатке, – крик, истерика, резолюции: „Отменить!“. „Запретить!“ <…> И вот тут сработало то, что называют русской смекалкой. Взрывчатку получали и использовали якобы для разбивки „негабаритов“, т. е. вывалившихся в стволе крупных глыб. <…> …А если что случись! Это не лишение должности – и тюрьма могла ждать. <…> Ствол был пройден в срок с высоким качеством. Даже главный горно-технический инспектор ЦК профсоюза Г. Г. Ларичев после осмотра ствола осмелился записать нестандартно: „Безобразие – нет ни одного нарушения. Замечаний нет. Отлично“. Подпись».

[Зенченко. 2003. С. 207]

Привилегии уранщиков

«Оклады, тарифные ставки, обычные для всей страны. Плюс 25 % доплата за полевые условия, плюс очень редко 10 % безводных. Уранщики получали, в отличие от других геологов, „урановые“ 20 % к ставке – это постоянно.

Туго бывало. Даже своих отделов рабочего снабжения (ОРСов) у геологов-уранщиков не было. Хотя некоторые светлые завистники поговаривали: „Чего вам не работать! Вам все дают!“ Да, это факт. Почти все товарные накладные были с красной полоской: „Задержке не подлежит!“ Шли вагоны с оборудованием… со взрывчаткой и сталью без остановок. Завидуйте!»

[Зенченко. 2003. С. 238]

Правительство Гайдара любило французов

и презирало своих

«Директор Приаргунского горнохимического комбината <крупнейшего предприятия страны по переработке урановой руды>Сталь Сергеевич Покровский рассказывал мне перед смертью, как он обивал пороги правительства новой России, которое возглавлял „завлаб“. На просьбу выделить из наших же заработанных средств на продолжение поисков урана для подкрепления сырьем комбината на будущее мне ответили: „Если понадобится нам этот самый ваш уран, мы наймем французских геологов, и они в этой вашей Сибири этого урана найдут сколько хочешь!“ Вот сволочье! „Они найдут!“ Чего ж они после войны у себя под носом в Германии не нашли?!»

[Там же. С. 228]

Главный геолог 1-го главка не стал заражать Байкал

«…Михаил Владимирович Шумилин, выслушав все аргументы в пользу разворота работ, откинулся на спинку стула, обвел присутствующих проницательным взглядом и рассудительно произнес: „Проект составили хорошо и обоснованно. Рудопроявление урана имеется. Месторождение, пусть небольшое, возможно. Но, учитывая, что сырьевая база урана для промышленности фактически создана, надо ли рубить лес на побережье Байкала и мутить чистую воду, которая может пригодиться потомкам?.. Давайте поступим так. Вы мне эту часть проекта не докладывали. Я ничего не слышал… А пока перерыв“.

Я был в восторге. Ведь это было не только разумно, но и смело по тем временам. Ведутся разглагольствования об экологии Байкала, но подобных решений что-то я не припомню. А ведь могло и не быть „вредного предприятия“ <имеется в виду Байкальский ЦБК>и Байкальска, если бы нашелся в прошлые годы такой человек, как урановый геолог Шумилин».

[Там же. С. 223]

Глава 4
Геология и госбезопасность

(1) Истина всегда секретна.

(2) Если бы большинство было всегда право,

то Земля осталась бы плоской.

(3) Наши правохоронительные органы.

Из афоризмов генерала Л. Шебаршина,

последнего начальника Первого главного управления

КГБ СССР (внешняя разведка), осень 1991, из газет

В то время была патологическая шпиономания. Секретной была каждая бумажка с показанной на ней скважиной, любая карта или таблица могли получить гриф «совсекретно» или «секретно».

(Из очерка члена коллегии Мингео СССР

д. г-м. н. В. В. Семеновича [ГЖМ-10])

Диалектика запредельной секретности

Во всех работах, связанных с Атомным проектом СССР (1942–1960), действовал свирепый режим секретности. Первое главное управление (ПГУ) Спецкомитета при Совмине СССР (предшественник Минсредмаша) именовалось Главгорстроем СССР, предприятия ПГУ – базами, складами, конторами Главгорстроя. Даже в совершенно секретных (особая папка) документах, направлявшихся Сталину и Берия, а также в секретных тетрадях и отчетах уран надлежало именовать терминами-заменителями: кремнил, висмут, свинец, олово, титан, фосфор (список неполный), переменными по времени и месту исполнения работ. Бор заменяли на оридон, кадмий – на димор, бериллий – на алюминий.

