Текст книги "Записки президента"

Автор книги: Борис Ельцин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)

Борис Ельцин
Записки президента

Моей маме, Клавдии Васильевне Ельциной, посвящаю эту книгу

От автора

После того, как я был избран на пост президента России, несколько крупных издательств обратились ко мне с просьбой продолжить воспоминания. Я всегда считал, что действующий политик не должен заниматься мемуарами, для этого существуют другие времена: пенсия, отставка – прекрасная пора для откровений и запоздалых признаний.

Но в августе 1991 года случился путч. Это событие потрясло страну, да, видимо, и весь мир. 19 августа мы были в одной стране, а 21 августа оказались совсем в другой. Три дня стали водоразделом между прошлым и будущим. События заставили меня взять диктофон, сесть за чистый лист бумаги и начать работу, как казалось мне, над книгой о путче. Мой английский друг Эндрю Нюрнберг, известный литературный агент, который помогал мне в работе над первой книгой, приехал в Москву. Был заключён договор на издание новой книги. Я надиктовал тогда несколько кассет, появились первые десятки исписанных страниц. Попросил детей, жену, чтобы и они, пока события в памяти, записали на диктофон свои впечатления. Мне удалось немного поработать во время отпуска. Но на этом все почти и кончилось. Я увидел, как убежало время вперёд. Да я его и сам торопил. Нелепо было писать о ГКЧП, о Крючкове, Лукьянове и Язове, когда уже начало работать правительство Гайдара, больше не стало СССР, Михаил Горбачёв ушёл в отставку. Я не успевал за событиями, да и не до книги уже было.

Тогда я написал письмо издателям, в котором сообщил, что, к своему глубокому сожалению, не смогу выполнить ранее данных обязательств и, если они по-прежнему заинтересованы в будущей книге, прошу перенести её издание на более поздний срок.

Я продолжал что-то диктовать, что-то записывать и править. Работал чаще всего по ночам, иногда в выходные дни, во время отпуска. Мне казалось, что все это будет прочитано читателями когда-то в будущем, не скоро.

Это «будущее» оказалось совсем рядом. В сентябре – октябре 93-го года в России произошли события, которые заставили меня вновь сесть за чистые листы бумаги, и через несколько недель я закончил рукопись. Я уверен в том, что именно сейчас, а не через год-два, должен рассказать, что же случилось со страной. Август-91 и октябрь-93 соединились в одну неразрывную цепь, разрушилась империя, мы стали свидетелями мучительного и жестокого прощания с целой эпохой.

Я заканчиваю свои преждевременные мемуары, прекрасно сознавая, что действующие лица этой книги – реальные люди. Мне предстоит вместе с ними работать, они, как и я, не уходят в отставку – мы будем и дальше встречаться, обсуждать текущие дела, принимать решения. Наверное, кому-то из них мои размышления покажутся неточными, у кого-то, может быть, книга вызовет негативную реакцию. Что ж, это нормально. Удобнее было бы обсуждать своих соратников, давать оценки событиям и людям, находясь в отставке. Это большое преимущество пенсионера-мемуариста.

Мне повезло чуть меньше. Я ещё президент, и впереди у меня немало дел.

Моя книга – это попытка объясниться. Попытка сейчас, а не потом, разобраться, что же произошло с Россией, попытка понять, куда мы идём, что нас всех ждёт впереди.

Я хотел бы выразить благодарность нескольким людям, которые оказали мне большую помощь в работе над книгой. Без их поддержки она не появилась бы на свет.

Я признателен Валентину Юмашеву, журналисту, заместителю главного редактора журнала «Огонёк». Нас связывает более чем пятилетняя творческая дружба. Он помогал мне в работе над первой книгой. И сейчас, все три года, пока работал над рукописью, я знал, что он рядом со мной. Наши разговоры, иногда ночью в кремлёвском кабинете, иногда в самолёте, иногда у камина, а чаще всего за компьютером «Макинтош», когда шла самая горячая работа над рукописью, позволяли мне постоянно чувствовать образ будущей книги. Его вкус, его советы были для меня крайне важны.

