Текст книги "Змеиная зона"

Автор книги: Борис Яроцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

– Я этих камикадзов найду, – злобно пообещал Силуков.

– Но ты же мотоциклиста не приметил?

– Приметил. А толку? Он был в защитных очках. А вот второго или вторую я где-то видел. – Вспомни. У меня к этим мотоциклистам есть претензии. Момент, – говорил Силуков, словно обрадовавшись, что не он один имеет зуб на эту пару. – Тряхну мозгами... А видел я того, что сидел сзади, на базаре. То ли в Воронеже. То ли в Луганске. Скорей всего на хитровке. В каком-то райцентре.

Райцентров на юге России не один десяток, а хитровок, то есть не облагаемых данью рынков, – тьма.

Пока Ишутин разговаривал с пострадавшим, мастера под руководством Левы принялись рихтовать кузов. Работа, как всегда, спорилась. На глаз Павел Петрович прикинул: к утру справятся.

А из головы уже не выходили мотоциклисты. В тот вечер, когда была уничтожена семья Данькиных, в поселке слышали, как по улице в направлении карьера прострекотал мотоцикл.

При неудачном нападении на Юрия Панасенко те двое тоже были на мотоцикле. Панасенко не растерялся – выстрелил вдогонку.

"Не он ли ранил?" Кое-что прояснялось. Две женщины кавказской наружности в гостинице оставили окровавленный бинт. Плохо, что хозяйка сразу же по их просьбе вернула им паспорта. Объяснила она просто: это спортсменки, отстали от команды. Поэтому спешили, на рассвете уехали. Спрашивал её, конечно, Павел Петрович. А интересовался он потому, что ночью якобы у него из "Автосервиса" кто-то угнал мотоцикл.

Зная Силукова, как человека, который не успокоится, пока с досадившим ему не сведет счеты.

Павел Петрович пригласил его к себе в офис и там за чашкой кофе сделал предложение:

– Игорек, разыщи этих подонков. Разыщешь – ремонт за мой счет.

– А доставить их живыми или мертвыми?

– Живыми, разумеется. В случае надобности дам подмогу.

– Это уже голос. Твои ребята хваткие. А цыгане, они где-то здесь кругляют, куртками торгуют, овец воруют. Спрос на овец – сам понимаешь: на трассе – одни шашлычные. Если не Мамедова, то какого-нибудь Акопяна, а то и Мигрелидзе. И все потчуют нашего брата из нашего же хлева.

"Знал бы Силуков, какими овечками интересуются мотоциклисты?" подумал Павел Петрович, а вслух сказал:

– Если их сейчас не остановить, через пять-шесть лет мы только затылки почешем: овец не станет. Ты-то местный, старожил, последствия можешь представить.

– Представляю, – признался Силуков. – Когда я родился, здесь было нас, русских, пятьдесят пять тысяч. Теперь и двадцати не наберется. Мои родители уже дом продают. Бежать собираются. А дом строил ещё прадед. Мать плачет. Батя матерится. Это ж надо, говорит, без единого выстрела сдать Россию!

– И куда они теперь, твои родители?

– Под Воронеж. Русь, Петрович, сжимается, как высыхающий хлеб. А сухарь в форме буханки что булыжник: врезать кому-нибудь в харю – в самый раз.

– Хлебом, Игорек, бьют по желудку.

– Знаю... Поля уже зарастают этим, как его, американским подсолнухом.

– Амброзией?

– Именно!

– Родители уедут. А ты как?

– Я пойду, как сказал бы вождь, другим путем. Около трассы я уже купил территорию: чуть поменьше Андорры, чуть побольше Ватикана. Сварганю на ней магазин.

– А не боишься?

– Кавказцев?

– Хотя бы...

– Они, Петрович, как и мы, тоже разные. У меня есть друг – чеченец. Я его не променяю на десять русских. Надежный во всех отношениях. А в наше паскудное время это такая редкость! Ну а мотоциклистов постараюсь найти.

Силуков понимал, что искать неизвестно кого на огромном пространстве России – занятие мало перспективное. И к тому же разорительное. Ремонт "жигуленка" обойдется дешевле бензина, который доведется сжечь.

