Текст книги "Данэя (СИ)"

Автор книги: Борис Мир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Вторая ветвь на маршрутной голограмме всё удлинялась. Дни проходили за днями, наполненные напряженной учебой, полностью завладевшей их мыслями и интересами. Они отдыхали один день в неделю: традиционный четверг. Но даже в бане не оставляли ставших привычными темы. И художественный фильм, который они смотрели, отдыхая после нее на диванах, был обязательно о детях – старинный, конечно. То же было и за столом, за которым пировали вечером.

17

Корабль приближался к цели. Лал тоже: Эя успела сделать колоссальные успехи в подготовке. И немалые Дан.

Но тот уже стал меньше заниматься ею: приходилось вести непрерывное лучевое зондирование для определения точных координат корабля. Излучение шло к светилу Земли-2, и, отразившись, возвращался обратно. Зная частоту посланного и вернувшегося излучения и находя по ним с помощью эффекта Доплера[10] скорость корабля, Дан по времени прохождения сигнала туда и обратно определял расстояние до звезды. Сигналы посылались часто, чтобы своевременно начать маневр перехода с радиального направления к звезде на эллиптическую орбиту вокруг нее, которая, как и у Солнца, должна была располагаться за пределами орбиты последней из планет системы.

Маневр начали задолго: корабль приближался к намеченной орбите по мало искривленной, плавной траектории. Затрачивался минимум энергии, так как маневрирование осуществлялось лишь половиной тормозных двигателей. Почти не ощущались инерционные нагрузки.

Но, конечно, и зондирование и маневрирование можно было целиком поручить киберу. Просто – Дан устал от подготовки; и Лал считал необходимым, чтобы он передохнул, занявшись привычной работой. Впрочем, на последнем этапе кибер всё равно осуществил ввод на орбиту без участия людей.

Звезда, к которой они летели, горела всё ярче, резко выделясь среди других. Окончательное торможение тянулось довольно долго. Этому не виделось конца: периферийные планеты внесли ощутимые коррективы в траекторию и график подлета.

Они вошли на орбиту как раз в день рождения Лала по главным бортовым часам. Замолк тормозной двигатель, и через три часа стартовали к каждой планете ракеты-разведчики. Основной, ушедший к Земле-2, должен был высадить на планету несколько автономных разведчиков-роботов.

Теперь оставалось ждать прихода информации от них – не раньше, чем через две недели. Получив её полностью, астронавты полетят к планете на большом крейсере со всем необходимым для высадки и первого этапа работы.

Стол в салоне был накрыт по поводу двойного торжества.

– Будь счастлив, наш Лал! Пусть исполнятся твои желания и свершатся твои прекрасные замыслы, дорогой брат! – произнес поздравление Дан. – Пусть твоя нога первой ступит на планету, к которой мы стремимся!

– Прости, старший брат, – но эта честь по праву принадлежит только тебе, давшему возможность очутиться здесь.

– Хватит с меня чести. Ты – первый ступишь на планету!

– Но я заслужил её не больше Эи!

– Пусть это будет и моим подарком, – хотя считаю, что я право ступить на планету первой ничем не заслужила.

– Спасибо вам обоим. Я поднимаю кубок за вас, самых дорогих и близких мне, и за этот прекрасный день, который мне дано пережить с вами!

Чувства рвались наружу, – они не могли и не желали сдерживать своего восторга. Случай был такой, что Дан боролся с желанием украсить стол вином. Но они и так чувствовали себя хмельными от радости. Единственное, что их огорчало – невозможность полюбоваться в телескоп Землей-2, укрывшейся за светилом.

– Земля-2! А как мы её будем называть?

– Давайте пока – просто: Земля!

– И будем говорить: приземление, заземление, земледелие.

– И: география, геология, геофизика!

– Верно! И светило – Солнцем!

– И спутник – Луной!

– Но ведь их три: один побольше, другой поменьше, и третий – совсем маленький.

– Всё равно: будем называть их лунами!

– Будем!

Торжественно звучал их хор в сопровождении мощных аккордов оркестриона.