Известен случай, когда на научно-техническом совете докладчик делал сообщение про оловянные руды, а некоторые собравшиеся специалисты ничего не могли понять из доносившегося до них «абсурда», пока не догадались, что речь идет об уране. Сходная ситуация «абсурда»: сплав бериллия с алюминием, следуя инструкции, именовали как сплав алюминия с алюминием!

В геологии было предписано называть уран альбитом (это натриевый полевой шпат). Ленинградский геолог М. Н. Воскресенская, работавшая в конце 1940-х гг. в Кировской экспедиции с рудами крупнейшего уранового месторождения близ Желтых Вод, вспоминала: «Надо же было натровому метасоматозу подшутить над этим! На месторождении урановая минерализация тесно ассоциировала с развитием кислого плагиоклаза-альбита, замещая в зонах метасоматоза породы и образуя подлинные альбититы. Поэтому применение шифра пород создавало значительные сложности при использовании его в служебных документах и научных отчетах. Возникали формулировки, более чем странные для истолкования. Например: „Выделялись в зонах альбитоносные альбититы, а также альбититы, где альбит присутствует лишь в виде редкой вкрапленности или отсутствует совершенно <…> В альбитите минерал альбита черного цвета, под микроскопом обнаруживает колломорфное строение, очевидно, это настальбит“» [ГЖМ-14. С. 390].

А вот забавный пример иного рода. В ядерных центрах с шоферов высоких руководителей брали подписку о том, что они нигде ни под каким видом не имеют права повторять какие бы то ни было слова и выражения, случайно услышанные во время бесед их пассажиров между собой. Результат был неожиданным – многие шофера прекратили материться (об этом рассказал Ф. Щелкин, живший и работавший в атомном центре Челябинск-70 вместе со своим отцом, главным конструктором водородной бомбы).

Вместе с тем надо сказать, что столь суровый режим позволил избежать утечек информации о работах по атомной бомбе в СССР в период 1943–1949 гг. И в нашем Атомном проекте не было предателей, в отличие от атомных проектов в США, Англии, Германии, Израиле. Испытание в СССР первой атомной бомбы было неожиданным шоком для Запада. Если бы туда просочилась достоверная информация о том, что СССР вот-вот создаст свою атомную бомбу, это увеличило бы многократно риск превентивного атомного удара США по городам СССР.

Дело «геологов-вредителей»

спровоцировали идеологи-вредители

30 марта 1949 г. Политбюро ЦК ВКП(б) в присутствии Сталина заслушало «Сообщение тт. Шестаковой и Поспелова о состоянии геологических разведок в Красноярском крае». Кто такие Шестакова и Поспелов? Геологи? – Нет. П. Н. Поспелов это идеолог, главный редактор органа ЦК газеты «Правда», а А. Ф. Шестакова – корреспондент «Правды» в Красноярском крае. Театр абсурда! Авторы доклада о состоянии геологических разведок в крае ничего общего с геологией не имеют. Журналистка Шестакова в 1935–1938 гг. «трудилась» в Институте Маркса-Энгельса-Ленина. Из института ушла из-за склок (так написано в газете «Поиск» от 11.08.2000). Затем, в 1944 и 1945 гг. она написала два письма на имя Секретаря ЦК Г. М. Маленкова, в которых обличала геологов, ученых и руководство во вредительской консервации Минусинского месторождения меди, которое было признано нерентабельным. Шестакова доказывала, что в регионе есть также руды олова, скрываемые вредителями, приводила «неоспоримый» аргумент – наличие бронзовых изделий в краеведческом музее. Министр геологии И. И. Малышев (1904–1973) принял Шестакову, объяснил ей геологическую обстановку в крае, рассказал, что олово сюда издавна завозили издалека, это известно всем краеведам. В годы войны в ЦК возобладал здравый смысл, и в октябре 1945 г. жалоба Шестаковой была снята с контроля. Но она продолжала писать и дождалась своего часа. В конце 1940-х гг. в стране почти не было урана, срочно необходимого для создания ядерного щита. Шестакова об этом знала и переключилась с «вредителей», лишающих страну меди и олова, на уран. С ее подачи органами госбезопасности началась «раскрутка» дела вокруг образца урановой руды необозначенного происхождения, который хранился в Минусинском музее. Несмотря на то что, как вскоре выяснилось, этот образец был привезен в музей из Узбекистана с месторождения Тюя-Муюн (открытого еще в начале XX века), Шестакова заявила, что вредители скрывают наличие урановых руд в Красноярском крае. В Мингео СССР заработала тройка от Политбюро в составе В. М. Молотова, А. И. Микояна и Л.3. Мехлиса.

