Текст книги "Тропой Кулика (Повесть о Тунгусском метеорите)"

Автор книги: Борис Вронский

КСЭ-2

Маршрут на Южное болото мы закончили посещением Куликовской заимки, возле которой был лагерь смешанной плехановско-кошелевской экспедиции. Жизнь здесь кипела, как в муравейнике.

Территория заимки, где раньше из густых зарослей сиротливо выглядывали три избушки, стала неузнаваемой. Среди деревьев маячили многочисленные палатки – целый палаточный городок, даже с некоторым подобием улиц и переулков. Возле палаток в беспорядке лежали груды вещей – мешки, ящики, тюки, свертки. А вертолет с каждым рейсом подвозил все новый и новый груз.

…Раннее утро. У огромного костра на перекладине висит несколько больших кастрюль-казанов, в которых очередной дежурный, чертыхаясь, что-то варит. Рядом в больших ведрах кипятится ароматный отвар из веток и листьев черной смородины – божественный благоухающий напиток, перед которым бледнеют лучшие сорта грузинского чая.

Время приближается к восьми часам. Дежурный торопится, нервничает. Ровно в восемь он с азартом начинает «бить в гонг» – колотить обухом топора по массивной железной решетке, висящей гаде со времен Кулика. Звон этот имеет чисто символическое значение, так как после него дежурному еще долго приходится вопить: «Подъем! Вставайте! Подъем!» Напрасный труд. Только несколько человек, лохматые и заспанные, с кружками и ложками в руках, позевывая на ходу, медленно бредут к столу, на котором стоят огромные кастрюли с пшенной кашей, заправленной мясными консервами.

Постепенно начинают появляться остальные обитатели лагеря, и к девяти часам завтрак в полном разгаре. Вокруг столов шумно и оживленно. Дробный перестук ложек перемежается шутками, спорами и разговорами, в которых не последнее место занимает все та же проблема Тунгусского дива. Здесь есть и убежденные метеоритчики, и сторонники атомного взрыва, и явные приверженцы версии о гибели космолета.

Завтрак окончен. Народ начинает расходиться на работу. Проходит некоторое время, и лагерь пустеет.

Геофизики, стоя по колено в воде, проводят магнитометрические исследования. Радиофизики определяют характер радиоактивности почвы и растений. Болотоведы исследуют характер растительных сообществ в пределах Северного и Южного болот, собирают мхи, травы, изучают разрезы торфа, берут образцы, делают зарисовки, записывают, этикетируют, упаковывают. Все это будет детально изучаться зимой. Сейчас они перекочевали в центр Южного болота, разбили палатки на небольшом торфяном островке и живут там – «жалкое племя болотных людей», как называют их гордые члены республики Фаррингтонии, проживающие на вершине горы Фаррингтон. Это озольщики – «поклонники огня», собиратели золы. Немало загублено ими деревьев, переживших Тунгусскую катастрофу. Эти деревья превращаются в дрова-чурки. Из них выкалываются участки-слои, относящиеся по отдельности к периоду до 1908 года, к периоду от 1908 до 1945 года (года взрыва первой атомной бомбы) и к периоду после 1945 года. Последующее изучение радиофизических и геохимических особенностей золы в каждом из трех выделенных слоев даст возможность проверить правильность гипотезы ядерного взрыва.

Постепенно удаляясь от заимки, четырьмя группами работают лесотаксаторы. Они в двух взаимно перпендикулярных направлениях – широтном и меридиональном – рубят просеку вдоль намеченной визирной линии и через каждый километр закладывают пробную площадку. На ней детально подсчитывается количество упавших и сломанных деревьев, замеряется направление упавших стволов, вообще дается самая подробная характеристика молодой и старой растительности; все это сопровождается отбором большого количества образцов, зарисовками и фотографированием. Эта работа должна дать ценнейший материал для характеристики вывала, пожара и результатов воздействия Тунгусской катастрофы на окружающую растительность. Кроме того, отдельные группы таксаторов совершают маршруты по радиусам на расстояние до 50 километров, чтобы осмотреть местность и уточнить характер лесного вывала и его границ.

