Текст книги "Агент полковника Артамонова
(Роман)"

Автор книги: Борис Яроцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Габрово. 1869. 26 июля

Город был все тот же. За шестнадцать лет разлуки здесь мало что изменилось. Разве что в центре города, сразу за мечетью, появились двухэтажные дома: первый этаж каменный, второй – деревянный. В этих домах, как потом Константин узнал, жили военные начальники, главным образом командиры таборов: пехоты, кавалерии, артиллерии. Таборы были пока только на бумаге, но в случае войны их предполагалось набрать из запаса, из так называемого ихтиата.

На окраине Габрово тоже строились дома, но гораздо беднее и неказистее. Сначала ходили слухи, что в этих домах, которые возводили иностранные специалисты, прежде всего англичане, будет размещаться кочевое племя, по всей вероятности сербские и черногорские цыгане.

На вопросы любопытных англичане отвечали уклончиво: «Да, это племя кочевое, но с кинжалом в зубах. Будут резать русских».

Габровцы, извечные любители юмора, считали, что чопорные иностранцы с туманных берегов Альбиона шутят. Солнце и вино, как известно, располагают к юмору, даже если это юмор висельников.

Довольно скоро габровцы убедились, что в шутке иностранцев была большая доля правды. Эти дома – в каждой семье не меньше дюжины детей – стали заселять выходцы из России, прежде всего с Кавказа. По вере они, как и турки, были мусульмане. Для них англичане и мечеть построили.

Уже более ста лет на Северном Кавказе они резали русских, а русские в ответ сжигали их аулы. Для горцев война стала образом их жизни. Кто им платил, тому и служили. Меняли хозяев, как лошадей. Так, горец Шамиль, не получив от турецкого султана оружия и денег, перешел на службу к русскому царю, поселился в Калуге со всем своим гаремом. Жил бы долго, если бы не вздумал посетить Мекку. Там его и подсидели недавние друзья, недовольные заключением мира с русскими.

Воинственные кавказцы не мыслили себя без военной добычи. По этой причине много черкесов переселилось из России в Турцию. Некоторым из них было отведено местожительство на окраине Габрово. Из черкесов для войны набиралось надежное войско. Большая их часть придавалась полевой армии. Сами турки их называли башибузуками (ассакири-муавине – сорвиголовы).

Пока не было войны, башибузуки объединялись в банды. Грабили и убивали болгар, но за убийство турка черкесом рубили головы всей его семье, включая малолетних детей, будь их у черкеса хоть полторы дюжины. В Габрово, например, не помнили случая, чтобы черкес зарезал турка.

У черкесов считалось шиком похищать людей. Их выгодно сбывали в Африке. За молодого, сильного и здорового русского турецкие купцы давали две скаковые лошади или одного верблюда.

После Крымской войны на Кавказе наступило затишье. Русская армия взяла под контроль все дороги и аулы. Похищать и переправлять людей в Турцию стало трудней и опасней. Схваченного бандита казнили, а его семью вывозили в Сибирь. Если в ауле обнаруживали банду, сжигали весь аул, давая жителям час на сборы. После крутых мер, предпринятых русским правительством, волна бандитизма на Кавказе пошла на убыль.

Вскоре Кавказ стал полниться слухами, что в ближайшее время на Балканах начнется война. Русские войска подтягиваются к Дунаю. Турецкая сторона готовится к обороне…

Об этом говорили на рынках Варны, Шумлы, Осман-базара.

О том же начал было рассказывать и Атанас Манолов, друг детства, к которому Константин зашел узнать новости.

Атанас жил на окраине. Из окон его дома видны домики черкесов. Сразу отправиться в дом родителей Константин не решился. Своим появлением после долгой разлуки он боялся их напугать. Да и живы ли они? У них ли его сын? Гочо был тогда маленьким. Отца он, конечно, не помнит.

Остерегался он заходить и к другу. За то время, когда они расстались, друг мог измениться, поменять взгляды, стать продажным чиновником. Увидит изгнанника – побежит с доносом.

Но, слава Богу, друг не побежал. Он был учителем, преподавал в гимназии древнегреческий язык. Обычно люди этой профессии не идут на предательство даже за деньги.

