Текст книги "Данэя (СИ)"

Автор книги: Борис Мир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

В их внешний вид внесло свой вклад и изобилие тканей из натуральных и синтетических волокон, натуральных и искусственных мехов и кожи, металлов, пластмасс, искусственных камней, не уступавших натуральным, и всевозможных великолепных красок. Легкость переналадки универсальных машин, изготовлявших одежду, обувь и украшения, почти упразднила моду: каждый одевался согласно собственному вкусу. В ателье специалисты по одежде давали консультации и предлагали фасоны, используя огромные сборники образцов и собственные исследования и разработки. Там же кибер по выбранным фасонам, обежав лучом тело человека, делавшего необходимые движения, составлял программы изготовления и предавал их в личный блок памяти. Они обеспечивали возможность быстрого изготовления в любое время, поэтому лишние вещи никто не считал нужным иметь.

Всё человечество давно говорило на едином языке, искусственно созданном лингвистами по принципу построения эсперанто[5] – на основе существовавших языков, из которых взяли наиболее распространенные в мире корни слов; с такой же легкой, простой и логически стройной грамматикой, не допускавшей никаких исключений из правил. Базой его послужили почти все языки Земли – вобрав в себя самое ценное из них, он был необычайно красив, звучен и выразителен.

Совершенно новое начертание букв, вновь принятый для текстов древний порядок изменения написания – бустрофедон: слева направо в нечетных и справа налево в четных строках, и многоцветность текста обеспечивали высокую скорость чтения.

Совершенная техника связи и киберы способствовали осуществлению полного демократического управления: вопросы, касающиеся всех людей Земли, выносились на всеобщее обсуждение и голосование. Регулярно проходили передачи их во все личные архивы по специальному каналу всегда открытой связи: ознакомление с ними было обязательным для всех. Давалась полная информация, необходимая для определения каждым собственного мнения, которое в приемлемой для киберов форме передавалась в единый центр, обрабатывающий всю сумму полученных мнений. Результаты докладывались в следующих передачах, а возможные варианты вытекающих из них решений ставились на голосование, в котором участвовали все члены общества – ими считались закончившие университет. По результатам голосования принимались окончательные решения. Всеобщий высокий уровень знаний обеспечивал необходимую компетентность в решении вопросов.

Текущими делами управления занимались специальные, утверждаемые в выборном порядке, координаторы. Главным координационным органом был Центральный совет координации – орган чисто коллегиальный, не имеющий председателя.

Не существовало никаких насильственных органов и судов. Законодательство охватывало лишь комплекс обязательных для всех мер, обеспечивающих технику безопасности в условиях огромных технических возможностей. Проверки проводили специально назначенные люди. Компетентной группе лиц в случае необходимости поручали разбор нарушений и проведение нужных мер в отношении нарушителя, начиная с разъяснительных бесед и предупреждений. Если нарушитель не соглашался с мнением судившей его группы, разбирательство могло было быть проведено более широким кругом лиц – вплоть до вынесения на всеземное обсуждение. Но этот порядок не был точно определен – из-за редкости подобных явлений.

Единственный исключительный случай применение крайней меры – физическое уничтожение нескольких человек, тайком использовавших наркотики, в том числе этанол[6] в больших дозах, и после проведенного лечения вернувшихся к этому пороку, произошел после бурной кампании при утверждении подавляющим большинством человечества.

Несколько случаев, когда люди были обвинены в умышленной дезинформации или плагиате на почве честолюбия, также согласно общему решению, вызвало применение сурового наказания – длительного бойкота. Осужденный на бойкот лишался средств радиосвязи, не мог пользоваться личным архивом, компьютером, подземным хранилищем; ему запрещалось появляться в общественных местах. В жилой блок осужденного своевременно доставлялась еда, в достаточном количестве – но без какого-либо участия его самого в заказе блюд. Он получал туалетные принадлежности и чистую одежду, цвет и фасон которой указывал людям при его появлении, что с ним нельзя общаться никому. Он не мог ни работать, ни читать, ни смотреть и слушать передачи: он был замкнут в себе, несмотря на то, что его никто не охранял – это было невероятно страшно для человека.

