Текст книги "Плагиат (Исповедь ненормального)"

Автор книги: Борис Карлов

4

Спустя несколько дней, едва более или менее очухавшись от пьянки, Телегин засел за пишущую машинку. В 1984-м он имел стабильную работу и хлебосольный приют в небедном родительском доме. Встреча с помолодевшей на двадцать лет матерью и начинавшем потихоньку спиваться отцом его потрясла. Здесь было хорошо. Надёжно и уютно. Ему больше не хотелось отдельной, самостоятельной жизни. Неудачная женитьба, размены квартир, переезды – всего этого впереди уже совершенно точно не было. Он не стал бы писать и «Генерального секретаря», если бы не мамаша. Он помнил, как она переживала его неудачу. Тогда, с началом перестройки, рухнула перспектива массовых миллионных тиражей, госдач и привилегий члена Секретариата союза Писателей. Мамочка напрягала партийные связи, но система уже не работала. На этот раз он успеет.

Телегин помнил все редакции своей эпопеи наизусть. В том числе самый первый, идейно насыщенный. Две трети к этому времени уже напечатаны. Оставшиеся пятьсот страниц он напечатает за месяц. Если будет лень печатать, наймёт машинистку и надиктует, не поднимаясь с дивана… Далее. – Телегин прищёлкнул пальцами. – У него в самом разгаре отношения с Ниночкой. Секретаршей главного редактора. Потом он сам станет главным, а она так и останется секретаршей. И она будет верна ему всю жизнь. А он, не понимая истинной женской красоты, будет волочиться за «роковыми» красотками и громоздить одну непростительную глупость на другую. Если он женится на Ниночке сейчас и приведёт её в родительский дом, оба они обретут покой и счастье на всю оставшуюся жизнь! Теперь у него хватит мудрости для этого решения. Должно хватить. Зюскевич думает, что изменить судьбу из прошедшего времени невозможно. Чушь, он хочет, чтобы любая его теория работала. Как бы не так! Человек всегда хозяин своей судьбы – и в прошлом, и в будущем. Завтра же он пойдёт в редакцию и сделает Ниночке предложение. Завтра же он приведёт её в дом и представит родителям как свою невесту. На этот раз всё будет хорошо.

* * *

У Телегина была феноменальная память, в ячейках которой хранились тексты всего прочитанного. У Киры Берёзкиной не было ничего, кроме красоты. Красоты и опыта сорокачетырёхлетней женщины, прошедшей через мясорубку интриг модельного бизнеса. Четырежды она была замужем, имела тайных любовников, знала особенности эпохи социализма, криминала и устаканившихся двухтысячных.

Разумеется, она не собиралась повторять свои ошибки по второму разу. Товарищу Лужину дана решительная отставка. Через пару лет он попросту разорится на первых кооперативах, будет пытан паяльником, выброшен из квартиры и оставшуюся жизнь будет побираться по помойкам. То есть, на счёт помоек она точно не знает, но что-нибудь в этом роде, совершенно определённо.

О чём, о ком, о каких ещё женихах можно рассуждать, если её первая любовь, её первый настоящий мужчина… это… Нет, не может быть. Но всё равно, кто бы он ни был, наверняка, если бы не эти подонки, она прожила бы с ним долгую и счастливую жизнь. Как это удивительно! Ведь он точно напоминал ей кого-то, и она никак не могла вспомнить, кого именно, пока дежурная не прочла фамилию в больничном журнале… Какое странное совпадение. И как нелепо всё закончилось.

А теперь, в этот раз, у неё только одна задача, одна мечта: найти его и заставить полюбить снова. Если это вышло один раз – у сопливой не сформировавшейся девчонки – то неужели она не сделает это сейчас, в полном цветении! Если он позвал её первый, значит он увидел в ней что-то привлекательное. А теперь, с такой внешностью, она сама может сделать первый шаг навстречу. Она владеет искусством любви так, как ни один самурай не владеет своим мечом. Её потайные мышцы могут сжиматься столь сильно и работать столь изощрённо, что ни один мужчина, раз оказавшись с ней в постели, уже никогда после не взглянет на другую…

Нужно только найти его. Но если это невозможно, если он умер или любит другую, нужно найти того, другого, который вонзил нож, скальпель в тело её возлюбленного. Найти доктора Борга и убить его. Человек, который бьёт другого человека скальпелем в живот, не должен быть доктором. Он должен быть по меньшей мере мёртвым.

