Текст книги "Мальчишка ищет друга"

Автор книги: Борис Тартаковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Борис Семенович Тартаковский
Мальчишка ищет друга

Стрела из лука

Дзинь! – и оконное стекло звонко рассыпается по асфальту, а стрела исчезает.

Шура на секунду замирает с самодельным луком в руке, а Таня смотрит на него, в испуге открыв рот. Потом, не сказав ни слова, ребята кубарем скатываются по крутой лестнице в подвал.

У Тани бешено бьётся сердце, но в то же время ей почему-то смешно.

– Ой и попадёт нам! – говорит она и прыскает в кулак.

– Такая стрела пропала! – вздыхает Шура и вытирает ладонью вспотевший лоб.

А со двора уже доносится возмущённый крик соседки:

– Милиция! Где милиция? Я вам покажу, хулиганы, как стрелять по окнам!..

– Вот раскричалась, – ворчит Шура. – Стрелу она, конечно, не отдаст.

– Придётся за окно платить, – уверяет Таня. – Вот посмотришь.

Всё началось с того, что друзья однажды забрели на стадион «Чайка». В тот день были спортивные соревнования. Шуре очень понравилась стрельба из лука.

– Интересно! – сказал он. – А я думал, что из лука стреляли только индейцы.

Тут кто-то объявил на весь стадион:

– Сейчас стреляет из лука чёмпион Украины среди юношей…

Фамилию Таня не расслышала, но во все глаза смотрела на чемпиона.

– Здорово! – сказал Шура, когда чемпион отпустил тетиву и стрела попала прямо в цель.

Таня тоже сказала, что здорово, а когда увидела чёрные Шуркины глаза, сразу догадалась, что он уже что-то придумал.

– Знаешь что, Танька? Давай сделаем лук и тоже будем стрелять. Идёт?

– Идёт! – сразу согласилась Таня и представила себе на минутку, как в один прекрасный день кто-то прокричит громовым голосом на весь стадион:

– Сейчас стреляет из лука чемпион мира среди девочек Таня Калмыкова.

А на трибуне среди почётных гостей сидит её папа.

В один из последних дней летних каникул ребята поехали в лес, чтобы найти подходящую ветку для лука. Шура исцарапал всё лицо, а Таня порвала платье, но хорошую ветку они всё-таки нашли.

Шура сделал замечательную стрелу, а Таня отшлифовала её стеклом и наждачной бумагой. Стрела получилась ровная и гладкая. А теперь Шурина соседка не отдаст, конечно, эту замечательную стрелу.

Об этом и думали ребята, пока их ругала соседка. А когда она ушла, друзья потихоньку выбрались из тёмного подвала и побежали на улицу.

– Ты не огорчайся, Шура, – утешала Таня. – Ведь можно сделать новую стрелу. А за окно мы заплатим. У меня в копилке уже, наверное, больше тридцати копеек.

Но скуластое лицо Шуры было озабочено. «Наверное, он не знает, хватит ли на стекло моих денег, – решила Таня. – Может быть, оно стоит дороже?»

– Как ты считаешь, Таня, почему стрела не попала в цель? – спросил Шура и посмотрел на свою приятельницу сверху вниз: он был выше её.

– Видно, ты плохо прицелился, вот и не попал, – неуверенно ответила Таня.

– Я не умею стрелять?

– Стрелять ты умеешь, только сейчас не попал.

– Нет. Просто мы не из того дерева стрелу сделали, – решил Шура.

– А какое нужно дерево?

– Откуда мне знать? Давай пойдём в библиотеку и поищем в книгах. Из книг можно всё узнать.

Тошка

Оказывается, спортивный лук надо делать совсем не так, как они думали. Друзья прочли об этом в книжке. Но лука они уже не сделали.

Таня сидела у Шуры, когда неожиданно возвратилась с работы его мама. Она поменялась сменой с другой работницей, чтобы днём побыть со своим сорванцом.

– Ему ведь ничего не стоит дом поджечь, – говорила она иногда.

– Очень мне нужно поджигать дом! – обижался Шурка.

– Как только ты дружишь с таким разбойником? – спрашивала Шурина мама Таню.

