Текст книги "Гурко. Под стягом Российской империи"

Автор книги: Борис Тумасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

– Я разделяю с вами, государь, этот протест. Россия стоит у Европы словно кость поперек горла.

– Не отрицаю.

– В связи с этим, ваше величество, у меня есть сообщение посла из Лондона – графа Шувалова: адмирал Хорнби получил предписание ввести флот в проливы и расчехлить орудия.

– Звон якорных цепей услаждает слух Абдул-Хамида и его визирей и рассчитан на то, чтобы успокоить их. Что касается нас, то мы прекрасно понимаем, что это непомерно жадная, обрюзгшая старуха Виктория трясет оружием, стараясь запугать Россию. Видит Бог, лорд Биконсфилд движет эскадру из Безикской бухты к проливам и обратно, как неуверенный шахматист фигуры… Мне кажется, любимец королевы лорд Биконсфилд был более последовательным, когда носил просто имя Дизи.

– Я думаю, ваше величество, этим актом Биконсфилд пытается поднять дух турецкой делегации, когда она сядет за стол переговоров.

– Весьма возможно. Но если это так, то могу сказать, Биконсфилд от Дизи недалеко ушел, также пачкает в свои штанишки.

– С вами, ваше величество, нельзя не согласиться, однако лорд Биконсфилд ненавидит нас не меньше, чем когда он носил короткие штанишки юного Дизи. И прежде, и теперь британский кабинет охотнее воевал бы с нами австро-венгерскими солдатами. Но нам все-таки будет довольно неприятно, если введем армию в Стамбул под жерлами пушек английской эскадры. Тем более на ратные подвиги кабинет лордов усиленно подбивает королева Виктория.

Александр поморщился:

– От грязной ганноверской свиньи визга и в молодости было предостаточно, но вы все оказываете на меня нажим, даже брат Николай, и я вынужден вам уступать. Хотя убежден: российские стяги над Стамбулом сделали бы султана более уступчивым при подписании мира.

– Но, ваше величество, это увеличит агрессивность Биконсфилда, Андраши и Бисмарка на предстоящем конгрессе[35]35
  Речь идет о Берлинском конгрессе 1878 г., созванном для пересмотра условий Сан-Стефанского мира по инициативе Великобритании и Австро-Венгрии, выступавших против усиления позиций России на Балканах.


[Закрыть], коего нам никак не избежать. Перед российской дипломатией нелегкая задача – отстоять условия мирного договора, каковой мы заключим с Портой.

– Вы считаете, Европа настоит на конгрессе?

– Ваше величество, это реальность.

– Александр Михайлович, я понимаю, мы вынуждены будем согласиться на мирный конгресс, если таковой потребуется, и вам на нем предстоит не единожды скрещивать шпаги, не уступайте достигнутого российской армией… Для России славянский вопрос – ее собственное дело, здесь полумерами не обойтись. Когда конгресс, дорогой Александр Михайлович, станет реальностью, заранее уведомите Лондон, Вену и Берлин: мы готовы вести разговор лишь по вопросам, затрагивающим общеевропейские интересы. Я имею в виду проливы.

– Именно об этом, ваше величество, я уже уведомил советника Жомини. По остальным пунктам мирного договора с Оттоманской Портой Россия сохранит твердость, даже если нас оставят в одиночестве, а уж коварная троица к тому стремится.

– Уповаю на вашу мудрость, князь, не знаю, какой наградой и одарить вас.

– Покоя жду вечного, ваше величество, а Господь и Россия воздадут мне должное.

Александр отвернулся, бросил раздраженно:

– Вы свободны…

В тот же день в доверительной беседе Горчаков сказал Милютину:

– Армия, любезный Дмитрий Алексеевич, исполнила свой долг, теперь слово за дипломатией. Однако предвижу баталии грознее плевненских. Биконсфилд, Андраши и Бисмарк мечтают видеть нас в положении Осман-паши, ан мы не турки.

– Согласен с вами, Александр Михайлович, на Германию сегодня мало надежды. Она держится довольно определенно, заявляя, что должна щадить Австрию.