* * *

У Телегина был «Генеральный секретарь».

Берёзкиной владели любовь и месть.

Но что же такое особенное было у Гусева, благодаря чему он мог бы строить свои красивые планы? У него был абсолютный слух и навыки игры на фортепьяно. Но у него не было абсолютно никаких планов на будущее.

По своей сути Гусев был легкомысленным разгильдяем; именно этим объяснялось его невезение в делах, требующих усидчивости и серьёзного подхода. После армии он кое-как закончил институт Культуры и получил высшее образование. Но теперь он не собирался ни в армию, ни в институт. Возникали какие-то идеи по поводу кооператива, заведомо крупного выигрыша в спортлото (в 87-м, заполняя карточку, он ошибся на две цифры) – всё это маячило в весьма отдалённом будущем. Он понятия не имел, что будет завтра, а потому решил расслабиться и просто плыть по течению. Эту свою жизненную позицию, как и многие другие слабовольные лентяи, он называл дзен-буддизмом.

5

Раньше, чем Гусев собрал свою группу «Корни» на репетицию, его вызвали на халтуру. Халтурой называлось не левое выступление, на котором можно немного заработать, а ночная сессия записи ради искусства. На этот раз позвонил Дюша из «Аквариума»: Курёхин в отъезде, студию могут прикрыть, новый альбом горит.

Партия сказала «надо» – комсомол ответил «есть».

Студия запрятана в специально вырытом солдатами рока погребе под Дворцом пионеров. Днём гениальный Андрей Тропилло ведёт там кружок звукозаписи, а вечером все скидываются на бутылку сторожу и переносят аппаратуру в подполье. Начинается запись звука на огромные студийные бобины.

Записывают едва проклюнувшийся «День Серебра». Слова, музыка дописываются на ходу. Но Гусеву не надо ничего объяснять, у него клавишные партии отскакивают от зубов. Он играет, как ему кажется самому, не хуже Курёхина. Разве что, местами, тремоло не так быстро.

– Хорошо стал играть, – повернувшись к нему, заметил Тропилло.

Но комплимент Гусева не обрадовал; странно как-то сказал, удивлённо, что ли. Наверное, он всё-таки хотел сказать «по-другому стал играть». И музыканты поглядывают неодобрительно. Хорошо играть можно по разному. То, что годится для «Виртуозов Москвы», для «Аквариума» не катит. Звук должен рождаться на лету, упоительно, круто, завораживающе, иначе слушателя не вставляет.

– Что сыграем? – БГ смотрит на музыкантов.

– Это… «Иван-чай» хорошая песня, – влезает Гусев на свою голову. Блин, она ещё не написана. – То есть, эта… – (Вспоминай 84-й, идиот!) «Два – двенадцать – восемьдесят пять – ноль шесть»! Тоже хорошая песня, бодрая…

Пауза.

Ё-моё, прямо в названии дата – восемьдесят пятый, декабрь. Сын, что-ли, родился… Его ещё и в проекте нет. Да, точно, альбом называется «Дети Декабря», опять прокололся. БГ смотрит нехорошо, пристально.

– «Сны о чём-то большем»! – опять не угадал?..

В голове мелькнуло. Не успел понять, что именно. Подумаешь, царь русского рока… Что же это было?..

– «Пока не начался джаз», – командует БГ, и Гусев едва успевает догнать свою партию.

Под утро расходятся недовольные. Командир сказал, что придётся писать всё снова. Легоко догадаться, что Гусева не позовут. Будут дожидаться Курёхина. Пару остановок в метро по пути за компанию с басистом.