Любители подводного спорта демонстрируют свое умение нырять в холодных водах Чеко, глубина которого, как выяснилось, достигает 60 метров. Цель этого занятия заключается в том, чтобы исследовать дно озера и взять несколько донных проб все с той же задачей – выявить слой 1908 года.

С легкой руки граждан веселой республики Фаррингтонии, привыкших карабкаться по каменным развалам – курумам, покрывающим склоны милой их сердцу горы, на заимке стал систематически выпускаться юмористический журнал «Курумник», впоследствии превратившийся в ежегодный сборник.

В «Курумнике» энтузиастам-подводникам было посвящено специальное стихотворение, по-иному объясняющее их попытку проникнуть на дно озера Чеко.

 
Любителям-подводникам
 
 
На озере Чеко ищите разгадку!
В его недоступной для глаз глубине
Скорее всего вы найдете остатки
Межзвездной ракеты средь ила на дне.
 
 
И вот, подготовив баллоны и шланги,
Подводный мушкет прихватив заодно,
В резиновых ластах, надев акваланги,
Вы спуститесь гордо и смело на дно.
 
 
В немом полумраке бесшумно, как тени,
У дна, где метровые щуки живут,
В экстазе азотно-угарных видений
Проложите вы свой бессмертный маршрут.
 
 
Я знаю, я чувствую – верьте поэту, —
Что с тайны удастся сорвать вам покров,
Когда перед вами откроется это —
Остатки взорвавшейся в небе ракеты,
Посланца далеких межзвездных миров.
 
 
Поверьте, вас ждет небывалая слава.
Вам будут завидовать все, как один,
Когда вы кусок неизвестного сплава
Наверх извлечете из темных глубин.
 
 
А может случиться, что странные кости
Удастся найти вам средь ила на дне,
И мы распознаем, какие здесь гости
Погибли в далекой Тунгусской стране.
 
 
Они к нам летели, считая парсеки,
Не зная того, что погибель их ждет
На озере странном с названием Чеко,
Где прах их любитель-подводник найдет.
 
 
Найдет и вручит изумленному миру
Какой-то загадочной кости кусок,
Быть может, с комком силикатного жира,
Который случайно к суставу присох.
 
 
И может ведь статься, что в кости той старой
Иной обнаружится, странный состав:
Не кальций в ней будет, а стронций и барий,
Чего не знавал ни один костоправ.
 
 
Иной неудачник, пожалуй, заплачет,
Узнав о такой небывалой удаче,
А Золотов с Дядькиным взвоют от злости
При виде такой замечательной кости,
С которой сучку не сравниться, ей-богу,
Хотя б он был срезан лучистым ожогом.
 
 
Итак, начинайте! Ныряйте! Ищите!
Мутите с усердием ил и песок
И в будущем вашем отчете взрастите
Гипотезы новой роскошный цветок.
 

В одном из номеров «Курумника» была опубликована новая, биологическая «гипотеза» Тунгусской катастрофы, по своей смелости и оригинальности почти не уступающая марсианской гипотезе. Авторы ее уверяли, что вскоре она получит всеобщее признание. Суть ее вкратце такова.

Всем известно, какое невероятное количество живой материи может сконцентрироваться в сравнительно небольшом пространстве. Взять хотя бы полчища саранчи, которая тучами поднимается в воздух, затмевая солнце. Или нашествие муравьев где-нибудь в лесах Бразилии, неисчислимыми полчищами движущихся вперед, уничтожая на своем пути все живое. Или миллионные стаи леммингов, перекочевывающие с одного места на другое.

Тот, кому приходилось работать в сибирской тайге, особенно в районе падения Тунгусского метеорита, знает, какое неисчислимое количество комаров водится в этих местах, отравляя существование людям и животным. Иногда, особенно во время «роения», количество этих крылатых тварей не поддается исчислению. Представляется вполне возможным (так оно, по-видимому, и было), что в памятное утро 30 июня 1908 года над Южным болотом высоко в воздух поднялась плотная, густая масса только что народившихся комаров, образовав огромное колышущееся облако. Наблюдавшееся очевидцами «огненное тело», стремительно пронесшееся по небу, было крупной шаровой молнией. Пролетая над Южным болотом, она, внедрившись в «комариное облако», с оглушительным грохотом взорвалась.