31 марта 1949 г. МГБ арестовало около десятка видных геологов, среди них были начальник 1-го (уранового) главка Мингео СССР академик И. Ф. Григорьев, член-корреспондент АН СССР А. Г. Вологдин, профессора и доктора наук: В. М. Крейтер, Я. С. Эдельштейн, Б. К. Лихарев, главный геолог Красноярского геологического управления А. А. Предтеченский и главный инженер Н. Ф. Рябоконь, главный инженер треста «Запсибцветметразведка» К. С. Филатов. Всего за 1949 г. было репрессировано около тридцати геологов, в том числе видные ученые: М. П. Русаков (о нем см. отрывок ниже), В. К. Котульский, М. Н. Годлевский, В. Н. Верещагин, Л. И. Шаманский, И. К. Баженов, В. В. Богацкий, Ф. Н. Шахов, М. М. Тетяев, В. А. Хохлов. Почти весь центральный аппарат Мингео был разогнан, уцелел лишь один замминистра, председатель Госкомиссии запасов В. И. Смирнов. Позже Григорьев, Эдельштейн, Котульский, Шаманский умрут в ГУЛаге. Некоторых из арестованных геологов освободят в 1951–1952 гг., и они вернутся домой. Всех остальных реабилитируют после смерти Сталина. Шестакова представит в 1956 г. справку о своей невменяемости и избежит ответственности за оговор, хотя и будет исключена из партии.

В апреле 1949 г. Политбюро принимает Заключение «О работе МГБ СССР по вскрытию вредителей в геологии и, в частности, в Красноярском крае». Непростой вопрос: почему Берия, руководивший в те годы Атомным проектом СССР, заслуживший уважение ветеранов-ядерщиков и не допускавший арестов внутри своей ядерной империи, включился в «раскрутку» дела, о котором он почти наверняка знал (в отличие от Сталина и Молотова), что это туфта? Но не все было так просто. Когда с конца 1945 г. заработала на полную мощь правительственная программа по созданию атомной бомбы, то проблема отсутствия урана для загрузки промышленного реактора по наработке плутония была настолько критичной, что по решению И. В. Сталина и Л. П. Берия финансирование работ проводилось «сходу», по фактическим затратам, без заранее утвержденных смет. Решения о производстве геологоразведочных работ и строительстве предприятий для добычи урана и переработки руд нередко принимались форсированно, с нарушениями общепринятой стадийности этих работ (поиски, оценка, предварительная разведка, детальная разведка руд, проектирование и строительство рудников). Это приводило к конфликтам между руководителями 1-го (уранового) Главка Мингео СССР и Первого главного управления (ПГУ) при Спецкомитете СНК (СМ) СССР. Бывший начальник геологического отдела 1-го Главка Е. А. Пятов, описывая обстановку тех лет, констатирует: «Руководство Главка Мингео СССР и особенно главный геолог академик И. Ф. Григорьев <1890–1949>, воспитанный на традициях соблюдения стадийности, зачастую выступали против больших объемов геологоразведочных, а иногда и эксплуатационных работ на недостаточно подготовленных объектах». Указанные противоречия и привели к трагедии. Очевидно, Берия решил заменить Григорьева, тормозившего, как он считал, решение проблемы уранового сырья. Берия решил привести к руководству Министерством геологии своего человека. Возможно, играла роль и личная неприязнь. Берия и прежний министр геологии Малышев были неплохо знакомы. Они как-то ездили с совместной инспекцией на Кавказ, и там между ними возникла ссора. Берия в своем стиле попытался грубо «подшутить» над Малышевым, он незаметно подсунул ему в тарелку крайне острый местный перец. Малышев поперхнулся и обругал Берию. Это мелочь, но Малышев никогда не пытался сблизиться с Берией, стать его человеком. Позже он не раз говорил близким, что считает Берию человеком подлым.

