Текст книги "Бегство из гетто: Заметки по поводу рукописи, оставленной в ОВИРе"

Автор книги: Борис Кравцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Даже израильская статистика вынуждена признать, что среди иммигрантов из СССР рабочих – ничтожное меньшинство, значительно меньше того, на что надеялся Израиль, испытывавший в то время острую нужду в рабочих руках, в солдатах. Рабочая профессия, в силу которой человек постоянно находится в трудовом коллективе, приобщен к коллективному труду и живет его результатами, – уже сама по себе в нашей стране сильнейшее противоядие против любых националистических, в том числе и сионистских, настроений.

Как писал в феврале 1978 года израильский журнал «Сион», определенную часть «еврейских возрожденцев» составили «герои черного рынка и прочие преступники».

Что же, чьи души ловили, те и получили. Шполянского «ловить» не надо было: он сам стремился и сам попал в соответствующую ему социальную среду. Что же он в ней обрел?

* * *

Ответ на этот вопрос может быть только однозначным: ничего, кроме крушения всех надежд и иллюзий. Собственно, к этому краткому выводу и может быть сведена вся рукопись Шполянского – все ее 1500 страниц с многочисленными к ним приложениями. А потерял все, что включает в себя такое короткое, но духовно емкое слово – Родина. И об этом он тоже написал и – убежден – искренне.

…Ребенок познает окружающий его мир вещей и представлений не только с помощью взрослых, но и на собственном и далеко не всегда безболезненном опыте. «Хорошо» – «плохо», «можно» – «нельзя», «горько» – «сладко» – кто из нас в младенчестве постигал суть этих понятий, не уколовшись иголкой, не попробовав горчицы, не хватившись ручонкой за горячую сковородку? Проходили синяки, заживали ранки на пальчиках, высыхали слезы… Человечек, прежде чем стать человеком, постигал мир и его такие простые и вместе с тем сложные истины – что такое хорошо и что такое плохо. отличать черное от белого, ложь от правды, общество,' где человек человеку – волк, от общества, где человек человеку – друг, товарищ и брат!

…Осенний прохладный день в Париже. Моросит мелкий дождь, и гудящая толпа на одной из центральных улиц укрыта сотнями разноцветных зонтиков, кутается в воротники, капюшоны, шарфы… Вдруг прямо перед нами появляются двое молодых людей – мускулистые, загорелые торсы в одних плавках. Расстилают коврик на тротуаре и молча демонстрируют приемы какой-то борьбы, бросая друг друга через голову, через бедро прямо на жесткий асфальт… Толпа течет мимо, обходя их, и никто, кроме нас, советских, не обращает внимания на эту картину, и в пустую жестянку, поставленную рядом с ковриком, за те несколько минут, пока мы «глазели», не упало ни одной монеты. «Безработные», – поясняет гид…

Витрины фешенебельного универсального магазина, расположенного недалеко от знаменитой «Гранд-опера», одеты в волшебную сказку. Кувыркаются гномы, снуют белочки, мигают, переливаются разноцветные огоньки… «Счастливого рождества!», «Покупайте! Покупайте!»

А рядом – другая «витрина»: кусок толстого стекла, закрепленный на какой-то стойке прямо посреди тротуара. Молодой человек в джинсовой курточке с поднятым воротником, укутав в шарф шею, методично опускает губку в ведро с мыльной пеной и водит ею по стеклу. С другой стороны такая же губка, уже ничем не закрепленная, точно следует его движениям. Вверх-вниз, по диагонали – по вертикали, и стекло блестит первозданной прозрачностью. Какое-то новое приспособление, магнитное, что ли, для мытья окон. Подходим. Квалифицированный механик. Уже полгода без работы. Жена, дочь… Рад этой возможности немного подзаработать в канун рождества…

Навстречу – человек-реклама. С головы до ног упакованный, как в коробку, в какие-то яркие щиты-плакаты. «Покупайте! Покупайте!» – призывают они, и звенят бубенчики на шутовском колпаке, а лицо под ним старое, изможденное, без улыбки…