– Скажу вам больше, любезный Дмитрий Алексеевич, я начинаю улавливать, как даже Франция поддакивает Англии. Складывается впечатление, что против России опять вся Европа. Вот вам и библейское: благодеяние наказуемо.

– Вы имеете в виду?..

– Опять-таки Францию, каковую немногим более двух лет назад Россия спасла от пруссаков.

– Не ошибаетесь ли вы, Александр Михайлович, в своем суждении о французском правительстве?

– Мое чутье меня не подводило. Стоит лишь проанализировать последнее заявление герцога Деказа.

– Но он только министр иностранных дел Франции.

– Любезный Дмитрий Алексеевич, хочу напомнить вам: известные действия министров иностранных дел есть отражение внешней политики государств. – Горчаков потер руки, сказал с чувством какой-то горечи: – Ах, как бы я желал, чтобы мой тонкий нюх на сей раз обманул меня…

Преображенец Силантий Егоров под Филиппополем сражался в самом горячем месте, где преображенцам предстояло перекрыть дорогу армии Сулейман-паши.

Сражение хотя и было неудачным для турок, но Сулейману-паше, однако, удалось прорваться и увести таборы на Адрианополь. Но Гурко преследовал его. Сулейман-паша думает: этот гяур буквально кусает его за пятки.

Турецкий военачальник злой. Готовый предстать перед грозными очами Абдул-Хамида, вот уже несколько суток проведя без сна, он последними словами поносит гяура Гурко, и никак не может взять в толк, как ему удалось перебраться зимой черев Балканы, и, сохранив силы, не давать передышки турецким военачальникам, и даже оказать помощь генералу Радецкому пленить Вессель-пашу. А теперь белый генерал Скобелев тоже включился в погоню за ним, Сулейман-пашой.

Уводя таборы, Сулейман-паша решил, Гурко настигает его и он поворачивает таборы с Адрианопольской дороги на Деде-Агач…

Идет преображенец Силантий Егоров, месит грязь. Он, как и другие солдаты, далек от стратегии высшего командования и дипломатических перипетий. Им всем виделось одно: конец войны и Дунайская армия, завершив освобождение болгар, возвратится домой в Россию…

Преображенцы идут в авангарде колонн. Обочь дороги остановил коня генерал Гурко, приподнялся в стременах, кричит:

– Поспешай, братцы, догоняй Сулеймана! Впереди Адрианополь, а там и Стамбул. В России и передохнем, братцы!

Авангард не делал привалов на обед, двигался до ночи, пожуют солдаты сухари, водой запьют и шагают дальше. И только когда сгустятся сумерки, остановит Гурко колонну и загорятся костры биваков. У костров обсушатся солдаты, чайку горячего попьют либо кипяточку, а спозаранку снова в путь.

С начала кампании Силантий Егоров счет верстам потерял, казенные сапоги того и гляди развалятся. На коротких привалах поднесет Силантий сапоги к костру, постучит заскорузлым ногтем по подошве, удивленно покачает головой, на чем только и держится…

Скажет удивленно:

– Это же надо в разум взять, солдат российский Силантий Егоров на своих двоих столь земель исходил, чего только не повидал. Бог даст, может, и главный город османов поглядеть доведется…

Главный город турецкий Силантию поглядеть не довелось, а вот Адрианополь увидал. Вывесили турки белый флаг, слабы оказались перед российским солдатом Силантием Егоровым… Убедившись, что Сулейман-паша изменил маршрут отступления и свернул на Деде-Агач к морю, Гурко с начальником штаба задумались.

– А не намерился ли Сулейман сыграть с нами в кошки-мышки?

– Вы, Иосиф Владимирович, думаете, что он может повести таборы вдоль моря?

– Как сказать, а предвидеть должны.

Созвали на совет генералов, и Гурко принял решение: за Сулейманом вслед пойдут с отрядами генералы Шувалов и Вельяминов, дабы встретить его с двух сторон и принудить сложить оружие.

О том и генерала Скобелева упредили. В тот же день вызвал Иосиф Владимирович генерала Краснова:

– Данил Васильевич, к тебе и твоим казачкам у меня просьба. Знаю, кони ваши подбились и люди устали.

