Текст книги "Данэя (СИ)"

Автор книги: Борис Мир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Даже нельзя читать или смотреть фильмы. Остается только скрипка да бесконечные мысли. Разговоры, которые он ведет сам с собой или с воображаемым собеседником. Чаще всего – с Лалом.

Он мысленно заговорил с Лалом в тот момент, когда, измученный одиночеством, вдруг понял тайну звучания скрипки. И почти сразу явственно увидел Лала.

Тот появился откуда-то издалека, где росли огромные старые деревья с высокими толстыми стволами. В серебристо-сером комбинезоне, с телеобъективом на лбу, он катил к Нему на роликовых ботинках-самоходах. Совершенно такой же, как в первый день, когда они вдруг обрели друг друга.

Звуки концерта Мендельсона превратились в каскад вопросов, обращенных к Лалу, который стоял напротив Него и, улыбаясь, с полным пониманием смотрел в глаза, готовый ответить.

Вдруг Он почувствовал ужас. Усилием воли отогнал видение, которое сразу исчезло. Тогда он успокоился: значит, появление Лала не являлось результатом болезненного отклонения психики, и бояться незачем.

Он не пытался теперь ничего делать, когда Лал снова явственно появлялся перед ним. Чаще всего откуда-то издалека, где сразу вырастали деревья. И вступал в диалог с Ним или слушал Его рассказ.

В Его воображении они поменялись местами: Лал представлялся Ему не только более мудрым, но – почему-то – и старше Его. По-прежнему слышалось обращение Лала – “старший брат”, но самому всё время хотелось называть его “учитель”.

29

Рождение Сына совершенно перевернуло их жизнь.

Первое время они оба находились в страшном напряжении, боясь что-либо сделать не так. Помощи и руководства ждать было не от кого: они без конца сверялись с материалами, которыми снабдили Ева и Лал.

Дел и хлопот была уйма. Полных программ для робота-няни не существовало; его приходилось непрерывно обучать на собственных действиях, следя за которыми, он сам составлял и корректировал программу. Но они вначале не доверяли ему, стараясь как можно больше делать сами.

Неожиданно у них оказался кроме робота ещё один помощник: Пес. Он необычайно волновался, когда ему в первый раз показали младенца, пытался обнюхать; близко его тогда не подпустили. Всё же он завилял хвостом и спокойно улегся на пол у двери.

Ещё раз он сделал попытку то ли обнюхать, то ли облизать Сына, воспользовавшись их отсутствием, но робот не подпустил его и засигналил. Пса наказали, и больше попыток он не делал, держался от ребенка на достаточном расстоянии, но обязательно смотрел за ним и за роботом в их отсутствие и, если ему что-то не нравилось, вскакивал или даже бежал за ними и начинал тянуть к маленькому, уцепившись зубами за одежду.

Постепенно они начали чувствовать себя несколько уверенней. У Мамы вообще всё получалось довольно ловко: Он только диву давался – и вместе с роботом подражал ей.

Он очень любил смотреть, как она кормит Сына грудью. Всегда сами вместе купали его. И ночью по очереди вставали посмотреть, как он спит, хотя в этом не было нужды: рядом с ним находился робот.

К счастью, Сын развивался нормально, без каких-либо отклонений, которые сразу бы зафиксировал кибер-диагност. И был довольно спокойным.

Всё, связанное с ним было настолько непривычным и удивительным, что первый год после его появления показался им необыкновенно длинным. Каждый день приносил что-то новое. Они подмечали всё, до мелочей.

– Смотри, как он зевает!

– Как он держит головку!

– Улыбается! Смотри скорей: он улыбается!

Он узнает их! Он тянется ручками! Он научился сидеть! Он ползает! У него прорезался зубик! Он встает, держась за стенку манежа! Он пошел!!!

События невероятно важные, замечательные. Радость, которая с лихвой компенсировала все труды и тревоги, давала силы и уверенность. Всё, что было до сих пор, стало уже мало важным. И казалось, сами они стали совершенно другими...

– Ну, конечно! – сказал Лал.

– Ты знаешь, мы уже не представляли, как можно без этого жить.