Известно, какие ужасные последствия влечет за собой, скажем, взрыв каменноугольной пыли. Вот и здесь взрыв колоссального количества распыленной органической материи (комаров), сконцентрированной в сравнительно ограниченном пространстве, произвел все наблюдающиеся разрушения, вызвал пожар тайги и радиальный вывал леса…

Вниз по Хушме

Отплывать мы решили утром 10 августа. Накануне еще раз тщательно проверили лодку и осмотрели груз.

Только что мы разожгли костер и начали готовить ужин, как на противоположной стороне Хушмы среди зеленых зарослей показались две фигуры. Это были Гена Плеханов и Римма. Они ходили проверять работу лесотаксационной группы и, зная, что мы собираемся отплывать, решили зайти попрощаться. В подарок они принесли полмешка кедровых шишек. Мы были рады, что можем попотчевать гостей глухариным мясом.

После ужина мы долго разговаривали, сидя у горящего костра. Трудно передать прелесть таких задушевных бесед, как-то по-особому звучащих в простой, бесхитростной таежной обстановке. Они создают ощущение теплоты, близости и понимания, прочно и надолго связывающих людей, казалось бы, совершенно разных по возрасту, характеру, привычкам и взглядам.

Незаметно надвинулась теплая августовская ночь. Неожиданно послышался треск сучьев, и пламя костра выхватило из темноты фигуры двух девушек и двух парней. Это оказались радиофизики Лена, Мариша, Эрнест и кинооператор КСЭ-2 Олег Максимов. Они возвращались из маршрута и тоже решили засвидетельствовать свое почтение отъезжающим. Мы радостно приветствовали неожиданных гостей. Над костром опять повисли многострадальные котелки.

Группа радиофизиков была откомандирована в КСЭ-2 Институтом прикладной геофизики для проведения радиометрических исследований. Экспансивная Лена искренне огорчалась, что исследования не показывают повышенной радиоактивности, которую наблюдали участники КСЭ-1 в прошлом году в центральной части района. Ее подруга Мариша относилась к этому более сдержанно.

– Еще неизвестно, тут ли мы ищем, – заметил Плеханов. – Сейчас все внимание обращено на район куликовского вывала. А ведь кроме него есть другие не менее интересные районы. Быть может, именно там и произошла катастрофа. Практически, кроме радиального лесного вывала, мы в этом районе не обнаружили ничего, что можно было бы связать с грандиозностью события 1908 года. А ведь такие вывалы возможны и в других местах. Есть сведения писателя Шишкова о грандиозном лесном вывале, который он видел в 1911 году во время своего путешествия из бассейна Нижней Тунгуски на Ангару. Предположительно этот вывал находится где-то в бассейне Джелиндкона, недалеко от нас. Мы собираемся туда слетать на вертолете. Не менее интересно сообщение профессора Драверта о своеобразном крупном вывале леса в верховьях реки Кети, который он связывает с падением Тунгусского метеорита. В этом году туда отправился исследовательский отряд во главе с Колей Васильевым.

К костру подошли Эрнест и Олег. Подвижный и энергичный Олег, не обращая внимания на «объективные причины», с утра до ночи бродил по району в поисках подходящих кадров, без устали посещая ближние и дальние группы. Тяжелые маршруты по болотистому или лесному бестропью среди воющего, мельтешащего перед глазами гнуса не пугали его. Вот и теперь Олег пришел с заимки специально для того, чтобы запечатлеть на пленку наш отъезд.

Наступило хмурое, серенькое утро. Временами накрапывал мелкий моросящий дождик. Тяжело труженная лодка глубоко сидела в воде, и не успели мы отплыть на несколько десятков метров, как она прочно села на мель. Пришлось лезть в воду. Лена и Мариша жалостливыми взорами следили за нашими надрывными попытками стащить проклятую лодку на глубокое место. Только что мы снялись с мели, как ее сменила другая, и все пришлось начинать сначала.

Олег следовал за нами на протяжении двух километров, запечатлевая на пленку наш отъезд. Он, вероятно, шел бы и дальше, но начавшийся дождь заставил его повернуть обратно.