Благодарю Александра Коржакова, начальника службы безопасности президента. Его профессия вряд ли напрямую связана с написанием книг, но должность заставляет его круглые сутки быть рядом со мной. Я не раз и не два обращался к нему за помощью. Его ум и острая наблюдательность помогали мне увидеть хорошо известные ситуации с новой, неожиданной стороны.

Говорю добрые слова и моему первому помощнику Виктору Илюшину. В памяти компьютера, стоящего на его столе, хранится каждый день президента, расписанный по часам и по минутам – и тот, который уже закончен, и тот, который ещё предстоит. А в голове у моего первого помощника анализ каждого прожитого дня. Его оценки, независимые суждения, точные выводы оказались очень полезны.

Я благодарен Льву Суханову, моему помощнику, который также оказал большую помощь в работе над книгой.

Самые добрые и самые тёплые слова – моей семье. За терпение, понимание, поддержку. В те редкие минуты, когда мы могли бы быть вместе, я запирался в своём кабинете, чтобы закончить очередную страницу. Они же были и первыми читателями этих страниц, строгими и справедливыми. Они и обняли меня самыми первыми, когда была поставлена последняя точка в этой рукописи.

Всем вам – большое спасибо…

Как и в прошлый раз, часть гонорара за мою вторую книгу я перечислю на благотворительные нужды. Я храню письма незнакомых мне людей – ветерана спорта и юноши-инвалида, директора музея и главврача больницы, фермера и мамы вылечившейся девочки – всех тех, кому удалось немного помочь, переводя деньги на лечение, на медицинское оборудование, на одноразовые шприцы, инвалидные коляски и т. д. Мои помощники считают, что о каждом таком переводе должна знать пресса, эти факты надо широко рекламировать, они положительно работают на образ президента…

Нет, я не хочу из естественного человеческого участия устраивать политическое мероприятие. Буду счастлив, если, переводя часть гонорара и за эту книгу, смогу помочь людям, оказавшимся в беде.

Борис ЕЛЬЦИН

30 октября 1993 года

Глава 1. Нормальная страна (разные записи)

Дневник президента

4 октября 1993 года

Около пяти утра ко мне пришли начальник главного управления охраны Михаил Барсуков и его первый заместитель, начальник охраны президента Александр Коржаков и попросили, чтобы я встретился с офицерами спецгрупп «Альфа» и «Вымпел». По их тону я понял: что-то не в порядке. Но не стал ничего уточнять, сразу же сказал: у меня нет времени с ними встречаться, перед ними поставлена конкретная задача, пусть выполняют. Барсуков кивнул. Они вышли. Прошло примерно полчаса, и Михаил Иванович вновь попросил разрешения зайти ко мне. Войдя в кабинет, он сказал: «Борис Николаевич, очень вас прошу, надо с ними встретиться, давайте не со всей группой, а хотя бы с командирами подразделений, старшими офицерами. Волнуются ребята, все-таки такое задание. Их ведь второй раз посылают на Белый дом…»

Я подумал немного. Ответил: «Хорошо, встречусь». Вскоре мне доложили, что командиры подразделений, всего около тридцати человек, собрались на третьем этаже, ждут меня. Я шёл к ним, а чувство тревоги, беспокойства, какой-то безнадёжной тоски не покидало меня. Вошёл в зал, собравшиеся встали, приветствуя меня. Я посмотрел на них, почти все опустили глаза в пол.

Решил не тянуть резину, сразу спросил: «Вы готовы выполнить приказ президента?» В ответ – молчание, жуткое, необъяснимое молчание элитного президентского воинского формирования. Подождал минуту, никто не проронил ни слова. Я громко произнёс: «Тогда я спрошу вас по-другому: вы отказываетесь выполнять приказ президента?» В ответ опять тишина. Я обвёл взглядом всех их – огромных, сильных, красивых. Не попрощавшись, пошёл к дверям, сказав Барсукову и Зайцеву, командиру «Альфы», что приказ должен быть выполнен.