Когда он зашел к Атанасу, были уже сумерки, но еще достаточно светло. Под сенью виноградника Атанас не сразу узнал друга своего детства. Перед ним стоял высокий, смуглый, с копной курчавых волос, в турецкой одежде человек. Он держал в руках плетеную корзину. Стоял и улыбался.

Вот по улыбке, доброй, застенчивой, он и разглядел, кто перед ним.

– Костя, никак с того света?

– С этого, Атанас, с этого.

– Говорили, ты утонул в Дунае. Давно. Говорили, когда убегал от овчарок. За тобой гнались на лошадях.

– Значит, не догнали.

О том, что его пытались схватить, да еще с собаками, он слышал впервые. Видать, народная молва что-то присочинила. Для смелых и решительных она ярких красок не жалеет.

Друзья обнялись, и хозяин потащил неожиданного гостя в дом.

Гость спросил:

– Кем же ты стал?

– Учителем. Учу малышей.

– Чему?

– Любить родину.

В свою очередь спросил и хозяин:

– Ты из какого Дуная выплыл? Шрам на виске. Откуда? Никак, от пули?

– А что – заметно, что от пули?

Константин не стал уточнять, что это его зацепило осколком, когда он с побратимами греческого легиона отбивал атаку обезумевших башибузуков, накурившихся гашиша.

– Пуля-то чья?

– Может, английская, может, французская, а может, и турецкая. Все они летели в одном направлении – на нас.

Друг понимающе кивнул:

– Понятно, воевал вместе с русскими братьями. Завидую тебе, брат.

Не сразу, с опаской гость спросил о своей семье. Атанас будто не услышал вопроса, продолжал выкладывать новости. За шестнадцать лет столько событий! И главное из главных: все города придунайской Болгарии превращены в крепостные гарнизоны.

Атанас оказался в военных вопросах весьма осведомленным. При первой встрече он не признался Константину, что входит в группу Любена Каравелова. А Каравелов – это знали даже в России – вместе с революционером Василем Левским готовил восстание против турок. Но, будучи сторонником преуспевающих болгарских фабрикантов, сомневался в успехе восстания, если поднимутся одни болгары.

Он верил, что на помощь болгарам придут греки, сербы, румыны. Вместе с соседями болгары начнут восстание. А когда победа будет близка, болгары создадут балканскую федерацию. Атанас считал, в этом благородном деле могла бы и Россия помочь, но она слишком далеко.

По долгу патриота и революционера Атанас изучал неприятеля, поэтому уже при первой встрече, убедившись, что друг из России, начал было ему докладывать, где размещаются турецкие гарнизоны.

Все это было важно, но сейчас Константину важнее было узнать, живы ли родители?

Константин признался:

– Все шестнадцать лет они ко мне приходили. Во сне. Не однажды я разговаривал с Гочо. Тоже во сне…

Атанас глухо отозвался:

– Года два назад встретил я твою бывшую…

– Она моя! Мы узаконены церковным браком.

– Для мусульманина, Костя, это пустой звук.

– Ну и что тебе сказала моя Марьянка?

– У нее от мудира двое ребятишек.

– Я его убью.

– Теперь спросить надо Марьянку.

– А Гочо?

– За сына ничего не скажу. Пусть скажут твои родители.

– Они живы?

– Живы.

Чтоб родителям Константина не стало плохо от неожиданности, Атанас в дом вошел первым. У печки на комельке коптела плошка с бараньим жиром. Старики ужинали. На столе стоял кувшин с узким горлышком. Две глиняные чашки были наполнены хлебным квасом. Кусок брынзы, разрезанный на дольки. И несколько луковиц, тоже разрезанных на дольки.

– Мир и благополучие вашему дому! – поздоровался гость. Он глазами отыскал угол, где стояла икона, перекрестился. – Меня узнаете?

– Как же, учитель, – отозвался старик, откладывая брынзу. – Просим к столу, чем Бог послал.

– Я не один. Со мной тот, которого вы столько лет ждете.

– Костя?! Где он?