Здесь же, недалеко от центра, на узкой улочке, у подъездов, молодые женщины. Густо накрашенные губы, рейтузы, заправленные в яркие сапожки, плотно облегают бедра, почти обнаженные груди… Тоже ждут работу…

Каждое утро в точно назначенное время у подъезда нашей гостиницы стоял автобус. Шофер в аккуратном костюме, лет 27, демобилизовался из армии, образование не завершил – не хватило средств. Мать живет в провинции, старая уже, одна, разводит на продажу птицу. Работы там для него нет, двоим на продаже этих индеек не прокормиться. В этом большом городе он снимает мансарду, без отопления и туалета, только кран и раковина. Плата? Почти треть заработка. Ни разу не брал, как говорят у нас, бюллетеня по болезни, ни разу не опоздал на работу, не был в отпуске. Только на рождество на несколько дней приезжает к матери – помочь по хозяйству, подремонтировать старенький дом. Работа, надо держаться за работу, вон сколько людей ищут ее…

После завтрака, как только мы размещались в автобусе, наш гид, Наталья Михайловна, элегантная, стройная, несмотря на уже не молодой возраст (кажется, в 1918 или 1919 году родители увезли ее из революционной России), начинала пересказывать нам новости из местных газет. На этот раз они сообщили о самоубийстве молодой учительницы. Произошло это где-то впровинции, я уже не помню деталей – то ли школу закрыли, то ли число учителей сократили, – во всяком случае, девушка оказалась без работы.

– Нет, – повернувшись к нам вместе со своим креслом, расположенным у самого лобового стекла, рядом с водителем, слегка жестикулируя, говорила Наталья Михайловна, – она, как это сказать, не осталась без куска хлеба. У нее были довольно обеспеченные родители, и они любили свою единственную дочь. Тут пишут, что она была скромной и трудолюбивой, идеалистка, что ли, и профессию свою любила. Она долго искала работу, а когда отчаялась найти ее, отравилась. Вот фотография девушки, миленькая такая, вот ее старые родители плачут у гроба… Жизнь без работы, без дела потеряла для нее смысл… Как это ужасно – безработица… Впрочем, вам это не понять…

Наталья Михайловна повернулась к стеклу, и экскурсия вошла в свою колею: «Посмотрите направо – здесь жил кардинал Ришелье…» «Посмотрите налево – здесь снимает апартаменты Брижит Бардо…» А мы передавали из рук в руки газету с фотографией молодой и симпатичной женщины. Она только-только получила диплом на право преподавания в школе и смотрела на мир широко открытыми и радостными глазами…

Эти слова: «Вам не понять» – я услышал на следующий же день, но уже совсем в другой обстановке. Прилетев в Париж, я сразу же позвонил своим французским друзьям. Мишель и Мари, по-русски мы их звали Миша и Маша, долго работали в Советском Союзе, мы подружились, они бывали у меня дома, в Ленинграде, я – у них, в Москве. Несколько лет назад они вернулись на родину, и вот Мишка, одной рукой небрежно придерживая руль какого-то старенького дребезжащего автомобиля («Купил по дешевке», – пояснил он), не переставая расспрашивать об общих знакомых, на сумасшедшей скорости мчит меня по вечернему Парижу. Ровные ряды невысоких домов, как у нас где-нибудь в районе послевоенных новостроек, исцарапанный надписями и рисунками лифт, и я в крохотной прихожей. Первое, что бросается в глаза, – уличный фонарь с надписью «Проспект Кутузова». «Мальчишки (у них двое сыновей) увезли из Москвы, когда там меняли уличные знаки», – пояснила Мари. Небольшая четырехкомнатная квартира, высота потолков два с половиной метра, кухня совмещенная с гостиной, везде книги – много наших, советских.

Я деланно возмущаюсь:

– Как, стол еще не накрыт! Где устрицы, где бургундское, где коньяк «Наполеон», наконец?