Дальнейшая история с «Альфой» и «Вымпелом» развивалась следующим образом. Обе группы отказались принимать участие в операции. Барсукову с трудом удалось их убедить хотя бы просто подойти к Белому дому. То, что спецгруппы находятся где-то рядом, психологически будет давить на засевших в здании, они раньше сдадутся, меньше будет жертв. Барсуков посадил их в автобусы, и в районе зоопарка (это метрах в пятистах от Белого дома) машины остановились. Здесь они сказали, что дальше не пойдут. Каких-то конкретных причин не называли. Кто-то сказал: а пусть Совет федерации даст санкцию на участие «Альфы» в боевых действиях, кто-то неуверенно произнёс: мы не для того готовились, чтобы в безоружных машинисток стрелять.

Тактика была у Барсукова простая: попытаться подтянуться как можно ближе к зданию, к боевым действиям. Почувствовав порох, гарь, окунувшись в водоворот выстрелов, автоматных очередей, они пойдут и дальше вперёд.

Можно ли было обойтись без «Альфы» и «Вымпела»? В общем-то к этому моменту приняли решение для операции в здании использовать подразделения десантников и армейские войска спецназа. Но был важен сам факт: «Альфа» не пошла! Как в августе девяносто первого! Это вызвало бы однозначные ассоциации. Уже завтра в газетах раструбят: кровожадные руководители посылают спецподразделения на политических противников, а бойцы такие справедливые, в политике участия не принимают, плюют и на тех политиков и на этих. Это был, так сказать, первый слой неприятностей, внешний, на него особого внимания можно было бы и не обращать А второй – уже более серьёзный. Информация о том, что «Альфа» отказалась выполнять приказ своих командиров, могла дойти до руководства парламента. Это значит, что там воспрянут духом, начнут с новой силой сопротивляться. Опять будет стрельба, будут новые и новые жертвы.

Барсуков уговорил нескольких добровольцев из «Альфы» сесть на БМП и подойти на них к самому зданию, не пытаясь проникнуть внутрь, а просто осмотреться, чтобы, если все-таки придётся действовать, точно знать как. Четыре машины подъехали к Белому дому, и здесь произошла трагедия. Одна из БМП остановилась около раненого, человек находился в сознании, ему срочно нужна была помощь. Из машины вылез младший лейтенант, подбежал к лежащему, и в это время раздался выстрел снайпера. Пуля попала лейтенанту в спину, прямо под бронежилет. Так погиб Геннадий Сергеев, тридцатилетний офицер, ещё одна жертва кровавого понедельника. Раненый, которому он пытался помочь, через несколько минут тоже скончался.

После того как бойцы «Альфы» узнали, что погиб их товарищ, никого уже не надо было уговаривать. Почти вся команда пошла на освобождение Белого дома. Барсуков связался с Ериным, министром внутренних дел, подогнали несколько машин бронетехники. Под огневым прикрытием вошли внутрь здания. Во главе «Альфы» шли Михаил Барсуков и начальник президентской охраны Александр Коржаков. Он посчитал, и, видимо, правильно, что самой лучшей гарантией моей безопасности станет арест руководителей путча – Хасбулатова, Руцкого, Макашова, Ачалова.

Появление «Альфы» произвело в здании Белого дома сокрушительное действие. Все стали немедленно сдаваться. Стрелять пришлось немного.

Путч бесславно заканчивался.

Дневник президента

1 октября 1993 года

По дороге в Кремль я попросил водителя машины остановиться напротив здания мэрии. Была пасмурная погода, сильный ветер. Ко мне подбежали тележурналисты, и я сказал несколько слов. Постарался, как и следовало в этой ситуации, говорить максимально твёрдо, сурово: «Пока в Белом доме не сдадут оружия, никаких переговоров не будет».