Старик в холщовой рубахе с распахнутым воротом сорвался с места, опрокинув табурет. Старуха, седоволосая грузная женщина с темным морщинистым лицом, как сидела, так и осталась сидеть, только луковица выпала у нее из рук и покатилась к порогу.

На крыльце шум, восклицания. Вслед за стариком порог переступил высокий бородатый мужчина в турецком одеянии. И – к старухе:

– Мама!

Мать – ни слова. Тихо разрыдалась на плече у сына. Константин глазами искал еще одного человека.

– Гочо? Где мой Гочо?

Старуха заплакала, как плачут на похоронах самых близких людей.

– Нет нашего Гочо.

– Умер?

– Хуже, – простонал старик. – Они его сделали янычаром.

– Как?!

Ответа не последовало. Константин взглянул на Атанаса. Он знал, что еще тридцать лет назад султан подписал закон, который упразднял корпус янычар, больше не разрешалось у турецко-подданных славян отбирать малолетних мальчиков и готовить из них карателей.

– А как же закон султана?

– Это для Европы, – пояснил Атанас. – Султану без янычар с народом не справиться. Англичане настаивают не выполнять этот закон.

– А что Марьянка? Почему она позволила отдать ребенка в турецкую казарму?

– Марьянка – рабыня. Это все мудир, отставной башибузук, – заступился за невестку убитый горем старик. – Я ходил к мудиру. Упал на колени. Просил не губить моего внучонка… Да все напрасно.

– Где же его искать?

– Знает мудир, – тихо отозвался Атанас.

Старик махнул рукой:

– Столько лет минуло. Вряд ли сын признает отца родного. Потеряли Гочо. Вынули из его сердца все доброе, а вложили – все злое. У янычара кровь славянская, а сердце волчье.

Старуха, окаменевшая от неожиданного появления сына, молчала. Она уже выплакала все слезы по сыну, а потом по внуку, потеряла надежду вернуть в дом любимого мальчика.

Долго длилось молчание. Сын разжал уста, и родители услышали:

– Я найду его. Если он уже янычар, я разобью его каменное сердце.

Атанасу было тяжко видеть эту горькую сцену, и он, попрощавшись, вышел на крыльцо. Там друзья простились.

Константин пообещал познакомить Атанаса со своими русскими друзьями.

– Сейчас они в Тырново, – сказал он, – Там остановилась экспедиция. Ты их легко найдешь. А мне надо будет увидеться с Марьянкой.

– Это невозможно.

– Посмотрим.

Друг оказался недалек от истины. Почти весь день Константин наблюдал за домом мудира. Марьянка так и не показалась. Ее десятилетние сыновья-близнецы, по словам Атанаса, самостоятельно ходили в гимназию. Как они выглядят, он не имел представления. Да и о чем он мог с ними говорить? Чтоб вызвали маму? Потом они наверняка расскажут отцу.

Вот с их отцом у него будут особые счеты. Но, прав Атанас, прежде чем принимать против него какие-либо действия, нужно будет спросить Марьянку. Ведь мудир – отец ее детей. И все же, не увидев Марьянку, он не мог вернуться к геодезистам.

Утром, гуляя по базару, он встретил женщину, которая, будучи еще девочкой, дружила с Марьянкой. К ней он и обратился. Она с опаской взглянула на высокого болгарина в турецкой одежде. То, что он болгарин, да еще габровец, она признала по акценту.

– Я родственник Марьяны, вашей подруги. Вы с ней видитесь?

Она молча схватила его за рукав, опасливо оглядываясь, увела от толпы, остановилась за возом, нагруженным круглыми желтыми тыквами.

– Вы муж Марьяны. Теперь я вижу. Хотя и одежда на вас чужая, да и борода вроде не ваша. Вы где-то долго пропадали.

А с ней мы изредка общаемся. Ей нельзя ходить в церковь. Она меня просит ставить свечку за упокой души Константина. Она долго не верила, что вы утонули. Но муж ей показал стамбульскую газету, в ней было написано, что поджигатель габровской почты при переходе границы утонул в Дунае.