– Я так и думал. Видишь, Ева оказалась права.

– Прости, мой брат, но было так хорошо, что мы даже почти перестали грустить о Тебе.

– И прекрасно!

– Мы назвали его Лалом.

Конечно, они не переставали заниматься работой. Хватало сил на всё.

Запустили ещё один оксигенизатор: кислород прибывал в атмосферу. Продолжали закладку лесов.

Мама произвела посадку плодовых деревьев – уже не только в порядке эксперимента: хотела, чтобы ребенок мог есть настоящие свежие фрукты. Потом разбила огородик на гидропонике. Они были невелики: и сад, и огород, так как здесь не было насекомых, опыляющих цветы – этим занимались немногочисленные роботы, такие, как те, что работали на внеземных плантациях Ближнего космоса в окрестностях Солнца.

А Он интенсивно продолжал разведку полезных ископаемых, подготавливал пуски заводов по выплавке металлов и изготовлению мачт и защитной пленки для лесов: запасы их, взятые с Земли, подходили к концу.

Как и раньше, не всё получалось так, как хотелось: были и неудачи, и ошибки. Но они забывались, когда Он и Мама возвращались домой, и ребенок протягивал к ним руки.

“Солнце” порой светило через разрывы в облаках, когда они оба или по очереди гуляли с Сыном в “лесу” за озером: он лежал в своей коляске, которая могла герметически закрываться, и улыбался. “Солнышко”!

– Тебе нравится, сынок?

Должно быть! И Псу, который всегда принимал участие в этих прогулках, – тоже.

Постепенно Сын начал уверенней ходить ножками, и его стали на прогулках спускать на землю. Вначале он цеплялся за руку или за шею Пса. Потом быстро стал ходить, не держась ни за что.

И, наконец, заговорил. Это было чудесное время. Он смешно коверкал слова, неповторимо смешно...

– И какое слово он произнес первым, старший брат?

– Сам!

... Он, действительно был невероятно самостоятельный: быстро научился орудовать ложкой, садиться на горшок, а потом и одеваться. И, главное, всегда находил себе дело, не шумел и не мешал. Любимым его занятием было что-то строить из ярких пластмассовых элементов – за этим его спокойно можно было оставить одного под присмотром робота-няньки и Пса.

Это было очень уж кстати: наступил период, когда вопросы, требующие немедленного решения, которое не могло быть выдано компьютерами, возникали один за другим.

Поначалу они старались отлучаться из дому по очереди, но вскоре, убедившись, что его можно оставлять одного, всё чаще отсутствовали оба. Робот своевременно кормил и укладывал его спать, Пес следил за ним и принимал участие в играх. Так что какое-то время Сын видел Его и Маму довольно мало. Он не капризничал, хотя и видно было, что он скучает по общению с ними.

Реванш он брал в субботу, единственный их выходной день в тот период. Они просыпались поздно и не торопились вставать. Кроватка его с самого начала находилась в их спальне: он просыпался раньше и ждал. Увидев, что они, наконец, уже не спят, он подавал голос:

– Я к вам, можно? – знал, что сегодня отказа не будет. Слезал с кроватки и, прошлепав босыми ножками по полу, забирался к ним.

Он ложился в середку между ними и начинал задавать свои вопросы. Многие из них вызывали их смех. Ему быстро надоедало лежать, и он забирался на кого-нибудь верхом, требуя, чтобы его подбрасывали. Ему это страшно нравилось – он громко смеялся и ни капельки не боялся.

Потом Мама сама умывала его, а Он заказывал роботу завтрак. Сын сидел с ними за столом на высоком стуле. Завтракали не торопясь; разговаривали, стараясь не касаться работы. После завтрака они отправлялись в баню, а Сын и Пес ждали их, чтобы отправиться, облачившись в скафандры, в “лес” за озеро.

Деревья окрепли и быстро набирали рост: избыток углекислоты и оптимальная доза ультрафиолета, пропускаемая защитной пленкой, творили чудеса. Ребенок прекрасно чувствовал себя здесь: всё было знакомо, и за деревьями можно было прятаться.