Но часть людей исключалась из общества уже в раннем детстве. Это были те, кто не могли из-за недостаточных способностей заниматься интенсивным интеллектуальным трудом – и потому стать полноценными членами современного человечества. Отбор происходил до 10 лет на основе тщательных наблюдений педагогов, после чего будущее ребенка определялось окончательно.

Полноценные дети получали необходимое образование; неполноценные проходили самое примитивное обучение после того, как были “отбракованы”: лишь правилам гигиены, играм и несложному труду для поддержания здоровья. Благодаря машинам в их труде совершенно не нуждались, и в начале эпохи их считали обузой общества.

Но затем им нашли применение. Они составляли, во-первых, биофонд человечества, служивший источником заимствования внутренних органов и частей тела для хирургических пересадок полноценным, чей организм был изношен интенсивной работой. Во-вторых, их мозг использовался в биокиберах. В-третьих, служили для проведения на них различных опытов. В-четвертых, неполноценных женщин использовали для вынашивания и рождения детей и в качестве кормилиц и нянь. И, наконец, в-пятых, служили для удовлетворения сладострастия полноценных: таких называли гуриями. Исходя из этого, они были разбиты на специализированные группы, после распределения по которым проходили дополнительное обучение, связанное с определившимся назначением.

Отделение неполноценных породила нынешняя эпоха. Когда замедлился научный прогресс, люди, не желая с этим мириться, начали предельно увеличивать интенсивность своего труда, углубляя пропасть, отделявшую их от тех, кто к нему был не способен. Стремясь выйти из кризиса, они старались использовать всё возможное, и все средства казались им допустимыми и оправданными.

Но время шло и ничего не менялось. Блестящие успехи науки предыдущей эпохи стояли укором их бессилию. Это было драмой всех. Подавляющее большинство было охвачено разочарованием, чувствовалось нечто подобное всеобщей депрессии. И это настроение не удавалось одолеть с помощью шумных развлечений, которых у них было намного больше, чем у людей предыдущей эпохи.

У тех было меньше праздников, проще еда и одежда; была умеренность во всем, несмотря на имевшиеся возможности. Но они были счастливей, зная, что жертвуют этими благами, чтобы отдать время, труд, энергию и материалы для ощутимых успехов науки. Обходились лишь необходимым, но были современниками и участниками величайших открытий: были полны гордости своими успехами, веры в свои силы и будущее.

Скрипят деревья. До предела натянуты растяжки, не дающие ветру сорвать, унести палатку. Ночь. Лал не спал, погруженный в мысли, время от времени включая нагреватель трубки и втягивая пары.

... Одно из качеств, несомненно, положительное, достигло в нынешнюю эпоху необычайно высокой степени. Бережливость. Несмотря на изобилие. Это была не скупость – просто современные люди никак не могли понять варварского обращения с сырьем и материалами в прежние эпохи. Почему когда-то предпочитали добывать всё большее количество руды вместо того, чтобы полностью использовать все отходы и повторно, многократно использовать уже имеющийся металл? Вместо того, чтобы собирать все негодные и ненужные металлические предметы и детали; вместо того, чтобы защищать металл от коррозии?

Следствием этой бережливости явилась максимальная утилизация любых отходов. Каждый использованный предмет подвергался киберами тщательному анализу для выявления возможности восстановления его первоначальных качеств. Если это оказывалось невозможным или нецелесообразным, то все материалы, из которых он был сделан подвергались переработке.

И при обработке сырья или продуктов они стремились использовать всё – до последней капли. А то, что невозможно, собирали, чтобы сохранить: знали, что не годное сегодня завтра может стать ценным сырьем. Собиралось абсолютно всё: пищевые отходы; одежда, которую больше не собирались носить; даже человеческие экскременты и моча. Каждая жилая секция имела сборник-утилизатор: он производил анализ, разделение, подготовку к транспортировке и отправку. Им же производилась полная рекуперация воды, поступавшей из канализации: это разгружало внешний водопровод, по которому лишь возмещалась разница между потребляемым и возвратным количеством воды.

Полностью использовались и трупы. В основном для пополнения хирургического биофонда; частично в качестве промышленного сырья. Мясом трупов неполноценных, умиравших не своей смертью, кормили животных на зверофермах и неполноценных. Дошло даже до того, что его стали есть и полноценные: нашлись биологи, утверждавшие, что оно наиболее легко усваивается человеческим организмом и потому является самым ценным видом мяса – его следует в первую очередь включать в рацион детей и больных. Это было одной из крайностей тотальной утилизации.