– Да ты скажи, Иосиф Владимирович, що надо?

– Надо, Данил Васильевич, опередив колонны и не давая туркам опомниться, встать у ворот Адрианополя.

Оставив значительную часть болгарского войска конвоировать плененную армию Вессель-паши, Столетов со штабом вел ополченцев к Адрианополю вслед за армией генерала Гурко. Сохраняя дистанцию, за казаками генерала Краснова шли гвардейские полки. Летели на ветру расчехленные знамена, шагали ополченцы. По всей дороге болгары восторженно встречали освободителей. Впереди ополчения ехал Столетов. Сердце генерала наполняла гордость, не меньшая той, какую ощущали и дружинники, и народ, запрудивший обочину. К Адрианополю подходила российская армия и с нею болгарские войники. Вот они шагают в национальной форме, будущее армии свободной Болгарии.

На рысях проскакал Гурко со свитой.

Съехав в сторону, он натянул повод. Мимо него проходили полки, ездовые сдерживали, конные упряжки, гремели колеса орудий, зарядных ящиков.

Завидев генерала, солдаты еще больше подтягивались. Гурко подал знак Столетову, тот подъехал, встал рядом. Мимо проходили ополченцы. Столетов каждого из них знал в лицо и по имени, они, его воины, дороги ему, как собственные дети, ибо он, генерал, стоял у колыбели формирования ополчения. Многие из них были под Самарским знаменем на плоештинском лугу, немало полегло под Загорой и на Шипке, у Шейново и в других боях, и похороненные в братских могилах, лежат они рядом с российскими солдатами, а на место погибших каждый день приходят новые ополченцы…

Пропускал Столетов дружины, всматривался в воинов и вспоминал разговор с царем. Побывав на Шипке уже после капитуляции Хаджи-Осман-паши, Александр Второй сказал Столетову:

– Я с почтением относился к защитникам перевала, генерал, но увиденное превзошло мое представление о мужестве и воинском союзе российских и болгарских воинов. Передайте это ополченцам, генерал.

На что Столетов ответил:

– Ваше величество, созданное с вашего высочайшего соизволения и с помощью российской болгарское ополчение глубоко благодарно за честь с оружием сражаться за свою свободу и независимость.

– Да-да, поблагодарите дружинников…

Воспоминания Столетова прервал генерал Гурко:

– Будущая болгарская армия, Николай Григорьевич, должна с благодарностью помнить школу генерала Столетова…

Неожиданно, провожая взглядом проходившее ополчение, спросил:

– Извините, Николай Григорьевич, мое любопытство, нашел ли себе невесту поручик Узунов?

Столетов улыбнулся:

– Отыскал, ваше превосходительство, в Систово.

– Это хорошо, славянской дружбе надлежит крепнуть…

Поручик Узунов догнал ополчение под Адрианополем. Здесь его ждало письмо брата. Как и прежде, Василько подробно рассказывал о боевых делах в Забалканье, о ночном штурме первоклассной крепости Карс и что турки отступают, а Кавказская армия приближается к Эрзруму…

Мысленно Стоян увидел Василька, да так зримо, отчетливо, с его мягкой доброй улыбкой, открытыми светлыми глазами и ямочками на щеках…

На первом же привале Стоян сел за письмо брату.

В предместье Адрианополя Гурко остановил войска.

Вокруг города, к степному холмистому раздолью подходили дивизии, бригады, полки, батареи на конной тяге, зарядные ящики, фуры обоза, санитарные двуколки. Становились в море седого ковыля. И тотчас же ездовые разворачивали орудия жерлами на вражеский город.

Пятьдесят лет, со времен Русско-турецкой войны 1889 года не видели турки у стен Адрианополя такого скопления российских войск. И эта огромная армия генерала Гурко готова была идти на Стамбул.

Дивизии, бригады, полки охватили Адрианополь, ждут часа наступления… И тогда открылись городские ворота и делегация адрианопольских старейшин вышла навстречу русскому генералу.

Иосиф Владимирович сошел с коня, в окружении свиты и штаба подождал, когда делегация приблизилась. Ответил поклоном на поклон.

