Текст книги "Моцарт"

Автор книги: Борис Кремнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Вольфганг встрепенулся и засвистел что-то живое и веселое.

Леопольд шел рядом с каретой. Дорогу пересекла огромная, непролазная лужа, и возница свернул на обочину, в объезд. Немного приотставший Леопольд увидел, как заднее колесо кареты наехало на маленькое деревцо и смяло его. Молоденькая, пушистая елочка распласталась по земле, погибла, раздавленная колесом. А карета, миновав гребень холма, уже катилась под уклон. Леопольд прибавил шаг. Перед тем как влезть в карету, он оглянулся назад: мысль о загубленном деревце никак не покидала его. И что ж он увидел – на вершине холма вновь высилась елочка, такая же стройная и пушистая, как прежде. Молодой, крепкий организм оказался сильнее внезапно нагрянувшей беды, он выдержал, выстоял, победил.

5 января 1769 года Моцарты вернулись в Зальцбург.

В ИТАЛИИ

Снова цокот копыт, стук колес, мерное покачивание кареты. Но теперь за окнами не широкая равнина, а горы. На их склонах мириадами ослепительных искорок сверкает снег. По ясному, голубовато-белесому небу вдогонку за каретой весело бежит солнце. И так же радостно и весело на душе у Вольфганга. Каждая строчка его письма к матери пронизана солнечным светом, дышит восторгом и счастьем.

«Мое сердце полно восхищения. Какое изумительное удовольствие. И все оттого, что в этой поездке мне так весело, оттого, что в карете так тепло, и оттого, что наш возница такой любезный малый: когда хоть немного позволяет дорога, он мчится во весь опор».

На этот раз Вольфганг направляется в Италию. Едет с одним лишь отцом. Матери и сестре пришлось остаться в Зальцбурге. Путешествие всей семьи оказалось очень дорогим удовольствием для Леопольда, чей кошелек за время пребывания в Вене изрядно отощал.

Вернувшись из Вены, отец и сын недолго пробыли в Зальцбурге. Всего лишь около года. За это время Вольфганг создал несколько произведений духовной музыки: в частности две мессы, одна из которых – до-мажорная – величавое, торжественное произведение. Этот год был примечателен еще и тем, что при архиепископском дворе поставили «Притворную простушку» и Вольфганг, наконец, увидел на сцене свою первую оперу. Кроме того, юный композитор был назначен придворным концертмейстером князя-архиепископа.

Все это, конечно, приятно щекотало самолюбие Леопольда – он опять утер нос чванливым зальцбуржцам. Но вместе с тем Леопольд отлично понимал, что пока он сам окончательно не состарился, а Вольфганг не подрос настолько, чтобы перестать вызывать изумление, необходимо торопиться упрочить славу мальчика в Европе. Поэтому Леопольд и решил предпринять путешествие в Италию, в эту обетованную землю музыки. Ведь только в Италии музыкант того времени мог получить аттестат артистической зрелости.

Пылкие итальянцы встретили юного виртуоза восторженно. Поездка по стране вылилась в триумфальное шествие. Заполненные толпами народа площади перед храмами, в которых Вольфганг играл на органе, битком набитые концертные залы, газеты, пестрящие статьями с восхвалениями гениального «маэстрино».

Но стремительное мелькание городов не притупило зрения Вольфганга, шум оваций не вскружил голову. Он продолжает самозабвенно и жадно учиться: часто бывает в театрах, концертах, общается с известными композиторами, музыкантами, певцами. Он встречается с виднейшим ученым и музыкантом, непревзойденным в то время теоретиком и историком музыки падре Мартини и под его руководством совершенствуется в сложнейшем искусстве контрапунктического письма. Он посещает своего старого знакомого по Англии певца Манцуоли, восхитительную певицу сеньору Гвари, по прозвищу Бастарделла, обладательницу поразительного по широте диапазона голоса: она свободно брала верхнее «до» и так же свободно владела альтовыми низами, простиравшимися до «соль». Он музицирует с превосходным скрипачом Нардини.

Но больше всего Вольфганга занимает театр. Он знакомится со всем, что шло в то время на сценах итальянских театров – с операми-сериа и операми-буффа. Не только слушает, но и внимательно изучает произведения столпов музыкального театра той эпохи – Гассе, Иомелли, Пиччини.

Постепенно у Вольфганга вырабатываются собственные, хотя еще и не вполне оформившиеся, взгляды на оперное искусство. (Правда, пока это относится лишь к произведениям других, в своем же творчестве он еще идет проторенным путем.) Прослушав в Неаполе оперу Иомелли «Покинутая Армида», он прозорливо замечает в письме к сестре: «Дают оперу Иомелли. Она красива, но для театра чересчур мудрена и старомодна».