От подруги Константин узнал некоторые подробности присвоения отставным полковником замужней женщины-болгарки. В османской армии существовал обычай: офицер-вдовец имел право за особые заслуги перед Портой при увольнении взять в жены женщину не турчанку, на которую он укажет. Согласие женщины не требовалось. В Оттоманской империи женщина не турчанка приравнивалась к рабыне.

Так пятидесятилетний полковник Ахмед-Гамди-паша стал владельцем двадцатилетней болгарки Марьяны. Ее ребенка он велел передать кому угодно. Кровных родственников у Марьяны не было, и ребенка передали деду Николе. Когда Гочо исполнилось восемь лет, Ахмед-Гамди, к тому времени уже начальник почтово-телеграфного отделения, вопреки желанию матери определил мальчишку в школу воспитанников армии, ранее составлявших корпус янычар. И его отвезли в Чекмеджи, в портовый город на берегу Мраморного моря.

– Мне нужно свидеться с Марьянкой, – попросил он ее подругу.

Та объяснила ему, что для Марьяны это смертельный риск: Ахмед-Гамди, узнай, с кем она встретилась, убьет ее. Да и для Фаврикодорова риск не меньше.

– Со смертью я встречался, – Константин усмехнулся и показал на шрам. – Она прошла рядом. А Марьянке только скажите: Костя в Габрово. Пусть сама решает.

– Хорошо, – сказала подруга Марьяны. – Если ей удастся вырваться из дому, то встретиться она сможет разве только на базаре.

– Пусть она зайдет к моим старикам. Хотя бы на минуту…

– Вряд ли зайдет… А там – воля Господа.

Женщина взглядом простилась и тут же слилась с базарной толпой.

Константин решил каждый день приходить на место, где стояли крестьянские телеги с нехитрым габровским товаром. Как долго он останется не опознанным жандармами, об этом он думал меньше всего.

В голове роились всякие мысли, и главная: во что бы то ни стало увидеть Марьянку, потом – хоть смерть. Эта мысль пьянила, притупляла опасность. Но внутренний голос осуждающе предостерегал: ты забыл, что на тебя надеется капитан Артамонов? Ты не имеешь права рисковать собой, не совершив главного дела своей жизни – освобождение родины от турецкой неволи. Россия вам, болгарам, протягивает руку помощи.

Три дня он ходил по базару. На него уже стали обращать внимание: что нужно этому турку? Ни к чему не приценивается, ничего не покупает. Базар постепенно редеет, и он незаметно уходит.

Родители догадывались: болит у него душа по Марьянке. Она не виновата, что родилась красивой. Потому и приглянулась старому полковнику.

Родители Кости жалели невестку. Но не могла она вырваться из цепких лап жестокого турка. Бежать, да еще с двумя малышами, которых она родила в первый год жизни в заточении, не могла.

Много лет назад подобная судьба ждала турчанку Зайди-ну, мать Константина. За нее отдал калым богатый сирийский купец, он годился ей в дедушки. Она схитрила, сказала родителям, что согласна пойти в гарем к сирийскому купцу.

Купец должен был заявиться утром, а она майской ночью сбежала из дому, ушла в горы, где чабаны-болгары пасли овец, попросила спрятать ее от ищеек престарелого жениха. Чабаны ее надежно спрятали в пещере. В пещере она пребывала до осени. Еду ей носил молодой чабан Никола. Они полюбили друг друга.

Весной у них родился первенец. Родители Зайдины купцу вернули калым. От дочки-беглянки отказались. Николу и Зайдину обвенчали в церкви. У Кости были братья, но они умерли в раннем детстве.

В девять лет Костя пошел в школу. Особенно легко ему давались языки. К двенадцати годам он бойко говорил и читал по-турецки. Учитель турецкого языка предложил ему заработок: посещать дома богатых турок и читать им стамбульские газеты. Многие турки хотя и купались в роскоши, владели виноградниками и ореховыми рощами, а писать и читать не умели. За чтение газет платили гроши, но для мальчика это были деньги. И родители гордились, что их Костик уже не пропадет, сумеет пробить себе дорогу.