Изредка пригревало “солнышко”, и тогда было совсем чудесно: не хотелось никуда уходить. Сын вместо обеда выпивал козье молоко, и они оставались до тех пор, пока глаза у малыша не начинали слипаться. Тогда Он брал его на руки и нес в лодку.

После сна и полдника Сын просил показать “картинки”, как он называл детские фильмы, и забирался к кому-нибудь на колени. Но фильмы занимали его недолго: он слишком любил двигаться. Опять просился в “лес” – и, если можно было, они снова плыли туда.

Укладывали его в субботу рано: он успевал к вечеру устать, а им хотелось посидеть за столом. Перед сном они купали его. Сами, конечно, – без робота. Сын жмурился от удовольствия, сидя в теплой воде, и играл пеной.

Им было необыкновенно покойно и хорошо в эти минуты: вид голого детского тельца, которое становилось всё более упругим, пробуждало непонятно щемящее чувство, что лучше этого больше ничего быть не может.

Он быстро засыпал. Переодевшись, садились за стол. Отдавали должное праздничной еде: блюдам из свежего мяса и овощей с огорода. Потом он садился за оркестрион и много, долго играл: то, что хотел, и что просила Она. Иногда Она пела.

Обнимая Её, Он засыпал под звук тихого посапывания Сына, чувствуя, что жизнь его полна как никогда.

Обучением Сына они занялись в полной мере, как раз когда объем неотложных дел чуть уменьшился. До сих пор оно сводилось к показу фильмов и разговорам, которые он с нетерпением ждал. Слушал и удивительно быстро запоминал. Знал названия всех деревьев в “лесу”, ещё не достигнув трех лет.

Пора было приступать к систематическому обучению по начальной программе. Здесь начались трудности, связанные с его наклонностями.

Так, он раньше выучил цифры, чем буквы. Цифры удобные: они вместо точек, которые надо считать. А буквы? Можно просто слушать запись. И он заупрямился. Пришлось побиться, чтобы объяснить ему практическую необходимость букв. Но поняв, он быстро выучил их.

В нем очень рано проявился практический склад, определивший направленность интересов. Он любил делать что-нибудь сам и с удовольствием смотрел, как делают они; старался помогать, если ему разрешали. То, что надо делать, давалось ему легко, на лету.

Маме он помогал во многих мелочах, когда она возилась в “лесу” и на огороде, – и довольно толково. Не отрываясь, смотрел, как Он работает на компьютере, терпеливо ожидая разрешения сесть на колени. И молчал, понимая, что нельзя мешать.

К их огорчению, он проявлял слишком малый интерес к стихам и сказкам. И к рассказам и фильмам, в которых не было ничего о том, что и как делается. Зато когда Он рискнул показать ему технологический фильм из программы гимназии, Сын смотрел не дыша, с открытым ртом.

Обладая кое-каким слухом, он не особенно любил разучивать и петь детские песни. Пусть лучше Мама пустит его к козлятам или цыплятам.

– Типично инженерный склад, – решил Он.

– Пожалуй! – согласилась Мама.

30

К четырем годам характер у Сына начал портиться: он становился раздражительным и упрямым и, в то же время, скучным, вялым. Часто, включая экран, когда оставляли его одного, они видели, что он, вместо того чтобы играть, неподвижно сидит на полу, обняв руками колени и положив на них голову. И молчит. О чем он думал? Что с ним?

Он как-то задал Ему вопрос:

– Тата, почему в картинках много людей?

– Потому, что так на самом деле.

– Нет! Людей трое: я, мама и ты. А Пес – не человек, и Нянька – тоже.

– Нет, сынок: людей очень много.

– Разве есть ещё люди на свете? Не только в картинках?

Стараясь не перевозбудить его, они стали рассказывать ему понемногу о людях, о Земле.

Однажды они увидели на экране, как он отгонял от себя Пса и няньку.

– Ты, Пес, говорить не умеешь, а ты, Нянечка, не живая – потому что вы не люди. А на Земле есть ещё люди, и маленькие тоже – дети, как я, и они друг с другом разговаривают и играют. Вот! А вы не можете. Ну вас!