А потом Дан спросил:

– Лал, ты сегодня нам что-нибудь расскажешь?

– О чем?

– О прошлом. Ты ведь знаешь много такого, что напрасно позабыто. Так ведь?

– Мы и так об этом много говорили.

– О главном. А ты расскажи о чем-то другом – может быть, не очень значительном, но, по-своему, интересном и прекрасном. Покопайся в памяти. Ну же, Лал!

– Ладно! – Лал на мгновение задумался. – Вот вам: вы, конечно же, хорошо знаете, кем был Паганини?

– Ты задаешь смешной вопрос. Великим композитором: кто этого не знает!

– А что он был и не менее великим музыкантом, исполнителем исключительно собственных произведений и виртуозом, равного которому среди современников не было – тоже знаете?

– Ну, конечно же!

– А на каком инструменте он играл?

– Опять! На скрипке – деревянном инструменте с четырьмя струнами, по которым водили натертым канифолью пучком конских волос, туго натянутым на держатель – смычком.

– Вы знаете, как она выглядит?

– Ещё бы!

– А как она звучит?

– Да. В оркестрионе ведь есть скрипичный регистр.

– А исполнение на настоящей скрипке приходилось слышать?

– Разве звучание скрипичного регистра – не то же самое, что звучание скрипки?

– Не совсем. Оно не хуже, не беднее и не менее выразительно, но – всё же – не то же самое.

– Почему?

– Этого я не знаю. Когда удалось создать звучание почти всех существовавших инструментов в одном оркестрионе, это никого не смущало. Ведь появление оркестриона совершило настоящую революцию. Потому что, при необычном богатстве и выразительности звучания, он обладал такой простой техникой игры на нем, исключающей необходимость многолетнего, требующего огромного труда обучения, что сделал доступным занятие музыкой любому и каждому.

Но скрипка в отличие от всех других инструментов не поддавалась буквальному отображению звуками специального регистра оркестриона. Чтобы создать настоящее скрипичное исполнение, надо было играть только на скрипке.

Но это был труднейший инструмент, игра на нём требовала безупречного владения техническими навыками, добытого ежедневными многочасовыми упражнениями, начатыми в детстве и не прекращавшимися всю жизнь. Она не терпела посредственной игры.

Поэтому людей больше устроило похожее звучание скрипичного регистра оркестриона. И скрипачи, настоящие, в чьих руках этот инструмент звучал только после затраты неимоверного труда, совершенно исчезли.

– Но Паганини достиг такого совершенства в игре на скрипке, занимаясь день и ночь с раннего детства, что в зрелом возрасте упражнения ему уже совсем не требовались: он совершенно свободно владел инструментом. Я читал об этом ещё в юности. И тогда же слышал записи исполнения старинных скрипачей. Но это было так давно: я уже почти ничего не помню. У тебя – есть настоящие скрипичные записи?

– А как же!

И зазвучали мелодии: Паганини, Мендельсон, Чайковский, Бах, Сен-Санс. Они слушали как зачарованные.

– Невероятно! Как сумели забыть настоящую скрипку? – сказал совершенно потрясенный Дан. – Это, действительно, не скрипичный регистр. А он – совсем не скрипка. Как она поет! Как живая. Как тепло, как трогательно!

– Играли великие виртуозы своего времени. Они отдавали скрипке всю жизнь.

– Я им завидую!

Лал улыбнулся. Он включил ещё одну вещь – “Чакону” Баха, исполняемую в фильме: скрипач играл с закрытыми глазами. Когда экран погас, Лал протянул Дану какой-то продолговатый футляр:

– Это тебе.

– Что это? – Дан раскрыл футляр: – Скрипка! Настоящая?

– Настоящая.

– Откуда она?

– Мне подарил её очень давно один из моих профессоров, считавший меня своим лучшим студентом. А ему дал его учитель; а тому – кажется – его учитель. Она самая настоящая: на ней когда-то играли. Но – ни я, ни мой профессор. Это самая обыкновенная скрипка, – не из тех, которые до сих пор бережно хранят. Но, всё же – настоящая. Её только покрыли специальным защитным лаком, а то бы она давно рассыпалась.

