355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Борис Вронский » По таёжным тропам. Записки геолога » Текст книги (страница 4)
По таёжным тропам. Записки геолога
  • Текст добавлен: 15 июня 2017, 00:00

Текст книги "По таёжным тропам. Записки геолога"


Автор книги: Борис Вронский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Мы разъезжаемся

Первого июля мы должны были вернуть колхозу заарендованных лошадей, оставив у себя только одного коня, нанятого у Дмитрия Ивановича. Лошади из управления ожидались не ранее начала августа, так что перед нами маячила невеселая перспектива свыше месяца работать без конного транспорта.

Надо было провести заблаговременную заброску продовольствия в центральную часть района, однако высокая вода не давала возможности осуществить это намерение.

9 июня мы с Ковяткиным возвращались из маршрута и яри подходе к дому были приятно удивлены. Чалбыга, которая во время нашего ухода в маршрут неистово бушевала и ревела как бешеная, неся огромные валы шоколадной воды, вдруг превратилась в многоводную, но не очень глубокую речку, через которую возможно перейти вброд. До сих пор попытки перебраться на ту сторону оказывались безуспешными, и это задерживало наше выступление. Теперь это стало возможным.

И вот 10 июня, дружески распростившись, мы разъехались в разные стороны. Я с Ковяткиным, Петром и Мишей на семи конях отправились вверх по Нелькобе, с намерением километрах в 50 выше устья Чалбыги соорудить лабаз и, оставив там привезенные запасы, вернуться обратно.

Перебитюк с Пульманом, Георгием и Филиппом на двух конях пошли вверх по Чалбыге провести опробование ее гидросети.

Все наше имущество мы сложили в бараке, двери которого прочно заколотили во избежание посещения непрошеных гостей – медведей.

При расставании условились, что 20 июня, «хоть кровь из носу», мы должны встретиться в бараке.

Вверх по Нелькобе

С трудом перейдя Чалбыгу, мы направились вверх по берегу Нелькобы. Это очень своеобразная река. Ее широченная трехкилометровая долина изобиловала огромными наледями, среди которых, причудливо извиваясь, блуждают многочисленные протоки. Несчетное число раз приходилось нам переходить запутанную сеть вен и артерий нелькобинского русла.

Погода стояла какая-то неустойчивая: то ярко светило солнце, а то вдруг начинался холодный дождь с пронизывающим ветром, переходящий в мокрый снег. Обилие наледей на Нелькобе облегчало наш путь, так как, распадаясь на многочисленные протоки, она везде была проходима. Сильно задерживали наше продвижение лошади. Они были очень слабы и совсем выбились из сил после двух дней пути, за время которых мы прошли не более 30 километров. Миша с Петром вели коней. Я и Ковяткин шли отдельно, ведя съемку и местами беря пробы. В ряде случаев последние показывали наличие слабых запасов золота. Бросалось в глаза повышенное количество касситерита в шлихах.

На остановке пришлось серьезно повздорить с Петром. Меня сильно возмутило, что, несмотря на слабость и истощенность лошадей, которые едва тащили наш груз, Петр совершенно не заботился о них. Остановившись на ночлег, он наелся, напился и стал примащиваться спать, пустив коней пастись на моховое болото, не потрудившись даже поискать для них мало-мальски подходящего корма.

После моего внушения, изложенного на псевдоякутском языке с применением соответствующей жестикуляции, Петр что-то пробормотал и перевел лошадей на новое место. Отправившись с Ковяткиным в кратковременный маршрут, я в бинокль проверил с вершины сопки, имеется ли корм в том месте, куда были переведены лошади. Корм был – значит, проборка пошла Петру на пользу.