В своей докторской диссертации Лал отметил её как вторую из теневых сторон современной действительности. Первой он указал отсутствие достаточного количества близких связей на фоне многочисленности их у каждого человека – она волновала его в то время больше всего и была проработана с помощью анализа литературы разных эпох наиболее подробно. Ко второй отмеченной им стороне – употреблению в пищу мяса неполноценных – Лал вернулся, когда начал заниматься журналистикой.

Стиль проведения интервью, который он применял почти с самого начала, был отличен от стиля большинства журналистов: во время его он сам немало рассказывал, вызывая многочисленные вопросы и отвечая на них. Это сильно помогало близко знакомиться с людьми и узнавать о них много больше, чем его в тот момент непосредственно интересовало.

Таким образом, он имел возможность убедиться, что не один питает отвращение к употреблению в пищу человеческого мяса: многие, не выступая против, сами никогда его не ели. Лал сразу получил поддержку, когда выступил в “Новостях” против каннибализма.

Людоедство – это возврат к дикости, доказывал он в серии своих статей. Оно существовало только у самых отсталых племен – ни один из цивилизованных народов не признавал его. Это явление, недопустимое с точки зрения этики: зверство, абсолютно недостойное разумных существ.

В ответ на его пламенные статьи с обилием цитат древних философов и различных этических учений противники его ударили слева. Если быть последовательными, то так же аморальны убой и употребление в пищу мяса животных. Они тоже били цитатами, в частности – Толстого и Ганди. Отвечая им, он впервые высказал положение, что убой животных не противоречит законам, по которым они существуют: биологические законы направлены лишь на сохранение вида в целом – индивидуальная ценность отдельной особи отсутствует.

Полемика, затравкой которой послужили его статьи, была весьма бурной; довольно много народа приняло в ней участие. В пылу полемики кое-кто из противников Лала договорился до того, что “неполноценные” вообще не могут считаться людьми в полном смысле. Он запомнил это.

Его оппоненты оказались в меньшинстве. Благодаря тому, что употребление мяса неполноценных полноценными было довольно кратковременным и не успело прочно укорениться. Всеобщим голосованием оно было запрещено; мясом неполноценных можно было кормить только зверей и самих неполноценных. Это устраивало всех, в том числе – и его самого.

Довольно быстро была одержана эта победа. Она принесла ему известность: многие начали искать встреч с ним.

Одна из них явилась толчком к появлению новых сомнений. Она произошла на одном из островов, оборудованном для детей младшего возраста. На встрече присутствовали несколько педагогов. Там он и услышал так потрясшие его слова:

– Какое это для нас горе – отбраковка! Как будто обрекаешь детей на смерть!

– Это наше общее несчастье, – все педагоги переживают её очень тяжело.

– Хотя мы и понимаем её необходимость.

Тогда же он впервые по настоящему встретился с неполноценными. С роженицами, кормилицами и нянями. Такими же, как те, одна из которых родила, вторая выкормила своей грудью, и третья нянчила его самого. Двух первых он совершенно не помнил, лишь о третьей осталось какое-то смутное, зыбкое воспоминание.

Не занимаясь до сих пор неполноценными, он, как большинство его современников, совершенно не соприкасался с первыми четырьмя их группами. С пятой группой, гуриями, он имел дело только в ранней молодости; потом в этом не было никакой нужды: его успех у женщин был достаточно велик. Поэтому о неполноценных он знал не больше других, то есть для своей профессии недопустимо мало. И Лал стал собирать материал о них.

Как корреспондент “Новостей” он посещал и места, мало известные большинству людей. Материал скопился значительный, содержащий большое количество поразительных фактов.

Но публикации этого материала редактор, Марк, категорически воспротивился:

– Пойми меня правильно, коллега. Мы живем в трудное, напряженное время. Надо выйти из кризиса: во что бы то ни стало. Люди не щадят ни себя, ни других. Мы можем вызвать дискуссию, которая отвлечет силы и отрицательно скажется на общем ритме работы.

– Но ведь это всё – правда!

– Это один из видов платы за прогресс. Мы не имеем право сейчас мешать.