– Спасибо тебе! – Дан поднял скрипку к плечу, провел смычком. Раздался довольно противный скрежет: Эя прыснула.

– М-да! – Дан смущенно улыбнулся. – И всё-таки, мне хочется научиться играть на ней.

– У меня есть учебное пособие: там какая-то новая система, изобретение запоздалого любителя, сильно облегчающая обучение. Но и ей уже никто не желал воспользоваться – оркестрион победил всех. Есть и запас струн, и канифоль.

– Я попробую.

– У тебя должно получиться. Только нужно время.

– Ничего! Для меня занятия музыкой были долго почти единственным отдыхом.

– Его может почти не быть, когда... – Лал не договорил.

– Там видно будет. Может быть, удастся. Так: с завтрашнего дня до прихода первой информации объявляю каникулы. Полный отдых. Есть возражения?

– Нет. Считаю, что с программой подготовки мы справились.

– Тогда идите отдыхать!

– Дан, а может быть, посидим ещё? Эя, милая, спой что-нибудь, а? Пожалуйста!

И Эя запела – “Аве Мария” Шуберта: она знала, как он любил её. И следом “Аве Мария” Баха-Гунно. Она пела как никогда, и Лал еле сдерживал слезы. Эта тема слишком волновала его, и по исполнению Эи он чувствовал, что она становится близка и ей.

Потом, чтобы сделать Лалу приятное, Эя стала петь детские песни, которым научилась за последнее время. Она пела их одну за другой, глядя, как расцветает радостью его лицо.

– Ещё, Эя, ещё, родная! – просил он, целуя ей руки.

Спи, моя радость, усни!

В доме погасли огни...[11]

– запела она. Он жадно ловил эти слова, эти звуки. Как надежду. И веру.

Они полностью отдыхали, зная, что после прихода информации начнется напряженнейшая работа. Будет достаточно неожиданного, и всё равно, надо будет успеть быстро со всем ознакомиться, чтобы не затягивать высадку.

[1]Показательная функция exp(x) = e, где e – основание натуральных логарифмов (e = 2.718...).

[2] Гипотетический фотонный двигатель, в котором источником энергии является аннигиляция – превращение вещества в энергию.

[3]ЛЕЙЛИ и МЕДЖНУН – героиня и герой популярнейшей на Востоке арабской легенды о разлученных и страдающих любовниках. Эти «бедуинские Ромео и Джульетта» принадлежали к враждующим родам: Лейли выдали замуж за другого, а Кайс (прозванный «меджнуном», т. е. одержимым демоном, безумным) ушел от своего племени в пустыню и жил одиноко, слагая песни в честь Лейли. В конце концов оба погибают от тоски. Текст легенды содержит ряд любовных элегий. Впоследствии сюжет использован романтическим эпосом Персии и Турции. Сохранилось более 20 поэм на эту тему; самая прославленная – поэма персидского поэта Низами.

[4]Знаком макрокосма средневековые схоласты считали гексаграмму – шестиконечную звезду.

[5]Дисперсия случайной величины, средняя величина квадратов разностей значений случайной величины от их среднего значения, является мерой разброса данной случайной величины. В статистике часто употребляется обозначение . Квадратный корень из дисперсии называется среднеквадратичным отклонением, стандартным отклонением или стандартным разбросом. Во многих практических вопросах пренебрегают возможностью отклонений от среднего значения случайной величины, превышающих 3s, т.к. соответствующая вероятность меньше 0,003 – т. н. правило трёх сигма.

[6]Парсек – расстояние, с которого средний радиус земной орбиты, перпендикулярный лучу зрения, виден под углом в одну угловую секунду (1″). 1 парсек ≈ 3,08568×10км = 3,2616 световых лет.

[7]Циклоспорин является основным средством профилактики отторжения трансплантата при пересадке почки, сердца, легких и других органов, а также костного мозга.

[8]Лермонтов “Сашка”

[9] A priori – до опыта и независимо от него (лат.)

[10]Изменение частоты и длины волн, регистрируемых приёмником, вызванное движением их источника и/или движением приёмника.