Мари смеется:

– Брось валять дурака. Ведь привез же московскую водку, икру, выкладывай, у мальчишек уже слюнки текут.

Я действительно привез и водку, и баночку икры, и даже корюшку маринованную, и, конечно же, буханку нашего, ленинградского «черного» круглого хлеба.

– Ты ничего не понимаешь, – говорила Мари, когда мы расселись за столом. – Мы с Мишкой, так сказать, средние французы. – Она назвала свою и его зарплату, сложила их и затем стала вычитать: – Квартира – раз, сравнительно, по французским ценам, недорогая, мы живем не в частном, а в муниципальном доме. Но просрочить плату нельзя ни на один день. Страховка за квартиру и машину – два. Кредит за мебель – три… – Она стала загибать пальцы уже на второй руке. – Остается как раз на еду и одежду. Но ведь надо, как это у вас говорят, но мало кто делает, еще и на черный день откладывать. А вдруг моя контора обанкротится или заболеем? Ты уж, конечно, побегал по магазинам? Видел, есть и дубленки, и замша, и кожа. А обратил внимание: сколько парижан в дубленках ходит? У нас с Мишкой их нет, и икру в Париже ложками не едят. Я сегодня прикинула: нас четверо, да ты, всего за стол сядут пять человек. Купила пять кусочков ветчины, салат, пять кусков мяса, пять бананов. Не волнуйся, бутылка вина в доме есть, только «Наполеона» не будет, переживешь. Ты ведь ужинал в гостинице, не голодный сюда пришел? Здесь в гости ходят разговаривать, а не есть…

Мари выключила газ на плите, бифштексы уже поджарились, не забыла она погасить и свет на кухне. И вдруг, как-то хитро улыбнувшись, предложила:

– Вот отгадай, что я ношу в своей дамской сумке, с которой хожу на работу?

Я недоуменно стал перечислять: деньги, ключи от квартиры, носовой платок, пудра, помада, сигареты…

– Давай, давай, – смеялась Мари, – отгадывай.

Я развел руками: сдаюсь, мол, иссякло воображение. Тогда она вытащила из сумки какой-то плоский предмет, похожий на портсигар.

– Калькулятор. Микро-каль-ку-ля-тор, – по слогам пояснила она. – Меня научили, как приехала сюда, через пару месяцев купила, не пожалела денег. Вот каждый день считаю: каков курс франка, сколько франков за доллар дают. В пригороде, например, цыплята-бройлеры по десять франков. Считаю: сколько километров туда, сколько обратно, во сколько обойдется бензин. Что дешевле: купить здесь, на месте, цыплят подороже или туда поехать… Это тебе не Москва. Там, бывало не хватит денег до зарплаты – к соседке сбегаю или она ко мне. Здесь не сбегаешь – и не принято, и не дадут… А, тебе все это не понять…

Беглые картинки с натуры… Биржи труда, очереди безработных, кварталы нищеты, отчаянно кричащие о своей греховности очаги разврата – они не входят в программы туристских поездок.

Но если даже из окна автобуса видны эти кричащие контрасты… Почти два миллиона безработных в той же Франции, более двух миллионов в ФРГ, три – в Англии, 10 миллионов в США, 12,5 миллиона в странах «общего рынка»… И это не только отсутствие куска хлеба – его или благотворительную похлебку еще можно какое-то время получать по пособию по безработице… Это – духовная бездна, ибо что за жизнь, когда ни у рук твоих, ни у ума нет дела, к которому можно их приложить, и никого это не волнует. Когда живешь в лабиринте социальной отчужденности и одиночества, и нет никакой надежды, никакой перспективы найти нить, ведущую к выходу из тупика…

Мне не раз во время зарубежных поездок доводилось наблюдать такие факты. И не скрою, вспоминая их сейчас, думаю и не стесняюсь в этом признаться: а что, если на какое-то время перенести в тот жестокий мир тех наших лоботрясов, которые втихую ноют о западной «демократии», о витринах, полных барахла, о «равной» там для всех возможности разбогатеть, нажиться… Они бы там и недели не продержались на поверхности и быстренько скатились бы в такое болото, откуда уже не крикнешь: «Товарищи, гибну, куда смотрит коллектив!» «Мамочка!» – и то бы не успели вскрикнуть…