Пес вильнул хвостом с виноватым видом, а робот откатился в угол.

Стало ясно, что ему не хватает общения с другими детьми: прошел возраст, когда ребенок может играть один.

И они решили, что нужен ещё ребенок.

Вновь началось ожидание, вновь он видел, как наливалась, полнела фигура Мамы, снова подгонял ей бандаж и скафандр.

И вот он держит на руках ещё одно крошечное существо: девочку.

... Когда Сыну сказали, что у него теперь есть маленькая сестренка, он очень удивился:

– Её же не было!

– Тебя тоже раньше не было.

– Да? А откуда она взялась?

– Из маминого живота.

– Она вылезла?

– Ну да.

– А почему не вместе со мной? Или я не был у мамы в животе?

– Был тоже. Только раньше.

– А она какая?

– Хочешь посмотреть?

– Хочу, конечно.

Увидев её, он снова страшно удивился:

– Ой, какая маленькая! Как же она будет играть со мной?

– Ей надо будет вначале подрасти.

– А говорить она может?

– Нет, что ты! Она потом научится.

– А как?

– Мы её научим.

– И я?

– Конечно! Она твоя сестра, младшая, а ты – её брат, старший. Ты будешь помогать нам заботиться о ней. Ладно?

Значит, ему надо будет что-то делать: это его весьма устраивало.

– Буду, буду!

... Скучать Сын перестал – у него теперь была уйма занятий: смотреть, как Сестра спит, зевает; бежать к ней, когда она начинает плакать.

Потом она начала подрастать и с каждым днем становиться всё забавней. Брат помогал ей учиться ходить, поднимал, когда она падала; играл с ней.

Но всё же она была очень маленькой и ещё не могла стать его товарищем. К тому же он иногда чувствовал себя обиженным: он больше не пользовался исключительным вниманием Мамы и Его. По сути, он сам ещё был маленьким.

До того дня.

Когда Он подумал об этом дне, Лал снова возник в нем.

– Мама пообещала ему самое первое яблоко, которое созреет в саду. Плодовые деревья долго не распускались, а потом не плодоносили: саженцы плохо перенесли космическую консервацию. Наконец, одна из яблонь дала завязи. Радости Сына не было предела:

– Я скоро съем первое яблоко!

... Оно казалось самым красивым среди остальных, ещё совсем зеленых. Мама сделала анализ, подтвердивший его съедобность.

Мы приплыли втроем из “леса”, где находился сад. Когда сняли скафандры, Сын убежал за Сестренкой и Псом, чтобы они увидели яблоко перед тем, как он съест его.

Мама вымыла яблоко, положила его на стол. Оно и нам казалось замечательным. Крупное, красное. И пахло чудесно.

Сын вбежал в комнату, за ним влетел Пес. Дочка споткнулась у двери, встала на четвереньки. А он схватил яблоко, показывая им.

– Вот какое!

Потом он поднес яблоко к лицу, чтобы ещё раз полюбоваться им перед тем, как съесть.

– Дай! Мне! – вдруг сказала Дочка: она уцепилась одной рукой за его штаны, другую тянула к яблоку.

Он не ожидал этого, с удивлением смотрел на нее. Потом повернулся к нам. В его вопросительном взгляде было недоумение: ведь яблоко было ему обещано давно, когда Сестры у него ещё не было.

Но мы молчали: что-то удерживало нас от того, чтобы вмешаться. Я только чувствовал, что сердце у меня бешено колотится; Мама была страшно бледная.

– Ну! Дай! Мне! Хочу! – она сморщила носик, готовая разреветься.

– На! На! – поспешно сказал он, опустившись на колени, и поднес ей яблоко ко рту. Она с трудом прокусила кожицу.

– Ешь! Ешь, маленькая. Нянь, дай ножик. Надо срезать кожу.

– Отрежь половину. Ей хватит.

– Не, пусть все. Нравится?

6 Она закивала.

– Потом вырастут ещё яблочки. Видела, сколько их на дереве?

Она кивала, рот у нее был набит. Он резал яблоко на кусочки и давал ей. Только когда она съела всё, он стал пробовать счищенную кожуру.