Знакомой тяжёлой громадой возвышался Белый дом, ставший за последний год таким чужим. Хотелось сбросить это наваждение, прямо сейчас, разрушив все планы, всю стратегию, войти в этот подъезд, сесть за стол переговоров, вынудить их пойти на уступки, заставить сдать оружие, отказаться от конфронтации, что-то сделать.

Но сделать уже ничего нельзя. Мосты сожжены.

И от этого – тяжесть на душе, недоброе предчувствие.

Солдаты из оцепления оглядываются. Переговариваются между собой. Холодно им тут. А сколько ещё придётся стоять?

Неужели Россия обречена на кровь?

Был ли я прав тогда, вопреки уговорам многих принимая этот указ? Указ номер тысяча четыреста от двадцать первого сентября, который должен покончить с разрушительным двоевластием. С одной стороны – президент, избранный народом, с другой – советы, составленные по партийным спискам. Не по спискам нынешних партий. А по спискам единой, непобедимой, могущественной КПСС.

Будущее покажет. А пока – я поступаю так, как считаю необходимым. Опираясь на логику событий, опираясь в конечном счёте на свой собственный опыт и понимание.

Узаконенная анархия

Фраза из какой-то западной газеты о царящей сегодня в России узаконенной анархии довольно точно отражает суть происходящего. Вроде бы все в России есть. Есть все государственные структуры. Есть Министерство юстиции. Есть мощная служба безопасности. Есть милиция.

А порядка нет.

Весной 1993 года я подписал указ о казачьих формированиях в армии. Казаки возвращаются к своему основному укладу жизни: они и в армии служат в своих особых подразделениях, и в своих станицах живут по старинному казачьему уставу. У людей все просто и понятно. Им возвращён полувоенный образ жизни, вокруг которого все остальное строилось, и они счастливы.

Однако Россия состоит не из одних казаков. Да и им тоже, я думаю, будет тяжело приспосабливаться к новым условиям. Легко наводить порядок только нагайкой. Наводить порядок головой – всегда сложно.

Анархия при таком количестве силовых структур, при таком количестве государственных служащих и институтов власти, при таком цивилизованном, культурном народе может объясняться только одним. Не работает приводная система. И поэтому механизм не крутится. В конце концов все должно подчиняться какому-то одному, чётко обозначенному принципу, закону, установлению. Грубо говоря, кто-то в стране должен быть главным. Вот и все.

Конечно, введение президентства в России не решит все проблемы сразу. Однако государство на то и государство, что оно должно быть управляемо. По-моему, это так просто, что непонятно – почему этот вопрос представляется многим политикам таким запутанным и неясным. Главное, чтобы государство отвечало своему назначению, помогало гражданам жить.

Никакая реформа – ни экономическая, ни политическая, ни финансовая – мгновенно наших проблем не решит. Проблемы решаются долго, год за годом, кропотливо, мучительно медленно. Но ведь надо начать… Чтобы у нас через десять лет появились хорошие государственные служащие, их надо воспитать при нескольких президентах и парламентах. Сейчас они почти ничего не умеют. А других просто нет. Им неоткуда взяться.

Мы все должны набраться терпения. И мы должны учиться.

Однако такая ситуация по большому счёту не представляется драмой. Даже трагедией общества. Вот когда мы были под коммунистами – это была драма. Когда царя расстреляли – это была трагедия. Когда началась война с Гитлером – речь шла о жизни и смерти целой нации.

Вспомните свою жизнь, жизнь своих родителей. Последние лет тридцать – тридцать пять общество российское жило все-таки довольно мирной, спокойной, устойчивой жизнью, где начали утверждаться основные приоритеты мировой цивилизации: благосостояние семьи, культура, образование, воспитание детей, обязанности по отношению к обществу и к самому себе. Это было и при Хрущёве, и при Брежневе, и при Горбачёве – фашистская сталинская система постепенно превратилась в «бархатный» тоталитаризм (типа режима Франко в Испании или диктаторских режимов в Латинской Америке), при котором традиционные, мирные ценности все-таки главенствовали. И общество приспособилось, научилось существовать в этих ограниченных рамках, внутри которых все-таки начали воспроизводиться приемлемый духовный климат, материальные ценности, обстановка моральной терпимости.