[11]Моцарт “Колыбельная”

Часть III НАЧАЛО НАЧАЛ

18

Информация от разведчиков начала поступать. Собственно, практический интерес пока представляли сведения только о Земле-2 и здешнем Малом космосе. В целом, данные были обнадеживающими: в пределах нормы безопасности их кораблей радиационные потоки светила; отнюдь не чрезмерная плотность двух астероидных поясов, хотя они при большей плотности тоже не представляли серьезное препятствие – достаточно было бы вывести экспресс на орбиту под углом к плоскости планетных.

Более неприятными, хоть и не неожиданными, были данные о температуре на поверхности Земли-2. Цифры даже чуть превышали средние величины, определенные Тупаком. Там господствовал жаркий климат – несомненное следствие углекислотной атмосферы, удерживающей тепло от рассеяния в космос. Вторичным следствием было отсутствие снега и льда, огромная площадь водной поверхности и высокая влажность воздуха, усиливающая теплоизоляционные свойства атмосферы.

Причин откладывать высадку не было. Оставалось сделать немного, и сборы были недолги: почти всё, что требовалось сразу после высадки, погружено ещё на Земле в крейсер, который должен был их доставить с экспресса на планету. Там оборудование для первого оксигенизатора и первой электростанции, пленка для защитных шатров первых лесов и специальная пленка для использования лучистой энергии светила, машины геологической разведки, парк мощных строительно-монтажных машин-роботов разных типов, материалы; большое количество семян и спор, саженцы, удобрения, стимуляторы роста; многолетний запас продовольствия и огромное количество батарей. Жилой блок с комнатами-каютами, садом-салоном, тренировочным залом, баней, бассейном переносится на крейсер: он должен стать их жильем на планете. Они берут с собой полную копию всей информации блоков памяти экспресса. Почти всех коз и кур.

И конечно, щенка, который успел превратиться в молоденького сенбернара. Он откликался на кличку Пес и спал в каюте Лала, который занимался его обучением и приучал к скафандру.

... Выведенный наружу из экспресса, крейсер мягко оттолкнулся от него и, отойдя на достаточное расстояние, ушел на аннигиляционной тяге к Земле-2. Снова сорок пять “дней” пути.

Принимали информацию, ретранслируемую с экспресса; изучали, анализировали её. Составлялась наметка геологической карты; намечали, куда уйдут машины для проведения разведки следующей очереди. Пока первые результаты неплохие: наличие железной, медной, алюминиевых руд; обнаружены хром, молибден, магний, сера. Но не найден уран: его поисками придется заниматься сразу же. Для начала хватит имеющихся запасов энергии; потом её должна дать термоядерная станция, работающая на водороде, – но без урана сложно организовать добычу руд и их переработку, предусмотренные программой максимум. Ведь накопление готовых материалов даст огромный выигрыш во времени в будущем, когда начнется заселение планеты.

Совершенно нет, конечно, органического сырья: каменного угля, нефти, газа. Синтез необходимых органических соединений придется, сколько возможно, вести одновременно с оксигенизацией. Это потребует дополнительно больших затрат энергии.

Площадь суши довольно мала. В дальнейшем она станет больше, когда часть воды разместится в виде льда и снега у полюсов и на вершинах гор, и уровень океана понизится. Но это нескоро: климат не станет холодней, пока планета укрыта углекислотным чехлом.

Оксигенизаторам, которые надо будет как можно скорей пустить в дело, хватит работы до их отлета обратно на Землю. Со временем они получат мощного помощника – растительность. Она довершит их работу, сделает стабильным состав нижнего слоя атмосферы, даст органическое сырье, начнет создавать слой плодородной почвы.

Огромная задача. Остальными планетами займутся уже те, кто прилетит после них. Но информация и об этих планетах представляет колоссальный интерес.

За работой и “вечерними” рассказами Лала время проходило незаметно. Светило становилось всё больше и ярче. Земля-2 была хорошо видна в телескоп.

19

Теперь уже её можно видеть без всякого телескопа. Они жадно смотрели на Землю-2 через толстые стекла иллюминатора, до этого укрытого мощным щитом. Вблизи она была как настоящая Земля. Крейсер совершал облет.

