Текст книги "Всё меняется даже в Англии"

Автор книги: Борис Изаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Зелёное и чёрное

еселая зеленая Англия"… Так исстари воспевали свою страну английские поэты. И в самом деле, нигде, вероятно, не встретишь такой нежной, ласкающей глаз зелени, как в английской деревне. Но английский ландшафт – это не только зеленые луга с редкими купами ясеней и вязов.

Красные скалы Девоншира и суровые фьорды Шотландии, фруктовые сады Кента в пышном весеннем убранстве, величественный и строгий горный массив Северного Уэльса, пальмы и клубничные плантации острова Уайт, старые парки, где бродят олени с ветвистыми рогами, Шервудский лес, свидетель лихих подвигов Робина Гуда и его отчаянной ватаги, тоскливые, поросшие вереском болота Дартмура, стремительные и прозрачные северные речки, где бьет хвостом форель, – все это Британия. Многоликий британский ландшафт к тому же удивительно переменчив: его расцветка меняется в зависимости от солнечных лучей, от набегающих туч; этот ландшафт словно дышит.

Живые изгороди окаймляют дороги и земельные участки; с самолета кажется, что внизу разостлан лоскутный ковер, прошитый на скорую руку зеленым швом. У дороги то и дело попадаются одинокие старые деревья и большие валуны, – с ними связано множество старинных легенд. Посреди поля растет могучий дуб, это самое английское из всех деревьев; «сердце из дуба», – говорят англичане о мужественном, надежном человеке.

Везде и повсюду – следы ушедших поколений. Заброшенная шахта. Скелет ветряной мельницы. Поросшая плющом часовня. Развалины средневекового монастыря с полуразрушенной готической аркадой. Руины замка, окруженного высохшим рвом. Римская стена – стена Адриана, некогда построенная завоевателями для защиты от вольнолюбивых и воинственных племен шотландского нагорья, – она тянется через всю Англию с востока на запад. Римские дороги пересекают страну во всех направлениях, – когда-то они имели стратегическое значение; ими пользуются еще и сегодня: римляне были отличными дорожными мастерами. Из глубины веков пришел в наши дни хоровод гигантских каменных глыб, сомкнувшийся в правильный круг, – остатки загадочной религии, которую исповедовали люди, обитавшие на этой земле тысячелетия назад.

Насыщенные влагой ветры с океана обрушиваются на Британские острова обильными дождями, – они не дают мелеть рекам. В Лондоне половина дней – дождливые, на западе и на севере страны дождей еще больше. В ясный летний день того и гляди нагрянут тучи. Тридцать лет назад англичанин редко выходил из дома без зонтика; теперь зонтики все больше заменяются плащами, но в бюро находок Управления лондонским транспортом все еще поступает ежегодно около 70 тысяч зонтиков, забытых владельцами в автобусах, вагонах метрополитена и городской железной дороги. Я подозреваю, что дождь имеет некоторое отношение к тому, что англичане выработали в себе стоическую выдержку: даже самый сильный ливень не может заставить их изменить свои планы – все равно, касается ли это дружеской встречи в местном «пабе» или многодневного похода сторонников ядерного разоружения.

Впрочем, погода в Англии часто обманывает все ожидания и становится самой злостной нарушительницей традиций. Белую зиму с занесенными снегом коттеджами видишь преимущественно на рождественских открытках; на практике она превращается в нескончаемую вереницу дождей. Порой в ноябре, когда по законам природы ждешь мокряди или плотного тумана, именуемого в просторечии «гороховым супом», выпадут вдруг золотые, по-летнему теплые деньки. Как-то раз мне случилось купаться на острове Уайт, в Ла-Манше, под Новый год, 31 декабря.

Влажным климатом объясняют обычно и нежную изумрудную окраску английского пейзажа – лугов и деревьев, кустов и газонов. Кстати о газонах: таких, как в Англии, вы не увидите нигде.

Житель Британских островов необычайно привязан к родным местам, к своему округу и селению. Я уж не говорю о таких народностях, как шотландцы, которые все еще не забыли своих кланов, или уэльсцы, которые так крепко держатся за свой язык и свою культуру. «Вы, англичане…» – обронил я как-то раз в разговоре с одним молодым человеком в Лондоне. «Простите, – перебил он меня с видом оскорбленного достоинства, – я уэльсец…»

В английском доме вы нередко увидите на стене картины и фотографии родных мест хозяина и хозяйки. Иногда это – захолустная деревня, иногда – небольшой провинциальный городок.

