Текст книги "Тропой Кулика (Повесть о Тунгусском метеорите)"
Автор книги: Борис Вронский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)
Первые впечатления. Пристань на Хушме
Мы идем по широкой, заболоченной долине Нерюнды, поросшей чахлым лесом и кустарником. Тропа пересекает ее многочисленные мелкие притоки, теряется в густо поросшем кустарниковой березой кочкарнике и вновь появляется на возвышенных местах, извиваясь среди деревьев. Путь часто преграждают то упавший ствол лесного великана, то густая поросль молодого леса.
Впереди едет Илья, вооруженный «пальмой» – большим, тяжелым, остро отточенным ножом-тесаком, насаженным на двухметровое древко. Пальма служит и опорой при езде, и для уничтожения встречающихся препятствий: одним ударом пальмы эвенк легко перерубает под косым углом молодое деревце диаметром до 10–12 сантиметров. Пальму употребляют для рубки дров, а также для самозащиты. Вооруженный пальмой эвенк спокойно принимает встречу с хозяином тайги – медведем. Илья и его спутницы едут верхом на оленях. Мы идем пешком, далеко отстав от наших проводников, но не беспокоимся, так как с тропы трудно сбиться.
Бросается в глаза бедность здешней тайги цветами. Багульник, жимолость, лиловатые цветы мышиного горошка, розовый шиповник, яркие оранжевые цветы таежной лилии саранки – вот, пожалуй, и все. Зато много ягодника. Сухие возвышенные места покрыты сплошным зеленым ковром брусничника. В более влажных местах в изобилии растет голубика. Ближе к воде пышно кустятся заросли красной смородины – кислицы. Изредка встречается черная смородина.
Через два дня пути по хорошей тропе мы добрались до разведочного участка. На высоком берегу таежной речки Чамбы расположилось несколько добротно срубленных домиков. Здесь ведутся разведка и добыча благородного кальцита. Пока Катя сдавала привезенный от Смирнягина груз, мы успели осмотреть разведочные выработки. Это месторождение было в свое время открыто Янковским, который назвал его Хрустальной шиверой.
Наш дальнейший путь проходил в стороне от тропы.
Сначала мы шли по берегу Чамбы. В береговых обнажениях чернели пласты песчано-глинистых сланцев. Внезапно магнитный посох извлек из прибрежной отмели тяжелую полуокатанную гальку, которую с трудом удалось оторвать от него. Увы! Это был не метеорит, а только обломок мартита, обычного земного минерала, смеси магнетита с красным железняком – гематитом. Скоро обломки мартита стали попадаться не только среди гальки, но и в береговых обнажениях песчаников.
Приближался вечер. Мы перебрели Чамбу и остановились на ночлег около устья ее правого притока Огнё, что значит по-эвенкски «сухая речка». Невольно вспомнилась «сухая речка», образовавшаяся будто бы после падения Тунгусского метеорита и до сих пор не обнаруженная.
На следующий день мы отправились дальше. Теперь наш путь шел по бестропью вверх по долине Огнё. Тщетно приглядывались мы, стараясь обнаружить следы лесного вывала. Вокруг расстилалась однообразная тайга, и отдельные поваленные деревья были следами обычного ветровала.
Караван далеко ушел вперед. Мы шли за ним. Время от времени я брал почвенную пробу и промывал ее в русле речки. Увы! Все они показывали полное отсутствие каких-либо металлических частичек, которым можно было бы приписать метеоритное происхождение.
В воздухе стояла знойная, парная духота. Обливаясь потом, мы медленно продвигались вперед, тщательно присматриваясь к оленьим следам. Среди густого леса то там, то здесь валялись полусгнившие стволы крупных деревьев, в расположении которых нам бросилась в глаза определенная закономерность: они лежали в одном направлении, вершинами в нашу сторону. Пока в этом не было ничего необычного: такие повалы деревьев, вызванные ветрами, часто встречаются в тайге.