Это, конечно, очень сложный разговор, но я хочу сказать одно: сегодняшнее общество строится не на пустом месте. И то, что происходит сегодня, никак не сравнишь с революцией семнадцатого года, когда небо перемешали с землёй. Общество просто ищет более удобный, более рациональный, более современный способ своего существования. Поэтому трагедийно-визгливые ноты, которые звучат порой в сегодняшней публицистике, я не очень приемлю. Мне они непонятны.

Мы уже живём, а не только готовимся жить. Из этого, наверное, и надо исходить: мы живём в нормальной стране. Просто с запутанной судьбой. С непростой наследственностью.

Дневник президента

5 июня 1993 года

В 9.45 я позвонил Коржакову и попросил принять усиленные меры для поддержания порядка в зале, где будет проходить открытие Конституционного совещания. Если начнутся выкрики, свистки, кто-то будет вести себя по-хулигански, пытаться сорвать совещание – немедленно выводить. Пусть дежурят человек десять в фойе. В президиуме – я и премьер-министр России Виктор Черномырдин.

За 10 минут до начала заседания появился председатель Конституционного суда Зорькин. Я знал, что ему отвели место в первом ряду, крайнее слева. Хасбулатову, Председателю Верховного Совета, – крайнее справа. Зорькин думал, что будет сидеть где-то в центре; постоял, покачал головой, потом смиренно уселся. Хасбулатов тоже постоял около своего места, подумал и все-таки сел. Рядом с ним никто не садился. Он поёрзал в кресле и как бы углубился в бумаги.

Моё выступление о конституции, о новом конституционном процессе – 40 минут. Этот доклад я тщательно готовил, причём серьёзно правил уже второй вариант (первый отверг категорически, сделав 15 серьёзных замечаний). Сидел всю ночь. Весь был в напряжении. И мои тяжёлые предчувствия подтвердились.

Как только я начал своё выступление, Хасбулатов написал записку и подозвал сотрудника, дежурившего рядом с трибуной. Тот взял записку и положил её, но не на стол, а в ящик. Хасбулатову это не понравилось, он стал усиленно делать знаки Черномырдину – предоставьте мне слово после Ельцина. Несмотря на утверждённый регламент. Сразу после того как я сел на своё место, он вскочил и рванулся к трибуне. И тут началось…

Зал, взвинченный, возбуждённый, повёл себя, мягко говоря, не слишком корректно. Начались захлопывания, свист. Запахло скандалом. Начало заседания было испорчено.

Но когда в перерыве журналисты задали мне вопрос: «Что вы думаете о первом дне?» – я сказал: «Совещание продолжает работать, несмотря на провокационную акцию спикера».

И все-таки Хасбулатов не тот: худой, тон какой-то просящий, глаза не сверкают, как обычно…

Депутат Слободкин начал кричать, бросаться к трибуне. Его вынуждены были буквально вынести из зала.

Я вдруг отчётливо понял: сегодня у меня появилось непреодолимое желание разогнать всю эту компанию.

Настроение было испорчено ещё и тем, что утром у меня в кабинете минут пять назойливо горела лампочка прямой связи – телефон Руцкого. Я не брал трубку, а лампочка не гасла. Пять минут. Ведь у Руцкого отключили прямую связь со мной, в чем дело? Оказывается, техник в выходной день протирал контакты спиртом, замкнул провода. Я задал вопрос: если он смог замкнуть провода, что он ещё может? Мне ответили: нет, больше ничего, только замкнуть провода.

Ладно, это все сейчас неважно. Главное – начало есть.

Дневник президента

5 мая 1993 года

Встреча с государственным секретарём США У.Кристофером.

Этому визиту предшествовали два телефонных звонка президента Клинтона.

Первый раз он поздравил с победой на референдуме. Во второй раз просил срочно обсудить с ним план военных санкций против Боснии.