Нелегким был наш путь. Мы медленно сплывали вниз по течению, но большей частью шлепали по воде, таща свою грузную посудину. Не раз нам приходилось подолгу пропихивать тяжело груженную лодку через почти сухие отмели и перекаты.

Дно лодки, исшарпанное острыми камнями и галькой, покрылось вздыбленной гривой разлохмаченных волокон, а многочисленные щели без удержу пропускали воду. Приходилось непрерывно ее отливать, несмотря на то что на каждой стоянке мы вновь и вновь конопатили прохудившиеся места, замазывая их пастой из смеси живицы с мукой. Частенько нам приходилось подолгу бродить по тайге в поисках «слезок».

Время от времени мы останавливались, выбирали подходящее место и брали пробу. Она промывалась в ковше, шлих подсушивался на костре и ссыпался в пакетик-капсулу. На карте отмечалось место взятия пробы, в записной книжке делались необходимые записи. Потом мы заливали костер и плыли дальше.

Юру моя работа не очень интересовала, но он был незаменим там, где на пути встречались препятствия, требующие максимального напряжения сил. Ему нравилась «штурмовая» работа, дававшая разрядку накопившейся энергии. Он с удовольствием пропихивал лодку через мелкие перекаты, с азартом прорубал проходы в древесных завалах, которые иногда перегораживали русло Хушмы, с явной охотой вытаскивал лодку на берег для очередного ремонта, стараясь протащить ее как можно дальше.

На устье Укагиткона мы сделали дневку. Здесь нам пришлось промыть больше 200 килограммов породы. Кроме того, мы увезли около 50 килограммов непромытой породы, чтобы разработать в Москве более совершенную методику обогащения. Применяемый нами метод промывки проб в ковше или лотке был слишком медленным, и промывка более или менее крупных проб отнимала очень много времени.

На восьмой день мы добрались наконец до Чамбинского разведучастка. Здесь мы с удовольствием провели два дня, отдохнули, помылись в бане, послушали по радио последние новости и, самое главное, отремонтировали лодку. Собственно, ремонтировали ее не мы, а завхоз участка, любезно предложивший нам свою помощь. Ремонт был проделан умело, с должной тщательностью и аккуратностью. Все щели и пробоины были старательно законопачены и залиты растопленной смолой. Разогретой на костре железкой он, как паяльником, прошелся по всем швам, приваривая смолу к дереву. Получилось как нельзя лучше – все трещины, все подозрительные места были промазаны и проварены.

По Чамбе. Возвращение в Ванавару

Загрузив лодку, мы обменялись добрыми пожеланиями с гостеприимными хозяевами участка и поплыли дальше.

После ремонта лодка стала протекать меньше, но все же из нее почти непрестанно приходилось вычерпывать воду. Как ни старались мы предохранить от воды наши пробы, сделать это не удалось. Большой мешок с укагитконской пробой впитал в себя огромное количество воды и стал весить не пятьдесят, а добрую сотню килограммов.

Погода установилась, и мы медленно плыли вниз по течению, наслаждаясь ясными, солнечными днями. По обеим сторонам реки то там, то здесь, отделенные от русла невысокими, бугристыми, заросшими лесом песчано-галечными валами, скрывались небольшие озера, на которых в изобилии водились утки. У меня была двустволка, у Юры малопулька. Ориентируясь по карте, мы приставали в подходящем месте и шли на очередное озеро. Озера, как правило, оказывались мелкими, густо заросшими ряской и другими болотными растениями. Дно их было покрыто толстым слоем водорослей и растительным детритом, так что попытки взять донные пробы оказывались тщетными. За добычей нам приходилось, за неимением четвероногих помощников, вплавь или большей частью вброд отправляться самим, барахтаясь в густой, вонючей жиже, вскипающей, как шампанское, при первой попытке ступить на вязкое торфяное дно.

Вылезали мы из такого, с позволения сказать, озера облепленные с головы до ног коричневой грязью. Почесываясь от укусов комаров, быстро преодолевали вал, отделявший озеро от реки, и, бултыхнувшись в прозрачную воду Чамбы, выходили из нее чистенькими Иван-царевичами.