Городской голова в шелковом халате и зеленой чалме с подобострастной улыбкой заговорил, а рыжий турок-толмач переводил:

– Всемилостивейший Аллах наказал правоверных, и войска генерала Гурку-хана явились к городу светлого султана Абдул-Хамида. Мудрый и великий султан приказал не сопротивляться, сдать город Гурку-хану. Мы – пыль у ног великого султана и не смеем ослушаться его. Но мы просим милостью Аллаха мудрого и милосердного, не вели, Гурку-хан, своим аскерам занимать город. В городе нет таборов, они ушли с Сулейман-пашой.

Слушал Иосиф Владимирович, хмурился. Но вот он заговорил:

– Если в Адрианополе нет войск, гвардия не станет вступать в город. Город займет лейб-гвардии Московский полк, а комендантом назначаю генерала графа Шувалова. – Повернулся к свите: – Господа, определите дивизии и соединения на бивак согласно диспозиции.

С театра военных действий пришла радостная весть: войска генерала Гурко овладели Адрианополем. Российская армия готова начать марш к сердцу Оттоманской Порты.

По этому поводу в Санкт-Петербурге в Зимнем дворце давали бал. Гремела музыка, и все разговоры сводились к близкому скончанию войны. Царь не скрывал радости. Ухаживая за Долгоруковой, он бравировал:

– Нас отделяет от Константинополя всего сто пятьдесят верст. Представьте, Катенька, это как от Москвы до Рязани.

Государь говорил это своей возлюбленной Катеньке Долгоруковой, с которой его связывала десятилетняя любовь с той первой парижской встречи, Катеньке, ставшей после смерти жены Марии Александровны его морганатической женой.

Тогда, на балу, Александр наказывал Горчакову:

– В Сан-Стефано мы должны показать свой характер[36]36
  В Сан-Стефано близ Стамбула был заключен прелиминарный (предварительный) мир, завершивший Русско-турецкую войну 1877–1878 гг.


[Закрыть]. Надо поставить Европу перед свершившимся фактом.

День только начинался, а гвардия уже изготовилась: конные и пешие дивизии, бригады, полки, артиллерия. Двинулись из адрианопольского предместья по дороге, которая вела на Стамбул. Сопровождаемый денщиком и несколькими адъютантами, в сопровождении штаба и конвоя проскакал генерал Гурко, приветствовал войска на ходу. Ему дружно отвечали.

По данным разведки, турки не готовы к сопротивлению. Однако Иосиф Владимирович предчувствовал: взять Стамбул, столицу Оттоманской Порты, ему не дадут. Уже было известно, в защиту турецкой империи на Россию набросилась вся Европа. Европейская дипломатия даст бой российской делегации на конгрессе. Там постараются умалить победы российского оружия.

Становилось обидно за Россию и ее армию. Гурко не был политиком, он был солдатом и видел, каким трудом и какими жертвами давалась победа.

Уже на вечернем биваке, когда Иосиф Владимирович возвратился в штаб отряда, его подозвали к аппарату. Гурко прочитал ленту. Командующий Дунайской армией приказывал остановить гвардию до особого распоряжения…

Но Иосифу Владимировичу было понятно: никакого распоряжения впредь не последует.

Лондонские газеты надрывались, раздувая страсти. Истерия достигла своего апогея. Россию винили в агрессии и чуть ли не в попытке посягнуть на святая святых – британское морское владычество.

От лондонской прессы не отставала венская. Газетчики старой Вены спешили перещеголять друг друга, изощряясь убедить обывателя, что Россия теснит австро-венгерскую монархию, а создавая на Балканах крупное славянское государство, закладывает мину под покрывшийся плесенью Шенбрунн.

Парижская печать, предав забвению российское заступничество от пруссаков, теряла свою сдержанность. В Версале забыли топот сапог прусских гренадеров в приграничных районах.

Берлинские бюргеры, постукивая пивными кружками, во всем полагались на своего железного рейхсканцлера. А Бисмарк, поедая за ужином вторую дюжину свиных сосисок, жаловался своему слуге:

– Проклятые русские, они стоят у меня, как кость в горле. Не окажись в России ясновидящего Горчакова и готовых к подвигам солдат, мы бы уже решили вековую проблему…

Кабинет лорда Биконсфилда лихорадило. Несмотря на неоднократные предупреждения, наконец, на угрожающие маневры английского военного флота, российская армия не остановила наступление и продвигается к столице Оттоманской Порты.