– Вкусно! И вы тоже попробуйте – берите же!

– Ешь сам, сынок!

– Да что вы: я же не маленький.

Как он сумел сам, без подсказки, так поступить? Мы об этом никогда ничего не говорили. Зачем? Ведь в наше время это не требуется: всем всего хватает. Сами мы никогда в жизни не сталкивались с подобными ситуациями и не могли подозревать о возможности их существования.

– Но он видел – как вы относитесь друг к другу.

– Ты так думаешь?

– Да – поверь!

– Видимо, Ты прав.

– Вы его похвалили?

– Нет: не сказали ничего. Мама и говорить не могла: разволновалась, слезы на глазах.

– Это важно для всех: для Них, для Вас – и тех, кто на Земле.

– Я думал об этом. Мы, действительно, можем стать много лучше, сами растя наших детей.

– И счастливей.

– Да. Это был один из самых счастливых наших дней.

31

Дочь во многом отличалась от Брата. Это было существо более живое, шаловливое, более ласковое, но одновременно более капризное и обидчивое. Если бы не Сын, с ней было бы намного трудней, чем с ним. Но с того дня, почувствовав себя большим, он начал по-настоящему опекать её. Порой, когда она переставала их слушаться, Сын вмешивался, и ему она подчинялась беспрекословно.

В ней было многое, чего ему не хватало: была очень музыкальной, любила стихи, сказки, плясала к их общему удовольствию. Зато была несколько ленива и лишь из подражания Брату старалась делать что-то полезное.

Благодаря опеке Сына над Сестрой Он и Мама могла надолго отлучаться оба. Вдвоем Дети не скучали. Периодически включая экран, можно было видеть, как Они играют, и поговорить с Ними.

Сын делал большие успехи и, кроме того, многое осваивал сверх программы, наблюдая за тем, как и что делают Он и Мама, задавая им вопросы. Больше всего его интересовали машины, особенно роботы. Тут не обходилось без курьезов. Так однажды он отключил питание у няньки, – это случилось в их отсутствие, поэтому ему влетело.

– А если нужно было что-то?

– Отец, – так он стал звать Его с того дня, как отдал Сестре свое яблоко, – но я ведь и сам смогу сделать всё, что надо. Я же сумею.

– Он всё умеет, – с серьезным видом подтвердила Дочка, стоя рядом с ним. – Он сколько раз сам сажал меня а-а.

– Зачем ты это сделал?

– Нянька мешала играть. И ещё – я просто хотел попробовать.

Другой раз он выкинул фокус посерьезней: вернувшись, они не застали его дома. Дочка играла одна.

Непонятно было, куда он девался: включая экран, они видели его занимающимся перед компьютером и старались не отвлекать. Но возле компьютера его не было.

– Где Брат? – спросили они Дочку.

– А-а-а он где-то тут! – заторопилась она.

– Где тут?

– Тут, тут. Да!

Они почувствовали неладное. Обшарили всё жилье: не решил ли пошутить, не спрятался ли? Нет, нигде его не было. У него уже был свой радиобраслет, но на вызовы он не отвечал.

Только через полчаса он откликнулся, а ещё через пятнадцать минут в шлюзовую камеру прошагал шестиногий робот, на котором он сидел, одетый в скафандр-панцирь, вместе с Псом. Где он был сразу стало понятно, когда он вышел из шлюзовой с великолепной блестящей “веткой” из белоснежных лепестков кристаллического гипса.

– Ты почему ушел?

– Я хотел посмотреть грот Лала и принести ей гипсовый цветок.

– Ты понимаешь, что одному тебе это делать опасно?

– Почему?

– Ты ещё мал.

– Но я же сделал всё, что надо. На мне был панцирь.

– Мы не на Земле.

– Ну и что? Это же наша планета.

– Но ты обманул нас. И заставил Сестру сказать неправду.

– Он мне не велел. Я сама. Он сказал, что скоро вернется, что Вы ничего не будете знать, – снова вступилась за Брата Дочка.

Они подробно расспросили его. Пришлось ему рассказать: и как он сумел отключить входную блокировку, и как подключил к передатчику видеозапись того, как он занимается. Отправляясь в глубь пещеры, он, действительно, сделал всё необходимое. Буквально как взрослый. Он был молодец, хоть и провинился.

Пришлось Ему с ним серьезно побеседовать. Сын обещал, что больше один отлучаться не будет, пока ему не разрешат. Но было видно, что он не находил ничего особенного, тем более – опасного, в своей вылазке.

32

Следующий год принес им неожиданное, страшное испытание.

Очередной крейсер с запасом продовольствия вместо того, чтобы вовремя придти на Землю-2, сбился с курса и, пройдя мимо планеты, ушел в пространство Малого космоса. Это была серьезная неприятность.

Если он ляжет на “гелиоцентрическую” орбиту, то рано или поздно его удастся с помощью радиоуправления посадить. А если крейсер движется по разомкнутой траектории – или даже по эллиптической, но со слишком большим эксцентриситетом?

Они были встревожены. Главное, что предыдущий крейсер согласно данной ему команды доставил большее чем обычно количество оборудования за счет меньшего объема продовольствия. Они рискнули пойти на это, так как до сих пор с крейсерами ничего не случалось.

Из-за этого запасы продовольствия невелики. Можно ещё рассчитывать на огород и, в какой-то мере, на коз и кур, корм для которых в основном ещё доставлялся с Экспресса.

Срочно была послана радиокоманда на немедленную отправку второго крейсера с указанием увеличить вдвое количество продовольствия и фуража. Конечно, двойной запас продовольствия создавал дополнительные проблемы по его хранению: в Космосе сохранность его обеспечивалась куда лучше. Но выбирать не приходилось: ситуация требовала создания более надежной страховки. Груз второго крейсера был сформирован, крейсер двинулся к Земле-2, и Он непрерывно следил за его движением.

И вдруг, примерно на середине пути, было обнаружено отклонение от его расчетной траектории. Крейсер начал быстро сближаться с одной из планет с очень большой массой, состоявшей в основном из водорода и гелия. Как Юпитер в Солнечной системе.

Попытки изменить направление его движения с помощью радиоуправления ничего не дали: он догонял “Юпитер”. Затем, вплотную подойдя к нему, был втянут вглубь планеты. Связь оборвалась. Даже если крейсер и остался цел, то, всё равно, стал для Них совершенно недоступен.

Это уже была катастрофа. Запасы продовольствия и корма к тому времени уже значительно уменьшились. Осталось всего несколько кур и коз: остальных уже съели или забили, чтобы они не околели.

Последнюю неделю перед катастрофой Он почти не отходил от пульта космической связи, занятый попытками выправить курс крейсера. Ел, когда придется. Почти всегда один. Мама сама подавала ему еду. Они почти не разговаривали: всё было и так понятно. Она выглядела не лучше его: бледная, осунувшаяся.

Что теперь делать? Вызывать третий, последний, крейсер? До его прихода всё же как-нибудь протянули бы. Но где гарантия, что он долетит? Ясно, что отклонение курсов крейсеров не является случайным – два раза подряд. Видимо, неизбежно самому лететь на гиперэкспресс.

Это не менее рискованно, чем вызов последнего крейсера. Лететь придется на космическом катере – не помешают ли те же причины, что не дали придти крейсерам? Каковы они? Если понять, то можно будет хоть что-то предусмотреть.

Что наиболее вероятно? Не аппарат ли Экспресса: вызванные им искажения пространства? Что подскажет анализ движения не дошедших крейсеров? Он задал компьютеру проанализировать обе траектории.

Время, время! А у Них его всё меньше. Продовольствия едва хватит, даже если лететь немедленно. И он решил ограничиться первыми результатами расчета. Сказал об этом Маме.

– Может быть, лучше подождать, Отец? Пошлем через полгода катер с автопилотом: проверим, сохранились ли причины отклонений кораблей? Пока есть сколько-то продовольствия. Можем заложить плантации, которые обеспечат и нас, и животных.