14 июня мы добрались до места, где было намечено сооружение лабаза. На высоком сухом берегу, поросшем стройными лиственницами, мы выбрали группу из четырех, близко растущих деревьев и, соорудив грубую лестницу, с большим трудом опилили их на одном пятиметровом уровне, получив четыре прочно стоящих столба. Это была самая трудная часть работы. На столбах мы сделали настил из жердей, соорудили на нем небольшой жердяной сруб, приладили крышу из надранного корья и получился маленький уютный свайный домик. В полу этого домика мы выпилили соответствующих размеров четырехугольное отверстие и изготовили лестницу, по которой только и можно было попасть внутрь лабаза. Затем перетащили туда наш груз, прикрыли отверстие, убрали лестницу и удостоверились, что для медведя этот, лабаз недоступен. Настил далеко выдавался во все стороны от столбов, на вершине которых он был сооружен. Повозиться с Ним нам пришлось немало, зато лабаз получился на славу.

Проведя вокруг несколько маршрутов, мы отправились в обратную дорогу, чтобы к намеченному сроку вернуться в барак. Первый день обратного пути был омрачен длительным дождем, в связи с чем мы добрались до барака только вечером 20 июня.

Загадочные обстоятельства

К Чалбыге я подходил в полумраке белой колымской ночи. Ковяткин несколько отстал в поисках достаточно мелкого перехода через протоку Нелькобы, которую мы с Кутом мужественно преодолели – я вброд, Кут вплавь. Миша и Петр с лошадьми остались далеко позади. Подойдя к берегу напротив барака, я с удовлетворением увидел, что дверь барака, которую мы перед уходам заколотили гвоздями, настежь открыта, значит поисковый отряд уже вернулся. Я подошел к бараку и был неприятно удивлен, увидев, что возле него в живописном беспорядке валялись брюки, телогрейка и прочие принадлежности одежды. Под большой лиственницей лежал полушубок с подушкой, прислоненной к корню дерева. Все это насквозь промокло от вчерашнего дождя.

В бараке, где все было оставлено в идеальном порядке, царил настоящий хаос. Присмотревшись внимательнее, я увидел в углу на разостланном брезенте две прикрытые одеялом фигуры. Из-под одеяла торчали валенки. Я со злостью сбросил одеяло в полной уверенности, что под ним лежат виновники всего этого ералаша, и буквально остолбенел, увидев что это только две пары валенок и две подушки. Стало как-то неприятно на душе. Что же случилось? В это время в двери показалась темная фигура – подошел Ковяткин, а через некоторое время подъехали Петр и Миша.

Мы зажгли свечу и стали внимательно осматривать барак. Все в нем оказалось перевернутым, перепутанным и разбросанным. Создавалось впечатление, будто здесь что-то спешно искали, затем второпях выскочили и больше не вернулись. Мы обнаружили узелок с продуктами, документы Родионова, отлитый в бутылку спирт. Основной запас его хранился в жестяной банке. Осмотр банки показал, что спирт почти весь цел. В углу стояла винтовка, которую брали с собой поисковики. По оставленным следам, одежде я документам видно, что здесь был Родионов, а быть может и еще кто-нибудь из отряда Перебитюка. Следов лошадей около барака мы не обнаружили.

Что же произошло? Куда делись бывшие здесь люди? Почему они так поспешно выбежали из барака, даже не захватив оружия, не взяв приготовленного узелка с продуктами, даже не одевшись, так как полушубок и телогрейка остались около барака?

Мы недоумевали. Одно предположение сменяло другое. Ясно было, что все это случилось до вчерашнего дождя, так как в противном случае под деревом не лежал бы мокрый полушубок, да еще с подушкой. Видно было, что кто-то в ясный день отдыхал снаружи на разостланном полушубке. Мы долго ломали головы, строя одно предположение за другим, и решили пройти вниз по Чалбыге, а затем по Нелькобе в поисках каких-нибудь следов.

Оставив Абтрахманова в бараке приготовлять ужин, мы втроем отправились вдоль берега Чалбыги.

Едва мы прошли каких-нибудь полтора-два километра, как со стороны барака раздались два торопливых выстрела – сигнал «идите скорее сюда». Что такое?

Взволнованные, мы почти бегом направились обратно.

В дверях барака нас встретил мокрый Фирсов. «В чем дело? Где остальные?» – «Пульман и Перебитюк километрах в 15 отсюда. Родионова нет уже 9 суток». – «Как нет? Где же он?» – «Ушел больной на второй день в барак». – «Из вас кто-нибудь был в бараке?» – «Нет никого не было, мы находились на работе».