Лайард информировал Биконсфилда о паническом страхе членов правительства Оттоманской Порты и о согласии султана немедленно начать переговоры. Абдул-Хамид готов принять все требования России.

Настроенный, как и королева Виктория, решительно, Биконсфилд готов вести флот в проливы, но министр иностранных дел лорд Дерби и статс-секретарь по делам колоний Карнарвак грозят отставкой…

Адмирал Хорнби жалуется, его эскадра сделалась предметом насмешек. Звоном якорных цепей и давлением в котлах Россию не устрашить.

Согласовав свои действия, Биконсфилд и Андраши пригласили российских послов, в Лондоне – Шувалова, в Вене – Новикова и потребовали предъявить условия русско-турецкого мира на обсуждение международной конвенции.

Послы обещали известить свое правительство, хотя, как они сказали, пункты договора касаются лишь интересов воюющих государств.

В последний день января стало известно: турки подписали перемирие на условиях, продиктованных Россией, и Абдул-Хамил не возражает принять мирный договор, коий изменит существующее положение не только на Балканах, но и в проливах.

Палата лордов в замешательстве, российская гвардия преодолела марш к Стамбулу, не встречая серьезного сопротивления османов. Создавалась реальная угроза: Россия может отобрать у султана ключи от проливов…

Лайарду было велено запросить ставку главнокомандующего Дунайской армии, когда российская армия остановит свой марш на Стамбул. На что великий князь Николай Николаевич поспешил успокоить: гвардия в столицу Порты не вступит, а ее продвижение объясняется условиями перемирия, в которых определены районы оккупации до Чаталджи и Булаира, в настоящий момент еще свободных от присутствия российских войск.

Ответ великого князя незамедлительно лег на стол английского премьера. Лайарду было приказано заручиться согласием султана на проход британских военных кораблей через проливы, а адмиралу – Хорнби ввести эскадру в Дарданеллы и, бросив якоря в Чанаке, ожидать дальнейших распоряжений.

Не успели улечься волны Эгейского моря, поднятые английскими эсминцами, как адмиралу Хорнби поступило новое указание – возвращаться в Бизекую бухту: Абдул-Хамид отказался пропустить корабли через Босфор, заявив Лайарду:

– Ах, если бы британское правительство выразило это желание хотя бы месяц назад, когда русские еще не перешли Балканы. Теперь же своим согласием я открою ворота своей столицы российским солдатам. Вам известно, что заявил царь Александр? Если Порта пропустит флот Англии в Черное море, он введет армию в Стамбул…

Посылая проклятия палате лордов и своему морскому ведомству, адмирал Хорнби мрачно бросил:

– Мои эсминцы не обрастут ракушками…

А какой-то злой шутник на здании английского посольства в Стамбуле наклеил объявление: «Между Безикой и Стамбулом утерян флот. Нашедшему будет выдано вознаграждение».

Армия генерала Гурко вступила в Сан-Стефано.

Под Сан-Стефано шайка кривого Селима спозаранку наскочила на походную колонну генерала Гурко. В пешем строю шли батальоны, двигалась дружина болгар, ехал полк кубанцев. В первой сотне запевала завел песню:

 
Дремлет явор над водою,
К речке нахилився…
 

Казаки, подремывая в седлах, подхватили недружно, и песня вскоре угасла.

По низине стлался молочный туман, солдаты переговаривались негромко.

– У нас, на вологодчине, поди, снегов навалило, морозы лютуют, а тут ровно осень сырая.

– Снежок, какой днем припорошил, и тот земля забрала.

– Зима без снега и не зима! Как вспомнишь архангельщину свою, деревню родную, тоска-кручина заедает. Из бани выскочишь, аки благ, аки наг, в сугроб нырнешь – и сызнова на полок, парком да веничком тело тешишь. Оно красное да нежное, что у дитяти грудинка.