Тогда я отреагировал: это так не решается. Вот приедет Кристофер в Москву (визит был запланирован), мы детально обсудим этот план, примем согласованное, обдуманное решение. А сейчас не дави на меня, пожалуйста, Билл. И он согласился.

Я ещё раз взвесил всю ситуацию. Стратегия Клинтона ясна: не хотите договариваться – будем стрелять. Но ведь план международного сообщества разрабатывался и утрясался целый год. Один ракетный удар – и с этим мирным планом будет покончено, может быть, навсегда. Мир в Югославии увидят уже только наши внуки.

Понятно, что военный план уже существует в детальном, продуманном виде. Там определена и наша роль. Что ж, возможно, на это придётся пойти – вводить силы ООН в разъединительные коридоры. Но пока говорить об этом рано. Пока ещё есть резерв – может быть, можно заставить их мирно договориться.

Дневник президента

7 мая 1993 года

Во Дворце культуры ГУВД, рядом с известной москвичам Бутырской тюрьмой, – прощание с погибшим первого мая сотрудником милиции Владимиром Толокнеевым. Перекрыта Новослободская улица. Солнечно, пусто, тихо – и грязновато, пыльно, как бывает в начале мая, когда только сходит снег.

Жутко это – прощаться с человеком.

Конечно, мы определим его семье солидный пенсион. Мы не оставим его ребёнка. Но…

Все это как-то не укладывается в голове. Первое мая, демонстрация. У нас, советских людей, это ассоциируется, ну, я не знаю, – с мороженым, с бутылкой пива, с шашлыком на природе, с кумачовыми знамёнами, разумеется… Но с кровью?

Страшные кадры по телевидению. Можно было бы предположить: ну, была давка, драка. Ну, в пылу борьбы парень подставился, ударили чем-то. Но ведь камера не умеет лгать. Человек, который кинулся за руль грузовика и дал резко газ, знал, что хочет убить милиционера. Это осознанное убийство.

И сразу возникают вопросы: почему эта цепочка милиционеров оказалась беззащитной, окружённой с двух сторон? Где были водомёты? Почему не применяли газ? Когда у нас появится хоть один ствол с пластиковыми пулями, чтобы при необходимости разгонять агрессивные толпы, как это должно быть?

Я стою у гроба Толокнеева и смотрю на его молодую вдову.

Я, президент, ничего не могу сделать…

И все эти вопросы с тысячекратной силой ударят меня пять месяцев спустя. И я снова почувствую это почти физическое удушье – удушье бессилия.

В ночные часы

У меня бессонница.

Встаю в два-три часа ночи, хожу по комнате, пью чай, не могу заснуть. Таблеток не люблю, да и не помогают.

В это время хочется поговорить с кем-нибудь. Но все спят.

В такие часы я «работаю над книгой», то есть просто бессистемно что-то обдумываю, вспоминаю, формулирую, иногда что-то записываю. Вспоминаешь разное, не всегда приятные вещи, словом, становишься самим собой, более открытым, искренним, чем днём, в кабинете, когда застегнут на все пуговицы.

О чем я вспоминаю?

Помню, однажды Наина заболела воспалением лёгких, заболела сильно, её даже отвезли в больницу – а дома грудная Танюшка. И я повёз её, крошечную, в Березники, к бабушке. Сидеть с ней дома было некому, а устроить в ясли в те времена было невозможно. Ехать на поезде сутки, даже больше, около тридцати часов.

Ну, закутал ребёнка в одеяло, сел в поезд.

Плацкартный вагон. Все смотрят круглыми глазами: куда мужик грудную везёт? Я смущённо объясняю.

Конечно, сначала дочка спала. Женщины мне помогают пелёнки менять, то да се… Но вот ночью, когда она захотела есть, для меня начался кошмар. Плачет, кричит, надрывается. Весь вагон проснулся. Я дрожу как в лихорадке. Все, конечно, за меня переживают. Начали искать какую-нибудь молодушку, у которой молоко есть. Обегали весь поезд. Но нет такой в поезде! Посоветовали в тряпочку завернуть хлеб и дать пососать. Я дрожащими руками беру хлеб, во что-то там заворачиваю. Стала сосать. А через пять минут опять кричит. Все поняла – обман это. И палец я ей давал, и водичку из ложки…

Ну что делать-то?