«Разбойник» улыбался.

Вот и сейчас мама сразу вспомнила о разбитом окне, стала ругать Шуру и пообещала сжечь лук в печке, если ещё хоть раз увидит его в руках сына…

Оконное стекло обошлось в пятьдесят копеек. Их заплатила Шурина мама, и Таня была довольна, что не надо вскрывать копилку. Не жалко было тридцати копеек, но не хотелось, чтобы обо всём узнала её мама.

Начались школьные занятия, и Шура забыл о луке. Он увлёкся другим делом – стал разводить кроликов.

Кроликов держал Антон Пугач, или просто Тошка. Он жил в одном доме с Шурой, и ему шёл уже семнадцатый год.

Антон Пугач казался Шурке необыкновенным человеком. Он отличался от всех дворовых ребят не только внешностью, но и поведением. Таня считала, что Тошка похож на юного певца из итальянского кинофильма – волнистые волосы на голове, большой широкий лоб и красивый нос с горбинкой. Только глаза у итальянца большие и чёрные, а у Тошки не такие уж большие и не то голубые, не то серые. И лицо слишком белое. Даже немного бледное. И в этом не было ничего удивительного. Антоша вечно сидел в своей комнате, где повсюду – на столе, на подоконнике и даже под кроватью, – ползали, бегали, пищали и что-то грызли всякие зверюшки: ёж по имени Авоська, черепаха Улита, морская свинка Нептун. А в двух карманах старого маминого пальто поселились белые мыши.

– Зачем тебе столько мышей? – спросил однажды Шура. – Штук двадцать, наверное…

Тоша усмехнулся, довольный.

– Знаешь, на сколько здесь добра? – и, окинув любовным взором всё своё живое богатство, сообщил: – На семьдесят целковых, не меньше.

– Ого! – удивился Шурка, хотя эта сумма ничего его сердцу не говорила.

– Вот так-то, парень. Семь красненьких! – с большим чувством произнёс Тоша. – За одну мышь институт, знаешь, сколько платит?

– За мышь?

– Вот именно, чудак-человек. Они же опыты ставят.

Но самым примечательным жителем Тошкиной комнаты был, конечно, попугай Петька – маленький белый какаду с жёлтым хохолком, родом из далекой Австралии.

Однажды Тошка рассказал Шурке его историю.

У Тошкиной мамы был брат Никодим. Он служил офицером в Советской Армии и во время войны освобождал Будапешт от фашистов. В Будапеште он некоторое время жил в доме бабушки Розалии. Так её все называли. Она жила с внучкой, и у них был попугай Петер. В то время в Будапеште было очень голодно, потому что фашисты все начисто вывезли из Венгрии в Германию: хлеб, картофель, мясо. Дядя Никодим видел, что бабушка Розалия со своей внучкой голодают, и стал делиться с ними своим офицерским пайком. Всё, что бы ни получал дядя Никодим – сало, консервы, масло, печенье, – всё-всё он делил с бабушкой Розалией и её внучкой.

– Если бы не капитан Нейкодим, – рассказывала бабушка Розалия соседкам, – я с внучкой давно бы померла с голоду…

В Будапеште дядя Никодим находился до окончания войны, а потом стал собираться домой. По профессии он был не военным, а геологом.

– Мы вас, капитан Нейкодим, никогда не забудем, – говорили венгры. – Когда бы вы ни приехали в Будапешт, всегда будете нашим дорогим гостем.

Среди провожавших было много знакомых людей, только бабушку Розалию дядя не видел и даже забеспокоился: может быть, с бабушкой какое-нибудь несчастье приключилось?

Но вот, когда раздался свисток, загудел паровоз и поезд собирался тронуться в дальний путь, к одному из вагонов, на ступеньках которого стоял бравый капитан, кинулась какая-то старая женщина. В руках она держала клетку с попугаем.

– Капитан Нейкодим, сынок! – закричала старуха. – Возьмите, пожалуйста, на память о бабушке Розалии вот эту птицу. Это – Петер, очень хорошая птица…

Вначале дядя Никодим растерялся. В самом деле, что ему было делать с попугаем? Но отказаться он не мог: не хотел обижать бабушку Розалию.