– Слушай, Фан, почему такая лажа, почему он недоволен?

– Не знаю… – Фан выкручивается, – ну ты как-то странно играешь. Так, чересчур…

– Чересчур хорошо или плохо?

– Хорошо, хорошо.

Фан мучительно ждёт своей остановки.

– Лучше Курёхина, что ли?

Фан припёрт к стенке, надо отвечать.

– Как «лучше-хуже»? По другому. Ну вот в прошлый раз ты играл как, допустим, Петя Подгородецкий.

– Это же круто.

– Это круто… А сегодня – вроде как ещё лучше. Как…

– Ну я понял примерно. Как Ливон Аганезов.

– Как старый еврей-виртуоз на свадьбе, – решился сказать правду Фан, потому что подъехали к его станции.

– Спасибо за откровенность…

– Не переживай, старик!

Осторожно, двери закрываются. Старик…

Нет, он не старик, он это докажет. Особенно этому… зазнавшемуся царю русского рока. Даже разговаривать не захотел, как будто не человек, а музыкальный автомат. С Курёхиным он так себя не поведёт. Тот вроде как кардинал, БГ его ещё и боится. А Гусева, или как там его, можно надкусить и выбросить. А плод – да-да! – может оказаться весьма ядовитым… В голове опять мелькнуло что-то яркое, приятно удивившее, но всё ещё неопознанное. Гусев замер и напрягся. Но тут электричка подъехала к его станции.

6

Вечером Гусев собрал на репетицию свою группу. Здесь он главный, здесь никто не скажет, что он играет как старый еврей на свадьбе. В группе, кроме него, ещё трое: гитарист, басист и ударник.

Гитарист – Гена Крюков, по прозвищу, естественно, Крюк. Но чаще его зовут Лохматый Чёрт. Он старше, безумнее и волосатее всех в группе. Запиливает тяжёлый блюз так, что душа в пятки. Он же поёт – хрипло, на английском языке. То, что на английском, вообще-то не факт – скорее всего, имитирует; английского он, кажется, вообще не знает, а в школе учил немецкий. Сидит на игле. Но пока ещё вменяем, с ним можно плодотворно работать. Совершенно непонятно, откуда он берёт деньги.

На бас-гитаре играет Кирилл Басс. Уникальное совпадение названия инструмента и фамилии не случайно. Скрипач с фамилией Скрипка, полковник Полковников – они на каждом шагу. Мальчик с фамилией Бойцов не вырастет искусствоведом, а Чебурашкина не добъётся успеха в бизнесе.

Постоянного барабанщика ещё нет. Для комнатных репетиций вообще не нужен, а концерты случаются столь редко, что можно пригласить любого. В ленинградском рок-н-ролльном подполье не принято отказывать братьям по оружию.

Если бы писали свой, оригинальный музыкальный материал, группе цены бы не было. Только где его взять – свой. Время такое, что если кто-то сочиняет песенку, которая вроде бы нравится подвыпившим друзьям и подругам, моментально сколачивается коллектив из приятелей – и что-то выходит!

Усилитель «Бриг» на 90 ватт, колонки «35-АС». Две гитары, электрогранчик «Ионика». Воткнулись, настроились, приглушили звук, чтобы соседи не вызвали милицию.

– «Саммер тайм?» – предложил Гусев первое, что пришло в голову.

Братьям по оружию всё равно, хотя, по тому, как переглянулись, заметно, что немного удивлены. Обычно начинали с более забойной темы. «Саммер тайм» по их меркам манная каша пополам с малиновым вареньем…

Но, ничего, минут десять изгалялись – вместе и порознь – затяжными сольными партиями.

– С саксофонистом – сегодня бы не закончили, – отметил Кирюха.

Ему хочется попробовать с духовыми – вроде как «Кровь, пот и слёзы», но двое других против, для них джаз-рок это уже попса. Эти двое больше всего любят жёсткую и безукоризненную манеру «Криденс», вещи из репертуара которого берут за основу и в длинных, иногда получасовых, проигрышах доводят до удельного веса ртути.

– «Бифо акью ми», – говорит Крюк, запиливает вступление, двое других подхватывают.

Вот это да. Теперь понятно, ради чего. Какой там на хер «Аквариум». Ради этого можно бросить семью, учёбу и работу. Собственно, всё уже сделано.

Тему «Before You Accuse Me» закончить трудно. Написана ещё за сто лет до самих «Криденс», слов мало, все они, наверняка выеденного яйца не стоят, но какой драйв! Слова в этом деле вообще не нужны, будто кто-нибудь понимает слова. Они сами, то есть, америкосы, своих слов не разбирают. Крюк хрипит один куплет для проформы, а дальше – свободный полёт дирижабля, наполненного свинцом.

Закончили раньше, чем хотелось, – из-за Гусева. Поначалу он играл бойко и уверенно, однако вскоре выдохся, начал повторяться и запинаться. Всплывшие в памяти заготовки, штампы были обмусолены так и сяк в первые четверть часа, а импровизация в чистом виде ему не давалась. То есть, тогда, двадцать лет назад, давалась, а теперь нет. А какая может быть импровизация, если каждый вечер лабать в ресторане одно и то же?

– Ты чего? – сказал Крюк.

– Так, сильно с бодуна, – соврал Гусев, отвернувшись.

Он как будто добился любимой женщины и, неожиданно для себя, оказался в постели с ней несостоятельным. Ужас какой-то. Остаётся или провалиться сквозь землю или лепетать, что устал и голова болит…

– С какого ты бодуна? – Крюк неторопливо забил папироску и прикурил. Случилось что? Кто там у тебя… Родители в порядке?

– Всё нормально.

Гусев вышел из комнаты и заперся в ванной. В голове звенело, пульс стучал в висках. Он подставил голову под струю холодной воды.

То, что невнятно мелькало и рождало некую смутную надежду, вдруг выкристаллизовалось и вспыхнуло.

Он понял, что сделает в ближайшие минуты. Но он ещё не представлял масштаба и последствий своей ослепительной догадки.

Мало никому не покажется, это точно.

Гусев торопливо вытер голову полотенцем, причесался, вошёл в комнату и уверенно сел за клавиши. Прибавил громкость, собрался и вдарил.

 
Стоя по стойке смирно, танцуя в душе break-dance,
Мечтая, что ты генерал, мечтая, что ты экстрасенс,
Зная, что ты – воплощенье вековечной мечты,
Весь мир – это декорация, и тут появляешься ты!
Козлы, козлы!
Мои слова не слишком добры но и не слишком злы,
Я констатирую факт
Козлы!
 

Слов второго куплета он не помнил, но уже в первом гитара и бас с готовностью подхватили инструментальный запил. Получилось мощно, с хорошим драйвом.

– Что-то новое из «Аквариума»? – поинтересовался Крюк.

– Нет, – спокойно ответил Гусев. – Это я сам.

Крюк переглянулся с Бассом. Тот пожал плечами.

– Да ладно, гонишь.

Гусев презрительно фыркнул, убавил громкость, закурил и стал пиликать одной рукой проигрыш.

– Что, серьёзно?..

Гусев молча сделал жест «зуб даю». Гитара и бас снова переглянулись.

– А ещё куплет? – Крюк прикурил заботливо свёрнутую «пятку» и, состроив предельно деловое лицо, глубоко затянулся. – Слова ещё есть?

– Будут, – спокойно ответил Гусев.

– Круто. Кирюха, скажи, что круто.

– Если не гонит… то круто, – согласился Кирюха.

– Похоже, что не гонит. Слышь, Гусь, у тебя какие-нибудь ещё есть задумки?

Задумки были. Гусев что-то для себя напиликал, потушил сигарету и прибавил громкость. Квартиру заполнило мелодичное регги.

 
Сестра, здравствуй сестра-а
Нам не так уж долго
Осталось быть здесь вместе
Здравствуй сестра-а-а…
 

Песни ещё не написаны, они существуют только в памяти Гусева. Их много, десятки, сотни… Ночные сессии записи с «Аквариумом» и другими группами, магнитофонные записи… «Козлы», кажется, года 93-го. «Сестра» ещё позднее. Мелодия простенькая, комфортная. На ходу вспомнились слова ещё одного куплета или фразы, надёрганные из всех сразу, поэтому на «Сестре» отрывались минут сорок.

В это время до него постепенно начал доходить смысл происходящего. Смутное мелькание прекратилось. Перспектива лёгкой славы нахлынула долгожданной радостью от свершившихся перемен. Состав можно сохранить. Если, конечно, Крюк не будет сильно выпендриваться. Кирюха в любом случае идеально подходит…

Когда закончили, Крюк, смущённо улыбаясь, пробормотал: «Бони-эм какой-то…». Будто его, серьёзного человека, застали за чтением женского детектива. Басс, как человек более универсальный и приспособленный, не скрывал радости. Он заговорил о новой группе, которая будет играть песни Гусева.

– Интересная мысль. Надо подумать. Соберу все наброски, посмотрю, поработаю. Через пару дней соберёмся снова и будет видно.

Крюков и Басс, ошарашенные внезапной переменой, уходили возбуждённые и растерянные. Это была победа. Если в новые меха ему не удалось залить новое молодое вино, он использует силу и крепость старого. То, что хранит его память, дороже любых сокровищ. Если у него не получается талантливая импровизация, он будет сочинять гениальные песни. Для этого вообще не нужно быть музыкантом, а он всё-таки мастер… Ресторанного разлива. Но кто об этом узнает?

7

Весь вечер Гусев провалялся на диване под лампой с тетрадью и карандашом, мучительно вспоминая тексты. С музыкой проблем не возникало, но слова растерялись во время многолетнего пути, словно зерно из дырявого мешка. На дне – сотня-другая зёрнышек. И все, как назло, из разных колосков. Строчка из одной песни, две из другой, полторы из третьей… Нормальная память не может хранить столько ненужной информации. И кто мог знать, что нужной окажется именно эта… Нормальная, нормальная память…

Гусев хлопнул себя по лбу и подскочил с дивана. Схватил телефонный аппарат и накрутил номер Телегина.

– Алло! Теля? Как дела?

Телегин зевнул в трубку и пробормотал:

– Чего орёшь?

– Спишь, что ли?

– Нет. Работаю. Набиваю «Генерального секретаря». Достало, скука страшная, графомания. Раньше казалось интересней. Ты понимаешь, это же всё не по вдохновению было написано, так, надёргано ото всюду, из старых фильмов, из…

Гусев перебил:

– Ну, вообще, как оно, память не подводит?

– Ты что, выпил?

– Нет. Я тебя по делу, между прочим, спрашиваю: память не подводит? Твоя феноменальная память?

– Нормально, вроде.

– «Аквариум» помнишь?

– Какой аквариум…

– Песни, песни!

– А, в этом смысле… Помню, наверное. То есть, аккордов я не знаю.

– Слова, слова!..

– То, что слышал хотя бы раз, должен помнить.

– Слышал, слышал! У тебя весь БГ был на CD… То есть, будет.

– Гусев, тебе чего надо?

– Надо, Теля, позарез надо! У меня тоже свой проект, свой «Генеральный секретарь». Нужны слова песен.

– Ах ты жулик.

– А ты кто?

– Тебе что, весь «Аквариум» нужен?

– Нет, не весь, конечно. Я тебе скажу, что нужно. Пока нужно четырнадцать песен для программы.

– Ну…

– После слов «Я видел, как реки идут на юг / И как боги глядят на восток»…

– «Я видел в небе стальные ветра, / Я зарыл свои стрелы в песок. / И я был бы рад остаться здесь, / Но твои, как всегда, правы, / Так не плачь обо мне, когда я уйду / Стучаться в двери травы», – ответил Телегин без запинки.

– Гениально! Блин, какой смысл! Теля, это я написал, я гений. Теперь эту… «Мне не нужно победы, не нужно венца…» – «Кострома мон амур». Только помедленней. Я же, блин, пишу, записываю!..

8

Через два месяца, в конце апреля, первая программа из четырнадцати песен была готова. Следовало зафиксировать достигнутое на студийной записи и попытаться пристроить группу в Ленинградскую филармонию. Сделать это можно было через Берёзкину, то есть, через её жениха Лужина. На крайний случай была ещё мамаша Телегина, очень влиятельная в партийных кругах дама. В случае легализации группы открывался путь широкой гастрольной деятельности, полуофициальная слава, какие-то небольшие первые деньги. А также толпящиеся у парадной поклонники, провокации, скандальные ругательные статьи в молодёжных изданиях, беседы в КГБ и прочие захватывающие дух составляющие.

Сделать студийную запись удалось через месяц, после того, как Тропилло сам побывал на репетиции и послушал материал. Потом он долго в волнении прохаживался по квартире и сопел. Потом сказал:

– Э, как тебя нахлобучило Гребенщиковым. Честно говоря, круто. Боб, конечно, застрелится. В любом случае, будем писать.

Материал записали за три ночи продолжительностью на три пластинки. Обрезали часть десятиминутных проигрышей. Всё равно оставалось на две, но резать дальше рука не поднималась. Уж очень хорошо играл Крюк, да и все остальные. Даже Гусев вроде как помолодел и загорелся. Басс выдавал чудеса гармонии. За барабанами сидел Петя Трощенков, объяснять которому ничего не приходилось.

Группа называлась «Нирвана». Первый альбом назывался эпатажно, чтобы сразу заметили, – «Козлы». Он включал в себя следующие композиции.

СТОРОНА «А»

1. Жажда

2. Сны О Чём-то Большем

3. Она Может Двигать Собой

4. Танцы На Грани Весны

5. Я Змея

6. Партизаны Полной Луны

7. Аделаида

СТОРОНА «Б»

1. Сестра

2. Альтернатива

3. Козлы

4. Не Стой На Пути У Высоких Чувств

5. Навигатор

6. Пятнадцать Голых Баб

7. Платан

Виктор Гусев – клавиши, вокал.

Крюк «Лохматый Чёрт» – гитара, вокал.

Кирилл Басс – бас.

Пётр Трощенков – ударные.

Музыка и тексты – Виктор Гусев.

«Антроп-студия»

Запись распространялась незаконно на пятисотметровых бобинах. Оригинал стоил 25 рублей (сумма немыслимая, но справедливая); первая перезапись – за пятнашку. На лицевой стороне наклеенной фотообложки значилось название группы (готическим шрифтом), название альбома, а также красовались четверо хмурых, волосатых молодых людей богемной внешности – под аркой, на фоне темноты проходного двора.

Час пятнадцать чистого времени – формат ещё несуществующих CD. Виниловый диск – сорок, сорок пять минут. Но Гусев привык слушать музыку на CD, да и девяностые, в общем, были уже не за горами. Записанное сегодня будет работать на него всю оставшуюся жизнь. Если только опять какая-нибудь глупость не вернёт их в 2004-й.

Итак, задача номер один состояла в легализации группы. Официальные гастроли означали, во-первых, нормальное трудоустройство и стабильный заработок – по десятке на нос за концерт (10 рублей на 30 дней = 300). Конечно, выступать придётся не каждый день, но часто по два, а то и по три концерта за раз. В среднем – триста официальных рублей, зарплата доцента. А при наличии ловкого администратора и готовности к определённому риску, в курортный сезон каждый из четверых может заработать себе на «Запорожец».

Во-вторых, совсем скоро, с началом перестройки, за несколько гастрольных лет, на стадионах, можно будет хапать так, что хватит на всю оставшуюся жизнь.