Острей становится его взгляд на жизнь, на окружающих людей. Наблюдения его метки, характеристики людей точны, отмечены чисто моцартовскими юмором и остроумием.

Вот характеристика неаполитанского короля: «Король воспитан грубо, по-неаполитански. В опере он все время стоит на скамеечке, чтобы казаться немножечко выше королевы». И еще одна зарисовка – монаха-чревоугодника. В письме к сестре он пишет:

«Мы имеем честь общаться с неким доминиканцем, слывущим святым, чему я, правда, не очень верю, ибо за завтраком он выпивает чашку шоколада и тут же вслед за ней – добрый стакан испанского вина. Я сам имел честь кушать с этим святым. Он, вдоволь напившись за столом вина, под конец опорожнил полный стакан крепкого вина, уписал два здоровенных куска дыни, две полные тарелки молока с лимонным кремом, персики, груши, пять чашек кофе».

За время итальянских странствий Вольфганг очень возмужал и физически. Правда, он почти не вырос, но зато заметно окреп. Это-то и помогало выносить ту огромную физическую нагрузку, которая ложилась на его плечи. Частые и длительные переезды из города в город невероятно изнуряли. Недаром Леопольд сообщает жене:

«За 27 часов путешествия мы спали только два часа. Едва мы съели немного риса и пару яиц, я усадил Вольфганга на стул. Он мигом захрапел и так крепко заснул, что даже не пошевелился, когда я его полностью раздел и усадил в кресло. Он все продолжал храпеть, даже несмотря на то, что я время от времени приподнимал его и снова усаживал в кресло. В конце концов я был вынужден потащить его спящего в постель. Проснувшись в девять часов утра, он никак не мог сообразить, где находится и как попал в кровать. Почти всю ночь он пролежал на одном и том же месте, не ворочаясь».

К этому надо добавить и огромное напряжение духовных сил. Бесчисленные концертные выступления, сочинение музыки, беспрестанное, в любое время и в любых условиях: первый свой струнный квартет он написал за один вечер в пропахшей кухонным чадом, переполненной людьми харчевне городка Лоди, сочиняя под звон тарелок и приборов, под шум и гам посетителей харчевни.

В Болонье он блестяще доказал свое композиторское мастерство, приняв участие в состязаниях, которые проводила Болонская филармоническая академия. Запертый в отдельной комнате (чтобы никто не мог ему помочь), Вольфганг, за полчаса создал сложное четырехголосное контрапунктическое произведение на основе одноголосной пьесы, предложенной ему принцепсом академии. Победа была полной. Под бурную овацию члены Болонской академии единогласно избрали четырнадцатилетнего юношу «мастером композиции», академиком. Это была великая честь: в члены старейшей и почтеннейшей академии избирались только самые видные композиторы, причем статут академии запрещал избирать в члены академии лиц, не достигших двадцатилетнего возраста.

В Риме с юным маэстро произошел случай, еще более укрепивший его славу. В соборе Святого Петра, в Сикстинской капелле раз в год, на пасху, исполнялась знаменитая молитва «Мизерере» сочинения Грегорио Аллегри. Она настолько высоко чтилась Ватиканом, что певцам папской капеллы было строжайше запрещено выносить из собора ноты, переписывать или отдавать кому-либо из посторонних партии. Ослушнику грозила суровая кара – отлучение от церкви.

Всего лишь один раз прослушал Вольфганг «Мизерере» и совершенно точно, до единой нотки записал по памяти пятиголосное хоровое произведение, а затем исполнил на одном из своих концертов, чем поверг в изумление папских певцов.

Имя юного музыканта повторяла вся Италия. Римский папа пожаловал ему орден «Золотой шпоры». Вольфганг стал «благородным кавалером» и «рыцарем «Золотой шпоры». Впрочем, на него это не произвело особенного впечатления. С малых лет Моцарт был чужд суетного тщеславия. Ни в юные годы, ни позже композитор никогда не именовал себя благородным кавалером. Благоприобретенное вместе с орденом дворянство также было ему безразлично. Предки Моцарта были простолюдинами, и он не стыдился этого. Напротив, гордился, что он не пустой бездельник-аристократишка, а музыкант, человек, трудом, талантом и умением зарабатывающий средства к существованию. И чем взрослее становился Вольфганг, тем сильнее росло в нем чувство гордости собой и подобными ему трудовыми людьми. Это чувство мы сегодня назвали бы чувством классового самосознания. Не пройдет и восьми лет после получения ордена «Золотой шпоры», как молодой Моцарт скажет: «Из аристократа капельмейстер не получится, из капельмейстера же вполне может получиться аристократ».