– Спасибо, бабушка Розалия, за этот прекрасный подарок, – сказал дядя Никодим. – Я буду заботиться о Петере.

Петер, которого ещё в пути переименовали в Петьку, действительно оказался очень умной и забавной птицей. Вначале Петер говорил только по-венгерски.

– Ходь ван? – вежливо интересовался он по утрам. (То есть: «Как вы поживаете?») Потом любезно сообщал: – Аз эн невем Петер… Петер…

Это означало: «Моё имя Петер»…

Но скоро он привык к новому имени и после венгерского «как вы поживаете?» сообщал:

– Я – Петька… Петька…

Дядя извинялся за Петьку:

– Вы уж простите его за плохое произношение. Всего несколько дней, как изучил русский язык…

Некоторое время дядя пожил у сестры – Тошкиной мамы, потом уехал в геологическую экспедицию. Ясное дело, он не мог взять с собой Петьку в экспедицию и оставил его сестре. Заботиться о Петьке стал Тошка. Пожалуй, с этого и началась Тошкина любовь к птицам и всякому зверью. И Петька отвечал другу преданностью и любовью.

По утрам, увидев, что Тошка проснулся, Петька радостно кричал:

– Ура! Ура!

Кто его этому научил, неизвестно.

Когда Тошка собирался уходить, он говорил попугаю:

– Ну, Петька, я пошёл.

– Здравствуйте! – отвечал вежливый Петька.

И Тошка души не чаял в своём пернатом друге, любил его и холил.

Почему Тошка бросил школу

В Тошкиной комнате, плохо проветриваемой, стоял тяжёлый запах, но для Шуры часы проходили здесь, как минуты. Если бы не школа и не мама с её неиссякаемой любовью к пятёркам, Шурка все дни проводил бы среди полюбившихся ему зверюшек. Да и с Тошкой он подружился.

Очень нравилась Шурке необыкновенная вежливость Тошки. Другой парень, обладая такими богатствами, зазнался бы, смотрел бы на всех свысока, а Тоша – ничего подобного. Он со всеми был вежлив, при всяком удобном случае говорил «извините» и даже Шурке говорил «пожалуйста», если просил почистить клетку морских свинок или налить молока ежам.

В этом Антон видел большой смысл, о котором Шурка и не догадывался. Ещё в ту пору, когда Тошкин отец жил дома, он не раз поучал сына:

– Ласковые телятки сосут по две матки, а бодливому ни одна не даётся. Если ты не хочешь иметь врагов, будь со всеми вежлив и ласков.

– Даже с теми, кого я не люблю? – вначале удивлялся Антоша.

– Даже с врагами, – говорил отец. – Коли птицу ловят, так её сахаром кормят. Можешь поучиться у меня, Антон. Ни один мой сослуживец не скажет, что Савелий Петрович Пугач плохой человек. Почему? Да потому, что и я со всеми хорош. А в действительности иные сослуживцы противны мне так, что и смотреть на них тошно, не то что улыбаться… Это очень важно, Антон, быть со всеми вежливым и ласковым.

Мать возмущалась:

– Чему ты учишь ребёнка, Савелий? Так, сынок, жили люди, когда человек человеку волком был, – пояснила она, с тревогой приглядываясь к сыну, – а теперь, слава богу, другие времена…

Вначале Тошка не слушал отца. В самом деле, рассуждал Тошка, почему он должен быть вежлив и любезен с Петькой Дышняком, если тот дразнит его «Крысой» за белых мышей? Почему нужно быть ласковым с Вовкой Козельцом, если тот противный скареда и потихоньку от одноклассников ест конфеты «Золотой ключик»? И Антон не скрывал своей неприязни к Петьке Дышняку и Вовке Козельцу.

Но вскоре, – Антоша сам не заметил, как это случилось, – он начал следовать советам отца. Может быть, потому, что всё-таки он любил его. Теперь, когда Петька Дышняк называл его Крысой, Тошка уже не отвечал ему, как раньше: «От Сосиски слышу», а предлагал: «Хочешь, я и тебе могу дать парочку мышей». И дал. А Вовка Козелец до того был растроган вниманием Тошки, что потихоньку стал и его угощать «Золотым ключиком». И Тошка пришёл к выводу, что отец прав.