В глазах уже темно: а если что случится с ребёнком?

Короче, стал ей давать трогать губами свою грудь – и вдруг она затихла. Народ смеётся. У женщин слезы на глазах. Обманул, значит. Ей как-то тепло стало, что ли. В общем, успокоилась. Заснула. Довёз я её, грудную.

Тоже аварийная ситуация, но забавная. Дочь не может помнить, конечно, этого случая. Рассказываю – не верит.

Сейчас у меня уже трое внуков.

Борька. Ему тринадцать лет. Мне кажется, чем-то он напоминает деда. По характеру заводила. Любит быть лидером среди ребят. Настоящий пацан, может подраться. Мне с ним интересно. Он занимается теннисом. Правда, ему не хватает упорства, усидчивости. Из-за этого я ссорюсь с ним. А он знает, как я его люблю, и, по-моему, всерьёз моё воспитание не принимает.

Катя. Это старшая дочь Лены. Ей четырнадцать. Очень талантливая девочка, занималась разными видами спорта, гибкая, сильная, и главное – очень целеустремлённая. От неё исходит какое-то внутреннее спокойствие.

Маша. Она у нас самая младшая. Любит вязать, рисовать, очень женственная, мягкая. Ей иногда достаётся от старших – и от Борьки, и от Кати, но она никогда не ябедничает, наоборот, всегда их защитит. Уже сейчас она – центр семьи.

Зятья.

Старший зять – Валера. Лётчик. Он из семьи с традициями, с какими-то очень честными устоями, и Валере эти лучшие качества передались: он прямой, независимый, сильный. Настоящий мужчина в доме. Лена и Валера с детьми живут отдельно от нас. Когда мы встречаемся, мне всегда интересно выслушать его мнение.

Лёша, муж Тани. Работал инженером в космическом КБ, а потом занялся бизнесом. Ну что, смелый парень. Меня это волнует по понятным причинам: дело совершенно новое, и хочется, чтобы он работал самостоятельно, независимо. Мне кажется, у него получается.

Наконец, мои дочери, Таня и Лена. Самые любимые на свете.

Вместе с мамой, с Наиной Иосифовной, они составляют «большой женский совет», который в принципе все в семье и решает.

Наина Иосифовна. Наина. Ная. Моя жена. Нежная, терпеливая, все понимающая. Женой вообще трудно быть. Моей женой особенно. Ну а женой президента – это вообще тихий ужас…

А проблемы начинаются с мелочей, с кухни. Дома готовят мои женщины. На даче повар, поскольку там бывает много народу, это ведь правительственный объект. Привыкнуть к тому, что в доме есть повар, – моим женщинам непросто. Хозяйки скептически переглядываются. Вроде бы проблем с готовкой меньше. А вроде бы и больше. Повар не всегда может учесть все вкусы детей, их привычки, их капризы. И что делать бабушке?

Когда вопрос касается Борьки, тут дед становится необъективным. Я же очень долго ждал мальчишку. К воспитанию подключаются сразу трое: я, бабушка и мама. Он смотрит: чья возьмёт? Чтобы в итоге сделать по-своему. Ситуации, которые я имею в виду, самые обычные: драка, двойка, прогул, бабушке нагрубил, с сёстрами поссорился или ещё что-то.

Я думаю, вы уже поняли, что вокруг президента на цыпочках в семье не ходят. Хотя и стараются, даже очень стараются. Но шумно бывает – это нормально.

Меня, конечно, трогает их стремление – и маленьких и больших – создать вокруг меня ауру покоя, атмосферу тепла. Вот видно, как они о чем-то договорились, как смотрят друг на друга понимающе. Даже маленькая Машка.