У родителей была тайная мечта – после начальной школы отправить мальчика в Стамбул, чтоб там он выучился на механика. У землевладельцев уже появлялись паровые локомотивы. Их покупали в Англии.

Но в Стамбул Косте дорога оказалась закрытой: у него была не чистая турецкая кровь. И он поселился в Габрово, работал на виноградниках. Там он и встретил Марьянку, оставшуюся без родителей, на попечении бабушки. Бабушка умерла, когда Марьянке едва исполнилось пятнадцать лет. К шестнадцати годам молодых обвенчали в церкви. Но счастье обошло их стороной. Турок отнял у Кости Марьянку.

Так и не увидевшись с Марьянкой, Константин вернулся к своим друзьям-геодезистам.

Плевна. 1869. 15 августа

Под Габрово экспедиция задержалась надолго. Было несколько причин задержки – и одна из них, невозвращение Фаврикодорова.

Николай Дмитриевич уже испытывал тревогу: не схватила ли проводника полиция? У проводника российское подданство. Но подданство подданством, а, если человек совершил преступление против Порты, к тому же не является турком, наказание не заставит себя долго ждать: виселицы есть на всех рынках во всех городах Европейской Турции. Казнят обычно по праздникам, когда горожане имеют возможность, не отвлекаясь от повседневных забот, своими глазами видеть работу палача. Пусть дрожат славяне. Пять столетий им рубят головы, а они все не желают покориться воле турецкого мусульманина.

Волновались и остальные члены экспедиции. Но вслух о своих предположениях пытались не распространяться. Каждый был занят своим делом. За эти дни геодезисты нанесли на карту дорогу, которая значилась как проселочная, а на самом деле была с твердым покрытием, пролегала от Тырново до Шипки. На север от Тырново, в направлении Систово, велись земляные работы. Через год-два и там будет проложена дорога с твердым покрытием.

Все эти изменения на местности скрупулезно наносились на карту. «Нет, – рассуждал Николай Дмитриевич, – турки время не теряют, готовятся к войне основательно, ждут неприятеля с севера». А вот болгары ждут с севера освободителей. Это даже чувствовалось по отношению болгар к русским геодезистам.

Болгары приносили слухи, что западнее, вокруг Плевны, трудятся тысячи землекопов, строятся какие-то укрепления. Работами руководят английские инженеры.

Все эти слухи предстояло проверить. Способ проверки один – топографическая съемка местности. А вот почему в Турции усердствуют англичане, тут одних наблюдений, пусть даже с помощью буссоли, мало. Тут уже область политики. Англия, несомненно, заинтересована, чтобы Турция воевала с Россией.

И не только Англия. Не случайно же полковник Скобелев попросил добыть для изучения образцы нового оружия. Это оружие изготавливают за океаном. Новое оружие турецкая армия уже осваивает.

Не дождавшись возвращения Фаврикодорова, капитан Артамонов отдал приказ свернуть работы в районе Тырново и утром, когда еще солнце за горизонтом, начать движение в направлении Плевны.

На окраине селения Гривицы их встретил Фаврикодоров. Целый день, взяв у знакомого крестьянина лошадь, в палящий зной он мчался по пыльному проселку наперерез экспедиции. Константин был не один, его сопровождал вихрастый мальчишка лет десяти, сын крестьянина. Мальчишке велел отец забрать у дяди Кости лошадь и засветло вернуться домой.

Но оба – и Константин, и мальчишка – понимали, что засветло вернуться не успеть. Оранжевое от зноя солнце касалось скрытых вечерней дымкой холмов Янык-Баира.

Конечно, Константин отпустил бы сопровождающего и раньше, до захода солнца, но мальчишка горел страстным желанием своими глазами увидеть русских. В селе давно говорили, что русские придут из-за Дуная, придут освобождать болгар. И учитель не скрывал, что бородатый дед Иван прогонит ненавистного турка, что он сильней всех янычар и башибузуков, умеющих разве что рубить головы безоружным болгарам.

– Вот они, русские! – Константин показал на две пароконные кибитки.

Кибитки двигались по дороге на Плевну. Двух верховых люди в кибитках увидели издали. Ездовые радостно закричали, замахали кнутовищами. Лошади перешли на иноходь.