А вот к матери отец относился далеко не ласково.

– Это борщ? – спрашивал он, брезгливо отодвигая тарелку. – Собачья похлёбка, а не борщ…

– Ты бы хоть при нём стыдился, – тихо говорила мать, кивая в сторону Тошки.

Но отец не стыдился, с грохотом отшвыривал стул и отвечал:

– Сын мой тоже не щенок, чтобы кормить его такой дрянью. – И медовым голосом обращался к Тошке: – Пошли, сынок, в ресторан, там не подадут такой похлёбки…

Тошка, конечно, не отказывался. В ресторане всегда было веселей обедать. Только вот больно было смотреть на мать, когда, уткнувшись лицом в ладони, она тихо и жалобно всхлипывала.

Но постепенно Тошка стал привыкать к слезам матери, они уже не очень трогали его, и он стал думать, как отец: поплачет и успокоится.

Однако мать не успокаивалась, с каждым днём она всё более чахла, лицо избороздили преждевременные морщины, а в её чёрных красивых косах, которыми раньше он любовался, появилась седина.

Ссоры с матерью происходили у отца и на другой почве. Отец всегда одевался с иголочки, часами просиживал за журналом мод, внимательно изучая покрой костюма, куртки или пальто.

– Э-эх, живут люди, не то что мы, – вздыхал он и, помолчав, обращался к матери: – Как ты смотришь, старуха, если я такую курточку закажу? Недурна, а?

Мать робко замечала, что до зарплаты ещё неделя, а она задолжала тридцать рублей. К тому же месяца ещё не прошло, как он купил шерстяной джемпер…

– Вечно ты в долгах! – возмущался отец. – И куда только ты тратишь деньги, не понимаю.

Мать начинала пересчитывать, на что израсходованы деньги, но отец не слушал её.

– Пойми, – говорил он холодно и зло, – что человека принимают по одёжке…

Вторую часть пословицы, что человека провожают по уму, отец почему-то опускал. А на следующий день между прочим сообщал:

– Я, знаешь ли, заказал куртку у своего портного.

Вздыхая, мать говорила:

– На эти деньги можно две недели прожить…

Тут отец вскипал:

– Вот человек! Ничем приятным с ней нельзя поделиться. Вечно деньги, деньги, деньги…

Теперь и Тошка, когда мать отказывала ему в чём-либо, кричал:

– Просто противно слушать: вечно деньги, деньги, деньги…

И в Тошкиной жизни деньги стали приобретать всё большее значение. Раньше они нужны были ему только на покупку корма для попугая и золотых рыбок, а теперь, следуя примеру отца, Тошка стал придавать большое значение одежде. Прежде он не замечал, как ребята одеты, но со временем начал присматриваться, какой костюм носит Петька Дышняк или Вовка Козелец. Он завидовал ребятам, ходившим не в школьной форме, а в узеньких брючках. Тошка вечно клянчил у матери деньги то на какой-то особый шарф или чехословацкие перчатки, то на туфли с каучуковой подошвой.

– Ты бы лучше об уроках думал, – советовала мать. – Вот когда начнешь сам зарабатывать, тогда будешь покупать, что захочешь. – И корила отца: – Все это от тебя, это модничание…

Когда Тошка заканчивал шестой класс, отец ушёл от них и завёл новую семью. Тошка остался с матерью, но тяжело перенёс уход отца, затаил обиду и на него, и на мать.

Шурка Чоп не знал всего этого и удивлялся, как Тошка относится к матери. Такой вежливый со всеми, Тошка был с нею очень груб.

– Есть давай! – без всякого «пожалуйста» требовал он, садясь к столу. – Долго ты ещё будешь копаться?

– Обожди минуточку, – просила мать, – я ведь только что с работы. Разве ты сам не мог подогреть?

– Буду я возиться с твоими горшками!

– Я ведь предупредила, что могу задержаться на работе, – устало оправдывалась мать.