Есть хорошие слова – долг и совесть. Совесть – это ответственность перед собой, и иногда можно услышать: «Живу по совести, не краду, положенные восемь часов отрабатываю „от“ и „до“». Но ведь говорят и другое: «Совесть у меня чиста, я испытываю чувство исполненного долга». Долг – это ответственность перед другими, перед людьми, совестливое отношение к товарищам, к делу, к обществу, наконец. И разрывать эти понятия нельзя: в нашем советском обществе можно и должно жить только так – и по совести, и по долгу.

Все, чем велика, сильна и славна наша страна, – все это завоевано и создано ценой неимоверных усилий, трудом и умом всех советских людей всех национальностей, и все это – наше, общее. В этом и смысл нашего общества с его высоким коммунистическим идеалом: «Свободное развитие каждого есть условие свободного развития всех». Но государство наше не кредитный банк, и никому не дано право с этого поистине бесценного капитала – политического, духовного, экономического, созданного общими усилиями, стричь для себя купоны самодовольного мещанского счастья, жить в долг, без отдачи, без вклада в наше общее дело.

Что же, наверное, и в нашей воспитательной работе существуют недостатки – на них открыто и прямо указывается в известных партийных документах. И в нашей большой и дружной семье есть свои уроды, и от этого, к сожалению, социализм не застрахован. У мещан, потребителей есть хватка, они предприимчивы, энергичны, когда дело касается их лично, их «я». Но их настигает полнейший паралич души и тела, когда речь идет об интересах других, интересах общего дела, общества в целом.

Может быть, мы плохо воспитывали этих людей, напрасно «тянули» из класса в класс в школе, с курса на курс в институте, потом заботились об устройстве на работу по специальности, может быть, не всегда убедительно и зримо показываем реальные преимущества нашего строя перед мнимыми благами «общества свободного предпринимательства»? Может быть, очень часто и много говорим о правах, которые предоставляет человеку советское общество, слишком широко и щедро открываем возможность всем без изъятия пользоваться этими правами и реже напоминаем об обязанностях, главной из которых является забота всех о благе каждого и забота каждого о благе всех, и не спрашиваем строго за уклонение от этой обязанности?

«Люди, – писал В. И. Ленин, – всегда были и всегда будут глупенькими жертвами обмана и самообмана в политике, пока они не научатся за любыми нравственными, религиозными, политическими, социальными фразами, заявлениями, обещаниями разыскивать интересытех или иных классов».

Политический инфантилизм, или попросту политическая неграмотность, – это уже не беда, а вина Шполянского и многих других иммигрантов. Выше уже приводилось его признание о том, что «понятия о классах и их отношениях» они отвергали «как явно устарелые для наших дней». Но вот любопытный вывод, который он делает, анализируя низкий процент эмиграции в Израиль из США.

Как известно, в Соединенных Штатах самая большая по численности еврейская община, насчитывающая около 7 миллионов человек (почти в два раза больше, чем все население Израиля), самая разветвленная сеть сионистских организаций, самая влиятельная в политическом и финансовом плане еврейская буржуазия. Нет необходимости говорить о тех связях, политических, экономических, стратегических, которые объединяют политику Израиля и США. Казалось бы, вот уж за счет кого можно удовлетворить вожделенные надежды сионистских правителей. Израиля на рост численности его населения, вот кто первым должен был бы устремляться на «землю обетованную»! ан нет! За 35 лет существования государства Израиль и многие десятилетия колонизации Палестины туда выехало немногим более 50 тысяч американских евреев и, как свидетельствует статистика, три четверти из них покинули «землю предков». В свое время английская газета «Гардиан», которую никак не упрекнешь в отсутствии симпатий к сионистам, откровенно писала: «…существуют веские доказательства, что члены еврейских общин в США утратили желание ехать в Израиль и вскапывать пустыню во имя сионизма».