Мальчишка был несколько разочарован. Он ждал встретить бородатых стариков с огромными ножами за поясом (ведь у янычар и башибузуков были ятаганы). А из кибиток выскочили молодые безбородые ребята. Правда, у всех были усы, лихо закрученные кверху. Лишь у одного, с лучистыми улыбчивыми глазами под парусиновой фуражкой, была короткая русая бородка. Наверное, людей с такими ликами чеканят на монетах. К нему и обратился дядя Костя, приложив руку к выгоревшей феске.

Человек в парусиновой фуражке спрыгнул с передка, как равный равному подал руку сначала Константину, затем мальчишке. Мальчишка не удержался, спросил:

– А кто из вас русские?

– Мы все русские, – ответили ему, улыбаясь.

– А где ваш дед Иван?

Дедом Иваном интересуются везде. Кто-то из числа болгар еще в Шумле, помнится, удачно высказался: «Дед Иван, видимо, вездесущ. Как Иисус Христос».

Но так мальчишке не ответишь. Ему покажи деда Ивана, чтобы дома рассказать своим сверстникам, какой он из себя. Ведь его ждали еще их деды. Ждали не одно столетие.

Мальчишку наградили серебряным крестиком, и тот, счастливый, что увидел русских, простился с ними, как со старыми друзьями, приложив руку к сердцу.

– Ночью не побоишься?

– Теперь – нет!

И он уехал, когда солнце в последний раз осветило лесистые склоны Янык-Баира. С этих холмов Плевна, говорят, как на ладони.

У мелководного ручья Гривица разбили бивак. Солдаты поили и купали лошадей, повар Хоменко разжег костер из сухих веток боярышника, достал с подводы казан, принялся творить казацкую кашу.

Пока готовился ужин, Николай Дмитриевич и Константин Фаврикодоров уединились, и отпускник рассказал, что видел и кого встретил в Габрово. Он не стал скрывать, что его сына Гочо турки отобрали у матери и увезли в школу военных воспитанников.

– Давно?

– Девять лет назад, когда я в Греческом легионе оборонял Севастополь. За все эти годы они могли моего Гочо превратить в янычара.

– Султан отменил янычарство. Вам это известно?

– Да и мне так толковал мой друг Атанас Манолов, но сам же он утверждал, что этот указ султана не выполняется.

Порте нужны каратели. Я поклялся родителям найти сына и вернуть его домой.

– Мать вашего сына знает, что он в школе военных воспитанников?

– Хотел спросить, да не смог с ней встретиться. Четыре дня выслеживал, но в условленном месте она так и не появилась. Или подруга ее не передала мою просьбу, или же не было возможности на какое-то время оставить дом. Это все равно, что оставить гарем. Турки-повелители таких женщин убивают. Но я украду мою Марьянку. Тогда я не смог, не сумел. С тех пор жизнь меня научила бороться за свое счастье.

Константин изливал свою душу человеку, который его понимал с полуслова. Капитан Артамонов не упрекнул проводника, почему тот задержался в городе. Причина была немаловажная. Шестнадцать лет человек не видел своих родных, не знал, что с ними, а когда узнал, на душе стало еще тяжелее. Он готов был к любым испытаниям, лишь бы месть достигла цели.

Николай Дмитриевич спросил, кто такой Атанас Манолов, где он служит и может ли быть полезен в будущем, когда русская армия вынуждена будет перейти Дунай.

– Пожалуй, да, – сдержанно ответил Фаврикодоров. – Но друг мой сомневается, что Россия поможет. Слишком далеко она от Болгарии.

– Но вы же в Россию верите?

– Если б не верил, не рвался бы в осажденный Севастополь.

Начальника экспедиции интересовал каждый человек, горевший желанием освободить родину от турецкого ига. Он понимал, что люди могут сказать больше, чем любая, даже самая новейшая топографическая карта. Карта только в момент ее съемки точная, затем с каждым годом, с каждым месяцем она отстает от жизни, и все, что на ней нанесено, со временем устареет. А люди, те же лазутчики, каждодневно видят изменения, даже те, которые не нанесешь ни на какие карты. Лазутчик может заглянуть в душу того же солдата и передать своему вожатому, как стойко солдат неприятеля готов оказывать сопротивление, где у солдата в душе слабое место. Без умного и мужественного лазутчика не выиграть никакую войну.

