Текст книги "Плагиат (Исповедь ненормального)"

Автор книги: Борис Карлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

10

Гусев и Телегин досмотрели кино, вышли на улицу Петра Лаврова и молча побрели по бульвару. Денег у обоих не было ни копейки, и как развлекать себя дальше, они не представляли.

– Надо башлей надыбать, – сказал Гусев.

– На что?

– Проститутку снять или хотя бы нажраться. Так жить нельзя.

– А сколько надо?

– Кажется, четвертной. Это если на Московском вокзале.

– Четвертной… – повторил Телегин. – Ты хоть помнишь, что такое четвертной? Это, практически, четверть зарплаты.

– Для кого как.

– Погоди, четвертной – это на одного?

– Пожалуй, да.

– Не, нам не светит.

– Так чего делать?

– Чего-чего, подрастать. Вырастешь, женишься, будешь свою жену трахать… даром.

– Когда вырасту, мне и без жены любая даст. Блин, какой был секс, какой секс! Один раз с двумя сразу, другой раз с негритянкой… Слушай, Теля, ты заметил, как они говорят? Ну, дети, наши сверстники.

– Я как-то ещё не пообщался.

– Много не надо. Они таких слов не знают.

– Каких?

– Ну, «достать», «блин», «отстой», «зажигать», «колбаситься», «трахаться», «дискотека»…

– Колбасились ещё у Зощенко. Кстати, в провинции почему-то произносят с ударением на «а».

– Неважно. Практически, весь наш лексикон им недоступен. И это ещё не считая воровского жаргона.

– Жаргона?..

– «Беспредел», «крыша», «базар», «перетёрли»…

– Действительно, сами не замечаем. Это в девяностых, от депутатов. «Правовой беспредел». Дикторы часто употребляют. А как здесь говорят «трахнуться»?

– Блин, язык не поворачивается. «Ебаться», что ли…

– Прости господи! Я уже и слово такое позабыл.

– Оказывается, есть. Кстати, «блин». Сейчас прямо так «блядь» и говорят. Некоторые через слово, как семечки щёлкают. Я-бля, он-бля, ты-бля…

– Тыбля! Каменный век, вот умора!

– Могу ещё парочку процитировать. Помнишь, как сперма называлась?.. А кончить?..

Гусев сказал.

– У-у!! А-а!! Вот ужас! Витёк, я не понял, ты когда успел этого нахвататься?

– В основном на чердаке. Там рядом курили старшеклассники.

– Способный, схватываешь на лету.

– Будто тебя не волнует. Ну, в смысле – секс.

– Ой, не то слово «волнует». А как «секс» будет?

– Ебля.

– Всё, больше не говори. Как мы вообще в первый раз такое пережили?

– Тогда не вдруг однажды утром прихватило. Постепенно привыкали, разрабатывали защиту, адаптировались. Теперь за что! Всё равно как по второму разу в армию. Самое обидное, что для нормальных женщин мы дети, а ровесницы – все целки. Причём не только морально, но и физически.

– Что же делать?

– Если тёлки в ближайшие дни не будет, раздавлю пузырь, – Гусев покатал пальцем мягкий шарик, спрятанный за ухом под кожей. – На фиг это всё надо.

– Что значит раздавлю? Не имеешь права, нас трое, в конце концов.

– Трое. А что эта третья из себя целку строит? Тоже мне недотрога, восемь раз замужем. И мы ей вообще-то не чужие…

Телегин, как всегда в ситуации этого вечного треугольника, почувствовал уколы ревности.

– Не восемь, а четыре.

– Я не понял, Теля, ты её защищаешь?

– Нет. Она, конечно, ведёт себя неправильно, могла бы отнестись по товарищески. Как это… расслабиться и постараться получить удовольствие.

– По товарищески можно и без удовольствия, – сказал Гусев раздражённо.

У метро «Чернышевская» постояли в раздумье, греясь у входа тёплым воздухом.

– Надо достать полтинник… – заговорил Телегин, припоминая один случай. – Есть одно место. А полтинник… считай, ползарплаты.