В довершение ко всему новое несчастье – обе лошади сдохли. Поисковики попытались добраться до барака на плоту, но потерпели крушение – залетели в завалы коряжника и утопили вьючный ящик, суму, лоток и еще кое-какую мелочь. Кое-что удалось вытащить. Фирсова срочно послали в барак, а Перебитюк и Пульман идут сзади и скоро должны прийти.

Из дальнейших расспросов выяснилась такая картина. На другой день, после того как отряд отошел от барака километров на 10 вверх по Чалбыге, Гоша заболел. У него разболелось горло и поднялась температура. Несмотря на уговоры, он категорически заявил, что уходит в барак и там отлежится до возвращения отряда. От провожатого он отказался – «До барака каких-нибудь 10 километров я и сам дойду, а там уж как-нибудь устроюсь». И вот они легкомысленно отпустили его.

До барака он добрался благополучно. Внимательный осмотр показал, что он, по-видимому, в полубредовом состоянии стал собираться куда-то в дорогу. В бараке оказалось два мешочка, подготовленных к путешествию – один с продуктами, второй с его вещами, деньгами и документами. Видимо, он собирался уходить, находясь еще в ясном сознании, а затем, впав в беспамятство, с крепко вкоренившейся идеей ухода покинул барак, не взяв с собой ничего, даже табакерки со спичками и бумагой, которую он, как страстный курильщик, всегда держал при себе.

Через несколько часов после прибытия Фирсова появились измученные Перебитюк и Пульман. Много горьких слов было сказано в их адрес. Они молчали, виновато потупив голову. Да и что они могли оказать в свое оправдание? Оба признали, что с их стороны была допущена грубая ошибка, когда они поддались уговорам Родионова и отпустили его. Надо было при всех обстоятельствах задержать его, оставить в палатке и ходить в маршруты от этой палатки, как от центра. И вот результат этой ошибки: Родионова нет и вероятно он исчез навеки.

Поиски Родионова

Мы всей группой отправились на поиски Родионова. Решили пройти цепью вниз вдоль берега Нелькобы до ее впадения в Теньку. Шли на расстоянии 30–40 метров друг от друга. Я и Перебитюк двинулись вдоль берега, остальные иго лесу. Извилистая запутанная Нелькоба, разбившаяся на десятки проток, островов и рукавов, с огромными лесными завалами и густая зеленая поросль деревьев, переходящая в молодой лес, казалось, насмешливо посматривали на нас – попробуй, дескать, – найди!

Мы прошли до устья Нелькобы и вернулись обратно, отчетливо понимая, что в этом зеленом море деревьев и кустов, скоплений коряг и валежника найти что-либо можно только совершенно случайно. После целого дня поисков, усталые и обескураженные, вернулись мы в барак с тайной надеждой, что Георгий находится в устье Теньки, куда я на лошадях направил Петра и Мишу. Но и там его не было. Вернувшись с устья, Петр и Миша сообщили, что Родионова там нет и никаких следов его пребывания не обнаружено. Последняя надежда исчезла. Не верилось, что Родионов погиб и что мы никогда больше его не увидим.

Отбытие транспорта. Рабочие будни

Приближалось первое июля – срок окончания договора на аренду лошадей. 29 июня мы стали собирать Петра в обратный путь. Писались акты, письма, отношения. Это ведь целое событие – оказия в жилые места, да еще такие как Оротук, где одних взрослых людей насчитывается не менее 30 человек. В Оротуке сельсовет, уполномоченный РИКа, вообще культура. Из Оротука, возможно, отправятся на Среднекан наши письма, которые мы заранее подготовили.

Петр то и дело заходил в барак, присаживался, полуоткрыв рот, и, видимо, собирался с духом, чтобы обратиться ко мне с просьбой. Посидев немного, он тыкал рукой в какую-нибудь вещь и застенчиво произносил: «Бу (это) надо, шибко надо». Ну, раз шибко надо, то приходилось отдавать – и к Петру ушло суконное одеяло, рубашка, ну и потом мука, чай, сахар, консервы и т. д. На дорогу его слегка угостили огненной водичкой, и он уехал крайне довольный.