В этой густо населенной стране деревни разбросаны, как правило, через каждые два-три километра. В центре селения непременно высится церквушка, рядом с ней стоит дом священника. В одном из деревенских домиков ютится почта; кроме почтовых марок вы, вероятно, сможете купить там плитку шоколада и шнурки для ботинок, дешевые конфеты и карандаш. Если селение не из маленьких, вы увидите кирпичное школьное здание, домик врача, лавку бакалейщика и «паб» – пивную.

Прежде жизнь в таких деревнях текла тихо и сонно. Газеты выписывали только священник и врач, да, может быть, еще какой-нибудь местный вольнодумец. Ближайшее кино находилось в соседнем городе. Деревня была как бы отрезана от внешнего мира.

Текущий век бурно ворвался в сельскую жизнь. Деревенская улица теперь не такая уж тихая: на ней появились мотоциклы и автомашины. Над крышами выросли антенны телевизоров. Сельский люд слушает те же передачи по радио, смотрит те же телевизионные спектакли, что и лондонцы. И думает те же думы.

Под натиском века, перед лицом наступления города «веселая зеленая Англия» теряет свои позиции. Для некоторых районов страны все более характерным становится черный цвет – цвет копоти. Фабрики и большие дома, сеть автомобильных дорог с непременными бензоколонками, лагеря для автотуристов, а кое-где – полигоны и военные базы постепенно поглощают сельскую Англию. В окрестностях Лондона, Манчестера, Бирмингема этот процесс виден невооруженным глазом.

Пожалуй, нигде в мире не встретишь сегодня такого сосредоточения фабрик и заводов, как в промышленных районах Англии. Фабричный город растет, расширяется, сливается с соседним поселком. Проезжая по Ланкаширу, по бассейнам рек Тайн или Клайд, спрашиваешь себя, не происходит ли путешествие в пределах одного огромного города. Слева и справа – фабричные строения, дома. Природа отступает на второй план.

Машиностроение – становой хребет английской промышленности. Отрасли, производящие средства производства, – они работают в значительной мере на экспорт – преобладают над отраслями, выпускающими предметы потребления. Тут – сила Англии, ее будущее. Вместе с тем такая структура промышленности показывает, как сильно страна зависит от международной торговли.

В Англии живет в городах четыре пятых всего населения – куда больше, чем, например, в Соединенных Штатах Америки. Приглядимся к провинциальному английскому городу.

В центре его – старинная церковь, а может быть, средневековый собор; на окраинах – прокопченные фабричные трубы. Претенциозное здание ратуши из красного кирпича в готическом стиле выглядит довольно-таки уродливо; по уродству оно соперничает разве что с железнодорожным вокзалом. Зато вы залюбуетесь на древний, переживший не одно столетие, но все еще крепкий каменный мост, переброшенный через тихую, полноводную реку. Неподалеку от моста – ярмарочная площадь, рядом с ней – загон, где происходят выставки скота, на которые съезжаются фермеры всей округи. Школьные здания, как правило, построены еще в прошлом столетии или в начале нынешнего; они мрачны и тесны. Ближе к городской окраине – общественный парк с цветочными клумбами, аттракционами и трибунами для оркестра: в тридцатых годах, когда закладывали парк, это вызвало жаркие прения в местном муниципалитете. На площади перед ратушей – пышный памятник королеве Виктории, против вокзала – скромный обелиск в память уроженцев города, погибших в двух мировых войнах.

На главной улице, пересекающей город из конца в конец, – многочисленные магазины. Еще издали вы приметите отделения вездесущего универмага Вулвортса и фирмы аптекарских товаров Бутса, – их характерные вывески и витрины можно встретить в любом уголке страны. В небольшом доме с многократно реставрированным деревянным фасадом Елизаветинской эпохи, раскрашенным в коричневый и белые цвета, – антикварная лавка; в витрине – кресло в стиле Людовика XIV, старинный чайный сервиз и пара медных подсвечников, позеленевших от времени; в лавке торгуют и цветными открытками с местными видами, на которых английское небо сияет такой яркой голубизной, что с ним не может тягаться даже лазурь средиземно-морского небосвода. Дальше – кинотеатры с кричащими фасадами и кричащими названиями: их неоновые огни зажигаются еще засветло, словно торопя наступление темноты и часы обильных кассовых сборов. Гостиница, ресторан или, как гласит вывеска, «чоп-хауз» – «дом отбивных котлет»… Вот мы и прошлись с вами по всей главной улице.