Преодолев множество мелких перекатов, еще больше покалечивших днище нашей многострадальной лодки, мы подплыли к порогу – тому самому, на котором когда-то упал в воду Кулик. Дно Чамбы здесь загромождено крупными камнями, покрытыми зеленой бородой водорослей. Между камнями бурлит и пенится зеленоватая вода. По берегам там и здесь разбросаны огромные глыбы траппов. Внимательно осмотрев порог, мы решительно направили наше суденышко вниз по струе, несущейся между камнями, и благополучно миновали опасное место.

На следующий день мы уже подплывали к изрубленному топором огромному дереву, стоящему на кромке берега около куликовской тропы. Дерево было затесано со всех сторон и испещрено многочисленными надписями: проходившие здесь путники оставили потомству память о своем подвиге. Мы тоже не могли отказаться от соблазна оставить автограф и на небольшой затеей начертали:

 
Мы мимо плыли и решили
Оставить роспись здесь свою.
Б. Вронский и Кандыба Ю.
22/VIII 1960 г.
 

У подножия дерева стоял небольшой, сделанный из ветвей шалаш, а в 50–80 метрах от тропы находилось захоронение эвенкийского шамана, на которое в прошлом году случайно наткнулся кто-то из томичей. Захоронение представляло собой закрытую дощатую колоду, слегка наклонно установленную на четырех столбах – деревьях, спиленных на высоте около трех метров. В колоде лежал скелет, завернутый в оленью шкуру, затем в одеяло и, наконец, в бересту. Сквозь щели колоды виднелись кости ноги, куски зеленоватого шерстяного одеяла и оленьей шкуры. Скелет лежал ногами к югу.

Томичи в прошлом году взяли из захоронения часть черепной коробки и один из суставов для определения присутствия стронция-90. Захоронение имеет примерно 35–40-летнюю давность, поэтому присутствие в костях стронция-90 могло бы служить доказательством того, что в 1908 году в районе произошел ядерный взрыв. Однако стронция в костях не оказалось.

Через два дня мы выплыли на широкие просторы Подкаменной Тунгуски. Теперь нам предстояло 25 километров подниматься на веслах против быстрого течения да еще преодолеть довольно внушительный порог.

Нам, однако, повезло: не успели мы подняться километра на два, как встретили труппу колхозников, косивших траву. За небольшую плату они на своей моторке довезли нас на буксире до порога. Отсюда до Ван авары оставалось 18 километров.

Мы разгрузили лодку и с трудом протащили ее около кромки берега, затем перетащили вещи и, немного отдохнув, поплыли дальше. Тяжеленько достались нам эти километры. Приходилось все время грести и отталкиваться шестом, которым искусно владел Юра, и через каждые пять минут отчерпывать воду, фонтанчиками бившую из щелей в дне лодки. Устали мы донельзя, но все же к полуночи добрались до Ванавары.

Оставив Юру на берегу разгружать лодку, я налегке, с одним рюкзаком, отправился на базу экспедиции, в барак, отведенный для прибывающих в Ванавару энтузиастов Тунгусского дива. Узнав о нашем прибытии, немедленно около десятка добровольцев отправились со мной на пристань помочь перенести наши пожитки. Здесь, в Ванаваре, собралась веселая, шумная компания «космодранцев» – так гордо именуют себя участники КСЭ, – закончивших полевую работу и собиравшихся домой – кто в Москву, кто в Томск, кто в Новосибирск.

Маршрут на Огнё. Встреча с Янковским

В Ванаваре мы узнали кучу новостей. На днях прилетел Золотов, которому удалось добиться субсидии, и теперь он обещает разгромить «метеоритчиков». Благодаря Кошелеву ему сразу же удалось улететь на заимку, где он намеревается пробыть до конца октября. КСЭ-2 работу закончила, и большинство ее участников отправилось по домам. Плеханов пока на заимке, должен вот-вот прилететь. Там же пока находится Кошелев со своей группой, но он тоже «закругляется» и в ближайшее время покинет заимку. О Янковском до сих пор нет никаких сведений. Итак, одни заканчивают работу, другие только приступают к ней.