Но в Силукове уже крепло корпоративное чувство: Ишутин могущественный частник, "новый русский", а он, Силуков, если на трассе откроет свой магазин, без поддержки могущественных частников не выстоит перед рэкетирами. А у такого крутого, как Павел Петрович Ишутин, при себе немногочисленная, но крепкая охрана.

Не случайно в воронежском элитном клубе висит лозунг: "Предприниматели всей России, соединяйтесь!"

Силуков прочел. Запомнил. Сообразил: мы, русские предприниматели, соединимся – и немецкие гадюки как приползли, так и уползут.

18

Ишутин, договорившись с Силуковым о совместном поиске таинственных мотоциклистов, уже собрался было уходить, но тут вошел Лева – он дождался, пока Силуков покинет офис.

– Сказать вам новость, которая вас не обрадует? – обратился Лева к своему хозяину, плотно закрывая за собой дверь.

– Говори.

– Того задержанного, которого скрутил аспирант, выпустили.

– Ну?

Ишутин вообще-то соображает быстро, а тут на секунду замешкал. Быстро соображать ему отказала не обрадовавшая новость. Такой исход событий он предполагал, но то, что он последует мгновенно, даже его ошеломило: что ж это за начальство? Хотя бы выдержало паузу, поломалось для антуража, дескать, уже заведено уголовное дело, обязательно выясним причину нападения. Как это обычно делается, когда кого-то убивают известного, будь то журналист или депутат Госдумы.

Первое, что пришло Павлу Петровичу в голову: начальника милиции купили. При скудном финансировании это вполне возможно. У майора Мацака большая семья: четверо малолеток, старики-инвалиды – на месячное жалованье никак не прожить. А он ещё ухитряется одевать-обувать малышей, покупать для стариков лекарства фирмы Брынцалова – это страшно большие деньги.

Откуда у начальника милиции дополнительные доходы, Ишутин, конечно, знал, как и знал побочные доходы районного начальства. У начальника милиции была крохотная свиная ферма: он держал свиноматку и хряка, выкармливал десяток свинок. Живностью занималась жена Клавдия Петровна, преподавательница немецкого языка, ей помогали родители-пенсионеры, а заботой главы семьи была добыча комбикорма, свеклы и жмыха – всего того, без чего поросенок не прибавляет в весе. Два раза в месяц Мацак отвозил свинину в областной центр, сдавал по оптовой цене своему другу, тоже начальнику милиции, у которого на рынке была своя мясная палатка.

Так что у майора Мацака водились деньги честные, нажитые каждодневным трудом своей семьи. Не хотелось верить, что майор пошел на сговор с преступниками.

– Чье распоряжение? – спросил Ишутин. Лева молча пожимал плечами. Ответ Павел Петрович получил только утром следующего дня, когда по делу зашел к главе администрации. Александр Сидорович, жаркий, краснощекий в белой рубашке с засученными рукавами, без галстука, сидел за журнальным столиком, пил зеленый чай.

– Присаживайтесь, утолите жажду, – пригласил к столу. – А заодно, Павел Петрович, ответьте на один вопрос. – Хоть на два, – сказал Ишутин, принимая пиалу. – Кто это у нас там рыскает?

– Где?

– По району.

– Рыскающих много, – ответил Ишутин. – И уже появились ползучие.

– Гадюки, Павел Петрович, наше будущее, – философски изрек глава администрации.

– Ничего себе!

– Да, да. Гадюки – это золотое дно. – Я спрашиваю: что за аспиранты? Из какого царства-государства? У вас мотоцикл взяли. Взяли, да?

– Не просто взяли, – ответил Ишутин. – Сейчас это называется "аренда".

– Аренда-бренда... Аспиранты – научные мозги, а хулиганят, возмущался глава администрации.

– И в чем же оно заключается?

– А в том, что у порядочных ребят, искалеченных на Малой Отечественной, отняли оружие, выданное им для самообороны.

– Это они вам сказали?

Глава администрации отставил пиалу, полотенцем вытер мокрое лицо.

– Они ничего не сказали. По моей просьбе их Мацак отпустил. Один, правда, сбежал раньше. А тот, сбежавший, в Москву пожаловался. А Москва царица строгая: приказала отпустить.