Он сумел убедить Лала. Тем более, что Лал спорил не столько с ним, сколько с самим собой – с той половиной своего сознания, которая с детства привыкла считать предельно совершенным и непогрешимо правильным существующее социальное устройство общества, куда не могли быть включены по своим умственным способностям неполноценные. Люди лишь по рождению.

Но остановиться он уже не мог: неполноценные постепенно стали центром его внимания. Усиленно продолжая собирать связанный с ними материал, он основательно изучил историю вопроса и всё из других областей, имевшее к нему отношение. Пытался анализировать явление в историческом плане, но столкнулся с большими трудностями.

Ничего похожего не было ни в одну из предыдущих эпох. Не было никаких прямых исторических аналогий. Кроме одного: их совершенно бесправного положения. И полного лишения индивидуальной ценности жизни каждого из них. Донор умирает под ножом хирурга, чтобы дать средства для восстановления здоровья и продления жизни полноценных. Гурии, женщины и мужчины, без какого-либо вопроса об их согласии должны отдаваться полноценным. Как наложницы.

Но наложницы были рабынями. Пожалуй, вот тут можно отыскать какую-то аналогию: положение неполноценных отдаленно можно сравнить с положением рабов. Но аналогия слишком неполная: никто не эксплуатирует труд неполноценных. И всё же!

И постепенно появилось понимание факта, что неполноценные не являются чем-то не имеющим отношения к человеческому обществу по причине, которая казалась просто несчастьем, против которого пока не было средств. Они – совершенно определенная социальная группа, органически входящая в общество! И логически неизбежно следовал вывод: наличие её определяет существующий общественный строй – отличный от существовавшего в предыдущую эпоху.

Это было страшное открытие для него, сына своего времени. История для него и его современников была лишь историей научного и технологического прогресса: общественные отношения казались уже чем-то незыблемо стабильным, и неполноценные – существующими вне их, не имеющими к ним отношения.

Нет! Имеют. И их появление как социальной группы – шаг в общественно-историческом процессе, который и не собирался прекращаться. По мнению Лала, это был шаг назад. Отступление к социальному неравенству и несправедливости. Отпали их экономические стимулы они – возникли снова: на совершенно другой основе. Диалектический виток.

Но кому сейчас есть дело до неполноценных? Полноценные, интеллектуалы, не видят ничего, кроме своих проблем. Из них главная – выйти из общего кризиса. Даже те, кто выступал за запрещение употребления в пищу человеческого мяса, меньше всего думали при этом о неполноценных. И он, кстати, – тоже.

Непонимание, на которое он натолкнулся, – страшно, как бойкот. Он замкнут в себе, без конца возвращаясь к одним и тем же мыслям, кружа вокруг них, как прикованный.

Шеф, Марк, кажется, встревожен. Но он не стал снова уговаривать Лала. Вместо этого предложил ему командировку в Ближний космос. Хочет, чтобы Лал на время сменил обстановку.

Лал сразу согласился. Космонавты были очень интересной категорией, давно его привлекавшей. Эти люди, жившие в течение длительного времени в отделенном от всех малочисленном мирке, успевали привыкнуть и привязаться друг к другу. И находясь на Земле, они старались держаться вместе. Их забота друг о друге, внимание, готовность в любую минуту помочь чем угодно, теплота их отношений – всё это выделяло их и отделяло от остальных: они не очень уютно чувствовали себя среди других людей.

Чтобы как следует познакомиться и сойтись с ними, Лалу нужно год провести на кораблях и космических станциях в пространстве и на планетах. На это время его связь ограничится только находящимися рядом и обменом радиограммами с Землей. На это и рассчитывает Марк: мало ли что может произойти за этот срок – не появится ли интерес к другим, менее неприятным проблемам?

Мысли о космосе немного отвлекли Лала. Он так и не уснул больше и давно уже не делал попыток.

Ночь почти кончилась. За откинутой занавеской начинало сереть. Хорошо, что ветер утих, что прекратился дождь. Он дождался полного рассвета и вылез из палатки.

Свежий влажный воздух остудил лицо. Он сделал несколько движений, разминаясь. Решил выкупаться.

Разделся и вбежал в воду. Она была холодной, но это-то и нравилось ему сейчас: приходила бодрость. Как и все, он с детства был отлично закален.