Приготовили два космических катера, погрузили оборудование для высадки-разведки: скафандры, малые вездеходы, надувные лодки, платформы-многоноги, пристяжные вертолеты, роботы.

Летели Дан и Лал. Эя оставалась ждать на орбите. Компанию ей составлял Пес.

Мужчины должны произвести последнюю разведку перед высадкой и попытаться разыскать пещеру, в которой можно было бы смонтировать оксигенизатор. Возле такой пещеры они установят радиомаяк, чтобы посадить крейсер как можно ближе к ней.

Наступал торжественный момент. Мужчины обняли напоследок Эю, потом друг друга: мало ли что могло случиться – из-за этого они и летели на двух отдельных катерах. И вот, оттолкнувшись с двух сторон крейсера, катера прошли немного параллельным курсом и, включив двигатели, начали уходить по пологой кривой к планете.

... Они уменьшались – стали невидимыми. Лучше бы она сама полетела вместо одного из них! Их надо беречь, это великие умы. Она ещё лишь девчонка; ей просто каким-то чудом повезло, что она оказалась с ними.

А получается наоборот: они летят на разведку – берегут её. Потому, что ждут от нее то, на что она так до сих пор и не смогла бесповоротно решиться. Несмотря на усердие, с которым занималась, учась науке материнства. Вчера она молча приняла две ампулы – с их спермой. Но это всё ещё страшно! А сейчас ещё и тревога за них, к которой, правда, примешивается и легкая зависть.

Они в это время уже снизились настолько, что вошли в верхние слои атмосферы. Пора было включать тормозные двигатели, чтобы не раскалить поверхность ракет.

Крылья, которыми катера были оперены наподобие самолетов, поддерживали их на пониженной скорости и позволили, пробив густой слой облаков, снизиться так, чтобы увидеть поверхность: океан, моря, горы, равнины, озера, реки.

– Дан! По-моему локатор нащупал пещеру, – услышал Дан. – Чуть право по курсу.

– Похоже.

– Проверим? Я засек координаты, можно сажать. Жду команду, капитан.

– Добро!

Ракеты уперлись на бьющие из двигателей струи и мягко опустились на поверхность. Лал зафиксировал время.

– Лал! Со счастливым прибытием! Что на твоих приборах?

– Полный порядок: противопоказаний для выхода не имею.

– Хорошо! Приготовься к выходу!

– К выходу готов!

– Начинай шлюзование.

– Начал. Шлюзование закончил!

– Не торопись!

– Не могу!

– Тогда иди. Выход!

Из открывшегося люка внизу катера начала опускаться площадка, на ней стоял Лал, придерживаясь за поручень. Чуть не дойдя до “земли”, площадка остановилась. Лал спрыгнул и сделал несколько шагов. Затем опустился на колени и, опершись руками, прижался к “земле” шлемом.

Следом спустился Дан. Он тоже – встал на колени, жадно коснулся “земли” перчатками.

Они находились возле огромного озера. Берег с их стороны был низкий и плоский, поверх крупного зернистого песка валялось множество камней. На противоположном берегу – горы, в которых виднелось что-то похожее на пещеру. Надо переплыть озеро, чтобы добраться до отверстия в горе: Дан собрался спустить вездеход.

– Давай лучше надуем лодочки. Поплывем на веслах – как на Земле.

– Как тогда? Давай!

– Рыбы, жалко, нет. Такое озеро пропадает, а?

– Ишь, чего сразу захотел!

Они плывут на маленьких надувных лодочках, в десяти метрах друг от друга: Лал впереди справа, слева сзади – Дан. Легкие электрические винты-моторы подняты. Астронавты медленно гребут, и не хочется торопиться. Лучи “солнца” вдруг прорвались в отверстие между плотными облаками, озарили всё вокруг, и на мгновение местность перестала казаться мрачной. Всё мысленно представилось таким, каким должно было стать: они почувствовали красоту ландшафта, увидели прозрачную чистоту озера.