А еще тремя годами позже двадцатипятилетний Вольфганг напишет слова, звучащие дерзким вызовом феодальным порядкам: «Сердце облагораживает человека, и хотя я не граф, во мне больше чести, чем в ином графе».

Успех Вольфганга в Италии был гигантским. Но самое интересное его ожидало впереди.

Как-то, выступая в домашнем концерте у генерал-губернатора Ломбардии, Вольфганг исполнил четыре арии, специально сочиненные для этого случая. И хотя арии писались в большой спешке, они пленили слушателей. Лучшая из них – «Misero pargoletto» – изумительна по своей красоте и поразительна по филигранной отделке каждой детали. В результате Вольфганг получил лестное и выгодное предложение – написать оперу для миланского карнавала.

Как только пришло от туринского поэта Витторио Чиньясанти либретто – «Митридат, король Понта», написанное по одноименной драме Расина, Вольфганг принялся за дело. Работал с жаром, не покладая рук. В письме к матери у него даже вырывается жалоба: «Очень болят пальцы, потому что все пишу оперу».

Юноша великолепно понимает, какое трудное испытание предстоит ему выдержать. Ведь написать надо было оперу-сериа, произведение не на бытовой сюжет, а на историко-героический, требующее масштабности, приподнятости, торжественности стиля, больших, развернутых арий. Он ясно сознает, что его оперу будут слушать итальянцы – народ горячий, необузданный в своих симпатиях и антипатиях, готовый превознести до звезд полюбившегося и забросать гнилыми яблоками и апельсинами не потрафившего маэстро. Понимал он и то, что его оперу будут исполнять итальянские певцы – деспотические баловни славы. Потому-то Вольфганг волнуется за исход дела, обращаясь к матери с детски наивной просьбой: «Мамочка, прошу, помолись за меня и за то, чтобы опера прошла хорошо», – старательно ловит каждое слово певцов, тщательно выполняет каждое желание примадонны или премьера-кастрата.

Не за ученической партой, а в театре, в живом общении с певцами и музыкантами овладевает Моцарт сложным мастерством оперного композитора.

Чем ближе премьера, тем сильнее растет уверенность Леопольда в успехе оперы. Он спешит обрадовать жену:

«Переписчик вполне доволен, что в Италии является добрым предзнаменованием, ибо, если музыка удается, переписчик рассылкой и продажей арий выручает больше денег, чем сам капельмейстер за свое сочинение. Певцы и певицы очень довольны и полностью удовлетворены, особенно примадонна и премьер, которые не могут нарадоваться дуэтом. Премьер сказал:

– Уж если этот дуэт не понравится, пусть меня еще раз кастрируют!»

Вольфганг написал настоящую оперу-сериа, по своей форме ничем не отличающуюся от опер подобного типа. Она состояла из короткой увертюры, 21 арии, одного-единственного дуэта и заключительного хора.

В «Митридате» нет психологической глубины разработки характеров, как ее нет и в других операх-сериа современных Моцарту композиторов. Юный Вольфганг идет по стопам современников и создает произведение, предельно обобщенное, условное. «Митридат», подобно всем операм-сериа, скорее напоминает статичный костюмированный концерт, чем динамически развивающееся музыкально-драматическое произведение. Большие, замкнутые в себе концертные арии следуют друг за другом, почти не связанные единым музыкально-драматическим развитием. Но вместе с тем уже в «Митридате» пятнадцатилетний композитор кое-где проявляет и свою индивидуальность. Ряд арий отмечен искренним лиризмом, окрашен нежной мечтательностью, что придает этим отрывкам несказанную прелесть.

26 декабря 1770 года состоялось первое представление «Митридата». Дирижировал сам Моцарт. Оперу встретили восторженно. В переполненном театре, перекрывая бурю рукоплесканий, гремели возгласы:

– Evviva il Maestro, evviva il Maestrino!

«Митридат, король Понта» выдержал около двадцати представлений (по тем временам число спектаклей весьма солидное) и каждый раз делал полные сборы.