Но вот количество поваленных деревьев стало резко увеличиваться. Среди чахлой, мелкорослой тайги строго параллельными рядами лежали огромные стволы, то полусгнившие, то хорошо сохранившиеся, почти все со следами лесного пожара. Их вершины были направлены на юго-восток. Стало ясно, что мы вступили в зону гигантского лесного вывала, вызванного падением Тунгусского метеорита. Это предположение превратилось в уверенность, когда мы установили, что по мере нашего продвижения азимут поваленных деревьев стал постепенно смещаться к югу: по карте было видно, что мы, приближаясь к заимке, пересекаем вывал под некоторым углом.
Заночевали мы в верховьях Огнё, в мрачном, сыром месте, среди бесконечных рядов мертвых поваленных деревьев.
На следующий день часам к двум мы вышли на куликовскую тропу, отчетливо прослеживающуюся среди густой тайги. Янковский снял шляпу и приветствовал ее, как старого знакомого. Прошло еще несколько часов, и вот наконец перед нами показалась небольшая таежная речушка Хушма. Янковский остановился, опустился на колени и земно ей поклонился. Чувствуя, что ему хочется побыть одному, мы немного приотстали. Притихший и сосредоточенный, он медленно шел по берегу, вспоминая, должно быть, прошлое, когда он вместе с Куликом работал в этих местах.
Последний участок пути всегда кажется очень долгим. Путь вдоль берега Хушмы представлялся нам бесконечным. Но вот из-за густых зарослей показался синеватый дымок – это наши проводники расположились на отдых. По полусгнившему стволу мы перебрались через небольшой ручей и на берегу Хушмы увидели полуразвалившуюся баню, на крыше которой успела вырасти молодая лиственница. Через несколько шагов мы очутились на небольшой полянке, окруженной густым лесом. На окраине полянки стоял небольшой, добротно срубленный барак с хорошо сохранившейся тесовой крышей. Этот барак я видел на одной из фотографий Кулика – он стоял среди пустынной местности в окружении нескольких деревьев. Сейчас все вокруг утопало в густой зелени, среди которой выделялась купа могучих лиственниц. Внешний вид барака остался неизменным, и даже лестница, ведущая на чердак, стояла так же, как 30 лет назад. Вот только дверь была сорвана с петель и, полусгнившая, валялась на земле.
Мы вошли внутрь. Там было темно и сыро. В углу стояла старая, проржавевшая железная печка. У небольшого застекленного окна примостился маленький столик, а у противоположной стены разместились прочные, добротно сделанные нары. В бараке было грязно и холодно. В сыроватом воздухе с противным писком кружились комары. По старой лестнице мы поднялись на чердак. Он был завален всяким хламом – ящиками, пузырьками, склянками, железными сетками. Тут же две сплетенные из тальниковых прутьев верши.
Мы подмели пол, навесили над дверным проемом марлевый полог, затопили печку, и в бараке сразу стало тепло и уютно. Проводники не захотели разместиться с нами, но с удовольствием приняли приглашение поужинать. За ужином я провозгласил тост за благополучное прибытие и поблагодарил гостей за хорошую компанию в пути. Они выпили, закусили, немного поговорили и отправились к себе в чум. Я вышел их проводить.
– Как ты терпишь? – спросила Катя, глядя на мою непокрытую бритую голову, вокруг которой тучей вились комары.
– Они меня не трогают, – ответил я.
– А ведь верно! – со смехом воскликнула Катя. – Посмотри, Илюшка, комары не садятся на этого люче. Почему?
Я объяснил, что у меня есть «лекарство» от комаров, но она сначала не поверила. Пришлось преподать наглядный урок действия диметилфталата и подарить каждому по пузырьку этого «лекарства», которое, к сожалению, не завозят в эти изобилующие гнусом места, хотя здесь оно особенно необходимо.