У нас с Юрой оставалась еще одна задача – провести шлиховое опробование в долине ручья Огнё, притоке речки Ванавары в ее верховьях, а по пути взять почвенные пробы между Огнё и устьем Ванавары. До Огнё было больше 35 километров, но на помощь нам пришел Володя Кошелев, разрешивший командиру вертолета Тюрину перебросить нас в долину Огнё по воздуху. Оттуда мы пешком вернемся в Ванавару, беря по пути пробы.

Разместились мы во вновь выстроенном поселке геологической экспедиции на восточной окраине Ванавары. Цветков выделил для «метеоритчиков» (так именовались все исследователи Тунгусской проблемы, включая и Золотова) целый дом, предназначенный для геологов-полевиков, возвращение которых ожидалось только в конце сентября.

Вертолет все пасмурные дни был на приколе. Однако 27 августа после полудня в низкой пелене туч стали появляться голубые просветы. Туман рассеялся, выглянуло солнце. Мы отправились на аэродром. Вертолет уже был наготове и медленно вращал лопастями своих пропеллеров. Мы забрались в его вместительное нутро. Мотор поработал некоторое время на разных скоростях, затем взревел во всю мощь, и мы, медленно поднявшись в воздух, стремительно понеслись вперед. Внизу среди узорного цветника осенней тайги, раскрашенной зелено-желто-багряными красками, узкой, извилистой лентой змеилось русло Ванавары, медленно проплывали замшелые болотистые участки – знакомая однообразная картина местной тайги и низкого, сглаженного рельефа. Там и здесь бросались в глаза отдельные острова выгоревшего леса с унылыми, торчащими кверху стволами высохших, лишенных ветвей деревьев.

Через каких-нибудь 20 минут мы были уже в бассейне Огнё. Внизу завиднелось ее безводное русло, окаймленное с одной стороны стеной стройного соснового бора, а с другой – багряно-желтой низиной, поросшей низкорослым кустарником. Тюрин знаком показал мне, что здесь он собирается приземлиться. Вертолет сделал круг и стал снижаться, затем, почти касаясь колесами земли, повис в воздухе. Во все стороны метелью неслись сорванные с кустарника багряные листья. Мы взяли наши рюкзаки и сошли на землю. Вертолет приподнялся и, набирая высоту, стал удаляться. Мы остались одни.

Взвалив на плечи рюкзаки, мы медленно пошли вдоль русла – сухой извилистой траншеи с галечным дном, но без единой капли воды. Километра через два нам попалась небольшая ровная галечная площадка, около которой в небольшом углублении поблескивала лужица кристально чистой холодной воды, – идеальное место для ночлега. Здесь мы и остановились. Поблизости оказалась вторая, более обширная и глубокая яма, заполненная водой. Мы приспособили ее для промывки проб. Выше по Огнё воды не было, и пробы для промывки приходилось подносить с расстояния в несколько километров.

На Огнё мы провели целых два дня. Погода нам благоприятствовала, и работа шла быстро и споро. На обратном пути тоже брали пробы, промывая их во встречных водоемах.

1 сентября мы были уже в Ванаваре.

Буквально на другой день после нашего отъезда на Огнё в Ванавару прилетел Янковский. Он был очень огорчен, что не застал меня. Узнав, что это наш последний маршрут, после которого мы собираемся уезжать, он устроился в экспедицию Золотова, обещавшего помочь ему в поисках таинственного камня, и был сейчас на заимке.

Вертолет делал последние рейсы, постепенно забирая с заимки людей и оставшееся имущество кошелевской и плехановской групп. В один из таких рейсов мне удалось слетать на заимку. Янковский, предупрежденный о моем вылете, с нетерпением ждал меня. Встреча была очень теплой и сердечной. В нашем распоряжении было каких-нибудь полтора-два часа. Мы отошли в сторонку и, пока вертолет загружался, говорили, говорили без конца. В этом году в Шиткино, где жил Янковский, было сильное наводнение, отрезавшее поселок от внешнего мира. Были залиты поля, луга и огороды. Все посаженное Янковским, которому в основном приходится жить своим хозяйством, погибло, и он вынужден был ждать спада воды и все заново перекапывать и пересаживать. По улицам поселка ходили моторки. Выехал он почти в конце своего отпуска, а дополнительный отпуск без сохранения содержания ему не дают. Все же он решил еще разок побывать в тех местах, которые так много значили в его жизни.