Поэтому не успел Вольфганг вернуться в Зальцбург, как с ним был заключен договор на новое театральное произведение для того же Милана. После нескольких месяцев, проведенных дома, сын и отец 13 августа 1771 года снова выехали в Италию. Прибыв в Милан, Вольфганг по горло окунулся в работу. До премьеры, приуроченной к празднествам в честь бракосочетания эрцгерцога Фердинанда с принцессой Беатриче Моденской, оставались считанные дни. Вольфганг снова демонстрирует удивительную способность творить в любой обстановке. Что бы ни происходило вокруг, он пишет. Это поразительное свойство останется у Вольфганга на всю жизнь. Моцарт был настолько глубоко погружен в свой внутренний мир, что все внешние помехи только разжигали его творческую фантазию и помогали явить миру накопившиеся мысли и образы.

Вот что мы читаем в одном из его писем к матери: «Над нами – скрипач, под нами – еще один, рядом с нами – учитель пения, дающий уроки, в последней комнате рядом с нашей – гобоист. Оттого весело сочинять! Рождается много мыслей».

В предельно короткий срок Вольфганг создал театральную серенаду «Асканио в Альбе» на либретто поэта Парини – аллегорическую пастораль в двух действиях, не меньшую по объему, чем любая опера-сериа, с увертюрой и многочисленными номерами – ариями, хорами, балетной музыкой.

На этот раз юному Вольфгангу пришлось вступить в состязание с маститым и общепризнанным мастером оперы-сериа, видным композитором того времени Гассе, который к тем же торжествам по заказу императрицы сочинял оперу «Руджеро» на либретто Метастазио.

В этом соревновании, по свидетельству Леопольда, победил Моцарт. Представленный 17 октября «Асканио» затмил сыгранного накануне «Руджеро». Успех был настолько велик, что сам Гассе (к его чести надо сказать, что он был не только большим художником, но и большим человеком), прослушав «Асканио в Альбе», произнес вещие слова: «Этот мальчик заставит позабыть обо всех нас».

Вольфганг не только соревновался с композиторами старшего поколения, но и учился у них. Но то, что он делал теперь, было уже не ученическим следованием чужим образцам, а глубоким освоением и творческой переработкой богатств, накопленных его предшественниками. Следы этой учебы особенно явственно ощущаются на произведениях, созданных после возвращения из второй поездки в Италию.

Именно в это время Вольфганг встретился с Иосифом Гайдном, приехавшим в Зальцбург погостить к своему брату. Великий австрийский композитор оказал огромное влияние на юного Моцарта. Это чувствуется в произведениях 1772 года – симфониях, квартетах, очаровательном дивертисменте для струнных, флейты, гобоя, фагота и четырех валторн. Использовав лучшие традиции итальянской музыки, столь хорошо изученной во время путешествий по Италии, обогатив их тем ценным, что было почерпнуто у Иосифа Гайдна, чье творчество насыщено ярко выраженным национальным, народно-песенным содержанием, Вольфганг все уверенней и настойчивей вырабатывает свой собственный, моцартовский стиль. Особенно ярко это проявилось в ля-мажорной симфонии, написанной в августе 1772 года. В ней чувствуется, как молодой орел, перестав быть робким птенцом, широким взмахом расправляет крылья, чтобы свободно и смело взмыть ввысь.

Это тем более удивительно, если вспомнить, что зальцбургская жизнь Моцарта этого периода была не из веселых. В день приезда отца и сына из Италии умер Сигизмунд Шраттенбах. Ему на смену был избран новый князь-архиепископ – Иероним Колоредо. И хотя Леопольд сумел добиться того, чтобы Вольфгангу была заказана драматическая серенада «Сновидение Сципиона», в аллегорической форме прославлявшая нового владыку Зальцбурга и исполненная на коронационных торжествах, отношения Моцартов с новым властителем складывались неважные.

Деспот, лицемерно рядящийся в одежды гуманности, ханжа, ратующий за просвещение, – вот в общих чертах портрет нового властелина. В кабинете Иеронима Колоредо стоял бюст Вольтера. Но это ничуть не мешало новому князю быть грубым и невежественным правителем, жестоким и высокомерным сатрапом, попиравшим человеческое достоинство своих подданных, не терпевшим ни малейшего возражения и круто расправлявшимся с каждым, кто осмеливался хоть в чем-нибудь перечить ему.

Стремясь поправить вконец расшатавшиеся дела своей казны, он еще больше увеличил и без того непосильное бремя налогов, поборов, пошлин. Для взыскивания их была укреплена бюрократическая государственная машина, выросла армия чиновников, подобная алчной и прожорливой саранче. В связи со всем этим катастрофически нищал и без того нищий народ. Значительно ухудшилось и положение придворных музыкантов. Иероним Колоредо был большим любителем охоты. Псарям и егерям при нем жилось куда вольготней, чем концертмейстерам, скрипачам и альтистам.