Диметилфталат – это одно из замечательных изобретений середины нашего века. Не так давно работа летом в тайге, а тем более в заболоченной местности была пыткой из-за обилия комара, мошки, мокреца и прочей крылатой нечисти. Необходимой принадлежностью таежного снаряжения была тюлевая сетка, которая хотя и предохраняла лицо и шею от укусов, но заставляла мучиться от нестерпимой духоты. От мокреца – маленькой, пестренькой, чуть заметной мошки, очень больно кусающейся, – сетка не спасала. На руки необходимо было надевать плотные перчатки: без них летом работать было невозможно. Сейчас все это стало далеким воспоминанием. Достаточно смазать открытые участки кожи несколькими каплями диметилфталата, и вы по меньшей мере на час гарантированы от укусов кровососов. Исключение, правда, составляют слепни, песьи мухи и оводы, на которых диметилфталат не действует.
На следующее утро Катя и Типталик угостили нас лепешками, приготовленными по-эвенкски, без сковороды и масляной подмазки. Из круто замешанного теста они сделали несколько лепешек величиной с добрую тарелку каждая. Типталик разгребла хорошо прогоревший костер, положила на расчищенную площадку лепешки и засыпала их горячей золой. Через полчаса она вытащила их, несколько раз дунула, обтерла подолом и подала к столу. Несмотря на приставшую золу и мелкие угольки, лепешки показались нам очень вкусными. Впоследствии мы не раз прибегали к этому способу изготовления хлеба.
В ожидании Флоренского мы рассортировали и привели в порядок привезенный груз, ознакомились с ближайшими окрестностями, отобрали и промыли несколько проб. Как и раньше, в них оказалось много магнетита и ни одной метеоритной частицы.
26 июля мы распростились с нашими проводниками, и они отправились в обратный путь. Вскоре после их отъезда послышался отдаленный собачий лай, а затем во главе с Флоренским появились наши товарищи – мокрые, грязные, но веселые и оживленные. В бараке сразу стало шумно и тесно. Послышались шутки, смех. Мы обменялись впечатлениями. К сожалению, Флоренскому не удалось найти «сухую речку», которая, по слухам, находится в верховьях Лакуры. В почвенных пробах, так же как и у нас, не было встречено ни единой метеоритной частицы, а проанализированный Палеем шлих неизменно показывал нулевое содержание никеля, этой обязательной составной части каждого железного метеорита.
Посещение заимки
На следующий день мы отправились на заимку Кулика, расположенную километрах в семи от хушминского барака. К ней проложена хорошая тропа, которая хотя и заросла травой и мелким кустарником, но отчетливо прослеживается среди густого леса. На сильно заболоченных участках сохранились следы куликовских гатей, сейчас уже непригодных для переходов. В некоторых местах отчетливо выделялись свежие следы сохатого.
Мы с любопытством приглядывались к окружающему. Небольшие подъемы сменялись спусками, иногда под ногами хлюпала вода, но в общем тропа была сухой, и мы быстро шли вперед. Но вот послышался шум, и перед нашими глазами открылся живописный Чургимский водопад. Пропилив высокую гряду траппов, ручей мощным белопенным каскадом с высоты 10–12 метров низвергался в небольшое чашеобразное углубление и дальше спокойно струился среди нагромождения крупных камней. Выше водопада крутые берега постепенно снижались, и через каких-нибудь 200 метров Чургим становился обычным болотистым ручьем без ясно выраженной долины и русла. Мы полюбовались живописным водопадом, сфотографировали его, посидели на его каменистых берегах, напились светлой чургимской воды и пошли дальше.
В свое время заимка стояла на открытом месте у подножия горы Стойковича, оголенная поверхность которой была покрыта разновалом древесных стволов. Теперь вокруг пышно разросся густой лес, и заметить заимку можно только с расстояния в несколько десятков метров, настолько густы окружающие заросли. Сначала мы увидели небольшой, хорошо сохранившийся лабаз, стоящий на столбах. Затем показался большой барак – общежитие рабочих и наконец изба-пятистенка, в которой жил и работал сам Кулик. В стороне приютилось небольшое строение, в котором в свое время жил Янковский. В бараке-общежитии сохранились проржавевшая печь, нары, полки и два небольших, грубо сколоченных стола. На полу валялись разбитые ящики и разный мусор. На стене сохранился плакат 20-х годов: добрый молодец в белой рубахе и синих посконных штанах, обутый в лапти, накладывал в тачку кирпичики торфа из разрабатываемого карьера.