– Но они же, эти двое, угрожали стволами! – Детскими, – поправил глава администрации. – У них было оружие газовое. Я уже сказал, для самообороны. А наставляли для острастки. – И выстрелили для острастки?

– А какое теперь детское оружие не стреляет?

– Но нападавшие намеревались отнять мотоцикл, – присочинил Ишутин. Мой мотоцикл.

– Они пошутили.

– Тогда кто из них хулиганы – аспиранты, что дали отпор шутникам, или шутники?

– Запомните, Павел Петрович: хулиганили аспиранты. Отберите у них мотоцикл. А Мацаку я прикажу объявить этих аспирантов – как там у дипломатов? – Персонами, которых выкидывают.

– Нон грате?

– Во-во! Чтоб не игрались, – подчеркнул знание мудреного слова глава администрации, в прошлом прораб строительного управления. – Мацак их выставит на трассу, а там до Москвы на попутных. Деньги у них в загашнике есть – у людей науки всегда что-то припрятано. На случай эмиграции. Как сказал один хреновоговорящий генерал по отношению к одной известной партии, когда он станет президентом, он вставит этой партии перышко в одно место... Пусть и эти летят.

– С нашей стороны, Александр Сидорович, это будет недружеская акция , – мягко заметил Ишутин.

Он уже понимал, что дело принимает нежелательный оборот: москвичи "засветились", правда, не на столько, чтоб с ними расправиться, как с бомжами.

На замечание Ишутина глава администрации ответил, но не сразу.

– А по-дружески калечить глаз? Калечила баба. У этого аспиранта жена пантера. Однажды меня одна такая шустрая долбанула в лоб. Я при ней матерком, ну по привычке, мы же строители. Сами понимаете, стройка без мата – не стройка. А та была учительницей. И были дети при ней...

– И все же я не советовал бы жестоко поступать с аспирантами, – стоял на своем Ишутин.

– Это почему же?

– За них может заступиться... один академик. А он, между прочим, к премьер-министру дверь ногой открывает. – Так уж и ногой ?

Ишутин назвал имя академика.

Главу администрации – как подменили. Его голос стал мягким, благоговейным. Ишутин знал, что не чувство уважения к человеку науки, а чувство вероятной выгоды возникло у собеседника. Свою выгоду он и не скрывал:

– А этот академик может поспособствовать, например, в МГУ? Поступить, разумеется.

– Вам? – Дочурке. Насте. Она уже в одиннадцатом. Увлекается философией. А это ведь наука наук. Ей бы в Москву. А там, гляди, подцепит высокого начальника. Подцепила же одна Мишку Горбачева. Мишка хоть и говнюком оказался, а жена его, крепко прибарахлилась.

Ишутин, зная нравы дремучей провинции, не стал разочаровывать Скопцова, наоборот, обнадежил:

– Кстати, рыскающий аспирант из МГУ.

– Тогда вот что, – сразу же отреагировал глава администрации. Сообразите для него уху. А я подъеду.

– Но вы же объявили его персоной нон грате.

– Да не я. Графиня попросила.

19

Хуже всего неизвестность. Она сковывает как цепями. Казалось, после такого происшествия – поимки двух налетчиков, которые могли бы пролить свет на серию загадочных убийств, – надо было стремительно действовать. А стремительности и не оказалось. Ишутин пообещал Полунину, как только заговорят задержанные, тотчас вернется в Мергель.

Но ни на следующий день, ни через двое суток он в Мергель не вернулся. Почему – знал только Ишутин. Звонить, напоминать о себе было бы неосмотрительно. Коль молчит, значит, так надо.

Что же касается происшествия, то с хозяином дома Митей Козинским условились всем объяснять, что никакого происшествия не было – а было простое недоразумение.

Митя даже обиделся:

– Сам служил в милиции. Знаю... в интересах следствия...

– Следствие тут, Митя, ни при чем, – сказала Гюзель. – Лично мне неприятно, когда меня женщины расспрашивают: а что там стряслось? Вы там попали в историю? Мое дело – собирать лекарственные травы. Да и Сеня себя чувствует неловко: никогда в жизни не дрался, да и к оружию не имел отношения, а тут – на тебе...