Так вот Шполянский, подчеркивая, что американские евреи «не реализуют свои возможности эмиграции в Израиль», пишет, что они не делают этого просто потому, что знают, что такое капитализм вообще, и израильский в частности, и, как говорится, не хотят менять шило на мыло. Под давлением сионистских заправил еврейских общин они готовы оказывать Израилю материальную поддержку, «лишь бы только не переселяться туда самим». А вот выезд евреев из СССР основан, пишет он, «на заблуждениях именно в силу незнания реальных условий и жизни в Израиле и жизни в капиталистических странах вообще».

Что же? Познавать азы политической грамоты методом синяков и шишек, ценой трагедии тысяч людей? Впрочем, что сионизму до этих «заблудших» политических недорослей или даже авантюристов, как с некоторой долей циничного кокетства именует себя (и только ли себя?) Шполянский! Зато американские еврейские общины с завидным усердием принимают участие в любых акциях по усилению выезда евреев из СССР, в провокациях по «защите советских евреев». Есть в этом и элемент того, что Шполянский называет «стремлением откупиться от Израиля» – лучше и легче платить деньги, чем ехать туда.

Как писал западногерманский журнал «Шпигель», денежные пожертвования в пользу Израиля превратились в своего рода «вероисповедание» американского еврейства: кто не платит, тот не наш, кто жертвует больше других, тот пользуется высшим уважением. Израильтяне любят шутить, продолжает «Шпигель», «что они, дескать, создали гибрид коровы и жирафа. Это животное кормится за границей, а молоко дает в Израиле. А что значит „молоко“? Это прежде всего вооружение и оснащение армии».

Не случайно прогрессивный американский публицист еврейского происхождения А. Лилиенталь как-то заметил: «Американского сиониста можно определить как еврея, который дает деньги второму еврею, чтобы тот отправил в Израиль третьего еврея».

Этот третий, конечно, советский еврей. Такова логика американо-израильского бизнеса на человеческих судьбах, такова – в глобальном плане – их немаловажная ставка в борьбе против социализма, в попытках подорвать и дискредитировать его.

Сионизм как идеология и практика крупной еврейской буржуазии, а следовательно, слуга и пособник мирового империализма, в системе которого эта буржуазия играет далеко не последнюю роль, никогда не скрывал и не скрывает своей классовой ненависти к коммунизму, к нашей стране, к миру социализма. В 1979 году в Англии вышла книга «Левые против Сиона. Коммунизм, Израиль и Ближний Восток». Путаная, клеветническая, она ставит все национальные отношения в нашей стране с ног на голову, голословно отрицая все, что сделано в СССР для осуществления подлинного равноправия всех наций и народностей. Но одну цитату оттуда все же стоит привести: «В течение шестидесяти лет, истекших с момента этих драматических событий (имеется в виду Великая Октябрьская социалистическая революция. – Б. К.), не утихал исторический антагонизм между коммунизмом и сионизмом». Что верно, то верно, и, может быть, это единственный верный вывод во всей этой книге.

И еще одно свидетельство, так сказать, из первоисточника – из уст генерала Шарона, сиониста, террориста и убийцы, бывшего министра обороны Израиля. После трагических событий лета и осени 1982 года в Ливане, после Сабры и Шатилы у него взяла интервью известная итальянская журналистка Ориана Фаллачи. Не буду воспроизводить его текст. «Литературная газета», перепечатав его из еженедельника «Штерн» (ФРГ), дала материалу предельно точный заголовок – «Откровения палача Бейрута». Приведу лишь один вопрос и один ответ:

«Фаллачи. Генерал Шарон, кто же ваш подлинный враг: Арафат или Советский Союз?