С некоторым трепетом мы подошли к избе Кулика. Со скрипом отворилась деревянная тяжелая дверь, и на нас пахнуло могильным холодом. Сквозь два узеньких оконца скупо просачивался дневной свет. Внутри царил неимоверный хаос. В первой комнате, своего рода сенцах, разбросаны разбитые ящики, разные доски, тут же старый дождемер, клетки для птиц, отдельные части болотного бура Гиллера, разные пузырьки и склянки. Вторая, большая комната носила явные следы злонамеренного разграбления. Пол был завален бумагой – преимущественно метеорологическими формами. Под ногами хрустели раздавленные пузырьки и патрончики с проявителем и фиксажем. На двух маленьких столиках были кучами навалены битые фотопластинки марки «Ред стар», разбросана рваная фотобумага, валялись склянки, пробирки, медные детали каких-то разбитых, исковерканных приборов.
Все это произвело на нас крайне угнетающее впечатление. Стало обидно за Кулика. Он мечтал о том времени, когда сюда со всех концов страны будут приезжать люди, чтобы взглянуть на места, где упал гигантский метеорит. Мечтал о том, что здесь будет музей, в котором любовно соберут все, что относится к истории поисков этого метеорита. И вот вместо этого следы пребывания какой-то дикой орды, причем следы недавние. Еще в 1953 году Флоренский застал избу и все находящееся в ней в полном порядке.
Подавленные, мы вышли из темной, мрачной избы. Снаружи она выглядела веселее: со всех сторон к ней подступали густые заросли тонких молодых березок, образующих непроходимый заслон. Наружные стены избы были сильно обуглены – следы былого пожара. Хорошо сохранилась деревянная тесовая крыша.
Больше всего порядка было в маленькой избушке, в которой жил когда-то Янковский. Внешне она выглядела полным инвалидом: покосившиеся, почерневшие стены, оторванная дверь, но зато внутри на нарах в полном порядке лежали детали бурового оборудования – трубы, коронки, буровой инструмент, все хорошо смазанное и вполне пригодное для работы.
Осмотрев хижины, мы отправились на знаменитую Сусловскую воронку, которую Кулик считал метеоритным кратером и из которой с таким трудом была спущена вода. Поверхность воронки вновь затянуло мхом, и она приняла первоначальный вид. Траншея была почти незаметна, стенки ее обвалились и густо заросли молодым березняком. В центре воронки торчал знаменитый пень (а может быть, это и не он?), виднелись какие-то палки и росла березка.
Неподалеку от края воронки возвышалась небольшая торфяная куча.
Пока Янковский с Зоткиным и Заплатиным кипятили рыжую болотную воду, занимаясь приготовлением чая, мы с Емельяновым поднялись на вершину горы Стойковича, у подножия которой стоят избы. Склоны горы густо поросли молодым лиственничным лесом, среди которого беспорядочно разбросаны стволы старых, сухих деревьев. Здесь, так же как и около заимки, нет следов ориентированного вывала. У вершины из-под мохового покрова там и тут виднеются небольшие выступы коренных пород – траппов. Мы взяли на вершине почвенную пробу и спустились к заимке, где нас ждал горячий чай.
Юбилейная дата. Кольцевой маршрут
«Юбилейную» дату – 50 лет со дня падения Тунгусского метеорита решено было отметить торжественно. Накануне этого дня любители рыбной ловли отправились на реку с намерением поймать свежей рыбки. Флоренский с Палеем пошли вниз по Хушме, Егор Малинкин и я – вверх.
– Захватите ружье, Борис Иванович, – сказал Егор. – Авось попадется какая-нибудь дичь – уточка, рябчик, а быть может, даже глухарь.
Я отверг робкую попытку Егора превратить меня в браконьера и оставил ружье в бараке.