По Митиным глазам Гюзель видела, что он не верит, о чем она толкует: как это, Семен Михеевич, молодой и здоровый, никогда не дрался? И к оружию не имел отношения? Дескать, не хитрите.

Промашку Семена Митя заметил, когда тот из магазина выщелкивал патроны и уже без патронов передал автомат оперативникам. А те, даже не взглянули, есть ли в магазине патроны, небрежно бросили его в коляску.

После этого происшествия Митя стал относиться к своим квартирантам более внимательно, старался во всем угождать. Более того, на следующий день, вернувшись с работы, поймал петуха, свернул ему голову, принялся варить суп с лапшой.

Маруся было появилась на подворье, но, разругавшись с мужем, вернулась обратно к матери.

– Серчает. За разбитое окно, – объяснил Митя.

Одну реплику в их разговоре Гюзель уловила: "Твои дружки тебе выйдут боком". За эти два дня они видели только одного – Олега Данькина, очутившимся вместе с Митей в одном погребе.

Да, Митя изменил к своим квартирантам отношение, но в худшую или лучшую сторону, Гюзель пока определить не могла. Да, он был более внимателен, но в его действиях сквозила нервозность, как у человека, который находится под следствием, но не решается говорить правду.

За ужином ( ужинали втроем ), Митя опять разговорился – втихаря он хлебнул самогона. Речь зашла о пойманных. Семен спросил Митю: не могли эти двое убить капитана Довбышенко? Тот, словно ждал этого вопроса, торопливо выкрикнул:

– Могли! Еще как могли!

– Ну, тогда они признаются.

Митя ухмыльнулся, дескать, вот что значит, аспиранты, как далеки они от силовых структур!

– Каменские менты растеряли кадры, – сказал он. – А эти профессионально допрашивать не умеют. – А милиционер Козинский? – спросила Гюзель, следя за его жестами. – Я – да, – ответил он с вызовом. И, словно спохватившись, уточнил: – Вот если бы мне помогал Олег. Он на них, на этих проклятых убийц, такой зуб наточил! А когда человек сводит с обидчиком личные счеты...

И он принялся рассказывать о каком-то следователе, к жене которого ходил завмаг. Завмаг на чем-то погорел. И следователь напросился вести его дело. Никто из начальства об их отношениях ни-ни. Он из завмага, вынул столько компромата, что можно было турнуть за решетку всю торговую сеть района.

– Ну и где теперь этот следователь? – спросил Семен.

– Ваша соседка говорила о каком-то следователе, – к слову напомнила Гюзель. – Он вел следствие по делу вашего друга. С ним, наверное, тоже кто-то свел личные счеты. – Это же она о Довбышенке! – воскликнул Митя. Хороший был парняга... Знал я Василия Сергеевича. Досконально. Да и он меня ещё по ментовской службе. Перед Жабокрюковкой он у меня ночевал. А отвозил его мужик угрюмый. В молодости за что-то сидел.

И вместо того, чтоб рассказывать об угрюмом водителе, который подбрасывал капитана в Жабокрюковку, понес ересь о каком-то партизане, партизанившем на Каменном Корже целых четыре года.

Рассказ был любопытен, ведь рассказывал историку.

... Перед приходом немцев один местный партактивист ушел в пещеры партизанить. По ночам выходил на дорогу. Обстреливал машины. Сначала немецкие, потом – советские.

Осенью сорок шестого схватили. Обследовали. Все правильно – партизан. Он действительно уничтожил добрый десяток немцев и не меньше – своих.

Свой рассказ Митя закончил так:

– Шофер, который вез Довбышенка, держит свое овечье стадо как раз над теми пещерами, где партизанил партактивист. Может, и он там копит стволы.

Видя, что его внимательно слушают, намекнул:

– Теперь норовит каждый с Макаровым под мышкой. В нашей местности без оружия никак... Сами убедились. А звать шофера – Корнеевич. Можете уточнить в районе.

– Нам он, Митя, ни к чему, – сказал Семен. – У нас своих забот...

– Понимаю... Цветочки-цветики. Только вы. Семен Михеевич, имейте в виду насчет гадюк.