У неё был болезненный вид, мешки под глазами и бледное лицо со скорбными морщинками в уголках губ. К грубости сына она, должно быть, уже привыкла и только тихонько вздыхала, а Шурка в такие минуты поёживался: ему было неловко.

Тошка до ухода отца аккуратно посещал школу, неплохо учился. А в пионерском отряде его особенно ценили за умелые руки. Тошка любил мастерить, у него, как говорят, были золотые руки. Но когда отец ушёл, Тошка перестал готовить уроки, а потом и вовсе бросил школу.

Отец жил на окраине, имел собственный дом, и Тоша изредка навещал его. Чаще в те дни, когда болела мать и в доме не было денег.

– Что, опять симулирует? – недобро усмехался отец, говоря о матери. – Думает, наверное, что я миллионер, и можно тянуть из меня до скончания века.

На это Тошка ничего не отвечал, помалкивал, не желая раздражать «старика», как он называл отца. Но Тошка прекрасно знал, что мать действительно больна.

Однажды отец спросил:

– Ну, а что ты будешь делать, если мать помрёт? Век её короткий, не секрет.

Слова отца были так неожиданны, что в первую минуту Тошка не осознал их значения. Потом он почувствовал острую жалость к матери, и его охватил панический страх. В самом деле, что он будет делать без матери?

Несколько дней он жил под впечатлением слов отца, и мать только удивлялась, как её Тошка изменился, какой стал внимательный и заботливый. Потом опять всё пошло по-старому, только Тошка стал более замкнутым, и у него появилась жадность к деньгам. Если раньше мальчишка возился с ежом, белыми мышами, золотыми рыбками из любви к животным, то теперь он нашёл в этом и другой смысл: они стали служить источником наживы. И у Тошки появилась заветная коробка из-под папирос «Казбек», в которую он прятал вырученные деньги.

Вскоре Тошка решил построить свой крольчатник. Потребовались деньги, а их не было, и Тошка пошёл «занимать», как он сказал, к «старику» в сопровождении Шурки.

Отец был высок, строен и совсем не похож на старика, как подумал Шура. Отец обедал.

– Может быть, пивца выпьешь? – предложил он. – А это кто? – кивнул он в сторону Шуры.

– Он помогает мне в хозяйстве, – объяснил Тоша. – Из нашего двора.

– A-а… Всё мышей разводишь? – и налил Антоше стакан пива. – А тебе ещё рано пить алкогольные напитки, – улыбнулся он Шурке, стоявшему у дверей.

Тоша выпил пиво и робко сказал, что ему нужны десять рублей на покупку штанов, а то стыдно ходить в таких, – и повернулся, чтобы показать, как они прохудились. Теперь Шурке стало ясно, зачем Тошка откопал эти дырявые брюки в каком-то старом хламе: он хотел разжалобить «старика». Если бы отец знал, что сыну нужны деньги вовсе не для покупки штанов, а на постройку крольчатника, он, наверное, ещё бы по шеям надавал. Но и так «старик» был сильно недоволен.

– Чёрт знает что! – возмущался он. – Столько даю матери на твоё содержание, что можно целую семью прокормить, а ты ходишь, как бродяга какой-то.

Однако деньги дал. Правда, не десять, а восемь рублей. Но и за них Тоша вежливо поблагодарил.

– А как у тебя в школе? – спросил отец.

Тоша заторопился к дверям.

– Много заработал двоек?

Шура не расслышал ответа: он уже выскочил на крыльцо.

Возвращаясь домой, Тоша стал оправдывать отца:

– «Старик» сегодня не в духе. Это иногда находит на него. Но зато он не жадный. Целых восемь целковых отвалил. Люблю «старика» за это.

Шура робко спросил:

– Разве ты учишься, Тоша?

– Очень мне нужно учиться. Теперь учись не учись, всё равно после школы пойдёшь ишачить на завод. Разве не так? – и поморщился.

Шура промолчал. Его отец, когда был жив, совсем не так говорил о заводе. Он с гордостью рассказывал Шурке о своём механическом цехе, где работал мастером. И почему-то Шуре казалось: Тошка говорит не то, что думает, просто стыдно ему за свою ложь. Он ведь давно уже не ходит в школу, а отец думает, что сын учится.