Преемником И. И. Малышева стал Петр Андреевич Захаров (1905–1974). Это был инженер-металлург, кандидат технических наук (с 1934 г.), генерал-майор технической службы. До войны он работал в Наркомтяжпроме начальником главка по меди, но с 1941 г. стал могущественным начальником Главного управления лагерей горно-металлургической промышленности НКВД СССР. Все это огромное управление, насчитывавшее 190 тысяч заключенных, было напрямую подчинено с осени 1945 г. атомному Спецкомитету при Совмине СССР во главе с Л. П. Берией. Ставя Захарова на Министерство геологии, Берия «подгребал под себя» всю геологию страны.

Но почему Сталин принял подсунутую ему туфту с ураном за чистую монету? Академик-терапевт А. И. Воробьев говорит, что в 1947 г. Сталин перенес инсульт, это тяжело сказалось на его психике, усилив до запредельных размеров его и так гипертрофированную природную подозрительность. Информацию министра госбезопасности Абакумова с подачи Шестаковой о вредительстве в геологии Сталин принял всерьез. Хотя и сказал Абакумову: «Вы не очень-то увлекайтесь арестами геологов, а то разведку недр некому будет вести» (со слов И. И. Малышева, присутствовавшего на Политбюро).

11 апреля 1949 г. Совет Министров СССР принял Постановление «Вопросы Министерства геологии», подписанное Сталиным. В нем был такой пункт: «в) руководство Министерства геологии (т. Малышев и др.), находясь в плену у старых специалистов-геологов, враждебно настроенных против Советской власти, не сумело правильно оценить поступавшие в Министерство геологии неоднократные сигналы от местных партийных и советских организаций и отдельных лиц о наличии ценных полезных ископаемых <…> и оставляло эти сигналы без всякого внимания». Далее говорилось о том, что советских геологов в Сибири направляли старые специалисты и колчаковцы, которые выполняли установки бывших владельцев горнорудных предприятий. Постановили: т. Малышева снять с поста министра, «использовать его на меньшей работе в системе Министерства геологии», а т. Захарова назначить министром геологии. Захаров пробыл на этом посту около четырех лет. Неизвестны позитивные оценки его геологами, о нем пишут, что он не любил выезжать на места, руководил в основном из кабинета в Москве.

После снятия с должности И. И. Малышева его вызвал Сталин и сказал: «Нам известно, что Вы сами из рабочих и человек честный. Но прошляпили у себя врагов народа и за это будете отвечать. Мы начинаем строить Череповецкий комбинат. Для него нужна железная руда поблизости. Выезжайте в Петрозаводск, организуйте геологическое управление по Северо-Западу. На должность едете без возврата в Москву. Не найдете руду – пеняйте на себя». Сразу после вызова к Сталину у Малышева случился тяжелый инфаркт, он пролежал полгода в больнице. А потом уехал в Петрозаводск, создал Северо-Западное геологическое управление, которое и разведало железную руду у Костомукши. Бывший нарком выполнил задание Сталина.

Так уж случилось, что И. И. Малышев и П. А. Захаров, при всей их несхожести по типу личности и деяниям, прожили оба по 69 лет. Захаров умер на следующий год после Малышева, ушедшего из жизни в 1973 г. Оба были похоронены на Новодевичьем кладбище в десяти шагах друг от друга (слева от главной аллеи, метрах в двухстах от входа).