Леопольд особенно настойчиво хлопочет о разрешении на новую поездку. Наконец с большим трудом получает его. 24 октября 1772 года Леопольд с сыном выехали в Италию. В Милане Вольфганга ждала работа над оперой для миланского карнавала – «Лючио Силла».

Либретто, сочиненное местным поэтом Джованни де Гамера и основательно подправленное Метастазио, представляло собой типичный образчик оперы-сериа. В основу сюжета был положен эпизод из истории древнего Рима. Вместо живых людей с яркими характерами и богатым внутренним миром в либретто были представлены ходульные фигуры, окостенелые схемы; вместо единого драматически развивающегося действия – малодейственное, клочковатое чередование музыкальных номеров. Все это соответствовало канонам оперы-сериа.

Однако Вольфганга они уже не могли удовлетворить. Он настолько творчески вырос, что старое платье обветшалых традиций стало ему узко.

В «Лючио Силле» юный Моцарт попытался вырваться из тесных рамок оперы-сериа, не разрушая их. Многие страницы партитуры преисполнены истинного трагизма и большой правды в передаче чувств и переживаний героев. С исключительной силой изображены страсти, обуревающие героиню оперы Юнию. Ее арии насыщены большой драматической силой. Огромной выразительности достигают отдельные хоровые сцены, оркестр из простого аккомпаниатора певцов, как это было общепринято в операх-сериа, кое-где становится активным участником драматического действия, помогая глубже раскрыть мысли и чувства героев.

Все это было настолько новым и необычным, что, естественно, вызвало недоумение у публики, заполнившей зрительный зал миланского оперного театра в день первого представления «Лючио Силлы». Для консервативных итальянцев, воспитанных на привычно-рутинных, от премьеры к премьере повторяющихся стандартных образцах, опера Вольфганга оказалась не только непривычной, но и враждебной. Им было глубоко чуждо то новое, передовое, что она в себе заключала.

Для Моцартов это был не просто неуспех – это был сильный удар. Леопольд, уезжая, из Зальцбурга, твердо рассчитывал раздобыть сыну выгодную должность в Италии. То, что захолустный Зальцбург не место для Вольфганга, он и раньше понимал. С приходом же к власти Иеронима Колоредо покинуть Зальцбург стало необходимостью.

Леопольд всяческими путями старается определить сына на место, но, увы, безрезультатно. Наконец он посылает партитуру «Лючио Силлы» во Флоренцию эрцгерцогу Леопольду для ознакомления – авось понравится, и он возьмет Вольфганга к себе на службу или хотя бы, на худой конец, порекомендует кому-нибудь. Но ответа нет. Между тем кончился отпуск Леопольда. Что делать? Он решается на крайнее средство: распускает слух, будто серьезно заболел. Одновременно забрасывает жену зашифрованными записками: «Из Флоренции от гроссгерцога никакого ответа. Все, что я писал тебе о своей болезни, неправда… Но ты должна повсюду рассказывать, что я болен. Этот листок отрежь и уничтожь, чтобы он ни в чьи руки не попал». Через неделю он снова, тем же самым шифром пишет: «Я выехать не могу, ибо ожидаю письмо из Флоренции».

Увы, всеведущий Леопольд не ведал, что в то время, как из Милана в Зальцбург шли его зашифрованные письма, из Вены во Флоренцию прибыла бумага, окончательно захлопнувшая перед его сыном двери в Италию. Это было письмо императрицы Марии Терезии ее сыну – эрцгерцогу Леопольду.

Австрийские и немецкие буржуазные историки немало чернил истратили на то, чтобы убедить читателя в благотворнейшем влиянии «просвещенных» монархов Габсбургов на развитие австрийской культуры и искусства. Однако достаточно прочесть хотя бы рассуждения Марии Терезии о бесполезности и ненужности кого – Моцарта! – чтобы безошибочно определить истинную цену писаний буржуазных историков:

«Ты спрашиваешь меня, должен ли принять к себе на службу юного зальцбуржца? Не знаю зачем. Ведь тебе композитор не требуется, и вообще на что тебе сдались ненужные люди? Если же, несмотря ни на что, сие доставит тебе удовольствие, я не хочу препятствовать. Говорю лишь для того, чтобы ты не обременял себя бесполезными людьми. Вообще избегай награждать подобных людей званием своих служащих. Эти люди, словно нищие, шляются по всему свету, что дискредитирует их хозяина.

Кроме того, на его шее висит большая семья».

Итак, с Италией все было покончено. Как ни тяжело, а приходилось ее покидать. И возвращаться назад – в Зальцбург.