На людном перекрестке – полицейский. Он стоит здесь и в жаркий летний день, и в зимнюю стужу, и в ненастье, когда с его черного клеенчатого плаща стекают потоки дождя. Его внушительный рост – он на добрую голову выше прохожих – выглядит еще выше благодаря небольшому помосту под ногами и высокой каске. Сразу видно: это столп общества, и шуток шутить с ним не рекомендуется.

Пивные – «пабы» – разбросаны по всему городу; наиболее посещаемые – на фабричной окраине. В Англии подсчитали, что один «паб» приходится на 200 жителей. Вывески «пабов» пестрят старомодными романтическими названиями: «Зеленый человек», «Король Гарри», «Орел и единорог», «Голова испанца», «Красный лев», «Синий кабан», «Три лебедя»… Пивная – клуб трудового люда. Посетители пивной – соседи; они хорошо знают друг друга. Стоя, с жестяными кружками в руках, они обсуждают местные новости: несчастный случай на фабрике или итоги футбольного матча с командой соседнего города. Изредка вставляет слово хозяин пивной: он многоопытный спорщик, его слово пользуется немалым весом, а его влияние можно сравнить только с влиянием священника, да и то не в городском, а в сельском приходе; недаром организаторы политических партий так обхаживают трактирщиков и священников. Но вот скрипнула дверь, и в пивную вошел посторонний; голоса спорщиков понижаются, и на вновь прибывшего обращаются недоверчивые взоры: здесь не любят чужаков.

Фабрики скопились на городской окраине, вдоль железной дороги и по течению реки. Постепенно расширяясь, обрастая жилыми домами, они поглотили и присоединили к городу несколько ближних селений. Город живет жизнью своих предприятий, и фабричные новости служат главной темой всех разговоров и пересудов.

Жилые кварталы до удивления однообразны. Дома на каждой улице точь-в-точь похожи один на другой; почтальоны и сами обитатели, кажется, различают их по каким-то особым, им одним заметным приметам. К тому же на многих домах отсутствуют номера: иные домохозяева предпочитают названия. Но попробуй разберись, где живет мистер Браун, если он дал вам адрес: Гилфорд-стрит, «Под яблоней», а на Гилфорд-стрит два дома под этим названием и перед обоими растут не яблони, а вишни!

В большинстве английских городов есть свой Уэст-энд, где обитают те, кто побогаче, и Ист-энд, где ютятся те, что победнее. Сперва я думал, – это простое подражание Лондону, но мне объяснили, что дело тут сложнее. На Британских островах ветры дуют чаще всего с юго-запада, со стороны океана; они уносят дым и копоть в обратном направлении. Те, кто может позволить себе выбирать местожительство, предпочитают селиться в Уэст-энде, западной части города, а те, кому выбирать не приходится, оседают в Ист-энде, его восточной окраине.

Попробуем заглянуть в один из домов Уэст-энда. Предположим, что нас пригласил в гости местный врач, который живет на Гилфорд-стрит в доме под названием «Новый коттедж». Пусть вас не смущает, что на Гилфорд-стрит все дома – старой постройки: многое из того, что в Англии называется «новым», имеет давнишнюю историю. Обойдя всю улицу из конца в конец, мы наконец нашли «Новый коттедж»: его название приветливо сверкает на медной дощечке. К слову сказать, англичане любят медь, в домах у них много меди, и английская домохозяйка начищает медный чайник или молоток на входной двери до такого умопомрачительного блеска, что ей может позавидовать самый рев-ностный боцман военно-морского флота любой страны мира.

В крошечном садике «Нового коттеджа» нас встретит, виляя хвостом, добродушный пес; на пороге мы увидим двух кошек, в окне – клетку с канарейкой. Через французское окно мы проследуем из сада прямо в гостиную. Сегодня выдался холодный осенний денек, и в камине тлеют угли. Впрочем, если подсядете к камину, вы быстро убедитесь, что он согревает лишь ту сторону вашего тела, которая обращена к нему непосредственно; другая сторона будет зябнуть: в комнате свободно гуляют сквозняки, хотя дом не так давно был модернизирован и в нем есть все современные удобства.