Шарон. Советский Союз…»

И чтобы уж действительно поставить точку в вопросе о классах и классовых позициях, предоставим слово Шполянскому:

«Если можно говорить о борьбе идеологий как о дуэли (подумать только, какое „изящное“ литературное словоблудие! – Б. К.), то я, в соответствии с совершенным шагом, оказался у чужого барьера…»

Горький хлеб чужбины

Официальный бланк с большой пиктограммой из букв «TF», по-английски полное название организации «TOLSTOI FOUNDATION INK.», с указанием адресов штаб-квартир в Мюнхене (на немецком языке) и в Нью-Йорке (на английском). Здесь же, в грифе, занимающем чуть ли не четверть страницы, перечислены руководители. Цитирую, опустив несколько второстепенных подробностей, но полностью сохранив орфографию.

«19-го января 1977 г.

Mr. Vadim Spolanski

4996 Broadway, apt. 3 G

New York, N.Y. 10034

U.S.A.

Многоуважаемый г-н Шполянский.

Ваше письмо без даты, но посланное 3-го января я получила… Сейчас в Западно Европейских странах почти что такие же правила как и в США. Всякий иностранец может проживать как турист т. е. без права на жительство и на работу, три месяца; после этого он должен покинуть страну. На месте получить работу почти невозможно, даже если найдется работа.

Мне кажется, что Вам находясь в США, следовало бы найти работодателя, который согласился бы дать Вам рабочий контракт и оформить все формальности через Департамент Труда и Иммиграционные Власти, когда все эти формальности будут в ходу, вернуться в Израиль и получить визу по 6-ой привилегии в Американском Консульстве в Израиле, таким образом Вы въедите в США как иммигрант. Как я уже выше упомянула Вам, в Западно Европейских странах процедура таже, надо раньше всего иметь работодателя согласного дать Вам контракт, что при существующей безработице почти невозможно. Контракт должен быть заверен Министерством Внутренних дел (полицейский отдел для иностранцев). Очень сожалею, что не могу сообщить Вам, что либо более утешительного, но лучше, чтобы Вы были в курсе за ранее о почти непреодолимых преградах.

С искренним уважением, Вера Самсонова».

Это письмо я нашел среди бумаг Шполянского и не могу определенно сказать, чем он руководствовался, обратившись в такую малопочтенную организацию, как «Толстовский фонд» ^{14} . Но, право же, судя по ответу директрисы его мюнхенского отделения г-жи Самсоновой, догадаться об этом нетрудно: речь идет о том, что довольно прозаически называется правом на жительство и возможностью получить работу. Это в пропаганде на нашу страну можно взахлеб расписывать прелести «свободного мира»; между «своими», как видно, принято (или вынуждены?) быть откровенными: «ничего утешительного», «непреодолимые преграды»…

Своему пребыванию вИзраиле, в странах Западной Европы, в Америке Шполянский уделил непомерно мало места по сравнению с другими разделами рукописи – всего несколько страниц, несколько фраз в разных главах. Но план того, что он собирался написать – и или не написал, или не захотел оставить, – есть. Есть в нем несколько строк, уделенных «Толстовскому фонду».

«МЮНХЕН

ТОЛСТОВСКИЙ ФОНД

Европейская штаб-квартира

В. Самсонова: „…перспектив нет, но подождите…“ А. Колчак: „Только трезвая деловая основа: у вас есть что дать американцам?“

Затем неразборчиво фамилия, начинающаяся на букву „К“, и слова:

„Мы не можем помочь радикально, мы только стараемся не дать опуститься на самое дно…“

Раздел этот озаглавлен у него „По миру с волчьим билетом“. И здесь нет ни преувеличения, ни метафоры – такова жизнь, та жизнь, которую избрал Шполянский…

Было бы, конечно, грубой ошибкой утверждать, что все иммигранты или даже большинство из них, оказавшись за пределами своей бывшей Родины, переходят в стан ее врагов. Жизнь сложна, и выезд из СССР – это и воссоединение разрозненных войной семей, и непоправимые личные ошибки, и жестокие и грязные комбинации сил, враждебных миру, социализму и гуманизму.