(Использованы материалы очерков Г. А. Мирлина [ГЖМ-1. С. 62]; книги [Е. А. Пятов. 2005] и Б. С. Горобца в журнале «Государственное управление ресурсами». № 1. 2009)

Последствия «Енисейстрой»

«По постановлению Совета Министров СССР (апрель 1949) все геологические работы по Красноярскому краю были переданы в ведение вновь созданного управления „Енисейстрой“ МВД СССР. На новое управление возлагались задачи по поискам, разведке и подготовке к промышленному освоению месторождений урана (тория), а также цветных металлов (Cu, Mo, W, Sn и др.). <…> В апреле 1950 А. А. Якжин <д. г.-м. н., будущий ректор МГРИ>назначается главным геологом Восточного свинцового (читай: уранового) рудоуправления одного из предприятий „Енисейстроя“. Возглавлял Восточное рудоуправление генерал-лейтенант И. С. Любый, представлявший там „государево око“, т. е. МВД СССР. Главным объектом рудоуправления было Стрелкинское месторождение, точнее рудопроявление. <…> Был проведен большой объем горно-буровых работ, и Стрелкинский объект, по заключению А. А. Якжина и других геологов, получил отрицательную оценку. За все время существования „Енисейстроя“ (1949–1953) не было найдено ни одного промышленного месторождения урана. Так безрезультатно окончилась эпопея „Енисейстроя“, а вместе с ней тихо закрылось „Красноярское дело“ геологов. Эта трагическая история еще ждет своего описания».

(Из очерка П. П. Ясковского и А. Ал. Якжина «Памяти Александра Андреевича Якжина (к 100-летию со дня рождения)» [Смирн, сб.-2007. С. 192])

«Захаронение» и «антропоген»

Как говорили острословы, в геологии началась эпоха «захаронения» (по фамилии нового министра П. А. Захарова). Она продолжалась четыре года. В 1953 г. непопулярный и малокомпетентный Захаров был снят с поста министра. Его сменил энергичный и умный П. Я. Антропов, бывший до этого времени заместителем начальника «атомного» Первого главного управления при Совмине СССР (предтечи Минсредмаша). Геологическая служба страны начала возрождаться, геологи стали называть эту эпоху «антропогеном».

(Из очерка д. г.-м. н. В. В. Семеновича [ГЖМ-10. С. 114])

Заместитель министра геологии – генерал-чекист

Рассказывает д. г.-м. н. И. И. Берсенев.

«В 1949 г. я работал в Приморском крае начальником 236-й геологической партии. У нас было три буровые бригады, которые разбуривали гидрогеологические скважины. <…> Начальник экспедиции Сидельников сообщил мне по телефону, что в край прибыл замминистра геологии СССР генерал-лейтенант НКВД Воронин <из команды министра, генерала Захарова>со свитой, и они выезжают к нам в партию. <…> На другой день я сопровождал генеральскую группу. В 1-й бригаде был полный порядок. Старший буровой мастер разбирал наряды, сменный стоял за рычагами, один из рабочих был около двигателя, второй – на вышке. Коллектор описывал керн, повариха у костра готовила обед. Вторая смена в тени деревьев играла в домино, а третья – спала в палатке. Во 2-й бригаде обстановка была аналогичной. Генерал, полковник и подполковник потоптались вокруг и молча сели в автомобили. В 3-й бригаде случилась авария – прихват бурового долота. Вся бригада, 10 человек, была на ногах. У штанги старший буровой мастер со сменным мастером возились с домкратом, рабочие колотили кувалдами по штанге и обсадной трубе…

Я заволновался. Аварии у нас на буровых были редко, а тут ЧП! Я ждал разноса. Но, к моему изумлению, генерал-лейтенант пришел в восторг. Он заявил: „Вот это молодцы, все работают, а то в других бригадах играют в домино и спят“. Еще в 1-й бригаде я объяснил этому „специалисту“, что работа бригад круглосуточная, по 8 часов, но он пропустил это мимо ушей. Генерал, весьма довольный, отбыл обратно. Мою информацию о работе геологосъемочных отрядов он смотреть отказался».

(Из очерка И. И. Берсенева [ГЖМ-9. С. 204])

«Профессор в законе»

«Работа заключенного Крейтера была организована по типу „шарашки“ – жил он в зэковском бараке на зоне, а утром ходил на работу, руководил коллективом геологов-„вольняшек“. Как он рассказывал, одним из обвинений, предъявленных ему, была дискредитация сурьмяно-ртутных высокогорных месторождений Шинг-Магианской группы в Таджикистане, и на самом деле мелких и малопродуктивных».

(Из очерка д. г.-м. н. проф. П. В. Полежаева

[ГЖМ-3. С. 139])

«Вспоминаю историю об известном русском геологе В. М. Крейтере. Он сидел в одной камере с уголовниками. В свободное от лесоповала время Крейтер читал им стихи. Знал он их много, а декламировал замечательно. „Эй, профессор, – говорили ему уголовники, – прочти нам еще что-нибудь“. И Крейтер читал им Пушкина, Есенина, Блока… Пришло время переводить профессора в другую тюрьму. На одной из последних прогулок воры тесно окружили Крейтера, потребовали встать на одно колено. И „пахан“, положив на плечо Крейтера руку, сказал: „Отныне и вовеки теперь ты – профессор в законе! Отныне никто и никогда тебя пальцем не тронет!“

Когда были поминки по Крейтеру и в его доме собрались те, кому он был нужен при жизни, жена рассказала эту историю и добавила, что званием „профессор в законе“ он гордился пуще всего».

(Из записок д. г.-м. н. А. А. Кременецкого [ГЖМ-6. С. 329])

Произвел геолога в сержанты и посадил

«Во главе „Енисейстроя“ был поставлен генерал МВД Панюков. Права его были неограниченными. Рассказывали, как он пинком вышибал человека из кабинета. Одного геолога приказал посадить под арест, но тот был гражданским. Тогда приказ уточнил: присвоить звание сержанта, посадить, а потом звание снять. <…>

Один геолог сбежал – улетел в Москву. Но долетел только до Свердловска, где его сняли органы и вернули назад: Панюкову подчинялась вся трасса».

(Из очерка к. г.-м. н. Г. Г. Кравченко [ГЖМ-3, 2000. С. 348])

Схватка геологов с куратором МГБ

Дело было зимой 1949–1950 гг. В управление госбезопасности Дальневосточного края были вызваны трое геологов: начальник Госгортехнадзора Алексей Никифорович Никифоров, инженер геолог Андрей Александрович Леонтович и Виктор Андреевич Ярмолюк, будущий начальник Хабаровского территориального геологического управления и затем замминистра геологии СССР (со слов последнего и приводится этот рассказ (Цит. по: [ГЖМ-2, 2000. С. 145–152]). Офицер по фамилии Рубан, курировавший геологию и горнодобывающую промышленность всего Дальнего Востока, предложил вызванным лицам дать показания на «врага народа профессора Русакова Михаила Петровича» 4242
  Выдающийся геолог, первооткрыватель месторождений меди Коунрад и Кальмакыр в Казахстане. – Б. Г.


[Закрыть]. Русаков был арестован в мае 1949 г. в Казахстане по делу геологов во главе с академиком И. Ф. Григорьевым, «разоблаченных при вскрытии вредителей, действовавших в Министерстве геологии» (см. выше). Русаков бывал на Дальнем Востоке как куратор-консультант, и МГБ считало, что и здесь он вел вредительскую деятельность. Сказал, что Русаков уже во всем сознался и сейчас идет поиск его сообщников. Дал пять дней, чтобы геологи изучили отчеты и рекомендации Русакова и составили письменные заключения о результатах его вредительства.

Геологи знали Русакова только с хорошей стороны. «Нас хотят сделать стукачами, – сказал Никифоров своим спутникам. – Я сочинять напраслину не буду». Двое других с ним согласились. Через пять дней они принесли в УГБ общее заключение, в котором, в частности, говорилось: «М. П. Русаков не только ничего не утаивал, а, напротив, с энергией энтузиаста настаивал на необходимости самого широкого разворота геологических работ в Приморье. Он требовал резкого увеличения ассигнований на эти работы. И его прогнозы блестяще подтвердились».

Получив это заключение, офицер МГБ швырнул записку на край стола, где сидел Никифоров, старший по должности из геологов.

– Заберите свою контру! И чтоб завтра принесли новый документ, по партийному правдиво изобличающий врага народа!

На что геологи сказали, что завтра он будет тот же самый. Последовали угрозы увольнения, обвинения в саботаже, аргументы, что «казахи уже разобрались» и пишут, что Русаков работал у них и вредил по заданию американской разведки.

«– Да мало ли что, помаш ли, казах наговорит на русского, – заметил Никифоров.

Офицер стал кричать и обвинил Никифорова в великорусском шовинизме.

– А ты на меня не кричи, – в свою очередь возвысил голос Никифоров. – Это ты можешь быть великорусским шовинистом, а не я. Я, помаш ли, чуваш! И не буду писать под твою диктовку донос на честного человека».

Воцарилось долгое молчание. Постепенно лицо Рубана стало менять выражение. От пылавшего гневом оно становилось спокойным и даже умиротворенным. Наконец, Рубан спросил лично каждого еще раз, не будет ли он менять показания. Получив утвердительные ответы, вдруг сказал:

«– Спасибо, товарищи! Вы, может быть, своим поступком спасли человека. А на мой резкий тон прошу не обижаться. Только так действуя, я мог убедиться в вашей искренности и сделать соответствующий доклад своему руководству».

К сожалению, слова Рубана не оправдались. Во избежание пыток М. П. Русаков на первом же допросе признался, что он – «матерый американский шпион», и получил 25 лет ИТЛ. В 1954 г. он был реабилитирован, стал академиком Казахской ССР, умер в 1963 г.

Ученые пишут вождям…

(художественная экстраполяция)

(1)«Перед Сталиным лежало письмо двух известных ученых. В начале письма они сообщали о всяких достижениях в отечественной науке и технике, в середине письма отмечали факты отклонения некоторых членкоров и академиков от твердого курса партии и правительства. В самом конце письма предлагалось рассмотреть в соответствующих инстанциях деятельность возглавляемых этими учеными институтов, дабы на самом корню пресечь сии пороки. Сталин еще раз перечитал то место, где „отклонисты“ способствовали, хотя и косвенно, ослаблению геологической науки, а также преднамеренно тормозили темпы добычи руд, минералов всяких и даже нефти с газом… Он взял красный карандаш, подчеркнул жирно слова: „руда“, „нефть“, „газ“ и косо на полях написал: „А где Заварницкий?“ (Это – одна из ошибок Сталина. Правильно: Заварицкий Александр Николаевич (1884–1949), известный советский ученый, академик, который внес существенный вклад в петрографию изверженных пород. С 1946 по 1949 год – академик-секретарь Отделения геолого-географических наук АН СССР.)

„Странные люди эти ученые, – подумал Сталин. – Почему они пишут письма мне? Есть же Губкин и этот, как его?… Заварницкий. Это их прямое дело – искать руду и нефть…“

Сталин взял с полки твердую зеленую папку, открыл ее. „Ну вот, – продолжал он размышлять, – Тетяев, Крейтер, Григорьев, Сердюченко… Все они уже наказаны. Скоро руду эту искать некому будет. Нет! Пусть работают!“ – Он резко подчеркнул последний абзац письма и на полях размашисто написал: „Это не требует рассмотрения!“

Сталин разделся и лег. „Интересно, – подумал он, – когда я умру, кому ученые писать будут? Не Хрущу же…“

Сталин заснул, а потом, действительно, умер.»

(2)«„Дорогой Никита Сергеевич! Пишут Вам пострадавшие при культе личности ученые-академики… Благодаря Вам мы снова при деле. И под микроскопами своими видим новые минералы и органические соединения, из которых образуются руды и нефть, так нужные нашему государству…“

Заканчивалось письмо тем, что „отдельные ученые, тем не менее, отклоняются…, ослабляют…, тормозят…“

– Товарищ Хрущев! Ученые снова жалуются на ученых. Что делать?

– А где этот, как его, Заварницкий?