Давая инструктаж на вторую роль (помимо роли геодезиста), профессор Обручев подчеркивал, как важно загодя вязать агентурную сеть на вероятном театре боевых действий.

– Вот где нам, русским, может и должен пригодиться опыт Чингисхана! – говорил он на лекциях по тактической и стратегической разведке. – Для роли лазутчиков Тему-чин отбирал людей с особой тщательностью. По одному предмету, например по наконечнику стрелы, лазутчик может рассказать о вооружении и доспехах лучника.

Капитан Артамонов стремился быть достойным учеником известного профессора.

По характеру инженерных работ уже можно было определить, откуда турки ждут противника. Окапываются глубоко и основательно. Значит, намереваются держать оборону не день и не два.

Жители Гривицы, узнав, что по соседству разбили бивак русские геодезисты, наиболее смелые из них пришли расспросить, когда ждать в гости деда Ивана.

– Турки каждый день гоняют нас на земляные работы, – жаловались подневольные мужчины.

Женщины уточняли:

– Наши мужья голыми руками камни носят, а башибузуки над ними с нагайками.

Жалобы враз прекратили, когда на лошадях приехали по-европейски одетые болгары. Как потом оказалось, это были чиновники Плевны, посланные городским головой разузнать, о чем жители Гривицы говорят с русскими.

– Работать не хотят, а жаловаться – первые, – на приличном русском языке заговорил один из чиновников. – Обрадовались, что встретили русских.

Уже через минуту те, кто спрашивал, когда ждать деда Ивана, исчезли. Потом Константин узнал, что эти люди хотя и болгары, но болгар они ненавидят, как и русских. Это зажиточные горожане и богатые землевладельцы. Дети их учатся в Константинополе и даже в Лондоне, но не брезгуют и Санкт-Петербургом. Как огня, они боятся революции. Если в Болгарии победит революция, они останутся без состояния.

– Это чорбаджии – самые ненавистные у болгар болгары.

Пояснение Константина полной ясности не вносило, но догадаться можно было: видимо, с их помощью турецкий режим так долго держится в Болгарии.

Чорбаджии, занимая руководящие посты в городах и селах, внушали болгарам, что им нет смысла подниматься на борьбу за свое освобождение, на стороне Турции вся Европа.

И геодезисты, работая на местности, уточняя карты, видели, кому принадлежат поля и виноградники, сами невольно втягивались в политику. Ежедневно свое дело делали, как велел долг перед Россией.

Сначала маршрут их лежал на север. Уточнили карту села Вербицы, затем – села Опанец. К концу августа вышли на реку Рид. С помощью буссоли нанесли на карту западные склоны высот Янык-Баира. У дороги София – Плевна, не заезжая в город, у моста через реку Вид сделали двухдневный бивак. Начальник экспедиции дал подчиненным отдых, чтоб они помылись, постирали обмундирование.

Не довелось только отоспаться. В гости приходили крестьяне из Кришина, из Брестовца. Под вечер, в воскресенье, нанесла визит группа учителей из Плевны. Почти все они учились в России: кто в Петербурге, кто в Одессе, кто в Кишиневе.

Слушая плевненских педагогов, Николай Дмитриевич укреплялся в мысли, что молодое поколение болгар будет в тесном союзе с Россией.

Несколько раз Константин отлучался в город. Там у него были друзья. Один из них, Петро Габеров, владел кондитерской фабрикой. Фабрика выпускала много деликатесов, в том числе любимый у турецкого населения рахат-лукум. Продажа рахат-лукума составляла главную статью дохода.

– Иди ко мне работать главным продавцом, – предложил Петро.

– Как-нибудь потом, – уклончиво ответил Костя. – Сейчас я сопровождаю экспедицию.

– Английскую?

– Русскую.