– Гадюками я интересуюсь, – напомнила о себе Гюзель.

– Если желаете посмотреть их поближе, я вам покажу, – предложил свои услуги Митя. – Это недалеко. Мы как-то с Сережкой заскочили в колонию, а графинин муж, Петр Григорьевич, показал нам импортную. Называется она "блюз-кобра". Глаза у неё осмыслены, как у человека. Только не моргает.

Митя, конечно, ждал, что его спросят, когда это было, не могло ли посещение колонии стать причиной смерти Данькиных?

Не спросили квартиранты и не пожелали посетить колонию.

А Митя давил, напрашивался на услуги.

– Вы если куда, меня предупреждайте. Чем могу, помогу. Места у нас гиблые, а кое-где даже и черти водятся.

– Ну да?

– Я – серьезно. Главным образом около бывших скважин.

Частые напоминания о гадюках стали раздражать Семена, а Гюзель, наоборот, охотно слушала, откладывала в памяти: кто и как о них говорит и нет ли здесь прямой связи рассказчиков с хозяевами этой живности, владельцами земли?

Имея некоторый опыт следственной работы, Гюзель усвоила очевидное: без причины не убивают, а если причина – земля, убивать будут везде, где земля становится товаром. И никто не убережет владельцев земли от насильственной смерти.

Но буровики, какие же они владельцы?

20

Павел Петрович приехал в Мергель, когда уже спали сторожевые собаки.

Семен, в отличие от своей жены, умел просыпаться мгновенно при первом же настораживающем звуке. Как только "Джип" остановился около двора, он открыл глаза, взглянул на часы ( фиксировать время стало привычкой) : было без четверти три.

По гаревой дорожке послышались шаги. Скрипнула калитка. Не включая лампу, Семен вышел на крыльцо. Под сиянием высокого месяца узнал знакомый "Джип" и его хозяина. Мужчины молча пожали друг другу руки. – Извините, что поздно. Спешу с новостями.

И уже в доме за чаем Ишутин рассказывал, что произошло в Каменке. Москвичей поразило, что у местной милиции убегают запросто, при этом захватывают с собой оружие.

– Я от вас и не скрывал, – говорил он, как бы рассуждая. – Каждый беглец свой побег оплачивает. Так что для наших ментов хоть и побочный, а все-таки заработок. Это ещё терпимо. Бывает хуже, особенно для нашего брата, предпринимателя. Задерживает не милиция, а каждый, кто делает бизнес на живом товаре. Знаю случай, когда русского предпринимателя схватили в России, то есть в нашей местности, увезли в Чечню и там продали в рабство.

– Вам это угрожает? – спросила Гюзель.

– Как и вам, – был неожиданный ответ. – Семена Михеевича вряд ли тронут: за историка много не дадут. А вот Гюзель могут и выкрасть. Молодая, красивая, к тому же врач, аспирантка, почти кандидат наук. Ловцы душ просто к вам ещё не присмотрелись.

Сказано было вроде в шутку, но в этом диком крае, по соседству с Кавказом, с чем черт не шутит? Перешли к главному, ради чего Ишутин заявился в Мергеле среди ночи.

– Установил место проживания Остапца, – сказал он. – Помните, в бригаде был такой: Остапец Кирилл Игнатович. Проживает он в Барановке. Это в семидесяти километрах отсюда.

– Дорога есть?

– Плохая, но есть.

– Хорошо, с понедельника мы туда переезжаем. Будем собирать гербарий в Барановке.

– Подстраховка нужна?

– Желательно.

– Тогда я отправлю туда двух специалистов по ремонту холодильников.

– Они нас видели?

– Видели... В понедельник утром за два часа до вашего приезда они там будут.

До понедельника оставалось четыре дня. А значит, можно заниматься травами и здесь.

– Как ваш гербарий? – для порядка спросил Ишутин. – Хотим совершить экскурсию в змеиный питомник, а по дороге посетим одну-две скважины. По словам хозяина квартиры, там якобы источники чуть ли не радиоактивные. А это значит, могут встретиться уникальные растения. – Только не посещайте тринадцатую, – предостерег Ишутин.