Теперь у нас осталась только одна лошадь. Работу нашу мы строим следующим образом: где-нибудь в устье очередного ручья ставится палатка с небольшим запасом продовольствия. Я и Ковяткин уходим от этой палатки на два-три дня в маршрут по прилегающему району, затем возвращаемся в нее, оставляем собранные образцы, наполняем запасы продовольствия и вновь уходим в маршрут.

С поисковиками мы заранее договариваемся о месте очередной встречи. Поскольку нами сделан значительный загон в части исследованности района, мы снабжаем поисковиков готовой картографической основой, по которой точно намечаем место их стоянки и день встречи. Побывав у них, мы на лошади перебрасываем палатку на новое место и вновь начинаем проводить маршруты.

Парой нам тяжеленько приходится от такой системы работы, но делать нечего, надо как-то приспосабливаться. Больше всего выматывает недостаток сна. За сутки, находясь в беспрерывном движении, с увесистой нагрузкой на спинах (вместо рюкзаков мы сделали себе таежные «сидора» из мешков с веревочными лямками), мы спим не более трех-четырех часов: ночами не дают спать комары. Только днем на солнышке, где-нибудь на ветерке, удается забыться коротким тревожным сном. Нас слишком часто мочит дождем, и мы уже как-то привыкли к «мокрому режиму».

2 июля мы вернулись из маршрута к стану поисковиков. Там ликование. Миша застрелил лося. Положение с продовольствием у нас сразу неизмеримо улучшилось. Вчера под утро, когда все крепко спали, два лося подошли к палатке, напугав нашу лошадь, которая разбудила Мишу. Тот схватил ружье, выскочил из палатки и увидел в полутьме какую-то темную фигуру, опрометью бросившуюся в сторону. Решив, что это медведь, Миша выстрелил в тот момент, когда зверь скрывался в кустах. После выстрела он не рискнул идти в заросли и вернулся в палатку. Утром было обнаружено тело крупного лося, которому пуля удачно попала в самое сердце.

Теперь у нас мяса хоть отбавляй – лось весил не менее 18 пудов. Старый таежник Пульман с успехом закоптил большую часть его. Пришлось затратить на это целый день, но зато мы теперь можем не думать о еде. Мясо лося намного вкуснее оленьего. Из головы лося было приготовлено заливное – вкуснейшая вещь, прелесть которой особенно ощущается после бесконечных консервов.

Пока Пульман с товарищами коптили лося, мы с Ковяткиным проводили нашу «дневку». Дневка эта совсем не день отдыха, а только несколько иная затрата энергии. Целых четыре дня с утра до вечера, вечером и ночью, потеряв всякое представление о времени и пространстве, прикорнув на 3–4 часа, в самое знойное время, где-нибудь под кустиком на вершине гольца около очередного снежного пятнышка, вели мы съемку. А теперь с утра до вечера сидим вычерчиваем, наносим и увязываем съемку, тихо напевая: «Завязка, как сказка, невязка – страданье». К счастью, невязки не выходят за пределы нормы. Вчера мы, вернулись из маршрута довольно рано, так что за ночь успели основательно отоспаться в тиши и покое, отдыхая душой и телом от замучивших нас врагов – комаров. В палатке их почти не было и, проснувшись утром, мы увидели только пару десятков их толстых, упитанных, налившихся кровью, как клюква, сидящих блаженствуя на потолке палатки.

Когда в палатке стало слишком жарко, мы перекочевали к коптилке – большому решетчатому настилу, покоящемуся на вбитых в землю столбах. На настиле лежало слегка присоленное мясо лося, а внизу горел костер из трухлявых бревен и сучьев, вздымавший к небу клубы густого дыма. Здесь около этого дымного облака мы прекрасно поработали – комары сюда залетать не рисковали.