Не ждите, чтобы хозяин «Нового коттеджа» продемонстрировал вам все свое жилище, – англичане не любят фамильярностей, а в провинциальном городе с посторонними особенно сдержанны. Скажите спасибо, если вам покажут кабинет, уставленный сувенирами, с томами Шекспира на книжной полке и цветной литографией на стене: олень, загнанный охотниками, умирает в заснеженном перелеске. Но, даже не заглядывая в спальни, вы можете быть уверены, что они почти целиком заняты огромными, почти квадратными кроватями, куда перед сном кладут плоские глиняные грелки с горячей водой для согревания отсыревших простыней. «У народов европейского континента есть половая жизнь, – писал один юморист, – у англичан – грелки». Повторяя сей афоризм, англичане лукаво улыбаются.

Рабочая семья на Восточной стороне живет в многоквартирном доме. Нередко это длинный одноэтажный дом, растянувшийся вдоль улицы; каждая квартира имеет отдельный ход прямо на тротуар. Гостиную заменяет кухня, где собирается и проводит свободные часы вся семья. На кухне стоят приобретенные в рассрочку телевизор и холодильник, нередко еще и стиральная машина. Но ванной здесь нет; по субботам члены семьи по очереди моются в большом тазу. Уборная расположена во дворе.

Такая квартира считается хорошей; она отнюдь не относится к категории «трущоб». «Трущобы» – в провинции, как и в Лондоне, – многоэтажные дома второй половины прошлого или начала нынешнего столетия с крошечными сырыми квартирками, лишенные самых элементарных удобств, кишащие крысами. Иногда это – обветшавшие особняки, по существу уже непригодные для жилья, но купленные спекулянтами и сдающиеся внаем покомнатно. Каким бы убогим ни было жилье, оно всегда найдет нанимателей при нынешнем квартирном голоде. Платить же за него приходится не меньше, чем за квартиру в новом муниципальном доме: с тех пор как правительство консерваторов отменило (в 1957 году) закон о контроле за квартирной платой, она повысилась в двух миллионах домах в два, три, а кое-где даже в четыре раза.

Но мы еще не совсем окончили осмотр нашего города. Над ним господствует холм, на котором стоит старый замок, привлекающий тысячи туристов. Вот и сейчас у ворот замка скопились легковые машины и зеленый туристский автобус, хотя к этим видавшим виды стенам больше подошла бы пестрая кавалькада рыцарей и их дам со страниц романа Вальтера Скотта.

Фасад замка носит на себе следы самого причудливого смешения разных стилей: построенный в раннем средневековье, он перестраивался в Елизаветинскую эпоху и расширялся в XVIII веке. В одном только фасаде, обращенном к югу, можно насчитать больше ста окон. Высокие залы, многочисленные коридоры и переходы увешаны портретами предков, а библиотека может похвастать собранием древних рукописей. Замок окружен старым парком, сквозь густую зелень поблескивает у подножия холма гладь пруда, полузаросшего тростником и водяными лилиями.

Увы, отец нынешнего владельца замка промотался, а содержать огромное здание и парк становится все накладнее. В «Таймс» появилось объявление: «Продается великолепный замок вместе со старинным парком. Годится под институт или учебное заведение»; рядом была напечатана фотография замка. Но желающих раскошелиться не нашлось, и тогда владелец прибегнул к мере, которая получила сейчас довольно широкое распространение: он открыл доступ в родовое гнездо туристам, разумеется за плату.

Британская аристократия сделала из этого выгодный «бизнес». Замок лорда Монтегю-Болье посетило, например, за один год 400 тысяч туристов, внесших соответствующую мзду в кассу хозяина. Незаурядные коммерческие способности проявил герцог Бедфордский: он открыл при родовом замке три ресторана, тир и всевозможные аттракционы; за год полмиллиона посетителей Бедфордского замка уплатило только за входные билеты 100 тысяч фунтов стерлингов. «О времена, о нравы!» – скажут, перевернувшись в гробу, предки этих аристократов; они считали позором коммерцию любого рода и, конечно, помыслить не могли о том, чтобы превратить родовое поместье в доходное зрелищное предприятие.