Гюзель засмеялась. – Все предупреждают. Что же там на тринадцатой ? Загадка. – Митины слова. – Вот видите, сколько хороших людей вам советуют... Кстати, где он, хозяин вашего дома? – Наверное, подался к Марусе. Мириться, – напомнил Семен.

У Семена было сомнение, что хозяин дома уехал к жене. Митины слова и действия не укладывались в логическую схему. Еще засветло он взял велосипед, сказал, что едет к теще. Но в двенадцатом часу ночи, когда квартиранты уже засыпали, вдруг вернулся, был без велосипеда. На ночлег устроился на кушетке под яблоней.

Несколько раз он поднимался, подходил к колодцу, утолял жажду. Он, конечно же, слышал, как подъехал "Джип". Если не крепко спал, определил, кто был за рулем. Он давно заметил, что владелец "Автосервиса" опекает аспирантов.

В четыре часа утра Митина кушетка уже пустовала.

21

На ферме Луизы Цвях был переполох.

Разоруженные аспирантами налетчики, вернулись ни с чем. В тот день Питер Уайз по сотовой связи связался с посольством, а посольский советник с московским Белым домом. Кто-то из Белого дома надавил на губернатора, а губернатор шумнул на главу администрации – и бородатый верзила с подбитым глазом оказался на свободе. Несколько ранее в Фейергрот вернулся рыжий.

Неудачники держали ответ перед Питером.

– Вы, засранцы, – начал он свою назидательную речь, сидя в плетеном кресле, положив на столик худосочные ноги в высоких шнурованных ботинках.

"Засранцы" стояли, всем своим видом показывая, что они виноваты. Верзила в тельняшке с черной повязкой на левом глазу, смахивал на лубочного пирата. Рыжий рассматривал деревянный потолок, под которым яростно билась случайно залетевшая оса.

– Они вовсе не аспиранты, – раскрыл было рот рыжий. – Ты, гнида, заткнись!

Рыжий обиженно замолчал.

– Он один...

– А мне баба, а не он, воткнула в глаз, – поддержал своего товарища пострадавший.

– Представляю, как ты, лейтенант Горчаков, воевал с чеченцами, жестко говорил Питер. – Сволочи вы, мы вас в Германии лечили, а вы не могли справиться с таким легким делом. Не могли установить, кто эти люди.

– Установили, – возразил Горчаков. – Мы с Алтуниным осмотрели их вещи. Судя по ним, это не киллеры.

– А кто же?

– Бизнесмены.

– Видели их документы?

– Читали записи. По всей вероятности, они фармацевты.

– А без "вероятности"? – крикнул Питер.

– Дмитрий Козинский, вы его знаете, согласен с нами. Он утверждает, что это друзья, а может, и компаньоны вашего знакомого Ишутина.

До Уайза доходили слухи, что местный "новый русский" намеревается купить несколько тысяч гектаров под автодром. И Уайз, про себя похвалив Горчакова за прозорливость, уже прикинул, что эти двое из Москвы, судя по их прогулкам на ишутинском мотоцикле, видимо, заинтересовались землей. Не исключалось и другое: они выбирали площадку под плантацию лекарственных трав. В прошлом веке колонисты здесь пытались культивировать женьшень, а в сталактитовых пещерах, где всегда плюсовая температура и высокая влажность, выращивали шампиньоны.

О пользе культивирования грибов не однажды говорила ему Луиза. Но Питера не интересовали ни женьшень, ни грибы: он – и это всегда подчеркивал – мечтал о змеином питомнике.

Он ненавидел каждого, кто намеревался приобрести Каменный Корж, хотя бы его часть. Он ненавидел Государственную Думу – она ломала планы их шефа, а значит, его и Луизы. Они, новые граждане России, не могли, согласно Конституции Российской Федерации, купить землю, на которую приехали обустраиваться. Все ещё не было закона. Конечно, владелицей станет графиня. Ей покровительствует родное посольство. В который раз оно их выручает!

По содействию посольства Луизе Цвях вернули собственность её предков, правда, вернули пока под видом фермерского хозяйства.