Выдержки из дневника

12 июля. Целый день мы шагали по массивным отрогам и водоразделам, сложенным из гранитных обломков, и мои опорки окончательно развалились. Съемку замкнули только к вечеру, когда из-за гор поползли тяжелые серые тучи. Возвращались ночью по тайге под проливным дождем, мокрые, усталые, голодные. Эта ночь знаменита еще тем, что вывелось второе поколение комаров, и теперь от них совсем нет житья.

14 июля. Сидим на вершине гольца. Вечереет. Внезапно подул свежий ветер. Ровный как пассат, он молниеносно разогнал комариную нечисть, которая только что несметными полчищами окружала нас, не давая ни на минуту покоя. Солнышко скрылось за горизонтом, и мы, воспользовавшись отсутствием комаров, остановились на ночлег около маленького снегового пятнышка, уцелевшего в небольшой ложбинке на склоне хребта. С каждым днем этих пятнышек остается все меньше и меньше. Питаемся мы плохо, консервы да чай с лепешками – вот наша основная еда, когда мы «на горах», то есть в маршруте. Когда мы «в лесах», пища, конечно, несколько лучше, но «в лесах» мы кратковременные гости.

Мясо лося, закопченное Пульманом, стало похоже на сыромятную кожу как запахам, так и консистенцией. В нем завелись какие-то жучки, букашки, и есть его довольно противно. Скудно поужинав вяленым мясом с полулепешкой на человека, запили эту нехитрую снедь чаем я, помечтав о поросенке с хреном, мирно разошлись в свои апартаменты – я под смолистый корень, Ковяткин под куст.

17 июля. Спать хочется отчаянно. Давно уже мы то поднимаемся вверх, то спускаемся вниз, и временами я начинаю впадать в прострацию. Описываешь маршрут, а рука как неживая начинает царапать что-то свое. Уснуть нельзя: все на тебе рваное, худое, и тысячи жал зорко следят за тобой. Стоит хоть на пару минут успокоиться, как немедленно начинается атака на самые слабые места твоего одеяния. Я мечтаю о переносной палатке-малютке, вместимостью на два человека, которую можно брать с собой в маршрут и спокойно в ней отдыхать.

20 июля. Вчера к вечеру мы добрались до стана наших поисковиков. Они досыта накормили усталых голодных путников. За время нашего отсутствия Миша убил оленя, имевшего неосторожность близко подойти к палатке. На гольцах они нам часто попадаются, но так как мы ружья не носим, то они нам вроде «ни к чему». По-видимому, это олени из стада Василия, о котором говорил Протопопов. Обед был пречудеснейший – на первое картофельный суп с олениной, на второе жареная оленина, на третье кофе «мокко» со сгущенным молоком. Давненько мы, привыкшие к спартанской пище и скромным чаям, не вкушали таких чудесных яств.

После обеда, немножечко покалякав, мы как убитые уснули и проспали до позднего утра. Снаружи неистовствует непогодь, хлещет дождь и так сладко спится под аккомпанемент стучащих по палатке дождевых капель. К полудню дождь прекратился, но небо оставалось грозово-хмурым. Вода в Нелькобе поднялась метра на полтора, и кроткая беззубая старушка превратилась в разъяренную львицу «с косматой гривой на спине». Откуда у львицы косматая грива – пусть ответит Лермонтов.

Пульман великий отгадчик снов. Я, чтобы доставить ему удовольствие, сочинил роскошный сон, – на фоне гольцов и тайги раскинулось огромное болото, в котором вместо кочек повсюду торчали человеческие черепа и кучками покосившиеся кресты, а рядом дико завывала нечистая сила, терзая погребенных под крестами мертвецов. Пульман прямо-таки просиял от радости: «Ну, значит, золото здесь есть, ты только запомни место, которое тебе приснилось, это самое богатство значит здесь и запрятано».

В бога Пульман не верит, но нечистую силу чтит.

24 июля. Утренняя заря слегка позолотила края далеких облаков, еще серебристая луна, только наполовину утратила свой яркий ночной блеск, а мы уже на ногах. Холодно. Июльские утра дают себя знать. Теперь уже становится темновато и нельзя работать всю ночь, как в начале июля. А на высоте в 1200 метров много ли тепла может дать жиденький костер из тощих веток стланика? Он скорее обманывает, чем греет.