Многие бывшие советские граждане, даже оказавшись в самом тяжелом материальном положении, в состоянии глубокого духовного кризиса, не поддаются на провокации против Советского Союза: их можно встретить в рядах забастовщиков и демонстрантов, тех, кто выступает против клеветы на нашу Родину, на социализм, кто борется против антикоммунизма, религиозного фанатизма, антиарабской политики правящих сионистских кругов Израиля.

Но было бы ошибкой и другое: закрывать глаза на то, что именно из среды выехавших из СССР, в том числе и евреев, зарубежные спецслужбы рекрутируют наиболее оголтелых антисоветчиков и антикоммунистов, готовых за тридцать сребреников предать самое святое – то, что еще совсем недавно было их Родиной. В рукописи Шполянского проходит целая галерея этих отщепенцев. Он встречал их в Израиле и в США, в Западной Европе – в антисоветских организациях и всевозможных центрах, в редакциях газет и журналов, на митингах и демонстрациях в „защиту советских евреев“, на разного рода выставках о „жизни“ в СССР, в роли дикторов, комментаторов, редакторов пресловутых „Свободы“ и „Свободной Европы“. Он поработал с ними и – ужаснулся. Но это произошло уже потом, позже, а пока…

В. ШПОЛЯНСКИЙ:

„…Израиль встретил меня на пороге Венского аэропорта и выглядел человеком средних лет, прекрасно говорившим по-русски. Первое, о чем он меня спросил – куда я еду. Я ответил: „В Израиль“, но он дважды переспросил: „Точно ли в Израиль?“. Меня это удивило, но на следующий день я получил достаточно полное объяснение причин. Шел 1974 год, в Израиль уже не ехало более половины всех выехавших из СССР евреев. Об этом мне достаточно откровенно сказал один из работников израильского посольства в Вене Авраам Коэн, который, расспрашивая меня о жизни евреев в Ленинграде, проявил при этом весьма обширные познания…

Такая откровенность объяснялась просто: пару месяцев назад транзитом через Вену в Израиль проследовал один из моих знакомых, участник „борьбы за права евреев“ В. Файнберг, он и рассказал Коэну обо мне. Этим я, наверное, обязан и откровенности супруги г-на Коэна, присутствовавшей при нашей беседе. „Вам, я думаю, Израиль не понравится, – как бы невзначай заметила она. – Он очень маленький и бедный… Впрочем, вам это не повредит. Получив израильское гражданство, вы сможете жить и работать в любой стране мира. Вы ведь теперь свободный человек…“

Через два дня я познакомился с Израилем „маленьким“, через два месяца – с Израилем „бедным“, а через некоторое время в Израиле и, по иронии судьбы именно здесь, в Вене, мне довелось на себе испытать подлинное отношение Израиля к свободе его граждан…

Подробное анкетирование, какая-то тревожная, нервозная) обстановка, настороженность и подозрительность в поведении и взглядах служащих, охранников…

Многие из обитателей лагеря сразу же послали телеграммы в Израиль с просьбой встретить их в аэропорту, дал свою телеграмму и я. Из Вены в Лод отправляется несколько самолетов ежедневно – днем и ночью. Но иммигранты прибывают в Израиль только ночью – это обычная тактика „Сохнута“. Люди, которые только вот недавно оторвались от всех корней, перенесли таинственные процедуры оформления документов, впервые в жизни услышали язык иврит и, конечно же, испытывающие сложный комплекс чувств и ощущений; перед встречей с чужой страной, такие люди очень хотели бы; какой-то поддержки в первый момент прибытия в Израиль… Поддержки, совета, помощи в выборе места поселения. Но именно последнее является острым вопросом проекции внешней политики Израиля на его политику внутреннюю. И в этой политике нет никаких сантиментов, выбор момента встречи и ее условий разработаны опытными психологами…

Люди ждут встречи, но их никто не встречает, они еще и еще раз просят справиться, но никто не идет им на помощь… Долгое ожидание в скупо освещенном зале заканчивается процедурой прохождения вдоль столов, где вперемежку сидят чиновники полиции и „Сохнута“. Уставшие и физически и морально люди ночью много покорнее и податливее. „Сох-нуту“ не нужны ни лишние свидетели этого процесса, ни активные волнения в аэропорту, ни возникающие время от времени скандалы вокруг мест поселения…“