Все шло гладко до весны нынешнего года. А весной, как эпидемия, по району прокатилась волна загадочных убийств. Убивали людей, когда-то работавших на Каменном Корже. Не трогали пастухов, сыроваров, шорников. Смерть пятнала буровиков.

По степи катилась молва, дескать, это дело рук графини и её мужа таким способом они оберегают камни, на которых будут плодиться гадюки.

Питер Уайз понимал: словами черную молву не остановить. Нужны факты об их непричастности к этим преступлениям. Предстояло поймать убийц. На местную милицию надежды никакой. Опытному следователю капитану Довбышенко Луиза вручила тысячу марок: гер капитан, найдите.

Взялся капитан горячо, решительно. Похоронили капитана.

Вскоре на горизонте появились двое: он и она. По документам аспиранты. Кто они? Может, это и есть они?.. Орудуют под маской ученых. На интеллигенцию не подумаешь. Интеллигенция способна предавать, но не убивать.

Горчаков и Алтунин вернулись с позором: героев Чечни разоружили какие-то интеллигенты. А женщина, по виду подросток, чуть было не лишила глаза лейтенанта Российской армии.

Питер Уайз отказывался понимать Россию. Вот они, русские, офицер и рядовой, ходившие под чеченские пули, сейчас стояли жалкие, беспомощные. А ведь они клятвенно заверили, что будут добросовестно выполнять все распоряжения графини, а значит, и Питера, ныне уже россиянина Петра Григорьевича Удовенко.

– В этом месяце я из вас вычту по двести марок, – сказал буднично просто.

Закончил разговор, с чего и начал:

– Вы, засранцы... Ну, идите, отдыхайте...

22

Каменный Корж только внешне представляет собой пустыню. Весной, накануне лета, здесь все благоухает. Но под высоким белесым небом уже отцветала белая акация, в завязь пошел боярышник, на южных склонах покатых холмов под обжигающим солнцем серебряными нитями засверкала ковыль-трава, а в болотцах, среди низинных пластов мергеля, ярко-зелеными листиками обозначил себя альтаир.

По преданию, эту ценную лекарственную травку занесли сюда татаро-монголы. Боясь отравиться, они кидали в водоемы семена альтаира, и если те прорастали, воду можно было пить. Семена сеяли разведчики-лазутчики, по их следам с интервалом в две-три недели текли по степи, издали напоминая гигантскую гадюку, тумены азиатских воинственных кочевников.

Спустя восемь веков о движении по здешним местам жестоких завоевателей напоминал разве что альтаир. Но и тогда и теперь страх испытывали аборигены. Вместо воинственных народов по степи рыскали воинственные разбойники. О лошадях уже стали забывать. Лошадей заменили мотоциклы.

На пустынных щебневых проселках нет постов ГАИ, никто никого не задержит – поостережется.

Впервые за многие годы рискнул устроить проверку на дорогах предприниматель-челночник Игорь Силуков. Рискнул не потому что из-за каких-то таинственных мотоциклистов он разбил свою "десятку". Этих, в цыганской одежде, он намеревался опознать где-либо на хитровке.

Проверку попросил устроить Ишутин, с которым Силукову очень хотелось подружиться. Всю свою личную охрану – троих помощников – он усадил на мотоциклы, вручил им по пистолету Макарова, купленных в Москве на Рижском рынке, проинструктировал. Сам Силуков с другом длинным, как жердь, Виктором Чермашинцевым, электриком завода ЖБИ, выехал в засаду в ночь с пятницы на субботу.

Облюбовали участок между Мергелем и Барановкой. Место выбрали в суходоле. Перегородили камнями проезжую часть, так что кто будет на колесах, обязательно остановится. А чтоб свой мотоцикл никому не попал в поле зрения, его отогнали подальше от дороги.

Стали ждать. Под черным звездным небом степь звенела кузнечиками. Среди звезд несколько раз с юго-запада на северо-восток проплыли спутники. Ближе к полночи величественно проследовала станция "Мир". Над Каменным Коржем на несколько секунд космонавты включили прожектор – красный луч, посланный из космоса, иглой воткнулся в ближний холм.