Проснулся я от холода и от странного треска, который донесся до моих ушей. Когда я открыл глаза, передо мной предстало феерическое зрелище – постель моего спутника ярко пылала, с треском разбрасывая вокруг себя фейерверки искр, а сам он с искаженной от ужаса физиономией в облаках дыма стремительно мчался прочь с належанного места. Коварное пламя костра потихоньку подобралось к груде стланиковых веток, на которых пристроился Ковяткин, и зажгло ее. Все в общем обошлось благополучно, если не считать пары новых дырок на одежде моего соратника.

С одеждой дело у нас обстоит катастрофически плохо. Я, например, одет так: на мне асимметричные брезентовые брюки, сохранившиеся после полевой работы 1931 года. Асимметричные потому, что я, по примеру известного Тришки, пытался чинить их за счет укорачивания штанин, во несколько увлекся и только под конец вспомнил мудрый прутковский афоризм – «нельзя объять необъятное». После этого я начал лихорадочно заполнять прорывы в них посторонним материалом. Латаю я их… в общем не спрашивайте меня, куда я дел все свои носовые платки. Так вот эти самые брезентовые брюки составляют самую прочную основу моего гардероба, его, так сказать, тяжелую артиллерию. Правда, комариное жало пронизывает эти брюки с такой же легкостью, как хороший нож кусок теста, но все же это защита. Под ними к телу прилегает «лоскутная империя» кальсон, которые, несмотря на систематическую чинку, упорно рвутся, причем каждый раз на новом месте. К счастью, дырявые участки кальсон и брюк не совпадают, так что кое-как существовать можно. В брюки наглухо засунута нижняя рубашка – краса и гордость моего гардероба, добротная, без единого изъяна. Вообще с рубашками у нас дело обстоит неплохо, особенно с нижними.

Поверх нижней рубашки мой корпус облегает плотная черная рубашка, благодаря которой я еще не совсем съеден комарами. Со временем она становится все менее и менее проницаемой для комаров, ибо трупы их убиенных товарищей покрыли рубашку своеобразной броней, о которую ломаются комариные жала. Стирать эту принадлежность своего туалета я опасаюсь, ибо лишенная брони она потеряет значительную часть своих защитных свойств.

Перейдем к обуви. Совсем недавно мои ноги облекли опорки от ичиг, перевязанные веревочками, но опоркам пришел окончательный конец, и на моих ногах купленные на Оротуке торбаза «иннях-этарбес», которые при покупке восхитили меня своим колоритным видом. Они уже чинены-перечинены, но пока еще кое-как держатся. Основное свойство их, помимо прочих качеств, присущих каждой дырявой обуви, – это ритмическое изменение объема, достигающее колоссальных размеров. Сделанные из сыромятной кожи, они на влажной почве немедленно размокают, а размокнув настолько увеличиваются в объеме, что ноги болтаются в них как в мешке. Зато, подсохнув, они стягивают ногу не хуже «испанских сапог», применявшихся членами святой инквизиции для получения от своих жертв нужных признаний. Обломочный материал, начиная от песка и кончая галькой среднего размера, свободно попадает в них через многочисленные дыры, так что, вернувшись с маршрута и сняв «иннях-этербес»; можно отчетливо проследить все изменения горных пород, по которым проходил маршрут. Несмотря на это, ходить в них все же несколько удобнее, нежели босиком. На голове у меня шляпа с тюлевой сеткой. На руках спасительные перчатки из ровдуги – нечто вроде замши местной выделки.

Примерно в таком же положении находятся все остальные. Единственная наша надежда это прибытие конного транспорта, который должен подбросить нам одежду и обувь, но его все нет и нет.