– На оставшемся продовольствии нам до первого урожая, всё равно, не продержаться. Даже при максимальном использовании стимуляторов роста.

– Один продержится.

– А остальные?

– Остальным оно в это время не потребуется.

– Ты что предлагаешь: анабиоз?!

– А если ты не вернешься?

– Только тогда. Ты же знаешь!

– Знаю.

Это могло быть лишь крайней мерой, когда положение является абсолютно безвыходным. Анабиоз так и не удалось освоить настолько, чтобы безопасно и уверенно пользоваться им: каждый раз грозил неожиданностями. Он не оправдал надежд, которые возлагали на него как на одно из главных средств осуществления полетов в Дальний космос: туда стали уходить лишь киборги.

– Животных придется заколоть всех.

– Одну козу оставим: я буду кормить её ветками. Продержится как-нибудь на них.

– Пожалуй.

– И несколько яиц: потом снова разведем кур.

– И... И ещё одно...

– Что?

– Пса тоже кормить нечем.

– Да.

– Как сказать об этом Сыну?

– Может быть, не говорить ему вообще?

– Ты думаешь, его можно будет обмануть? Но – как сказать?

Как? Сказать, что Пса нечем кормить, что поэтому его придется умертвить. Пса, который не отходил от него с самого его рождения. Которого он любил почти так же, как Сестренку и Их.

Широко раскрытыми от ужаса глазами смотрел на него Сын, когда он ему сказал об этом. Не мог поверить, что нельзя иначе. Потом понял и опустил голову. Казалось, он онемел от горя. Первого в своей жизни.

Что Он говорил Сыну? Что Они прилетели сюда, чтобы решить величайшую задачу: сделать пригодной для жизни эту планету – все люди на Земле ждут, что Они справятся с ней. Для этого Они обязаны выжить – любой ценой. Напомнил о Лале, который погиб на этой планете, и чье имя дали ему, Сыну.

Сын не отвечал, по-прежнему не поднимая головы. Долго молчал. Потом сказал:

– Возьми меня с собой. – И Он с Мамой не смогли отказать ему.

Пса накормили последний раз. Долго прощались с ним, а он вилял хвостом и преданно смотрел Им в глаза. Потом Детей отправили спать.

Сыну не сказали, что в полете они будут есть и консервы из мяса Пса.

Полет, против ожидания, прошел совершенно благополучно. Как будто и не было вовсе того, что он боялся обнаружить. Подлет к гиперэкспрессу провел по обычной программе, не вводя никаких поправок.

Медленно приближалась многокилометровая громада гиперэкспресса с включенными по команде сигнальными огнями, на которую неотрывно смотрел Сын. Впечатление от первого путешествия в космосе немного притупили его горе.

Введя катер в приемный отсек, Он вышел из него один. Первым делом провел контрольную проверку – приборы показали полное отсутствие опасных отклонений.

Лишь в записях Он обнаружил непонятное возбуждение гипераппарата экспресса. Оно произошло трижды, с равными интервалами – каждый чуть больше земного месяца. Первый и последний из них совпали с отлетами не пришедших к ним крейсеров.

Он вернулся за Сыном.

– Кажется, все в порядке. – Дал сразу еду ему и команду на комплектование груза по введенной им программе, после чего отправил сообщение Маме.

Мысль о Ней и Дочери заставляла Его торопиться. Погрузив в крейсер продовольствие, семена, батареи и небольшое количество оборудования, Они сразу же улетели обратно.

Так Сын совершил свой первый космический полет и испытал первое в жизни горе. В восемь лет.

33

Произошедшее заставило Их не откладывая принять меры предосторожности: используя гидропонику, разбили плантации. Из оставшихся десяти яиц вывелись лишь два цыпленка, из которых один был петушок. Но и единственная курочка дала возможность получить яйца, развести стайку. С помощью консервированной спермы дала приплод коза. Они обезопасили себя от голода.

Но единственный крейсер всё же приходилось посылать на Экспресс за оставшимся оборудованием. Вначале волновались, придет ли обратно, но всё обходилось, и постепенно Они успокоились.