Оба испытывали наслаждение от медленного движения по воде, от мерных взмахов весел. И небо, пусть пасмурное, начинавшее темнеть – здесь наступал вечер – было небом, рассеивающим свет, а не черной ямой космоса.

Ещё большую радость они испытали, обнаружив, что перед ними, действительно, вход в пещеру. Собрав лодки и включив фонари на шлемах своих скафандров, они двинулись вглубь. Лал, которому приходилось бывать в пещерах, счел, что им сказочно повезло, когда, пройдя с полкилометра по извилистым узким коридорам, они обнаружили целый ряд огромных гротов. Залы, в которые они попадали, не уступали по красоте пещерам в Пиренеях, исследованным Кастере[1]: великолепные сталактиты, сталагмиты, колонны; белоснежные кристаллы гипса, подобные цветам и веткам.

Потом путь им преградило большое озеро прозрачной, почти невидимой воды. Снова надули лодки и двинулись дальше под высокими сводами. Опять коридор, по которому с трудом удалось проплыть, и лодки очутились в другом, ещё большем гроте.

– Неплохое озеро, – сказал Дан. – Если ещё и достаточна прочность свода, будем ставить оксигенизатор здесь.

– Давай пройдем ещё немного.

– Только далеко забираться не будем.

Лодки неожиданно ткнулись в берег. Их вытащили из воды и оставили, не сдувая. Но вскоре коридор, идущий дальше, оказался заполненным глиной до самого потолка, и они повернули назад.

– Надо послать робота: пусть проверит везде прочность свода, – сказал уже в лодке Дан. – Если она достаточна, можем сажать крейсер здесь.

– Жаль трогать эту пещеру. Искусственно такую красоту не создашь, – возразил Лал.

– Оксигенизатор не будет работать вечно. По окончанию работы его можно демонтировать. Пещера приобретет прежний вид.

– Вряд ли. Оставить здесь всё, как есть, не удастся, да и оксигенизатор наверняка захотят сохранить как исторический памятник. Я бы предпочел здесь поселиться, раз жилой блок пока нельзя установить на поверхности.

– Что поделаешь! Здесь не кислородная атмосфера, сжигающая метеориты раньше, чем они долетят до поверхности. Нужна крепкая крыша. Но если мы поселимся здесь, пещеру для оксигенизатора придется поискать в другой части планеты. Не жить же рядом с этим ураганным устройством!

– Хорошо бы сразу найти и пещеру для энергостанции!

– Если уж очень повезет. Специально искать сейчас не будем. В первую очередь – оксигенизатор.

Они выбрались наружу. Скоро должен был начаться ранний рассвет, над озером стоял туман, и когда они плыли, начинало казаться, что надо быстрей – спешить на заветное место, не опоздать к началу клева. Они стряхивали с себя это ощущение, как наваждение. Сильный верховой ветер разогнал облака; видны были крупные, яркие звезды. Одна их звезд, быстро двигаясь, прочертила небо: крейсер!

Добравшись до берега, они подкрепились и поспали по очереди. Двигаться дальше решили сразу же после сеанса связи с Эей.

Снова уселись в катера, подняли их ввысь – и тогда увидели “солнце”: чистое, яркое, молодое.

Пещер на этой планете было немало, и локатор уже на первом витке зафиксировал несколько объектов, которые могли оказаться входами. Астронавты выбрали один из них – примерно в десяти тысячах километров от первой пещеры.

Вход был в узком мрачном ущелье. Почти сразу за ним находился небольшой грот, единственной возможностью проникнуть из которого дальше был путь глубоко вниз, через пропасть-колодец. Они спустились по нему на глубину двести метров с помощью лебедки, встроенной в следовавший за ними робот.

Дальше двигались на шагающей платформе-многоноге по горизонтальным и наклонным коридорам вдоль подземной реки. Местами коридоры переходили в огромных размеров залы; потом снова суживались, оставаясь, однако, достаточно широкими, так что почти до конца они смогли двигаться на многоноге. Лишь под конец им пришлось слезть и пойти пешком.

Остаток пути был недолог. Только пять раз пригнувшись и один раз вступив в поток, прошли в невероятно огромный зал с глубоким озером, куда с высоты, по-видимому, очень большой, низвергался водопад. Свод почти не был виден.