История имеет дело с фактами, и они давно уже развенчали сионистский миф об извечной тяге евреев на „землю обетованную“, в Палестину. Причины и пути рассеяния евреев по многим странам и континентам, создания там еврейских общин достаточно исследованы, и об этом не стоит здесь говорить, хотя Шполянский и посвятил этому вопросу немало страниц. Сошлюсь лишь на свидетельство философа и историка эпохи эллинизма Филона Александрийского.

„…Несмотря на то, что священный город (Иерусалим. – Б. К.), где стоит священный храм самого высокого бога, евреи считали материнским логовом, – писал он, – те города, где они родились (то есть за пределами Палестины. – Б. К.), где родились их отцы, деды и прадеды… были, по их убеждению, родиной, отечеством…“

Между прочим, слова эти принадлежат свидетелю и очевидцу процесса „рассеяния“, кстати, человеку еврейского происхождения, и написаны они были еще в I веке нашей эры, когда, казалось бы, тяга евреев на „землю праотцев“, с которой их только-только „изгнали“, должно была, по идее, быть более сильной, чем 1800 лет спустя, когда о Сионе „вспомнил“ Герцль, или нынче, когда к „исходу“ в Израиль истошно призывают сионисты.

Можно сослаться и на другие, как более ранние, так и более поздние, источники. Не позднее чем в 538 году до н. э., пишет советский историк Ю. С. Иванов, Кир, властелин Персидской империи, завоевавший Вавилон, стремясь в собственных целях укрепить Палестину, издал указ, разрешающий евреям вернуться в Иерусалим. И что же? Как отмечает главный раввин Великобритании (1917 год), „Кир издал указ, но основная масса еврейского народа осталась в Вавилонии“. „Трудно было ожидать, – писал американский историк А. Т. Олмстед, – что уже разбогатевшие евреи (а именно утилитарные потребности, коммерция, а не изгнания и „увод в пленение“, были, как свидетельствуют неопровержимые исторические факты, причиной „рассеяния“ евреев по разным странам мира. – Б. К.) оставят плодородную Вавилонию ради голых холмов Иудеи“.

„Мы не ждем возвращения в Палестину… Америка – наш Сион“, – заявляли в 1885 году представители иудейской церкви в Питтсбурге. „Штутгарт – вот наш Иерусалим!“ – провозглашали лидеры иудаизма в Германии.

И еще одна цитата. Она не только подтверждает все сказанное выше, но и является убедительным ответом на выдуманный сионистами тезис о „единой еврейской нации“, одержимой единым стремлением возвратиться на „землю предков“: „Нет другой страны, которой мы были бы преданы, как этой… Мы не иммигрировали в Германию, мы здесь родились. Поэтому либо мы – немцы, либо – бездомные люди. Существует лишь одно посвящение в национальность – кровь, пролитая в совместной борьбе за свободу своего отечества“, – эти слова прозвучали в конце прошлого века как вызов прусским антисемитам.!

Сион, Иерусалим, Палестина были символом, ностальгической мечтой о лучшей жизни, усиленно подогреваемой иудейскими священнослужителями; точно так же христианские проповедники, призывая к смирению на земле, кормили и кормят свою паству обещаниями неминуемого счастья в загробной жизни. Палестина, писал еще в 1925 году Леонард Штейн, которого не упрекнешь в антисионизме, для подавляющего большинства евреев уже „давно перестала быть Палестиной реальности. О ее географическом расположении или физическом бытии они знали мало или совсем ничего. Они не были связаны с этой страной узами личной привязанности, их не преследовали видения ее ландшафтов… собирание изгнанных оставалось для них в буквальном смысле слова собиранием изгнанных. Но это – не дело человека, это сделает бог в необозримом будущем, тогда, когда придет мессия“.