Впрочем, по части зрелищных предприятии обедневшим отпрыскам знати, конечно, не угнаться за профессиональными дельцами, – те облюбовали для этой цели прежде всего приморские города. Эти города – очень английское явление. Особенно много их на юго-востоке страны.

Юго-восток Англии – легкие Лондона. Лондонцы усвоили это уже давно.

Возьмите сбор хмеля, так поэтично описанный Соммерсетом Моэмом в последних главах романа «Бремя страстей человеческих». Проводя свой отпуск из года в год за сбором хмеля, обитатели лондонских трущоб дышат свежим воздухом полей Кента. Тысячи лондонских семей выбираются туда каждый сентябрь, захватив с собой постели, кухонную утварь, посуду, кое-что из мебели. Устраиваются они в сарайчиках из гофрированного железа, предоставляемых землевладельцами. С утра до вечера взрослые и дети работают не разгибая спины и все-таки возвращаются домой поздоровевшими. Когда-то сбор хмеля на полях Кента давал столичной бедноте существенный приработок. В наши дни рабочим приходится конкурировать с машинами, заработка едва хватает на содержание семьи во время полевых работ. И все-таки сборщики хмеля по-прежнему съезжаются из Лондона на поля Кента.

Но, разумеется, после туманов и «смога» сильнее всего манит морской воздух. Сотни поездов, тысячи автобусов, нескончаемые потоки автомашин доставляют лондонцев в субботний летний день в приморские города юго-востока: Маргет, Рамсгет, Диль, Дувр, Фолкстон, Рей, Гастингс и, наконец, Брайтон. Все они – на одно лицо. Целые улицы состоят из гостиниц и пансионатов, окрашенных в белый цвет, под стать меловым скалам побережья, сверкающим на солнце ослепительной белизной. На пляже выстроились в несколько рядов купальные будки. В воскресный летний день весь пляж – в человеческих телах.

Излюбленное место отдыха лондонских рабочих – Брайтон. Он расположен ближе всего к столице по прямой линии, и проезд туда стоит дешевле. Из-за постоянного наплыва рабочего и служилого люда в Брайтон от него воротит нос столичный сноб: он предпочитает ездить куда-нибудь подальше. Но тем веселее на брайтонском пляже в погожий денек, во время летних и осенних «банковских праздников», когда закрываются предприятия, конторы и правительственные учреждения. Особенно же весело на пирсах – гигантских мостках, уходящих далеко в море.

Вот где развернулись дельцы увеселительного бизнеса! Глаза разгораются, когда глядишь на аттракционы, которыми застроены пирсы. Новейшие американские машины, доставленные сюда прямехонько с Бродвея, встречаются не так часто: англичанин предпочитает старые, проверенные британские развлечения, которые вызывали смех еще у дедов и прадедов или вгоняли их в дрожь.

Не перестает пользоваться успехом старинный автомат «Что увидел дворецкий»: опустите в него свои пенсы и прильните глазом к отверстию в форме замочной скважины, – перед вами промелькнет серия скабрезных картинок с участием леди и джентльменов, одетых (точнее – полуодетых) по моде прошлого века. Вот автомат «Дом с привидениями»: в миниатюрных покоях заброшенного замка, затянутых по углам клочьями паутины, движутся зеленоватые, полуистлевшие мертвецы. Автомат «Печальная история Анны Болейн», – в маленьком окошке вы увидите три сценки: 1) красавица Анна флиртует с коренастым джентльменом, у него одутловатое лицо и раскосые глаза, а на голове – шляпа с пером, это Генрих VIII; 2) Анна восседает на королевском троне рядом с Генрихом, перед ними склоняются в глубоком поклоне придворные; 3) Анна кладет голову на плаху, палач взмахивает топориком – раз, два, три! – голова красавицы летит с плеч долой!.. Как и сто лет назад, рабочие, конторщики, дети всех возрастов толпятся возле этих автоматов, выстраиваются в хвост, пересчитывая пенсы, и ждут с нетерпением своей очереди, хоть каждый из них все это уже видел не один раз.