– Турки вас пустили в Плевну? – удивился друг. – В войне с русскими это будет самая неприступная крепость. Здесь одних англичан десятка четыре. Руководят инженерными работами. Вы с ними осторожно.

В следующий раз Габеров предупредил:

– У меня есть сведения: вас из самого Константинополя сопровождают сыщики султана. Уже схватили учителя. Он был у вас в гостях. Хвалил Россию и русских за их доброту. Вчера его допрашивали башибузуки. На нем живого места не оставили.

– А что им надо?

– Надо многое. О чем спрашивает ваш капитан.

– Они знают, что начальник экспедиции капитан?

– Они даже знают, что он офицер Генерального штаба.

– А знают они, что султан наградил капитана орденом?

– То, что всем известно, их не интересует.

Вернувшись из города, Константин передал Николаю Дмитриевичу предупреждение Петра Габерова. Николай Дмитриевич не удивился. Относительно слежки иначе и не могло быть.

Почему не нужно удивляться, начальник экспедиции вкратце просветил своего проводника.

– По их разумению, мы будем служить для наивных людей приманкой. Зная, что мы русские, что мы непримиримые враги Порты и братья балканских славян, к нам потянутся те, кто готовит восстание против турецкого владычества. Вот их и схватят.

– А эти люди предупреждены?

– Догадываюсь, что предупреждены руководители восстания. В печати сообщалось, что мы всего лишь геодезическая экспедиция, что у нас задача одна: мы в интересах геодезии, то есть науки о земле, исправляем старые карты. К зиме вернемся в Петербург, составим новые карты. Один комплект передадим султану. Он, естественно, передаст его в свой Генштаб. Из турецкого Генштаба копия комплекта попадет в Англию. Ведь они с Турцией союзники.

– А оттуда в Америку?

– По всей вероятности, да.

– Но Америка так далеко от России?

– Не забывайте, львиную долю оружия и огнеприпасов Турция получает из Соединенных Штатов. А президент Соединенных Штатов в Конгрессе дал напутствие ныне живущим и последующим поколениям. Оно гласило так: «Всем врагам России мы должны оказывать максимальную помощь. Вслед за Аляской мы выкупим Сибирь вплоть до Урала. Сильное государство, как известно, свою территорию никому не уступает, тем более не продает. У слабого государства мы все купим». И, представьте себе, покупают, потому что продаются чиновники.

Константин слышал много речей. Русские офицеры умеют выражать свои мысли. Но он впервые слышал, как просто и доходчиво объясняют сложные вещи.

С капитаном Артамоновым ему нравилось работать. Капитан не отчитывал за упущения по службе, но мягко напоминал: это будет первый и последний раз. Геодезисты помнили случай с унтером Белянским, жестоко избивавшим свою лошадь. Капитан Артамонов, будучи начальником межевого отделения при хозяйственном правлении Оренбургского казачьего войска, заметил, что его подчиненный безжалостно обращается с лошадьми. Предупреждение начальника унтер Белянский пропустил мимо ушей. Вместо следующего напоминания был рапорт – ходатайство о разжаловании унтера в рядовые. Атаман согласился с офицером.

Начальник экспедиции приучал Константина самостоятельно принимать решения. Не всегда лазутчик будет в контакте с вожатым, не всегда он вовремя обратится за советом.

Чаще всего лазутчику придется действовать на свой страх и риск. Значит, прежде чем предпринять ответственное действие, нужно предусмотреть все риски, а страх у людей волевых подавляется сознанием важности поступка.

Почти каждый день Константин Фаврикодоров отлучался в Плевну. Он уходил днем, незаметно даже для геодезистов, и приходил ночью. Кроме капитана, его обычно провожали и встречали ночные глаза и уши экспедиции – стрелки Хоменко и Фоменко. Днем, когда не было поблизости чужих, Фоменко надевал красную феску, помогал повару, смотрел за лошадьми. Если кто следит, пусть думают, что это Фаврикодоров. А в это время Фаврикодоров в турецкой одежде посещал восточные форты Плевны, побывал и на высотах Янык-Баира, посмотрел, как английские инженеры укрепляют подступы к городу.