– А опосля того с девкой побаловаться! – озорно добавил какой-то солдатик.

Рота поручика Узунова шла в голове отряда. Все вокруг было тихо и не предвещало появления турок. Башибузуки вынырнули из тумана, как тени. Захлопали выстрелы. Неожиданно удар толкнул Стояна в грудь. Теплая липкая кровь растеклась под рубахой. Сделалось приторно тошно, в голове закружилось, помутнело сознание. Узунов склонился к гриве коня, медленно сполз под копыта.

И уже не слышал Стоян команды полковника Кухаренко:

– Первая сотня, в до-огон!

Развернулись казаки, настигли башибузуков, рубили без жалости. Казак-запевала, румяный, длиннорукий налетел на Селима. Зазвенела сталь, закружились кони. Привстал казак в стременах, изловчился. В удар вложил всю силу. От плеча и до седла надвое развалил кривого Селима.

Райчо Николов писал в Кавказскую армию в Эриванский отряд поручику графу Василию Андреевичу Узунову:

– Судьбе было угодно свести меня с вашим братом… Мы делили с ним пищу и кров, отражали неприятеля и участвовали в наступлении, Стоян был для меня младшим братом. Я привез его в дом Светозары, но их мечты не сбылись. Графа Узунова не стало на марше к Чаталдже. Его рота продвигалась в авангарде, когда на нас нашли конные башибузуки. Они обстреляли дружинников. В той перестрелке и погиб Стоян. Как тысячи российских солдат, он отдал жизнь во имя независимости Болгарии…

Я посылаю вам, граф Василий Андреевич, его неоконченное письмо.

«Сегодня я воротился из Систово. Я поехал туда, получив отпуск от генерала Столетова, которого сопровождал на Лысую гору к Хаджи-Осман-паше. Миссия парламентера у Николая Григорьевича оказалась весьма трудной, но увенчалась успехом. В Систово я провел пять дней… Господи, это были лучшие дни моей жизни… И знаешь, Василько, теперь, когда я снова среди моих болгарских друзей, дружинников, хочу поделиться с тобой своим сокровенным, у моей Светозары будет сын. Да, я убежден. Мы заранее решили назвать его в честь нашего деда графа Петра Андреевича. Он, презрев злые языки, привез невесту из Болгарии, ставшую нам с тобой и бабушкой, и матушкой…

Знаю, ты улыбаешься, читая эти строки, и думаешь, а если дочь? Что же, тогда имя ей будет Росица…»

С 18 октября 1877 года и по 8 января 1878 года в особом присутствии правительственного Сената длился процесс 193. Подсудимые обвинялись в покушении на государственный строй империи, 88 были приговорены к каторге, другие к ссылке.

Поликарпа Саушкина с товарищами увозили на поселение в российскую глухомань, к Белому морю.

От стражников Поликарпу было известно, что в Петербурге и иных городах имеют место волнения среди фабричного люда.

Жандармы говорили:

– Скоро войне конец, настанет примирение, и тогда государь примется за вас…

В беспорядках винили нигилистов и не хотели замечать, что вся российская действительность вела страну к революции.

Тщетно пытались бороться с революционным движением. В ответ на применение к политическим заключенным экзекуций народники ответили террором. В январе 1878 года на Гороховой в Санкт-Петербурге Вера Ивановна Засулич стреляла в петербургского генерал-губернатора генерала Трепова…

Этот выстрел всколыхнул революционную Россию, но в международной печати он остался мелким эпизодом. Взоры политиков и журналистов были обращены к Сан-Стефано. Неожиданно маленький городок Оттоманской Порты под Стамбулом стал предметом больших обсуждений. За ходом переговоров в Сан-Стефано следили пристально. И хотя переговоры шли при закрытых дверях, многое просачивалось преждевременно, давая пищу журналистской братии.

Канцлер Горчаков, листая по утрам газеты, брюзжал:

– Пашквилянты, умней бы чего напридумали.