Но в момент, когда решил вернуться на берег, почувствовал, что сделать это не в состоянии: река после сильного дождя вздулась – с течением справиться невозможно! Срочно, срочно вызвать аэрокар! А до его прилета держаться – всеми силами!

Он напряг волю, стараясь дышать ровно. На минуту погрузился с головой, успев сделать с радиобраслета под водой вызов аэрокара. Только бы он теперь успел прилететь до того, как одеревенеют начавшие коченеть мышцы: можно будет уцепиться за веревочную лестницу. Продержаться! Течение не одолеть – только устаешь, и он прекратил с ним бороться – стал использовать его же где возможно, чтобы хоть сколько-нибудь приблизиться к берегу. И когда аэрокар наконец-то появился в небе, Лал уже сумел сам оказаться недалеко от берега. Её рывок, последний – и через минуту он почувствовал ногами дно.

Лал выбрался на берег: стоя на четвереньках, судорожно дыша, несколько минут отдыхал. Потом заставил себя подняться и двинулся вдоль берега туда, где была его палатка; аэрокар летел за ним. Как только смог, стал ускорять шаг, затем побежал. Когда добежал до палатки, пар вовсю валил от него.

Растеревшись докрасна сухим полотенцем, выпил несколько живительных глотков водки, съел кусок горячей рыбы. Блаженно развалившись на матрасе рядом с палаткой, он отдыхал. Казалось, вот-вот заснет, но слишком хорошо знал: легонько задремлет, всего минут на десять, – и сразу наступит бодрая ясность.

Так и было. И тогда снова пришли мысли, ставшие неотвязными. На мгновение вспомнил свое купание – и почему-то только тогда ощутил страх. Ведь мог утонуть! И утонул бы, наверняка, если бы продолжал стараться силой преодолеть течение. Куда там: как прет!

Мысль о потоке сплелась с мыслями о неполноценных. Силой не одолеть и поток исторического процесса! Надо стараться, тоже, использовать его же самого, находя те струи, которые будут приближать к желанному берегу. При существующем положении только так и удастся достичь цели.

Какой? Существует несправедливость. Это – факт, – хотя Лал ещё хотел, чтобы ему доказали, что он ошибается. Но уже не верил – почти совсем – что это возможно. Он должен ещё раз, последний, исследовать свой страшный вывод со всех сторон. Чтобы восстановить справедливость.

Это необходимо! Высокоинтеллектуальное человечество не должно допускать бесчеловечное обращение с себе подобными, хотя и стоящими ниже по уровню способностей. Люди не должны быть интеллектуальными зверьми.

Путь к цели вряд ли будет легким. Надо запастись хладнокровием и терпением. Куда большим, чем потребовалось сегодня. И не дать равнодушию, как холоду, сковать тебя. Найти те тенденции исторического процесса, явления и события, которые помогут. Как струи, медленно несущие к берегу. И не надеяться на быстрый успех. Надо верить до конца и не складывать руки. Надо, надо, надо!

Впервые за многие последние дни Лал почувствовал, что начинает успокаиваться. Нужно походить по лесу, достаточно много, чтобы физическая усталость помогла заснуть. Можно прихватить лук и стрелы: поохотиться.

4

Когда врач сказал Дану, что его хочет видеть Лал, тот равнодушно произнес:

– Пусть приходит.

Врач тут же вызвал Лала:

– Желательно, даже сейчас. Он никого не пускал к себе. Может быть, встреча с тобой сможет оказать на него какое-то благотворное действие.

... Более года пробыл Лал в Ближнем космосе; это было достаточной причиной, чтобы, вернувшись, самому вызвать Дана. Но ответного сигнала не получил. Сразу как будто оборвалось сердце: что с ним случилось? Он немедленно сделал запрос по компьютеру – и узнал о болезни Дана.

Чем болен, компьютер не сообщил, но, увидев Дана, Лал сразу определил болезнь: депрессия, глубокая. Нельзя сказать, что Дан обрадовался ему. Оставался таким же угрюмым, подавленным. Но Лал знал, что он сейчас вообще не способен ничему радоваться. И осторожно расспрашивая, добился того, что Дан немного разговорился.

– Ты получил мою радиограмму?

– Да. У Плутона.

В короткой радиограмме Дан сообщил Лалу о подтверждении предположения Михайлы и создании периодического закона элементарных частиц. Подробностей в радиограмме не было.