27 июля. Вчера мы добрались до очень своеобразных гранитов. Они не дают крупных глыб, а легко рассыпаются в дресву. Склоны, вершины – все это, как дорожки в хорошем саду, усыпано крупной дресвой и идти чудесно. Отроги привели нас к прекрасному синему, как ультрамарин, ледниковому озеру, с белыми парусами чаек на широкой зеркальной поверхности. Мы уже предвкушали удовольствие выкупаться в этом чудесном озере, как вдруг из-за острых темных вершин, угрюмо вонзившихся в небо иглами останцев, быстро выползло лиловое чудище – косматая взлохмаченная туча и помчалась навстречу нам. Закружились вспугнутые чайки, забурлило, запело озеро, зазвенели литыми струнами деревья, и холодный дождь насквозь промочил усталых путников. Гроза прошла, ветер стих, и мириады комаров благодарственным гимном наполнили воздух. Какое уж тут купанье, если принять во внимание только что принятый душ! Мы с грустью покинули не слишком гостеприимное озеро и тяжелым медлительным шагом поползли на вершину гольда по раскисшим скользким от дождя склонам.

Взобравшись на него, мы почувствовали истинное наслаждение. Легкий ветерок отогнал комаров, мы несколько подсохли и легко пошли вперед по ровному дресвяному водоразделу. Солнце ярко вычищенным медным тазиком светит с голубого неба. Все хорошо, мир прекрасен. Но вот горизонт постепенно начинает суживаться. Серые холодные громады облаков внезапно набегают на вершины, переплескиваются через них, протуберанцами взлетают вверх перед каменной преградой, неуклонно ползут все ближе и ближе, глаз с грустью наблюдает, как косые темные полосы дождя поливают уже пройденные тобою места, и в сердце не остается и тени надежды, что эта дождевая чаша пронесется мимо.

До палатки не менее 12 километров. Ничего не поделаешь – надо бросать съемку и спасать свое бренное тело. Поставив небольшую каменную пирамиду, фиксирующую точку съемки, мы отправились к спасительной палатке. Только поздно вечером добрались до нее, мокрые, Иззябшие, усталые. Какой милой сухой и уютной показалась она нам! Всю ночь без перерыва хлестал дождь. Сейчас он идет с перерывами, и, глядя на мутное водянистое небо, отчетливо представляешь себе, что еще очень и очень нескоро опять улыбнется веселое солнышко. Время у нас до отказа загружено вычерчиванием съемки, приведением в порядок образцов, писанием дневника и прочими неотложными работами, которые откладываются до ненастной погоды.

29 июля. Солнце еще не всходило, но заря уже играет жемчужными переливами красок и видно хорошо. Ночи уже стали настоящие – с полной темнотой и звездами. Плохо становится бедным геологам, когда они ночуют в горах на высоте 1500 м над уровнем моря. Вокруг ни кустика, и снеговое пятнышко, около которого мы остановились, насмешливо улыбается, глядя на наши голодные физиономии. Приходится с проклятиями опускаться с заоблачных высот в пониженные участки за топливом, где на тебя тучей набрасываются комары, которые затем следом за тобой забираются в поднебесье и отравляют ночлег. Откуда-то исподтишка вдруг набежит дождевое облачко размерам в ладонь и все испоганит вокруг, коротким, но сильным дождем. Маешься, маешься после всех этих «прелестей», тщетно пытаясь уснуть, забудешься немного в полусне и не выспавшись двигаешься дальше.

30 июля. Раннее тихое утро. Сегодня нам придется идти к лабазу за продуктами. Съемку вчера замкнули около озера на знакомой точке и поздно вечером добрались до палатки. Вернувшись, долго и сосредоточенно пороли Кута. Кут покорно лежал на земле и жалобно стонал, пока, наконец, не почувствовал, что дело принимает хронический характер. Тогда он с отчаянным визгом выскочил из палатки, бешеным аллюром обежал ее и… спокойно улегся спать под кустиком. Били его за то, что он, дезертировав в самом начале маршрута, пришел в палатку, слопал все мясо, остатки лепешек и пытался сожрать топленое сало, находившееся в консервной банке. Сплющенная банка со следами Кутькиных зубов лежала в углу палатки наполовину опустошенная. Банкой этой (помимо ремня) Кутьку били по виноватой морде. А остаток сала уже шипит на сковородке, поджаривая консервы и сухие овощи.