Наибольший успех выпадает на долю автоматов, предсказывающих будущее. Их тут – на всякий вкус: хотите, вам погадает деревянная старуха в цветастой шали с черным котом на плече, а хотите – можете выбрать для этой цели машину, достойную нашего космического века. Вы суете руку в роскошный, сверкающий агрегат (предварительно бросив в него деньги), – и под блеск электрических молний, под адский треск, напоминающий стук пулемета, машина выплевывает аккуратно запечатанный конверт, а в нем – ваша судьба. Не бойтесь ничего, – это любезные, доброжелательные машины; вы узнаете, что вас ждет успех в сердечных делах, блестящая карьера, богатство. Людям хочется счастья, они теснятся кругом, смущенно пересмеиваясь, всем своим видом давая понять окружающим, что нисколечко всей этой чертовщине не верят, как вдруг пожилой лондонец с красным лицом встревоженно говорит дородной супруге: «Да сними же перчатки, Эльзи, в перчатках ничего не получится!»

Рядом – будка фотографа: просунув головы в соответствующие отверстия, вы можете сняться со своей дамой в костюме космонавтов или в виде Адама и Евы со злокозненным змием посредине. В соседнем киоске продаются сувениры.

Тут же на пирсе – довольно вместительный театр, в котором идет «Тетка Чарльза», давно уже ставшая в Англии классической комедией, народной клоунадой (у нас ее репутация была испорчена плохим переводом). На самом конце пирса сидят с удочками в руках рыбаки всех возрастов – от десяти до восьмидесяти лет; они не просто удят рыбу, – нет, они участвуют в соревновании рыболовов, и победитель получит приз. Тут же продают ярко раскрашенные леденцы, мороженое, горький чай и сладкий кофе. Волны бьют об устои пирса: соленые брызги то и дело летят вам в лицо, падают в картонный стаканчик с чаем.

С Брайтоном может поспорить на западном побережье Англии Блэкпул – его облюбовали для отдыха ланкаширцы. Это – город гостиниц; там можно найти гостиницу на всякий вкус и любой карман. Киоски с аттракционами выстроились бесконечной шеренгой вдоль всего пляжа. Встречаются тут и «живые аттракционы». В палатке под вывеской «Полуженщина-полурусалка» показывают в огромном аквариуме тучную даму в купальном трико; ноги у нее засунуты в мешок, раскрашенный под чешую и весьма отдаленно напоминающий рыбий хвост, – зрелище довольно противное. В соседней палатке, под вывеской «Чемпион мира по голоданию», демонстрируют неимоверно тощего человека в трусах. «Чемпион голодает 14-й день и собирается побить собственный рекорд, растянув голодовку до 29 дней», – гласит сделанная от руки надпись. Час от часу не легче! Есть что-то очень неприятное, унижающее человеческое достоинство в демонстрации этих «живых аттракционов»…

Блэкпул славится своей иллюминацией. По вечерам набережная залита светом. Ослепительная феерия! Мощные прожекторы льют снопы разноцветных огней на морской прибой; пурпурные, зеленые, фиолетовые, оранжевые волны набегают на берег и рассыпаются мириадами сверкающих брызг. Гремит оркестр. Люди стараются перекричать грохот волн и бравурный марш оркестра. Какофония звуков, но все они вместе не могут заглушить смеха. Кто сказал, что в Англии не любят веселиться?!

Море чувствуется в Англии повсюду. Самые отдаленные от него точки в северных и центральных районах страны расположены в какой-нибудь полусотне километров от побережья, в южных районах – в 100–120 километрах. Морские и океанские волны прорыли в береговой линии великое множество заливов и бухт.

Англичане издавна стали нацией мореплавателей. Старый моряк, который, уходя на пенсию, многословно объяснял всем и каждому, как ему надоело море, селится в каком-нибудь приморском городке, где на главной улице слышен шум прибоя. В Кенсингтонском парке, в центре Лондона, вы увидите в воскресный день, как джентльмены всех возрастов, оттеснив детвору, самозабвенно пускают на Круглом пруду модели парусников. Водный спорт больше распространен у англичан, чем у всех других европейских народов.

Не островное ли положение Англии объясняет, почему на страницах английской литературы так часто возникают всякие острова: остров, где властвовал шекспировский Просперо, и островок, куда выбросило после кораблекрушения Робинзона Крузо, «Остров сокровищ» и «Остров фарисеев»? В числе этих литературных островов – и счастливая Утопия.

Станет ли Англия когда-нибудь островом всеобщего счастья, о котором мечтал великий гуманист, казненный в Тауэре? И когда?