– Давай, давай, рассказывай, – оживился Гусев. – На любое дело подпишусь.

– Помнишь, в конце девяностых ломали дом. На углу Надежденской и Сапёрного переулка.

– Допустим.

– Тогда рабочие нашли в стене свёрток. А в свёртке два килограмма золотых монет царской чеканки. В городских новостях был такой сюжет. Потом ещё ходили разговоры, что им ничего не дали, поскольку они нашли не сами по себе, а на работе.

– Какая квартира?

– Сорок пять.

– Как же ты номер запомнил? Ах, да… И кто там живёт?

– Откуда я знаю. Дом ломали на капремонт, уже выселенный.

– Пойдём, узнаем, тут рядом.

– «Между окнами гостиной комнаты в стене, под обоями, шпоном и штукатуркой в капитальной стене отсутствовал кирпич. Удивительно, что прежние, не один раз сменившиеся хозяева квартиры, вешали на это место часы или картины, всякий раз высверливая дыру и вбивая пробку буквально в нескольких сантиметрах от тайника. Возможно, что легко определяемую на простукивание пустоту в стене они относили к строительному браку и вбивали крепления в более надёжный участок».

– Ты это наизусть? А, ну да.

– Между окнами на уровне часов или картины.

– Без проблем. Интересно, кто там живёт?

– Кто бы ни жил, надо попробовать договориться и поделить.

– А, всё равно, я по любому готов. Договориться или не договориться…

– «По любому» я не согласен. Ты вообще-то что имеешь в виду?

– Да ладно, ничего, не ссы. Ты представляешь, сколько одна монета может стоить?

– Где ты её продашь?

– На Рубинштейна, возле скупки. Там искать никого не надо, жуки сами подходят. Особенно если ребёнок, сразу видно, что спёр из дома. Им такого легче всех облапошить.

– Я вижу, у тебя опыт в этом деле.

– Был грех классе в четвёртом. Искупил, был жестоко наказан. Запомнил на всю жизнь.

– Пойдём, посмотрим, где эта квартира. Иногда дверь или окна могут сказать многое о хозяевах.

То шли, то бежали. Гусев совершенно преобразился. Непрерывно болтал, сбивая дыхание и заходясь кашлем.

– Продадим пару монет, остальные все спрячем. Сдадим в камеру хранения. Там, на вокзале, такие шмары… За четвертной готовы на всё, любые фантазии. А если забуриться у неё дома, с выпивкой, можно надолго. Всё, что хочешь, хоть каждую минуту. Я как раз впервые… классе в девятом. С моим старшим брательником сутки просидели за столом у одной такой шмары. Все пьяные, она голая, мы голые, сиськи до пола, пизда нараспашку, кровать разобранная…

Друзья остановились, засунули руки в карманы, согнулись и напряглись, как будто бы уже сию минуту описаются.

– Слушай, тут сортир есть? – процедил Телегин сквозь зубы.

– За гаражами одно место знаю… Пошли… Ссука, Берёзкина, я ей такое не прощу…

* * *

В это время Кира Берёзкина, прикрывшись учебником, одиноко сидела на пустынных трибунах бассейна общества «Водник». Она уже переоделась в купальник и снова надела сверху школьную форму. Тренеру сказала, что уроки рано закончились. Месячные закончились ещё раньше, ночью. Отмывшись до скрипа, она была чиста и девственна.

А эти двое… Взбесившиеся сперматозоиды. Фу, какие уродцы. Дегенераты.

11

Вышли из-за гаражей, стыдливо не глядя друг на друга. Гормоны на время притихли. Зашагали дальше, но уже не так резво.

– Слушай, а может, сначала в ресторан сходим? – предложил Гусев. – Ну, пожрать хорошенько. Помнишь, был такой «Кавказский» у Казани. Шашлыки на углях, люля-кебаб, лепёшки, гранатовый шербет…

Оба сглотнули слюнки.

– Да, – согласился Телегин, – пожалуй, можно. Если днём. Типа пообедать. Вечером нас не пустят.

Дом и квартиру нашли сразу. Из двора-колодца в окнах ничего не видно. Даже свет люстры – то ли есть, то ли нет. Во дворе помойные баки и пикет милиции. Грязная парадная с обугленными почтовыми ящиками, седьмой этаж без лифта. Выше только забитый гвоздями чердак. Дверь с глазком; надо сразу показать что-то убедительное. За дверью едва слышно играла музыка – радио или телевизор…

– Возле ящиков валялись бумажки, – вспомнил Телегин.

Спустились, нашли затоптанное повторное извещение с надписью «несущ. адрес». Отряхнули, исправили несуществующий на тот самый. Главное войти, потом можно уболтать. Кто откажется от денег.

Позвонили.

Открылась дверь, музыка стала слышна более отчётливо. Это была полузапрещённая из-за своей слащавой эротичности песенка, которую называли «Жетен». Стало понятно, что это не радио и не телевизор.

В дверях стояла женщина средних лет в халате, с бокалом в руке. Ничего особенного в её фигуре не было, так, рыхлый домашний хомячок «90-85-90». Не надо было обладать особенной проницательностью, чтобы догадаться, что она не одна. Скорее всего, вдвоём. Потому что в коротком халате и не спросила через дверь кто такие.

– Вам кого, мальчики? – произнесла дама и покачнулась.

– Вам извещение.

– Кто-то умер? Муж?

Дама сделала глоток из коньячного фужера.

– Нет… Кажется, бандероль.

– Пройдите.

Гусев и Телегин зашли в прихожую, увидели на вешалке запредельно дорогую женскую шубу и мужские тапочки. Хозяйка взяла извещение вверх ногами и долго на него смотрела при свете бра.

– Прочтите, – она протянула Гусеву бумажку, – ничего не вижу. Без очков ничего не вижу. А очки… ну их.

– Смирновой Ирине Сергеевне. Ценная бандероль. Главпочтамт…

– Что? Какой ещё Смирновой. Я Гольданская. То есть, это по второму мужу. Теперь я… Не важно. Вы почту разносите?

Дети-оборотни уже более или менее сообразили что к чему. В первую очередь то, что хозяйка одна, сильно выпивши и ничего не видит без очков.

– Подрабатываем, – сообщил Телегин. – Студенты.

– Хотите выпить?

– Вообще-то работать надо…

– Успеете. Раздевайтесь.

Оборотни сняли куртки и обувь.

– Проходите. Мелкие вы какие-то. Мелкий студент пошёл… Где вы студенты?

– На журфаке.

– А! – вскликнула дама. – Я там всех знаю! Кто декан?

– Зазерский Валерий Петрович, – вспомнил Телегин. Когда учился он сам, Зазерский был уже ректором.

– А! Бобочка! Я его знаю! Такой дурашка!.. Нет, это я так, шучу. Мальчики, вы только хорошо учитесь. Не обижайте Бобочку. То есть, Валерия… э-э…

– Петровича, – подсказал Телегин. – Не волнуйтесь, мы самые лучшие.

– Хорошо. За это и выпьем. Сядьте, не мельтешите. Сюда, сюда. Нет, ты погоди, возьми вон там два фужерчика. Ага. А ты наливай.

Пить коньяк детям нельзя, это они понимали как взрослые. Организм может не правильно понять. Кроме того, было похоже, что в интимном свете импортного торшера наклёвывается нечто гораздо более заманчивое…

– За знакомство. Меня зовут Людмила. Можно просто… Людмила. Господи, я так и сказала. Можно без отчества! Выпьем за знакомство.

Не сводя глаз с задравшегося края халата, под которым виднелась кружевная комбинация, дети-оборотни чокнулись и выплеснули коньяк на ковёр. Довести дамочку до кондиции а потом спокойно обчистить тайник – плёвое дело. Но ещё раньше следовало воспользоваться дарованным судьбой шансом, стечением обстоятельств, случайным сближением, какое может прийти в голову только во время эротических фантазий, близких, уже очень близких к кульминации…

– Как вас зовут, студенты?

– Виктор.

– Александр.

– Сергеевич? Пф-ф!

– Именно. Угадали.

– Тогда за знакомство. То есть, опять. Тот раз не в счёт. Налили… Эй, Пушкин, налили!…И чокнулись.

Снова выплеснули на ковёр, глядя теперь, словно удавы, на обнажившееся плечо.

– Извините, – Людмила поправила халат. – Не надо смотреть. Вы ещё молоды. – Она потянулась к проигрывателю и переставила иглу на начало. Снова понеслась приторно-сексапильная мелодия «Жетен».

Налили и молча выпили. Все трое.

– А хотите, смотрите. – Людмила нарочно приспустила с плеч халат и кокетливо поиграла плечами. Её грудь колыхнулась.

Медленно поднявшись с кресел и обойдя столик с двух сторон, дети сели рядом с хозяйкой на диван – слева и справа. Четыре руки, словно щупальца, жадно потянулись к телу. Людмила вдруг откинула голову, прикрыла глаза и задышала. Два обезумевших, дрожащих от нетерпения сперматозоида, принявших облик четырнадцатилетних мальчиков, принялись раздевать готовую на всё женщину, не веря ещё своему счастью.

12

Минуло не более часа. Теперь уже все трое лежали голые на разложенном диване.

– Ну вы даёте, мальчики, – с трудом проговорила хозяйка. – Где, вы говорите, учитесь? На филфаке?

Мальчики, совершенно обалдевшие от пяти или шести оргазмов, молчали, как слепые котята уткнувшись лицами в её тело. Ощущения, полученные от секса с настоящей женщиной, так не были похожи на жалкое брызганье, которое достигается путём самообслуживания.

– Или на юрфаке? Факе! Ха-ха-ха! Вот почему! Факе-факе!.. Но вы не думайте, я скромная. Я так первый раз… сразу с двумя. Потому что меня муж бросил. Взял и уехал в командировку. Разве так поступают с молодой и красивой? Я без этого не могу, я привыкла. О-о…

Щупальца, порядком ослабшие, зашевелились. Золото из простенка никуда не денется. А когда он ещё представится такой случай? Лет через пять? Через десять? Заполучить такое в седьмом классе… Они решили брать всё, до конца и впрок, пока дают.

– Давай так, – прошептал Гусев, вспоминая экранное порно и изобретая новые позиции. – Нет, перевернись на живот. На коленках. Ты там, сзади. О-о…

И пластинка, уже порядком заезженная, снова играла мелодию, сопровождаемую более чем натуральными вздохами.

Но не успела песня «Жетен» прокрутиться в очередной раз и до середины, как случилось нечто немыслимое.

Вспыхнул верхний свет.

В дверях стоял одетый в запорошённую подтаявшим снегом дублёнку и меховую шапку мужчина кавказской внешности.

Не сводя с мужа мгновенно протрезвевших округлившихся глаз, Людмила высвободила рот, вильнула задом, натянула на себя прибившееся к стенке одеяло, облизнула губы и внезапно прошептала:

– Насилуют…

Кашлянула и выкрикнула изо всех сил:

– Насилуют! Помогите!!!

Кавказский муж бровью не повёл. Только сказал хрипло:

– Давно стою. Минут десят. Музыку слушаль. На вас смотрель…

Тут Людмила с невероятным проворством шмыгнула к дверям, пробежала на четвереньках у мужа под ногами и хлопнула туалетной дверью.

– Вызывайте милицию! – закричала она страшным голосом. – Он убъёт меня!!!

– Не надо милиция, – сказал кавказский муж с некоторой даже печалью в голосе. – Не принято у нас так. Сейчас её убью, потом вам яйца отрежу. Яйца свои будете кушать. Скушаете, домой пойдёте, жить будете.

Он вышел, запер комнату на ключ и принялся ломать дверь в туалет. Дверь была добротная, дубовая и открывалась наружу, поэтому какое-то время ещё было. Телегин схватил с тумбочки телевизор «Горизонт» и, разбежавшись, бросил в окно.

Телевизор разбил оба стекла и повис на проводах – сетевом и от коллективной антенны. В комнату ворвался морозный воздух. Голые мальчики вскочили на подоконник и закричали во двор:

– Убивают! Убивают! Спасите! Убивают!..

Стоявшие возле машины «ПМГ» милиционеры подняли головы. Через минуту замок квартиры отстрелили из табельного пистолета «Макаров». На мужа надели наручники и увели. Дети смогли одеться, но были в шоке и долго не могли говорить. Несколько позже за ними приехали родители. Подслеповатая Людмила, накинув халат, бойко объяснялась с милиционерами, называя детей, одетых в школьную форму, молодыми людьми, студентами-юристами, которые зашли исключительно по делу. Милиционеры смотрели на неё хмуро и вопросов не задавали.

13

– …Таким образом, Римское право явилось классическим правом общества, основанного на принципах частной собственности и было впоследствии реципировано, заимствовано, многими буржуазными странами.

– Спасибо, Володя, блестящий доклад. У кого-нибудь есть вопросы? Нет? Отлично, все свободны.

Преподаватель не мог нарадоваться на этого студента, такого умного, трудолюбивого, схватывающего всё на лету. Если употребляет термин, то непременно дублирует его на понятном языке. Одно удовольствие слушать такого студента. Несомненно, его будут просить остаться на преподавательской работе. Да только наверняка другие уведут. Такого конечно уведут. Что ему здесь париться, в пыльных аудиториях, на мизерною зарплату. А до ректорского кабинета надо дослужиться, и, уж это точно, не здесь…

В длинном коридоре главного корпуса Владимира окликнула девушка. Они случайно познакомились ещё при поступлении, но оказались в разных группах. Анжела, так её звали, видимо, всё также случайно, встречалась ему повсюду.

– Привет! У тебя есть лекция? Пойдём в кафе!

Владимир посмотрел на часы, которые носил на правой руке, чтоб на сгибе не мешало заводное колёсико, и улыбнулся:

– Не могу. У меня тренировка.

– Послушай, – настаивала Анжела, – у меня есть два билета в театр. Ведь вечером у тебя нет никаких тренировок?

Владимиру стало неловко отказывать.

– Вечером плавание. Но я могу…

– Можешь пропустить?

– Уйти пораньше…

– Отлично, я тебя встречу. Кстати, нам совсем не обязательно идти в театр. У меня есть дома проектор с цветными диафильммами. Можно лежать и смотреть прямо на потолке.

Владимир смущённо кивнул:

– Хорошо. Пока.

– До встречи! – крикнула ему вслед Анжела так, что многие девушки услышали и обернулись.

Подошла стоявшая в стороне подруга:

– Неужели заарканила?! Всё равно ни за что не поверю. Он не придёт. Где вы встречаетесь?

– Куда он денется. Пошли, покурим.

Плаванье и борьба располагались в одном спортивном комплексе общества «Водник», в здании бывшего католического костёла, спрятавшегося в старой застройке квартала, но по размерам сравнимого с расположенным по другую сторону Невского проспекта величественным Казанским собором.

В раздевалке у Владимира, как у разрядника, был свой, запиравшийся на ключ, ящик. Мелюзга, занимавшаяся в секциях по абонементам, вешала одежду и сумки куда попало. Деньги и ценности оставляли вахтёрше: с некоторых пор кто-то начал шарить по карманам.

Сначала разминка – бег, прыжки, снаряды, растяжки. Тренер, когда-то чемпион Абхазии, командует не хуже боевого прапорщика.

– Построились! На пэрвый-второй рассчитайсь!

Чёрт, не повезло: рядом опять этот волосатый орангутанг, садюга. Так и есть, они «первый-второй».

– Разошлись парами, виполняем захват-биросок через бэдро!

Имён и фамилий здесь нет, только прозвища. Владимира зовут Акулой, потому что он мастер спорта по баттерфляю. Противника зовут Пауком. Потому что двигается как паук, потому что хитёр и коварен. Внешне скорее похож на краба: приплюснутое к земле квадратное туловище, широко расставленные руки и ноги. Если попадёшь в клешню, пощады не будет. Болевой шок, сломанные руки и ноги у партнёров на тренировках – едва ли не обычное дело. Его натаскивают для международных соревнований как пса-убийцу. Тренер специально ставит их рядом, потому что Акула наверняка вывернется. Паук тоже ходит на плаванье, но пловец из него никудышный. Неплохой результат только на стометровке, кролем: молотит огромными руками словно мельница. На четыреста его уже не хватит. При этом парень неглупый; отбреет так, что мало не покажется, а если подольстится – получит всё, что захочет. Учится на хирурга. А они такими и должны быть: умными, циничными, с сильными волосатыми руками.

14

Дом и квартиру нашли сразу. Из двора-колодца в окнах ничего не видно. Даже свет люстры – то ли есть, то ли нет. Во дворе помойные баки и пикет милиции. Грязная парадная с обугленными почтовыми ящиками, седьмой этаж без лифта. Выше только забитый гвоздями чердак. Звонок оборван; мелом выведен полустёртый призыв «стучать». Тут два варианта: упрямая безмозглая старуха, которой надо кричать в ухо или алкоголик. Старухе лучше сразу что-нибудь показать, тогда, может быть, пустит. Квитанцию или деньги. Денег нет. Алкаш рад любому визитёру. Если квартира коммунальная… Нет, было ясно сказано, что однокомнатная. Одна большая комната с двумя окнами во двор. В простенке между окнами висят часы… или картина. Неважно. Там и надо искать.

Телегин решительно заколотил по подбитому ватой дерматину. Он решил напугать старуху словами «утечка газа»; дальше подхватит Гусев.

Дверь неожиданно поддалась и растворилась, опрокинув какое-то ведро. Она вообще не была заперта.

– Серёга, ты? – крикнул мужчина из комнаты. – Чего долго? А я закемарил немного…

Зевая во всю пасть, вышел небритый мужик, невысокий, в трениках и женской шерстяной кофте. Под кофтой морская тельняшка. На ногах рваные демисезонные туфли.

– Отлично, – прошептал Гусев. – Наш клиент.

– У вас дверь открыта настежь, – сообщил Телегин.

– Да? Чего-то я закемарил. А сколько времени?

– Часа четыре.

– Так. А Серёга вышел в полвторого.

– За бутылкой? – спросил Гусев, чтобы разговориться.

Мужик удивлённо глянул.

– Вы сами-то чего?.. Ну-ка марш по домам уроки делать.

– Мы не дети, – презрительно сказал Телегин. – Мы в ПТУ учимся, на первом курсе.

Мужик с сомнением оглядел их опухшими глазами.

– Мелкие вы какие-то… ПТУ.

– Ты чего, мужик, сомневаешься? – заговорил Гусев заносчиво. – Ну спроси нас что-нибудь по жизни. Спроси, сколько стоит сто грамм в «Севере». Спроси, сколько дать лабуху на лапу, чтобы песню тебе играл…

– А вы чего, пацаны, на халдеев учитесь?

– Почему это сразу на халдеев? На поваров загранплаванья. Двадцать второе училище на Петроградской.

– Ага… Слыхал про такое. Там вроде форму морскую выдают.

– Только со второго курса, – соврал Телегин.

– Ага… Серёга-то, видать, с концами. За куревом пошёл. Он болгарские курит. А если вы повара загранплаванья, красненького выпьете по двадцать капель?

– Можно, – охотно согласились повара и сняли куртки. – Пока школьную донашиваем, – подмигнули хозяину.

Прошли в комнату, сразу увидели голый простенок со бледным квадратом на обоях. Там должны были висеть те самые часы, под которыми клад.

– А где часы? – тревожно спросил Телегин, приблизившись будто к окну и скосив глаза на обои. – Гвоздь торчал на месте, обои нигде не повреждены.

– Торопитесь куда? – хозяин уже торопливо наливал портвейн в два гранёных стакана и одну кружку. – Часы снял. Кукушку заело. Подправлю снова закукарекает. Садитесь… вон сюда, на диван.

Над диваном на гвозде висело ружьё, длинный охотничий нож, патронташ и подсумок. Сели, чокнулись.

– Ну, за это, чтобы из загранки привозить. Повара. Будете как короли в дублёнках ходить. Кто поймёт, что вы повара. Все тёлки ваши. Они это любят. Шмотки в смысле, одеколон там разный… Семён я. Стрелком в проходной завода работаю, сутки через трое. Скоро охота начнётся. У нас охотничий клуб. Завод от автобуса, путёвки… Летом пойду на медведя. В Сибирь.

Хозяин с чувством выпил и стал выжидающе смотреть на будущих поваров загранплаванья. Смухлевать было невозможно. Пробормотали имена, выпили. В нос ударил едкий ностальгический запах «33-го». Подействовало сразу, в ту же секунду, после вдоха. Забытое ощущение эйфории от первого стакана. Потом нечто похожее можно будет вызвать понюшкой чистого кокаина… которого в России нет. А стоит такая доза – месячный заработок.

Через час все трое были совершенно пьяными. Хозяин – потому что на старые дрожжи, дети – потому что в первый раз. Они уже с чувством попели из репертуара Лещенко и Магомаева, а теперь Семён увлечённо, забывая слова и по много раз повторяя одно и то же, рассказывал про охоту на различных животных – места, повадки, сезоны, снаряжение. Достал подсумок, вынул огромную гильзу и, роняя и рассыпая, начал показывать, как заряжают пулю на медведя. Пуля была свинцовая, величиной с грецкий орех. Пыжа он скрутил из куска завтрашней газеты, оторвав заголовок со словами: «Дети-оборотни зверски убили ветерана».

– Надо завязывать, – выговорил Телегин в самое ухо приятеля. Мерещится какая-то ерунда.

Следовало выработать окончательный план действий из двух возможных: продолжать спаивать хозяина или рассказать про клад и спокойно поделить. Оба прекрасно понимали, что Семён может пить весь вечер, сутки или месяц. Возможно, что пьяное слабоумие его нормальное состояние. И ждать, в таком случае, не имело смысла.

– Подсыпать бы ему чего-нибудь… снотворного, – заплетаясь языком прошептал Гусев. – Клафелина… Достал уже, козёл.

К моменту произнесения последней фразы бубнившее на стене радио притихло, чтобы пропиликать сигналы точного времени.

– Кто козёл, – мрачно произнёс хозяин, и только тут дети заметили на его руке тюремную татуировку.

– А, не! Я не то! – испугался Гусев. – Я вон ему, Саньке говорю… осёл, козёл и петух. Анекдот.

– Петух?..

– Не-не-не! То есть, так всегда в анекдоте: русский, хохол и еврей.

– Еврей…

Семён побагровел, он понял, что такую обиду можно смыть только кровью. Иначе он всю жизнь будет козлом, петухом и евреем. Если смоет позор кровью обидчиков, на зоне будут уважать.

Он встал и снял со стены ружьё.

– Кто козёл?

Семён преломил ружьё и вставил патрон.

– Не козёл! – вскочил с места Телегин. – Он не то сказал! Он сказал петух!..

Затвор резко щёлкнул, чёрная дырка ствола оказалась у Телегина перед глазами.

– Помогите!.. – закричал он и, запрыгнув на подоконник, заорал в форточку, срывая голос: – Помоги-и-и-те!!!

Раздался грохот, медвежья пуля ударила в спину, раздробив позвоночник и тело, проломив рамы, рухнуло, в глубокий колодец милицейского двора. В то же мгновение Гусев полоснул Семёна по горлу охотничьим ножом. Кровь брызнула фонтаном в глаза. Ослеплённый, он принялся махать ножом из стороны в сторону, наступая и ощущая клинком податливую преграду.

Когда в квартиру ворвались милиционеры, Гусев лежал на полу без сознания, залитый кровью. Лицо, шея и грудь хозяина были изрезаны до белевшихся костей. В тумбочке нашли ордена и ветеранскую книжку.