Впрочем, какое Шурке до этого дело? Важно, что Тошкин отец дал деньги и теперь можно приступить к строительству крольчатника. Это он, Шурка, придумал, после того как прочёл о пионерской кроликоферме где-то на Винничине. За год школьники вырастили две тысячи восемьсот пятьдесят два кролика! У Тоши глаза разгорелись, когда он услышал об этом.

– Неужели две тысячи?

– Две тысячи восемьсот пятьдесят два. Вот честное пионерское, правда, – поклялся Шура.

Но Тоша поверил только тогда, когда сам прочёл заметку. Он прочёл её дважды и вдруг как захохочет.

– Шурка! – закричал он. – С меня кило дропсу.

– Видишь, я говорил!

– Ты, глупый, даже не представляешь, на какую жилу мы набрели.

О какой жиле он говорит, Шурка не понял.

– А я, дурень, вожусь с этими вонючими свинками и ёжиками, чтоб они пропали, когда рядом такая жила… – продолжал Тошка.

Шурка всё ещё ничего не понимал: он ведь знал, что Тошка любил и свинок, и ежей, мог возиться с ними весь день.

Тошка быстро достал карандаш и стал что-то подсчитывать. Он прямо сиял. И Шурка был доволен.

Но, придя домой, Шурка впервые стал сомневаться: может быть, Антон не из любви к животным возится со всеми этими ежами и белыми мышами?..

После посещения Тошкиного отца работа закипела. С помощью Шуры и Аркаши Чухрая Антон очистил дворовый сарай, в котором хранили старую рухлядь, и ребята принялись сколачивать клетки. А ещё через две недели в них появилась первая пара великолепных кроликов, за которых Тоша, как он говорит, заплатил «бешеные деньги».

– Ничего, миленькие, вы мне принесёте хороший процент! – ласково приговаривал Антон, угощая кроликов капустой и овсом.

Однажды пришла Таня с Катей Руденко. Они хотели покормить кроликов, но Тоша сказал, что девчонок ему не надо.

– Это дело мужское. Вы, пожалуйста, курами займитесь. – И засмеялся.

Больше всего обидело Таню, что смеялся и Шура. После этого она совсем перестала ходить к нему и подружила с Катей Руденко.

Двойку можно исправить

Просто удивительно, за что Катя Руденко полюбила Таню. Ведь они такие разные! У Кати самая длинная коса в классе. У Тани вообще нет косы, и она больше похожа на мальчишку с веснушками на носу и русой чёлкой. Таня на переменках скачет, как мальчишка, шумит и дерётся, а Катю Таисия Павловна ставит всем в пример, такая она тихая, скромная и прилежная. Таня получает двойки, а Катя отличница.

Однажды Таисия Павловна оставила Таню после уроков в школе и завела скучный разговор.

– Что ты себе думаешь, Калмыкова? – сказала учительница, надевая большие роговые очки, будто хотела лучше разглядеть Таню. – Так хорошо закончила прошлый год, а теперь опять стала плохо учиться. Что случилось?

Ну что можно было ответить? Не могла же Таня признаться, что надоело учить всякие стихотворения. И, правду говоря, скучно без Шуры. Он теперь на неё не обращает никакого внимания. Таня стояла перед Таисией Павловной и молчала.

Было немного совестно перед учительницей, но Таня решила, что, наверное, такой ленивой она родилась и тут уже ничем не поможешь.

А дома ждала мама.

– Ну, Танюша, – сказала она, – у меня хорошая новость.

– Какая, мамочка?

– Николай Сергеевич сказал, чтобы ты пришла к нему. Он хочет поговорить с тобой. Возможно, зачислит в свой кружок.

Николай Сергеевич преподавал в той же школе, что и мама, и руководил кружком юннатов в зоологическом саду.

– Ой, – обрадовалась Таня. – И меня пустят ко львам?

– Если заслужишь, – ответила мама.

Не задумываясь, Таня обещала, что заслужит.

Таня хотела рассказать о полученной двойке, но раздумала. Зачем напрасно огорчать маму? Двойку нетрудно будет исправить, – решила Таня. Стоит только хорошо выучить урок.