А накануне говорил Жомини:

– Любезный Александр Генрихович, видимо, у османов короткая память, так намекните им, генерал Гурко, ключи от ворот Стамбула держит в своих руках, а российский солдат готов распахнуть их. Стоит лишь дать команду. Отправить депешу о том в Константинополь послу Игнатьеву, дабы тот в Сан-Стефано не поступился ни одним пунктом договора.

Но граф Игнатьев и без указаний давил на Саффет-пашу, диктуя нелегкие для Порты условия мира.

Убедившись, что Англия дальше угроз не пойдет, Турция согласилась на Сан-Стефанский мирный договор, отвечающий интересам России, Болгарии, Сербии и Черногории.

Подписав его условия, Саффет-паша горько изрек:

– Европа покинула нас, после того как побудила к войне с Россией…

А покидая Сан-Стефано, заметил Игнатьеву:

– Я всегда знал, инглизы коварны, но к чему было бряцать оружием и мутить воду Золотого Рога и Эгейского моря своими военными кораблями?

Игнатьев усмехнулся:

– Сиятельный Саффет-паша, история учит.

Тот поклонился.

– Прошу вас, граф, передайте вашему императору, а паче канцлеру, чтобы генерал Гурко увел гвардию от Стамбула. Дым солдатских костров тянет во дворцы светлейшего султана…

Европа не ожидала подобного мирного договора. Оттоманская Порта, гроза Востока, унижена и раздавлена, а Россия, два десятка лет как отлученная от Черного моря, вдруг становится морской державой и от нее будет зависеть, войдут ли корабли в проливы.

Бисмарк сказал:

– Я думал, России нужно несколько бунчуков[37]37
  Бунчук – конский хвост на древке, знак власти пашей.


[Закрыть] пашей да победная пальба в Москве, но Александр и Горчаков заставляют нас проглотить горькую пилюлю. Они перекроили карту Европы так, как они это задумали.

Сан-Стефано прозвучал как взрыв бомбы, вызвавший короткий шок в правительственных кругах европейских государств, после чего разразилась дипломатическая буря, заставившая российское правительство согласиться на созыв Берлинского конгресса. Но прежде Горчаков побывал в Вене.

Австро-Венгрия усмотрела в Сан-Стефанском договоре нарушение Рейштадской и Будапештской конвенций, заявив, что границы Болгарии по перемирию значительно шире предусмотренных по этим соглашениям.

Кабинет Биконсфилда лихорадило. Лорды гневно обрушились на Россию, обвиняя в посягательстве на Парижский договор: она-де посягает на целостность Турции. И тут же раздавались голоса, призывающие взять у Порты Кипр и Египет, якобы для того, чтобы предупредить расширение российской экспансии на район Суэцкого канала.

От приезда Горчакова в Вену Андраши многого не ожидал. Россия не откажется от создания на Балканах славянского государства, а он, Дьюла Андраши, если встала так остро речь о Болгарии, согласен видеть ее разделенной на две автономные области: одна под протекторатом Оттоманской Порты, другая под протекторатом австро-венгерской монархии.

Однако российский канцлер и слышать о том не хотел, заявив в Шенбрунне:

– Наша внешняя политика зиждется на постоянстве и, как было обусловлено прежде, Вена получит протекторат над Боснией и Герцеговиной, и не более.

От такой категоричности Андраши даже растерялся. Мягкий тон он сменил на скрытые угрозы:

– Ваша внешняя политика, князь, вызывает неудовольствие не только нашего кабинета.

Губы Горчакова тронула легкая усмешка.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду английский кабинет.

– Разве лорд Биконсфилд уполномочил вас говорить от имени его кабинета?

Андраши смутился:

– Вы неправильно меня истолковали.

– Весьма возможно. Но вы упомянули Британию.

– На сегодня, князь, во внешней политике у Австро-Венгрии с Англией больше точек соприкосновения, чем с Россией, к сожалению. Лично я бы этого не желал.

– Мы тем более. Наш император питает к вашему глубокую симпатию, а история взаимоотношений России и Австро-Венгрии изобилует добрыми отношениями более, нежели отрицательными.

– Создание независимой Болгарии, которая в своей политике ориентируется на Россию, нас беспокоит.