Не успели мы пройти нескольких десятков метров, как раздался треск ломаемых сучьев, и из густых зарослей на галечную отмель стремительно выскочил красавец лось. Увидев нас, он так резко остановился, что из-под его ног во все стороны полетела галька. От неожиданности мы замерли на месте.
Глядя на нас, лось с полминуты стоял в полной неподвижности, высоко подняв увенчанную рогами голову, раздувая ноздри и кося большим черным глазом. Он стоял боком метрах в сорока от нас. Будь с нами ружье, застрелить его не представляло бы никакой трудности, тем более что у нас было на это право: находясь в Красноярске, мы на всякий случай взяли лицензию на отстрел лося. Вдруг лось сделал громадный скачок и исчез в кустах. Мы оторопело смотрели ему вслед. Откровенно говоря, я был даже рад такому исходу. Жаль было лишать жизни такое большое, красивое животное, тем более что продуктами мы были вполне обеспечены.
Наступило 30 июня. Из сокровенных запасов были извлечены хранившиеся для этого случая деликатесы: копченая колбаса, семга, чеснок и прочие яства, столь необычные для таежной обстановки. Наши девушки занялись праздничным обедом. На первое был приготовлен самый настоящий борщ со свеклой, капустой и другими овощами, заправленный салом и сырокопченой свининой, на второе жареная рыба с картофельным пюре, на третье компот с лепешками, выпеченными по эвенкскому способу. На столе появились припрятанные специально для этого дня коньяк и шампанское. Был также изготовлен «таежный ликер» из спирта, воды, сахара и клюквенного экстракта.
За шумным и веселым обедом было произнесено немало речей и пожеланий. Потом мы всей компанией отправились к Чургимскому водопаду, захватив бутылку с шампанским. Опустошенная бутылка с кратким описанием этого торжественного события была запрятана среди камней высоко над водопадом.
На следующий день начались сборы в трех-четырехдневный маршрут. Флоренский с Зоткиным, Кучаем и проводниками, забрав оленей, намеревались исследовать западную часть прилегающего к котловине района с заходом в бассейн правого притока Хушмы – речки Чавидокона. Андрей хотел показать там «подозрительные» ямы, которые, по его мнению, «сделал метеорит». С ними вместе решил отправиться и наш кинооператор Заплатин.
Янковский, Юра Емельянов и я должны были провести маршрут по восточному полукольцу холмов, опоясывающих котловину, и осмотреть также северную часть района. Встреча обеих групп намечалась около озера Чеко.
Несколько человек оставались на базе. Им предстояло немало потрудиться над обработкой собранных почвенных проб.
К двенадцати часам дня сборы были закончены, и мы, распростившись с нашими товарищами, отправились в путь. За плечами у каждого висел объемистый рюкзак весом не менее 30 килограммов. По крутому склону мы поднялись на вершину невысокого водораздела, ограничивающего с юга центральную котловину, и зашагали по ее каменистой поверхности, внимательно присматриваясь к окружающему.
Открывавшаяся перед нами картина поражала своей грандиозностью. На вершине и склонах водораздела, как будто скошенные гигантской косой, среди молодого леса лежали необозримыми рядами стволы поваленных деревьев – печальные свидетели и жертвы катастрофы 1908 года. Мы медленно продвигались вперед, тщательно замеряя компасом направление поваленных деревьев, описывая и нанося эти данные на карту. Интересно было наблюдать, с какой закономерностью изменялось направление лежащих на земле деревьев, поваленных 50 лет назад. Около нашей базы на Хушме они лежали вершинами по азимуту 170 градусов.
Постепенно, по мере продвижения на восток азимут менялся: начиная со 160, затем 150 градусов, постепенно уменьшаясь, к концу первого дня нашего маршрута он дошел до 115–110 градусов.
Мы прекрасно знали об этой закономерности, открытой в свое время Куликом, но тем не менее она поразила нас своими масштабами: одно дело видеть это на бумаге, другое – в натуре, на местности.