С ужасом я гляжу на свою одежду и обувь: дыры, дыры, оплошные бесконечные дыры. В «этербесях» отвалилась пятка, и на спусках в них без конца сыплются мелкие камни. Брюки – сборище еле держащихся лохмотьев. Только одни рубашки радуют взор добротной прочностью. А коней все нет, значит нет ни обуви, ни одежды.

…Сидим на вершине большого гранитного массива. Сегодняшний день принес нам радость – подувает свежий ветерок. Еще больше мы обрадовались, когда по пути нам встретилось небольшое озерцо с температурой воды в 21°C. Впервые за все лето мы выкупались всласть в такой чудесной теплой воде, да еще при отсутствии комаров. Этого не может понять тот, для кого ежедневно доступны такие удовольствия.

31 июля. До лабаза добрались уже в темноте, но все же успели замкнуть съемку. Рельеф был очень тяжелым, с бесконечными крутыми спусками и подъемами. Вчера доели остатки продуктов и сегодня весь день шли голодные.

Когда мы добрались до лабаза, то Кут долго бегал кругом него, обнюхивая каждый кустик и, наконец, что-то найдя, с аппетитом стал жевать. Я заинтересовался, что это он нашел, да еще такое вкусное; он даже урчал от нестерпимого наслаждения. Подошел, посмотрел. Боже мой! Кут, который в добрые времена ленился подняться, чтобы съесть кусок лепешки, сейчас с восторгом пожирал… подошву от старого ичига, смакуя и обсасывая каждый кусок кожи.

Основательно подзакусив, мы уютно переночевали в лабазе на высоте 5 метров над землей.

1 августа. Запасшись продуктами, собираемся со съемкой добраться до барака. Верхнее течение Нелькобы нами исследовано, остается ее нижняя часть, которая быть может окажется более перспективной. В верхнем течении, в зоне развития почти сплошных гранитов, ничего интересного с точки зрения золотоносности нами не обнаружено.

Наша обувь превратилась в оплошные рваные раны, а поэтому мы решили сделать из нее «постолы». Изготовление «постолов» весьма несложно – отрезаются голенища, в них прорезываются шесть дырочек, через которые пропускается бечевка. На распластанное голенище ставится нога, бечевка стягивает голенище, и «постол» прочно сидит на ноге. В этой «апостольской» обуви мы отправились в далекий маршрут.

3 августа. Раннее холодное утро. Мы находимся в бараке. Путь наш, вернее последний этап его, был оплошным мокрым приключением. Вчера мы только что успели привязать к знакомой вершине нашу съемку, как начался дождь, который провожал нас всю дорогу. Наша обувь моментально разбухла, превратившись в гигантские кожаные мешки, которые к тому же успели прохудиться. Идти в них по мокрому кустарнику было оплошным «наслаждением». Они цеплялись за каждый сучок, за каждую задоринку, и нам время от времени приходилось делать замысловатые антраша, становясь на все четыре конечности. Мокрые кусты приятно, до дрожи во всем теле, охлаждали ноги, дождь освежал лицо, а ликующие тучи комаров услаждали душу и тело путников хоровым пением и нежными укусами. Все это было столь приятно, что с наступлением темноты Ковяткин отказался следовать дальше с тем, чтобы продлить это удовольствие ночевкой в лесу под проливным дождем. И только когда я категорически заявил, что ухожу один, он, недовольно покрякивая, поднялся и пошел дальше.

Как чудесно идти ночью по бестропью в глухих таежных местах, когда небо покрыто черным бархатом туч, когда дождь, без перерыва струит потоки холодной воды с неведомой взору вышины и когда ликующе несутся со всех Сторон восхитительные звуки «Комаринской». Взор еле-еле различает черные неподвижные силуэты деревьев, ноги вязнут в каких-то невидимых болотинах, мокрые сучья хлещут тебя по физиономии, ты мокр вдвойне – от дождя и от собственного пота. Понятие о бесконечности начинает скульптурно вырисовываться в твоем усталом мозгу.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю