Текст книги "Мальчишка ищет друга"

Автор книги: Борис Тартаковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Не вешать носа

Когда друзей природы обогнали звездолёты, те приуныли. Ясно, что шефы вручат вымпел «Идущий впереди» не им.

– Не вешать носа! – говорил Юра. – Надо верить в успех до конца, и вы победите.

Таня знала, что Юра так говорит только для того, чтобы утешить её. Как они могут нагнать звездолётов?

Опять друзья природы собрались для совета. Говорили, что не надо, в самом деле, вешать нос. Но Таня увидела, что Шурка Чоп никого не слушает, а думает о чём-то своём.

– Ты чего молчишь? – спросила она Шурку. – Или тебе всё равно, что нас обогнали звездолёты?

– Мне не всё равно, – ответил Шурка, – а думаю я о том, почему в витрине булочной горят три лампочки. Разве сейчас темно?

Ребята побежали к ограде, чтобы лучше видеть булочную, находившуюся против школы. Шурка был прав: в витрине булочной горели три лампочки, хотя вовсю светило солнце.

– Это просто безобразие! – возмутился Колька Пышнов.

– Давайте, ребята, пойдём к директору магазина, – предложила Таня, – и скажем, чтобы он немедленно погасил лампочки.

Ребятам понравилось предложение, но Люся Карпенко сказала, что неудобно идти всем вместе, пускай пойдут двое. Она, наверное, испугалась. Стали выбирать, кто пойдёт, и выбрали Шурку Чопа и Таню, потому что она ведь звеньевая.

– А вдруг вас погонит директор? – волновалась Люся Карпенко. – Вдруг он скажет, какое ваше дело?

– Пускай попробует! – ответила Таня. – Мы ему покажем…

Вот как она ответит! Но, когда Таня с Шуркой подошли к магазину, ей стало немного страшно.

– Иди ты вперёд, – предложила Таня. – Ты ведь мужчина, – и оглянулась. Над школьной оградой торчали четыре головы, и Колька Пышнов махал рукой: мол, не бойтесь, мы вас поддержим.

Директором булочной была женщина и на вид совсем не сердитая.

– Товарищ директор, – храбро сказал Шура Чоп, – у вас в витрине горят три лампочки.

– Ну и что же, что горят? – удивилась та. – Пускай себе горят.

– А зачем им гореть, если на улице светло? – спросил Шура, и Таня поддержала:

– Это недопустимое расточительство, если хотите знать.

– Откуда вы взялись такие умные? – удивилась директор. – Вон сейчас же из магазина! Тоже нашлись указчики!..

– Вы, тётя, пожалуйста, не кричите на нас, – храбро ответила Таня. – А то можно и протокол составить…

Она сболтнула первое, что пришло в голову, потому что очень рассердилась. Но покупатели, слышавшие весь разговор, поддержали ребят.

– Правильно!

– Если бы из своего кармана пришлось платить, тогда бы призадумалась…

Все покупатели были на стороне пионеров. И тут директор струсила.

– Вы что же, – спросила она уже другим тоном, – комсомольский патруль?

– Нет, мы – пионеры, – гордо ответил Шура.

– Ладно, ладно, пионеры, чего расшумелись? – уже миролюбиво заговорила директор. – Иди знай, кто вы такие… Я думала, вы просто хулиганы, – и повернулась к молодой продавщице: – Варя, пойди-ка погаси свет в витрине! Эти ребята правильно говорят, что зря горит свет.

Таня и Шурка немного постояли, пока Варя погасила свет, потом вежливо сказали «до свидания» и гордо вышли из магазина.

Но за порогом булочной они припустили к школе со всех ног.

– Видели? Погасили! – победоносно закричала Таня ребятам. – Но что было!.. – И они с Шуркой наперебой стали рассказывать, как их встретили в булочной.

Когда ребята немного успокоились, Колька Пышнов с таинственным видом спросил:

– Угадайте, ребята, что я придумал.

– Пойти в кино! – подсказала Сорока.

– Давайте разделимся и пойдём на другие улицы смотреть, не горят ли лампочки.

– Вчера я видела одну лампочку в магазине «Гравючас», – вспомнила Сорока. – Не меньше ста свечей…

– А у нас на доме у ворот весь день горит лампочка, – сказал Юзеф Янковский. – Честное пионерское.

– Кто за Колькино предложение? – спросила Таня.

Все подняли руки. Тогда распределили, кто с кем пойдёт. Получилось три пары. Выбрали улицы и договорились собраться опять на скамейке в школьном саду ровно в шесть часов, чтобы подсчитать, сколько нашли лампочек и куда пойдут завтра.

В этот день друзья природы обнаружили восемь лампочек. Они горели в разных местах, и не везде школьников встречали приветливо. Но, когда ребята говорили, что они пионеры, тон сразу менялся. Все думали, что в самом деле имеют дело с каким-то патрулём, вроде комсомольского.

А несколько дней спустя вся школа заговорила о делах друзей природы, и на отрядном сборе Юра сообщил, что в райкоме комсомола похвалили инициативу Таниного звена.

– Теперь мы разделим наш район на участки и поручим каждому отряду следить за экономным расходованием электроэнергии, – сказал Юра. – Это будет наш вклад в школьную пионерскую копилку.

Потом Юра сказал, что совет отряда начислил звену Тани Калмыковой за пионерскую заботу о народном добре сто рабочих часов.

Ни один человек не возразил. Только звездолёты сказали, что хватит и пятидесяти, но их не послушали.

Месть Репы

Аркаша Чухрай выскочил из подворотни навстречу Антоше, как чёртик из коробочки, и в первую минуту нельзя было понять из его объяснения, что случилось.

Наконец Антон понял. Но он не мог поверить и кинулся со всех ног во двор, к сараю. Дверь крольчатника была открыта, и на пороге стоял милиционер.

– Хозяин? – деловито спросил он и вежливо уступил дорогу. – Проходите…

В углу сарая горела «летучая мышь». Тусклый свет освещал клетки, и пятна крови казались не красными, а чёрными. Все кролики были зарезаны. Все до единого…

– Когда это случилось? – тихо спросил Антон. И в ту же минуту подумал, что это всё равно. Он даже не расслышал ответа, стоял, опустив руки, и молча удивлялся: почему кровь кажется чёрной? Потом про себя решил: должно быть, Репа проделал это ночью. Значит, сегодня утром, когда он, Антон, был на заводе и считал себя в безопасности, его кролики были уже мертвы. Он не смотрел на клетки, где находились белые великаны и ангорская крольчиха, но ясно представлял себе их – крупных и красивых. Он ими так гордился, и ещё сегодня обещал Калине подарить самочку от приплода ангорской. Теперь она лежит с перерезанным горлом…

– Может быть, пройдём в дом, гражданин? – спросил участковый.

Никто ещё так не называл его, и Антон не сразу понял, что участковый обращается к нему. Старшина собирался составлять протокол. И вдруг Антон осознал: рвутся последние нити, соединяющие его с детством, с прошлой жизнью. Ему было мучительно больно, и он крепко зажмурил глаза, боясь заплакать горько и неудержимо.

– Как вы думаете, чья это работа? – допытывался старшина. – Зверь, а не человек. Ну, пристукнул бы кролика ребром ладони по затылку, а то ножиком… – рассуждал старшина. – Бандит.

– А он и есть бандит! – неожиданно закричал Аркаша.

– Так ты знаешь, кто это? – оживился старшина.

Прикусив язык, Аркаша стоял с выпученными глазами. Бедный Аркаша не собирался выдавать Репу, он сам не знал, как проговорился, и сейчас готов был дать стрекача, но старшина крепко схватил его за руку.

– Нет, ты постой! – грозно сказал участковый. – Так ты, значит, знаешь?

Твёрдо Аркаша не мог сказать, он только догадывался. Но старшина всё записал.

– Теперь, бандюга, не отвертишься, – заключил он. – А ну-ка, подпиши! – сказал он Аркаше. Затем протокол подписали Антон и в качестве понятого – дядя Костя.

Они ушли, но дворник скоро возвратился. Дядя Костя интересовался, что Антон собирается делать с «дохлыми кролями».

– Если хочешь, обдеру, – предложил он. – Шкурки – твои, мясо – моё. По рукам?

Значит, крольчатника больше нет, думал Антон. Не нужно будет платить дяде Косте за аренду сарая, и не надо будет заботиться о корме, и соседи по двору не будут его ругать «паршивым собственником». Нет у него больше крольчатника. А ведь только вчера Калина завёл разговор о том, чтобы отдать кроликов школьной ферме. Антон ничего на это не сказал, промолчал, а сегодня крольчатника уже нет.

Трудно сказать, как горевал бы Антоша, если бы такая беда приключилась с ним раньше, ну, хотя бы месяц назад. А сейчас он лежал на кровати, заложив руки за голову, смотрел на потрескавшийся потолок и думал, что скажет Фёдор Калина, когда узнает о случившемся, и как отнесётся к этому Феня Рубашкина.

Тут раздался стук в дверь.

Антон вскочил с постели, но не открывал. Вдруг это Репа пришёл разделаться с ним, как с кроликами? Тошка прислушался. Кто-то опять постучал, и Антон услышал знакомый голос Шурки Чопа:

– Открой, это я, Шурка!

Никогда, пожалуй, Антон не был так рад его приходу, как сейчас. Тошка любил этого черноглазого мальчишку. Чем-то напоминал он Фёдора Калину, в котором Тошка сейчас, в эти тревожные минуты, больше всего нуждался: он боялся одиночества. Шурка, конечно, был ещё мал – куда ему до Калины! Но это был смелый мальчишка, и хорошо, что он пришёл.

– Тошка! – сказал Шура. – Ты очень огорчён?

– А ты как думаешь?..

– Репу уже поймали. Я сам видел. Он вертелся возле нашего дома, хотел, наверное, посмотреть, что будет, а его хоп, и поймали, – возбуждённо рассказывал Шурка.

Он видел, как бледное Тошкино лицо медленно окрашивалось румянцем, как заблестели глаза, и, желая облегчить горе товарища, сделать что-нибудь приятное, Шурка стал фантазировать:

– Репа ка-ак размахнётся!.. – продолжал он рассказывать. – Ты ведь знаешь, какой он сильный. Но тут подоспели дружинники и его связали по рукам и ногам. Так ему и надо, подлому…

– А ты видел сам? – переспросил недоверчиво Антоша.

– Ну вот честное пионерское, чтоб мне с этого места не сойти! – поклялся Шурка и предложил: – Послушай, Тошка, хочешь быть заведующим нашей пионерской кролефермы? А я у тебя буду помощником, как раньше…

Это была великая жертва со стороны Шурки, но Антоша только тяжело вздохнул.

– Таких кролей погубил, негодяй!.. – сказал он, думая о своём.

– Ты считаешь, – по-своему понял Тошкин вздох Шурка, – что у нас плохая ферма? Такой во всей области не найти, – хочешь верь, хочешь не верь. У нас даже пара ангорских есть, честное пионерское…

– Ты… был там?.. – спросил неожиданно Тошка, и Шурка понял его.

– Был. Дядя Костя уже всех унёс к себе…

– Ловкий!

Они несколько минут молчали – Шурка из деликатности, а Тошка, – вернувшись к мыслям о подлости Репы и о том, что нет больше крольчатника.

– На вашей кролеферме мне делать нечего, – вдруг сказал он. – Я уже вышел из пионерского возраста. Вот поработаю с год и, может быть, в комсомол примут. – Он оживился. – Как ты думаешь, Шурка, могут меня принять в комсомол или нет?

– Вполне могут, – важно согласился Шурка. – Только надо заслужить. Когда мне будет четырнадцать, я тоже подам в комсомол.

– Мне ещё четыре месяца в учениках ходить, а там и разряд присвоят, – сообщил Антоша. – Второй, а может быть, и третий.

– Даже обязательно третий, – был уверен Шурка. – Я же знаю, какие у тебя руки.

– Какие такие руки?

– Золотые – вот какие. Это и вожатый говорит. Наш Юра. А ему Шевякин сказал.

– Ерунда! – покачал Тошка головой, но видно было, что Шуркины слова ему приятны.

«Значит, меня всё-таки уважают, если так говорят», – подумал Антон, и на сердце у него потеплело.

Он не знал, что его ожидало самое большое несчастье, какое только могло случиться в его жизни.

«Я останусь со своими»

Это случилось уже после экзаменов и после отрядного сбора «С чем ты идёшь в коммунизм», на котором шефы вручили звену Тани Калмыковой вымпел с надписью «Идущий впереди».

Таня сразу побежала домой.

– Мама, мама! – закричала она ещё с порога. – Можешь меня поздравить. Моё звено получило вымпел.

Повиснув у мамы на шее, Таня зашептала:

– Может быть, мне сон снится, а, мама?

– Нет. Это, к счастью, не сон, Таня, – серьёзно ответила мама. – Вы хорошо поработали.

– Ох, мама, как я счастлива!

– Теперь сходи и расскажи Варваре Ивановне и Николаю Сергеевичу о своих успехах, – посоветовала мама. – Они ведь тоже немало сделали для тебя.

Таня согласилась.

– Я пойду с Шуркой, – сказала она. – Он обещал зайти за мной.

– Шура сегодня не зайдёт, Танюша. У Антона Пугача мать умерла, и, наверное, Шура не захочет оставить его одного.

– О! – растерялась Таня. – Я лучше побегу к Шурке. Хорошо, мама?

Мама ничего не сказала, только кивнула, и Таня выскочила на улицу.

Она быстро шла и думала о том, как всё переменилось в её и Шуркиной жизни за прошедший год.

Вначале они поссорились из-за Тошки. Таня ненавидела его, потому что он был бездельником. Он чуть было и Шурку не запутал, если бы не Юра Погорелец. Вместе с Шевякиным вожатый и Тошку вырвал из дурной компании. А самого Репу, говорит Шурка, недавно строго судили, и на суде выступал Андрей Шевякин.

Несколько дней назад Тошка приходил на пионерскую ферму. Он долго ходил от клетки к клетке и всё расспрашивал и расспрашивал. А Шурка отвечал так, как будто перед ним стоял не Тошка Пугач, а учитель биологии и спрашивал заданный урок. Когда Тошка дошёл до последней клетки, он вдруг стал ругать Шурку.

– Сколько этим крольчатам? – кричал Тошка. – Семнадцать дней, говоришь? В эту пору им нужно давать мягкий или даже лучше мелкодроблённый корм. А это что? Что это такое, я тебя спрашиваю?

– Ребята недосмотрели, – защищался Шурка.

Затем Тошка стал подробно объяснять, как и когда надо проводить отсадку.

– В трёхмесячном возрасте опять распределяй по группам, – поучал Тошка. – А ты этого не делаешь. Клеток не хватает? Построй новые. Хочешь, я с Калиной помогу тебе…

Шурка не спорил, кивал головой и всё записывал в блокнот: когда начинать расчёсывать пуховых кроликов, как лучше снимать пух – стричь, вычёсывать или выщипывать. Тошка советовал выщипывать. Оказывается, кроликам совсем не больно. Только выщипывать пух нужно, конечно, умеючи.

Перед уходом Тошка обещал подарить ребятам пару белых великанов.

– У меня есть на примете, – сказал он.

Шурка так и просиял.

Тогда Колька Пышнов спросил, не подарит ли Тошка заодно и Петьку-попугая для живого уголка.

– Чего захотел, а? – свистнул Тошка. Он с Петькой не мог расстаться. И с ежом Авоськой…

Это понравилось Тане. Значит, Тошка действительно любит животных и возится с ними не только ради денег. Она опять подумала, что Тошка не такой уж плохой, каким его считали.

Теперь Тане было до слёз жалко Тошку…

Таню встретила Ксения Петровна. Лицо у неё было заплаканное: она только что возвратилась из больницы, куда ездила с Тошкой.

– Шура у него, – сказала Ксения Петровна. – Может быть, и ты сходишь, Танюша. Снеси вот обед, пусть съест чего-нибудь. И прибрать в комнатах не мешает. Справишься?

– Ну, конечно, справлюсь, – обрадовалась Таня. – Я, знаете, как умею мыть полы!

– Ну, ну. Вот и хорошо, – ласково улыбнулась Ксения Петровна.

…Тошкину маму хоронили на третий день. У неё было чужое лицо – восковое, с заострившимся носом. Антон не плакал, строго смотрел в это чужое лицо и думал: нет у него мамы. Как же теперь он будет жить? Но сознание невозвратимости потери с полной ясностью пришло лишь в ту минуту, когда гроб опускали в могилу. Тогда Антон заплакал – тихо и горько, закрывая мокрое от слёз лицо руками, как будто стыдился Калины, Шевякина, Фени Рубашкиной, Шуркиной мамы…

– Вишь, как убивается! – вздохнула старуха Панина.

В этот день, как и в прошлые три дня, с Тошкой неотлучно оставался Калина. Видно, он взял на заводе отпуск. Ради него – Антона. Эта мысль впервые пришла в голову, когда Фёдор на второй день после похорон завёл разговор о новом задании, полученном бригадой строгальщиков.

– Выбрать фигурный паз – дело тонкое, – говорил Калина. – А никому другому, как Шевякину, поручили. Ценить нужно. – Свою бригаду Фёдор иногда называл именем бригадира.

Антон откликнулся не сразу. Калина вскипятил чай и подогрел давно остывший обед, принесенный Феней из столовой. Вскоре и сама Феня пришла и тоже завела разговор о новом задании. Всех волновал ответственный заказ, полученный заводом.

Было уже поздно, когда Калина сказал:

– Ну, Фенюшка, спасибо за обед, а нам пора на боковую. Завтра, учти, мы на первой смене…

Он не спросил Антона, собирается ли тот завтра на завод или нет: это само собой было понятно. Без Калины и Фени Рубашкиной, без Шевякина и завода, без Шурки Чопа уже немыслима была его жизнь. И когда позже, дней пять спустя, пришёл отец и спросил, не хочет ли сын перейти жить к нему, в его особняк, Антон решительно ответил:

– Нет, папа, я останусь со своими.