– Не спят, – тихо произнес Чермашинцев. – Так уж и не спят, – возразил Силуков. – Работает автоматика. Чтоб какой-нибудь другой спутник в них не врезался. Там же и с американцами спутники шатаются. И потому их, называют "шатлами".

– Говорят, сейчас там с нашими француз.

– А при чем тут француз?

– А при том... – продолжал Чермашинцев. – Французы, народ блудливый, засыпают лишь под утро.

– А до утра че?

– Известно... Баб топчут. У них там все мужики мсьями называются и любовниц имеют. Ты, я вижу, не веришь, а у них это национальная традиция. Как у нас – пить самогонку. Мне один трекал про одного ихнего философа. Его фамилия то ли Сарт, то ли Сирт. А имя двойное...

Чермашинцев надолго умолк, прислушиваясь к музыке ночи.

– И чем он философствовал, этот сир?

– Известно. У него была жена и студентка. Любовница, значит. Сам же он был профессором. А жена и студентка жили при нем. Жена как жена, а студентка, сам понимаешь. А у профессорской жены был студент-любовник. А у студентки был свой любовник. Молодой. И вот этот молодой студент отбил у того студента профессорскую жену. Профессор, конечно, человек занятой, занимался наукой. Так студент этот трахал и студентку и жену профессора.

– А что профессор? Ревновал?

– Он же философ!

Хоть и было темно, а Чермашинцев видел, как во рту Силукова поблескивает золотая коронка – улыбался: чудно живут французы! – Вот бы их сюда, – пожелал Силуков – Чудак ты, Игорек. Они же тут от скуки околеют.

За тихим, бодрящим разговором не заметили, как на северо-востоке забрезжил рассвет. Уже при свете зари охотники за таинственными мотоциклистами убрали с дороги камни.

– Ты не прочь, если мы задержимся ещё на ночь? – предложил Силуков.

– Можно, – согласился Чермашинцев.

Решили передневать в степи

В сотне метров от дороги нашли узкую глубокую промоину, загнали туда мотоцикл. Закусили. Договорились отсыпаться по очереди, не прекращать наблюдения.

Ближе к полудню со стороны Мергеля показался мотоцикл с коляской. За рулем – мужчина в серой рубашке с коротким рукавом, в коляске – маленькая женщина. Если бы не длинная коса из-под желтой каски, женщину можно было принять за подростка.

Притормозив у камней, которыми ночью был перегорожен проселок, мотоцикл свернул на обочину, остановился в жидкой тени корявой акации. Мужчина и женщина некоторое время ходили по косогору, лопатой с коротким черенком ковыряли землю.

Чермашенцев разбудил Силукова. – Гляди.

Силуков глянул сквозь кустики молодой полыни. Люди ему не были знакомы, а вот мотоцикл узнал. – Павла Петровича. У него зеленый с желтой окантовкой.

Они ещё долго наблюдали за парой. А те, побродив по косогору, сели на мотоцикл и укатили в лощину. Там, в отдалении, зияло несколько углублений и возвышались террикончики черной породы. – Никак старая скважина их заинтересовала. К металлу присматриваются. – Какой металл? – вяло отозвался опять было закемаривший Силуков. – А трубы? – Мы их ещё в прошлом году вынули и продали на Украине. Туркам. Они сейчас Донбасс раскурочивают Значит шахтам хана? – Турки их на корню скупили. – И много они платят? Если, скажем, разрушают действующую шахту, – объяснял Силуков, – платят в два раза дороже. Примерно сто долларов за тонну. – Сто долларов? – ахнул Чермашинцев. – Да это же на одной лишь разрухе Украина озолотится!.. – А ты думал...

– Слышь, Игорек, а на нашем ЖБИ сколько металла? – Ты сначала завод останови, а потом уже продавай.

Пара на мотоцикле все ещё двигалась, объезжая валуны.

– Остановим, – сказал Чермашинцев. – За такие бабки любой завод на бок положим. – Как ты положишь? – Я же буду не один. Устроим забастовку. Потребуем долги.

– Этим уже не удивишь. Нужна авария...

– Будет!

– Все это, Витя, делается в плановом порядке. Согласовывается...

– С кем?

– С заграницей, разумеется. Если она укажет: ваш завод обанкротился тогда все! Тогда можешь курочить .