И все это, конечно, исходит от Наины, от дочерей. Я им за это благодарен. Но все-таки натуры они у меня горячие. Бывает, заведутся на почве политики – не остановишь их дискуссии, хотя и пытаются замолкать, когда я рядом.

Понимает ли жена, кто мой друг, кто враг, какова логика моих решений, старается ли давать советы? Сложно ответить. Её советы – безмолвны. Она прекрасно все чувствует. И реагирует молча или очень сдержанно. Но я все вижу.

В общем, просто нормальная семья.

Россия. День за днём.

Каждое утро среди прочих важных и не очень важных документов мне на стол ложится сводка новостей за прошедший день. Она составляется из обзора газет, информации телеграфных агентств. Я подчёркиваю для себя те сообщения, на которые обратил внимание. Это может быть мелкий, незначительный факт или, напротив, событие огромного масштаба.

Когда я стал работать над книгой, достал из архива эти сводки за три года. И так увлёкся чтением вроде бы старых, скучных, уже неактуальных новостей, что оторваться не мог. Я как бы снова окунулся в эпоху, которая осталась где-то далеко в прошлом. А оказывается, все это было совсем недавно.

Я решил, если это было так интересно для меня, возможно, кто-то из читателей также заинтересуется этой мозаикой трех прошедших лет. Ну, а если нет – эти страницы можно пропустить…

1990 год

Май

29 мая на заседании первого съезда народных депутатов РСФСР после двух повторных голосований завершились выборы Председателя ВС РСФСР. На этот пост избран Б.Н. Ельцин.

Июнь

Введение торговли по паспортам в Москве, встреченное одобрением и пониманием большинства москвичей, вызвало отрицательную реакцию у многих жителей центрального региона.

Совет балтийских государств важнейшей своей задачей считает полное восстановление независимости всех трех балтийских республик.

Пополнился состав руководства нового парламента России: первым заместителем Председателя ВС избран Р.Хасбулатов.

Президент СССР М.С.Горбачёв заявил в обращении к первому съезду народных депутатов РСФСР: Утверждение некоторых депутатов 9 июня с.г. на съезде народных депутатов РСФСР о причастности Президента СССР к задержке передачи интервью Ельцина по союзному телевидению является вымыслом. Более того, о существовании интервью мне стало известно лишь во время обсуждения этого вопроса на съезде. Прошу съезд народных депутатов РСФСР расследовать, кем и с какими целями была организована эта провокационная затея.

В докладе на Российской партконференции Горбачёв, в частности, сказал: «Следует исключить любые противопоставления России – Союзу ССР, а Компартии РФ – КПСС. Произнося слово „Россия", мы всегда должны держать в памяти слово не менее сокровенное – „Союз"».

12 июня на утреннем заседании съезда народных депутатов РСФСР на поимённое голосование была поставлена Декларация о государственном суверенитете РСФСР в целом. Подавляющим большинством голосов («за» – 907, «против» – 13, воздержавшихся – 9) Декларация принята.

На сессии ВС Эстонской ССР принято решение о прекращении финансирования из республиканского бюджета деятельности КГБ, Главлита и военкомата Эстонской ССР.

Принято постановление съезда народных депутатов РСФСР «О механизме народовластия в РСФСР», которым на территории республики запрещается совмещение должностей руководителей государственных органов власти и управления с любой другой должностью, в том числе в политических и общественно-политических организациях.

На сессии ВС ССР Молдова принята Декларация о суверенитете республики.

Июль

Позиции Горбачёва заметно укрепились в результате прошедшего без сюрпризов его переизбрания на пост Генерального секретаря ЦК КПСС. Советский Президент, которому пришлось столкнуться с недовольными высказываниями делегатов XXVIII съезда КПСС, продолжит руководство Политбюро.

XXVIII съезд КПСС утвердил в целом Устав Коммунистической партии Советского Союза.

На съезде выступил председатель мандатной комиссии Манаенков. Он доложил о решении мандатной комиссии считать утратившими силу полномочия делегата XXVIII съезда партии Ельцина в связи с его заявлением о выходе из КПСС. Съезд утвердил это решение.