С какой всё же высоты падает вода? Для выяснения они надули водородом небольшой шар и запустили вверх. Потолочный колодец, куда он ушел, был достаточно длинен: тонкая леска, к которой был прикреплен шар, непрерывно сматывалась, раскручивая катушку со счетчиком. Размотав около четырех километров, они заподозрили, что шар уже находится вне пещеры, – остановили катушку и пошли обратно.

– Ну, эту-то пещеру тебе не жалко?

– В ней нет ничего особенного.

– Ну, не скажи! Неказиста, но для оксигенизатора – о такой даже мечтать невозможно было. Входной колодец, горизонталь и выходная труба. Да ещё вода сверху – не говоря уже о размерах озера.

– Интересно, на какой высоте выход трубы?

– Может быть, удастся увидеть шар: не хотелось бы снова возвращаться – сигнал на такую глубину не дойдет.

– Будем надеяться, что он уже вне трубы – нам ведь пока везет.

– Ещё бы! Две такие пещеры. Надо будет позже выяснить, куда уходит поток.

– Может быть, пойдем вдоль него?

– Нет: мне не терпится найти выход трубы и осмотреть там окрестность. Местное время, знаешь, какое уже?

– Ого, действительно! Двинемся-ка быстрей.

Но из ущелья у входа шар виден не был. Начало смеркаться. Торопясь, они уселись в седла вертолетов, застегнули ремни на поясе и груди и взлетели.

И только с высоты увидели шар, ярко освещенный последними лучами, и под ним большое озеро среди гор. Они летели на максимальной скорости, но когда подлетели, удалось лишь разглядеть, что висит он на высоте около полукилометра над зеркалом озера и несколько ручейков, стекающих с гор к озеру.

20

Было обидно возвращаться к катерам, не осмотрев всё подробно. Вместо того, чтобы, включив фонари на шлемах, попробовать с высоты найти выход трубы, и ограничившись этим, улететь, решили переночевать на террасе, расположенной на склоне горы несколько ниже той, где находилось озеро, и утром возобновить осмотр. Лететь к вездеходу, оставленному в ущелье, к тому же, казалось рискованным, да ещё они и порядком устали.

И оба с наслаждением растянулись на камнях, сбросив с себя вертолеты. Пососали жиденькую питательную пасту из наконечников, выходящих в шлем. Поочередно соснули.

Потом с нетерпением ждали рассвет, чтобы продолжить поиски. Дан, включив фонарь поярче, осматривал террасу. Почти отвесные склоны с трех сторон, обрыв на краю четвертой. Влажные камни.

– Лал! Ты на Земле когда-нибудь ночевал в горах?

– Приходилось.

– Я – только пару раз. Кроме нашего домика.

– Я побольше. А тихо как! Но в случае чего – надо сразу пускать вертолет в сторону от горы.

– Может быть камнепад?

– Не похоже. Не вижу следов. Но – всё-таки!

– Найдем выход трубы, осмотрим тут как следует – и можно сажать крейсер.

– Я думаю, выход под скалой слева. Она явно нависает над водой.

– Меня ещё интересует, что питает озеро?

– По-моему, ночной конденсат с гор: ручейки текут оттуда. Давай немного разомнемся.

Они дошли до обрыва.

– Как её потом назовут? – задумчиво спросил Лал.

– Кто знает. Интересней, когда её удастся заселить. Пока она выглядит довольно угрюмо.

– Небо, смотри, проясняется.

Засверкали звезды, горы причудливо осветились сразу светом двух лун. Удалось увидеть, как яркая звездочка снова прочертила небо. Эя! Но обменяться сигналами невозможно без аппаратов связи на катерах.

– О чем она сейчас там думает?

– Наверно, беспокоится, что долго нет сигнала от нас.

– Обменяемся утром.

– Может быть, немного завидует нам. Дан, как ты думаешь – она уже решилась?

– Трудно понять. Была так усердна.

– Тем не менее: решилась ли она окончательно?

– Должна, я считаю.

– Но когда?

– Торопишься?

– Тебя это удивляет? Не знаю почему, последнее время мое привычное терпение изменяет мне. Так хочется увидеть, как она будет держать на руках своего ребенка.

– Нашего.

– Нашего, м-да... Дан! Я, знаешь, что хотел тебя спросить?

– Что?

– Будешь ли ты задавать себе вопрос – чей он: твой или мой?

– Да какая разница?

– Понимаешь, существовало понятие – голос крови: когда ты знаешь, что ты – а не кто другой – отец ребенка. Вдруг это будет беспокоить тебя?

– Не думаю.

– Ты разве можешь ручаться?

– Откуда я могу знать? Но даже если и будет, так что? Разве я не способен владеть собой?

– Не знаю, будет ли от этого лучше. Понимаешь: ребенок должен иметь определенного отца. И им должен быть ты.

– Почему я – не ты?!

– Я поставил эту цель.

– Что ты предлагаешь?

– Чтобы близость между Эей и мной прекратилась.

– Но ты же живой человек. Двадцать лет без женской ласки?

– Для меня это не столь важно: главное цель! Вытерплю. А нет... Существовали же когда-то резиновые куклы.

– Это уж слишком неожиданно. Я совершенно не готов что-либо ответить. Давай поговорим о чем-то другом.

– Но ты подумай об этом, ладно?

– Да. – И они надолго замолчали.

Лал прервал тишину:

– Дан, знаешь, я до сих пор не могу отделаться от впечатления твоего рассказа – о той гурии, Ромашке. Какой потрясающий материал!

– Материал? Не понимаю.

– Да: для книги.

– О ней?

– Не только: о нашей эпохе. Большой роман. Он начал у меня складываться, когда я вел беседы с вами. Ты разрешишь использовать твою историю?

– Конечно.

– Гурия, неполноценная, окровавленными, изрезанными руками держит на своей груди голову спасённого ею человека, чье открытие перевернёт мир, и плачет от жалости к нему. Не думая, что, может быть, сама настолько обезображена, что уже больше не годится для своего дела – и тогда больше жить ей не придется. Ей жалко “миленького”! Пусть прочтут, пусть знают: неполноценные – люди!

– Твоя книга будет кстати: само же это не исчезнет. Кому-то всегда будет казаться удобным: нам ещё предстоит очень нелегкая борьба. Её необходимо успеть написать здесь.

– Она будет очень велика по объему.

– Всё равно, успеешь. Мы включим её в свою программу – как и рождение ребенка. Только…

– Сменить имена?

– Да – желательно.

– Я назову тебя другим древним именем.

– Разве у меня древнее имя?

– Да: библейское. Дан был одним из двенадцати сынов патриарха Яакова, внука Авраама. У Яакова было две жены: Лия и Рахиль. Он любил Рахиль, но в отличие от не любимой им Лии она долго не могла родить. Тогда Рахиль дала мужу свою рабыню Валлу, и та родила Дана, который считался сыном не её, а Рахили. Богатырь Самсон был его потомком.

– Вот оно что!

Они снова замолчали, и опять Лал нарушил молчание:

– А знаешь, Дан: сейчас, когда я оглядываюсь назад, начинаю всё больше приходить к выводу, что наша эпоха, всё-таки, не была только плохой. Ведь когда-то надо было навести порядок, довести всё до нужного уровня. Без этого же трудно в дальнейшем ждать быстрых результатов даже от крупных открытий.

– Мне это уже тоже приходило в голову. Взять хотя бы то, что такую экспедицию удалось подготовить всего за десять лет. Без полнейшей отлаженности всех звеньев, совершенства всех без исключения элементов: нет, ничего бы так быстро не получилось.

– Были ли особые причины воспринимать задержку научного прогресса как глубочайшую трагедию? Не одно ли тщеславие поколений, не желавших в строе памятников в Мемориале уступить предкам, вызвало эту всеобщую депрессию? Прогресс, прогресс, научный прогресс – любой ценой: как всеобщая жизненная цель – явно понятая недостаточно правильно. И как результат – возврат к дичайшему подобию рабства.