На эту тему Дан говорил охотно. Рассказал о первом совпадении, потом о поиске материала.

– Я мог бы очень быстро помочь тебе его получить. – У Дана был тогда повод связаться с ним, а он – ждал.

– Не догадался, – совершенно равнодушно произнес Дан.

... До понедельника они кое-что успели сделать. Компьютеры у всех работали непрерывно. Даже у молодых аспирантов, Гая и Юки, которая дала необходимый материал; они тоже разъехались по домам, забыв о своей страсти.

Большинство частиц давало совпадение с группами графика. С некоторыми приходилось возиться, и Дан дал указание, не задерживаясь на них, переходить к другим частицам. Работали днем и ночью. Забыли об усталости, потому что дело шло успешно.

В понедельник Дан послал предварительное сообщение Академии и Центральному совету координации. К ним подключили большое количество математиков и специалистов по ядерным частицам. Дали почти неограниченный фонд времени использования суперкомпьютеров с правом внеочередного обслуживания.

Всё шло необычайно быстро. Трудности были только с частицами, характерные числа которых не поддавались обработке по общей методике: они отнимали больше всего времени. У некоторых из них было обнаружено отклонение от основного принципа определения характерных чисел, после чего они были откорректированы и дали совпадение. Другие не поддавались и такой обработке и проходили экспериментальную перепроверку. К счастью, таких было совсем мало. Перепроверка во всех случаях обнаружила ошибки или помогла дать уточненные поправки на погрешность измерений.

Но ещё до окончания перепроверки начали построение самой системы частиц на основе повторяющихся групп разностей соседних интервалов между простыми числами. Некоторое количество мест в ней не были заполнены: значит, должны быть ещё не открытые частицы. Если, конечно, верен принцип. Набор характерных частиц каждой из гипотетических частиц давал возможность довольно близко предсказать их свойства и согласно этому построить эксперименты. Поиск их увенчался успехом. Их открыли даже раньше, чем была закончена обработка последних «трудных» частиц.

Это окончательно убедило Дана: чутье и раньше уже подсказывало ему, что закон верен. И он, не дожидаясь окончания работы по составлению периодической системы частиц, начал отходить от непосредственного участия в ней. Вернулся к своей основной теме, вооруженный открытым законом, и с удивлением обнаружил, насколько многие из его работ, в которых он когда-то зашел в тупик, вдруг получили выход, сплелись в стройную цепочку выводов, давая объяснение множеству накопленных фактов.

Он пытался понять, что кроется за ними – простыми числами. Какая загадка природы? И какие новые возможности может дать человечеству её разгадка?

От работы над частицами он устранился полностью, только интересовался новыми результатами. Интенсивно работал над своим, используя весь ранее отпущенный ему фонд машинного времени суперкомпьютера, производившего перебор данных и сложнейшие расчеты. С их помощью он надеялся наткнуться на что-то, что поможет ему.

Но как когда-то, постепенно начал понимать, что из этого ничего не выйдет. Дело уже не в математических трудностях. Нужно понять какие-то фундаментальные вещи. Но какие?

Когда впервые мелькнула мысль о возможных высших структурах, которым необходимо приписать константы, подобные скорости света, но не одну, а несколько, он сразу постарался отбросить её как очевидно нелепую. Ведь тогда также необходимо допустить совместное существование сразу нескольких различных пространств, к тому же не четырех, а многомерных, с разными геометриями и временем. Плюс к этому сложная кривизна, неоднородность пространств и очень зыбкое представление о непрерывности и бесконечности. Чушь, абсурд!

Но перебирая один за другим приходящие в голову варианты, он снова остановился на этой гипотезе, решив проверить и её. Просто так, будучи уверен в её ошибочности. Но не сумел обнаружить в ней внутреннюю противоречивость. Несмотря на безумие принципа, стройные математические зависимости давали весьма убедительные результаты. Некоторые расхождения с данными экспериментов легко объяснялись их нахождением в пределах вероятных ошибок.

Значит, она правильно отражает действительность? Нет, тысячу раз – нет!!! Всё восставало в нем. Чтобы принять эту гипотезу, надо переломать всё. Все взгляды, все представления. Нет – и ещё раз нет!!!

Как загнанный кружась по бесконечному кругу, снова и снова пытался он найти выход в другом варианте, другом объяснении. Лихорадочно думал и искал. И ничего не получалось.

Почти перестал спать. Переутомлен был неимоверно. С огромным трудом скрывал свое состояние во время регулярных врачебных осмотров. Всё начало раздражать и угнетать его, еда внушала отвращение; стало трудно сосредоточиться, кружилась голова и было трудно дышать. Он потерял веру в себя, жизнь и всё окружающее казались бессмысленными и отвратительными. Откуда-то появились безотчетный страх и необъяснимое чувство вины за всё.

Чтобы не оставаться одному по ночам, последнее время вызывал к себе с вечера гурию. Одну и ту же. И отпускал её лишь утром, когда совсем рассветало. Несколько дней назад он, разбив аквариум, сделал попытку покончить с собой с помощью осколка стекла. Помешала гурия, которая, вернувшись от него, сообщила об этом. Так он очутился здесь.

... Рассказывал он сбивчиво, сумбурно, перескакивая и повторяясь. О попытке самоубийства говорил совсем кратко, нехотя, но полная безнадежность его взгляда внушала опасение, что он ещё не расстался с этой мыслью.

– Не исключено, что твоя гипотеза верна, отец.

– А-а! Этого не может быть. Просто я сошел с ума, потому и додумался до такого.

– Но теории относительности тоже вначале казались безумными.

– Эйнштейн не был болен: он не сходил с ума.

– А я читал, что ему пришлось лечиться от сильной депрессии. Источник, правда, не абсолютно достоверен – но поверить можно. Это расплата за перенапряжение при попытке перехода за уровень своего времени. И в его, и в твоем случае.

– Сравнивать меня с Эйнштейном!

– Именно! Ты веришь мне?

– Тебе – да. Ты очень много знаешь.

– Тогда послушай. Мне кажется, что она верна.

– Нет!!! Нет!!! – закричал Дан, тряся кулаками. Тотчас же вбежал медик-студент:

– Уходи, пожалуйста. Быстрее!

Лал ушел, полный противоречивых чувств. Он был невероятно расстроен состоянием Дана. И одновременно радостно возбужден: потрясающая гипотеза Дана – Лалу действительно казалось, что она должна быть верна, хотя Дан сам и не хочет, вернее, не может ещё признать это. Лал не был физиком, но вполне понял то, о чем говорил Дан: современный историк должен был знать очень и очень многое, и Лал, пожалуй, как никто обладал этим качеством. И, кроме того: кто ждет и надеется, тот раньше других начинает верить.

Если всё правильно, трудно переоценить открытие Дана. По калибру оно не уступит крупнейшим открытиям предыдущей эпохи – это будет настоящий переворот в физике. Значит...

Значит, это будет знаменовать конец нынешней эпохи – эпохи без крупных научных открытий, эпохи безверия и уныния. Эпохи кризиса, выход из которого является всеобщей целью. И тогда многое может измениться. Открытие Дана – то, что может стать струей, которая понесет к берегу.

Неполноценные! Ничего не изменилось во взглядах Лала за время его отсутствия на Земле. И там он видел неполноценных – тех, на которых проводят опыты: других там нет совершенно. Работы было меньше, чем на Земле, времени хватало, – имелась полная возможность всё снова подробно обдумать. И он вернулся, твердо убежденный в правоте своих взглядов на современное социальное устройство.

Гипотеза Дана – как вспышка во мраке. Надо верить, что она не погаснет. Надо, ой как надо, чтобы Дан смог выздороветь! И как можно скорей.

... На следующий день Дан сам попросил врача вызвать Лала. Первым его вопросом было:

– Ты рассказал кому-нибудь об этой проклятой гипотезе?

Лал удивленно глянул на него:

– Нет, конечно: ты же не давал мне разрешения.

– Ну, хорошо. Никому не говори. А ещё лучше – вообще о ней забудь.

– Нет. Я знаю: ты скоро выздоровеешь – и опять вернешься к ней.

– Вряд ли.

– Обязательно. Всё будет хорошо: они тебя скоро вылечат – верь мне.

Но Дан был слишком измучен, чтобы верить во что-нибудь. С ненавистью встречал он каждый новый день. Не быть, не говорить, не думать, не существовать – самое сильное его желание.