Работали оксигенизаторы, и воздух планеты содержал уже заметное количество кислорода. Работали энергостанции, рудники, заводы; строились под “землей” новые. Добывались руды, накапливались металлы. Делались мачты, вырабатывалась пленка. Планета всё больше покрывалась лесами.

И росли Дети. По-прежнему – удивительно разные. Может быть, Дочь была намного моложе. Ласковая, веселая, со звонким голосом, – общая любимица; возможно, чуть избалованная. Её интересовали рассказы и фильмы о Земле.

Сын – спокойный, серьезный, малоразговорчивый. Он всё так же любил возиться, делать что-то. Мог управлять многими машинами, составлять программы средней сложности. Мечтал о том моменте, когда ему разрешат самостоятельно повести космический катер.

Он вытянулся и окреп. Любил спорт и движение. Поражали полное бесстрашие и какая-то особая, не свойственная остальным уверенность, с какой он чувствовал себя, ходил по этой планете.

Всё-таки, родной для Них была Земля. Только там Они чувствовали себя до конца уверенно. Здесь же какая-то тревога, неуверенность как тень сопровождала Их существование. Лишь в пещере, в своем жилье под мощным каменным сводом и прочным колпаком чувствовали Они себя достаточно спокойно.

И только для Сына планета не была чужой. Не зная страха, прыгал он с обрыва в озеро, нырял глубоко, и когда голова его появлялась над водой, лицо сияло удовольствием. Мама боялась за него, но Он не считал возможным останавливать Сына, гордясь его смелостью, поощряя его.

Кислорода в атмосфере, наконец, стало столько, что метеориты уже не долетали до поверхности – полностью сгорали. Лишь один упал, не сгорев – был слишком велик.

На беду, Он как раз находился вблизи от места падения. Он полетел туда катером: хотел осмотреть заинтересовавшее Его место – край песчаной пустыни, ограниченной горной грядой.

Воздушным вихрем Его опрокинуло на спину; Он съехал куда-то вниз, во впадину, и был глубоко засыпан оседавшим песком, поднятым воздушной волной. К счастью, Он был в жестком панцире, который всегда надевал, отправляясь на разведку один.

Попытался выбраться, но тонкий песок не позволял сколько-нибудь продвинуться кверху. Необходимо было за что-нибудь зацепиться, – но где ближе стенка впадины? Перевернулся примерно на сто восемьдесят градусов: скорей всего, она у Него со стороны спины – по ней Он съехал. Стал медленно продвигаться вперед, извиваясь как червь.

Наконец нащупал твердую стенку. Долго шарил рукой, пока не удалось зацепиться пальцами за какой-то выступ – Он начал как-то ползти вверх. Потом нащупал ещё один еле ощутимый выступ.

Он поднимался – страшно медленно, затрачивая неимоверно много усилий. Несколько раз рука соскальзывала.

И вдруг стало легче. Беспросветная тьма прорвалась: верхняя часть шлема с шишаком-антенной вышла из песка. Сил больше не было. Откуда-то сверху на Него стекала струйка песка, грозя погрести его снова.

Последним усилием воли Он успел включить радиосигнал о помощи. Катер должен быть цел – он достаточно далеко: сюда Он добирался пристяжным вертолетом. Сигнал, отразившись от скал, дойдет до него и, усиленный, через один из спутников связи дойдет к Ним.

Это было последнее, что он помнил: силы оставили Его.

... Сколько Он пробыл без сознания, неизвестно – но, видимо, долго. Очнулся оттого, что что-то стучало по шлему. Было темно: Он, должно быть, был засыпан сверху либо снова опустился.

Стук в шлем прекратился. Дышать было очень трудно, не было никаких сил. Он не думал ни о чем, не испытывал страха: ничего, кроме какого-то полного безразличия.

Сверху доносилось шуршание песка. И вдруг в глаза ударил яркий свет фонаря на голове темной фигуры в скафандре. Он снова стал впадать в забытье.

Очнулся уже в катере. Без шлема. Прежде чем открыть глаза, жадно сделал несколько глубоких вздохов. Над Ним, склонившись, стоял Сын.

– Где Мама? – наконец сумел произнести Он.