Маршрут проходил по очень красивым местам. На юге виднелась утопающая в синеватой дымке широкая, покрытая лесом долина Хушмы. За ней где-то далеко-далеко маячила похожая на сахарную голову гора Шахрама. С ее вершины Кулик впервые увидел столь поразивший его массовый лесной вывал. На севере лежала цепочка густо поросших лесом невысоких холмов. Они широким полукольцом окружали огромное бледно-зеленое пятно Южного болота, на котором ослепительно сверкали зеркальные осколки небольших водоемов. Среди холмов резко выделялась своими массивными очертаниями гора Фаррингтон.
Путь наш проходил то по широким, плоским лесным участкам, то по узким каменистым грядам. Иногда из-под ног с тихим шипением выскальзывали небольшие бурые змейки и быстро скрывались в нагромождении камней.
Через каждые два-три километра я брал почвенную пробу и промывал ее в каком-нибудь водоеме. Шлих просушивался на небольшом костре, а выделенный материал магнитной фракции передавался Юре, который нес с собой портативную химическую лабораторию. Пристроившись где-нибудь в тени дерева, он определял в пробе количественное содержание железа и никеля. Железа было в избытке, никель отсутствовал.
На следующий день поздно вечером мы добрались до горы Фаррингтон. На вершине горы, среди нагромождений каменистых глыб, стоит жиденькая трехногая вышка, а под ней лежит большой, похожий на надгробие камень с отчетливо высеченной надписью: «Фаррингтон. Астрорадиопункт ГТК. 1929 год». Этот камень по указанию Кулика в свое время с большим трудом притащили откуда-то снизу и выбили на нем надпись.
На вершину мы поднялись в половине двенадцатого ночи. Было еще довольно светло. Взяв азимут на маячившую вдали вершину, я обратил внимание на странное поведение компаса. По всем данным, вершина находилась на севере, а стрелка компаса упорно показывала куда-то на запад. Причина вскоре выяснилась. Траппы, слагающие гору Фаррингтон, содержат большое количество рассеянного магнетита, создавая отчетливо выраженную магнитную аномалию. Я поднял с земли обломок горной породы и поднес его к компасу. Стрелку сразу залихорадило, она стала беспорядочно вращаться.
Полюбовавшись открывшейся перед нами панорамой и проведя необходимые замеры и записи, мы спустились по крутому каменистому склону к подножию Фаррингтона и сразу очутились в густо заросшей лесом равнинной местности, лишенной заметных ориентиров. Пришлось идти вперед строго по азимуту, почти не выпуская из рук компаса.
По мере продвижения вперед поваленных деревьев становилось все меньше: чувствовалось, что мы приближаемся к границе вывала. Вот наконец и Кимчу, которую мы благополучно перебрели около небольшого переката.
Перед нами лежала заболоченная равнина, густо заросшая березняком и ельником. Полусгнившие поваленные деревья, завалы принесенного рекой леса и бешеная агрессия оводов и песьих мух отнюдь не облегчали нашего пути. Наконец заболоченный участок окончился у подножия небольшой возвышенности. Взобравшись на ее вершину, мы увидели сквозь просветы в деревьях километрах в трех от нас окончание горной гряды, упирающейся в Кимчу около озера Чеко.
Это очень своеобразное озеро, происхождение которого может быть установлено только после детальных исследований. По форме оно напоминает человеческую почку. Длина его около километра, ширина полкилометра. В вогнутую часть этой «почки» впадает речка Кимчу, а в 20–30 метрах от места впадения она вновь вытекает из озера.
На Чеко еще со времен Кулика живет пара лебедей. Янковский, который после отъезда Кулика остался здесь и занялся промысловой охотой, в 1931 году не раз бывал на этом озере, подкармливал лебедей, и они настолько привыкли к нему, что при его приближении подплывали к берегу. Он рассказал нам, как однажды на его глазах одного из лебедят схватила щука и утянула под воду. Около этого места Янковский вскоре поймал огромную щуку, которую пришлось добивать из ружья, так как он не в силах был ее вытащить. Вероятно, она и была виновницей гибели лебеденка. Янковский назвал это озеро Лебединым. Название понравилось Кулику, и озеро Лебединое вошло в его отчеты.