– Отчего же? Если Болгария будет создана на правах независимой, то и ее внешняя политика должна ориентироваться только на интересы своего государства и своего народа. И потом, к чему столь могучему государству, как Австро-Венгрия, опасаться Болгарии? Думаю, Стамбул для Вены грознее. Тем более, когда во дворце султана англичане чувствуют себя хозяевами. Считаю, это опасно и для нас, и для вас.

– Австро-Венгрия не относится к черноморским державам.

– Это еще не означает, что ей безразлично, чьи корабли бороздят Черное море и поднимают дунайскую волну…

Венские встречи между Андраши и Горчаковым не привели к установлению единства взглядов России и Австро-Венгрии. Российский канцлер покинул Вену с твердым убеждением – на предстоящем конгрессе столкновения неизбежны…

А в штабе Дунайской армии главнокомандующий великий князь Николай Николаевич на совещании, задержав генералов Гурко и Радецкого, говорил возмущенно:

– Неблагодарные австрияки, давно ли они дрожали при появлении башибузуков? А теперь готовы в вступать в обнимку с британцами против России, грозят нам войной. Им мало Боснии и Герцеговины.

– Австрия и Британия рядятся в тогу защитников Оттоманской Порты, но молчали, когда турки резали славян и разрушали православные храмы, – сказал Радецкий. – Может, они повели бы себя менее задиристо, вступи генерал Гурко в Стамбул.

– Пожалуй, нет, Федор Федорович, это бы еще больше взбудоражило европейскую дипломатию. – Великий князь посмотрел на карту. – А не перебросить ли нам Балканский отряд к границам Австро-Венгрии?

– Впервой ли австрийцам предавать российского солдата? – заметил Гурко. – Мы готовы напомнить им, что у России не все резервы исчерпаны…

– Пожалуй, вам, Иосиф Владимирович и Федор Федорович, надо быть готовыми встать со своими отрядами к границам с Австрией. Дабы австрияки знали: испугать Россию нельзя…

– Когда сражаются армии, проверяется всесторонняя подготовка к войне, – заметил Гурко. – В том числе штабная, военно-стратегическая и тактическая. Но не хотел бы я оказаться в роли нашего канцлера, который выдерживает ныне на конгрессе дипломатический натиск европейских стран, чьи интересы сошлись на границах Оттоманской Порты и в водах черноморских.

– Вы правы, Иосиф Владимирович, – согласился великий князь. – От этих коварных хитрословов, их наглости государства-победители подчас остаются обделенными… Пожалуй, нашей делегации доведется выдержать серьезный натиск…

– С той поры, когда нашу внешнюю политику принял князь Горчаков, мы свои интересы блюдем, – заметил Радецкий.

– Канцлер, достойный России, – кивнул главнокомандующий.

В кабинет внесли кофе. Великий князь пригубил чашечку и тут же отставил. Посмотрел на Гурко:

– Что вы думаете, Иосиф Владимирович, устоит ли князь Горчаков, удержится ли против нападок на самостоятельность Болгарии?

– Ваше высочество, со времен Византийской империи Болгария не имела государственного образования и то, что она его ныне получит его, дело рук России, дай Бог болгарам помнить об этом. Но ведь говорят же, благодеяние наказуемо. И кто знает, может, пройдут десятилетия, сменятся поколения и забудут болгары, как гибли за ее свободу российские солдаты, как создавали ей армию, в своих военных училищах готовили ей офицерский корпус. Весьма возможно, еще и попрекать в чем-либо Россию-матушку станут.

– Ну, генерал Гурко, слишком мрачную картину вы рисуете, – поднял брови великий князь. – И какой совет дадите?

– Мой совет таков, ваше высочество, уж коли мы солдатские жизни не жалели и народ болгарский от неволи освободили, так давайте же заставим всех, за кого Россия кровь проливала, уважать народ русский, дань ему отдавать…

– А ведь Иосиф Владимирович, поди, прав, – поддержал Гурко генерал Радецкий.

– Весьма возможно, – кивнул главнокомандующий, – стоит нам вспомнить уроки польских мятежей. – Великий князь поднялся. – Благодарю вас, господа. Прошу вас продумать возможность переброски ваших отрядов к границам Австро-Венгрии.