Прилетев на заимку, Янковский почти все время проводил в поисках своего камня, но, увы, безуспешно. Он никак не мог точно вспомнить, где находится место, на котором 30 лет назад встретил так поразившую его глыбу.

Прошлой зимой, он был в Иркутске и обратился к врачу с просьбой заставить его под гипнозом вспомнить местонахождение камня. Тот ответил, что сделать это невозможно. Насколько я мог понять Янковского, дело заключалось в том, что под гипнозом человека можно заставить вспомнить то, что в свое время ярко запечатлелось в его сознании. В данном случае это была природная обстановка, положение, вид и характер камня и т. д.; но на местонахождении камня Янковский в то время внимания не фиксировал, поэтому никакой гипноз не помог бы ему вспомнить то, о чем он раньше не думал. Кроме того, за прошедшие 30 лет все вокруг неузнаваемо изменилось. Молодая поросль превратилась в густой лес, болота заросли кустарником; естественно, что в этом новом обрамлении очень трудно распознать черты прежней обстановки.

И все же он был твердо убежден, что рано или поздно найдет этот камень, который, возможно, является обломком крупного каменного метеорита, распавшегося при взрыве на множество отдельных кусков. А может быть, этот камень окажется обычным обломком местной горной породы типа туфоконгломератов. Возможно, что его бугристо-ячеистая поверхность – результат выветривания этих конгломератов, в которых выпавшая галька могла образовать похожие на регмаглипты ячейки-углубления.

(Сколько их, таких легенд, оказалось миражем! «Сухая речка»? В этом году вертолет «проутюжил» с воздуха окружающую местность на много десятков километров во всех направлениях, и никаких следов «сухой речки», той необычной «сухой речки», о которой было столько разговоров, нигде не оказалось. Зато сухих ручьев и сухих участков в более крупных водотоках оказалось более чем достаточно. А кусок серебристого металла, якобы найденный, а затем утерянный эвенками? Не он ли, занумерованный, лежит в помещении Комитета по метеоритам? Происхождение его полностью установлено. Это остаток алюминиевой миски, расплавившейся во время пожара куликовской избы, вместе с остальным мусором выброшенный на свалку, где он впоследствии и был найден. Так же был «разоблачен» кусок «силикагласа», оказавшийся оплавившимся во время пожара бутылочным стеклом.)

– Ведь вот же, Якуня-Ваня (такая у него присказка), – сказал Янковский, прощаясь со мной, – стоит этот камень у меня перед глазами, каждую яминку вижу на нем, а где он находится, хоть убей, не помню.

Неудачные попытки разыскать камень вызывают у многих сомнение в реальности его существования.

– Да был ли вообще этот камень? – задают мне иногда вопрос. – Не является ли фотография подделкой? Уж очень подозрительные деревья, окружающие глыбу. Таких в природе не бывает.

В подлинности фотоснимка сомневаться не приходится. Странный вид деревьев – просто результат ретуши, неумело проделанной Валей Петровым на уникальном снимке.

Мне лично кажется, что камень этот найден не будет. Янковский уверен, что он видел камень в долине Чургима, широкой заболоченной низине. Болота же в районах с вечной мерзлотой имеют свои характерные особенности. Так, мочажины и повышенные участки на их поверхности постепенно перемещаются. Следы этого перемещения можно видеть во многих местах. Например, если идти от заимки к Сусловской воронке, то бросается в глаза сооруженный еще Куликом бревенчатый мостик-настил, находящийся почему-то на сухом, возвышенном месте. Оказывается, мочажина, через которую он был когда-то перекинут, сместилась на несколько метров ближе к заимке. На Кобаевом острове исчезли захваченные болотом остатки лабаза Джонкоуля. То же самое могло произойти и с камнем Янковского, который, вероятно, скрыт сейчас под моховым покровом какой-нибудь мочажины.

…Тюрин дал сигнал к посадке. Мы с Янковским простились, крепко расцеловались и расстались с чувством тихой печали. Когда-то нам теперь вновь удастся встретиться?

Вертолет поднялся в воздух и через полчаса был в Ванаваре. Через несколько дней я вместе с кошелевской группой вылетел в Москву.