Текст книги "Не введи во искушение"

Автор книги: Борис Тумасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

Глава 30

И куда только не бросала жизнь Ивана Шандыбу С той ночи, когда поезд увёз его из Новочеркасска! Одной эмигрантской судьбой оказался он повязан с генералом Красновым. В Крыму у Врангеля побывали, в Прибалтику к Юденичу угодили, но поход его армии на Петроград не удался, а быть газетчиком Пётр Николаевич не пожелал...

Первые годы эмиграции оказались тяжёлыми. Пожили Красновы в Париже, всякого насмотрелись. Сколько бывших сановников, министров, князей и графов повидал Шандыба – не перечесть. И у всех одни разговоры: скоро советская власть рухнет и предстоит возвращение на родину. Но советская власть продолжала стоять, хотя Россия переживала голодные годы, коллективизацию.

Красновы жили литературным заработком. Иван бегал по издательствам, отвозил рукописи, забирал книги. В издательствах он узнал, что в Советский Союз вернулся писатель Толстой, который иногда появлялся у Красновых: пил чай и подолгу вёл беседы с Петром Николаевичем о войне, о Донской республике, о Добровольческой армии...

Затем Красновы перебрались из Парижа в Берлин. То ли родственники Лидии Фёдоровны уговорили, то ли соблазнились покупкой своего домика.

Но как бы то ни было, а Иван с Варькой поехали со своими хозяевами. Шандыба по-прежнему служил генералу, а Варька была при Лидии Фёдоровне.

В Берлине из старых знакомых иногда заходил генерал Шкуро, седой, маленький, кругленький, как колобок, вечно куда-то торопящийся старичок. И кто бы мог подумать, что имя этого старика наводило ужас на врагов. Это его сотни творили чёрные дела на Кубани и в Ставрополье. Надолго запомнился там корпус генерала Шкуро...

Бывали в красновском доме и другие генералы, всё больше из казачьих: Балабин, Доманов. Как-то заехал генерал Ткачёв, Шандыба знал его ещё по Парижу, а раньше видел в Крыму, где Ткачёв у Врангеля командовал авиацией. Но Ткачёв с Красновым не сошёлся во взглядах: он мечтал вернуться в Россию с покаянием.

Домик Красновых стоял в пригороде Берлина: маленький садик, дорожки посыпаны песком с ракушечником, кустарник и цветы. День у Ивана начинался рано. Сначала кустарник подстрижёт, потом за генеральский кабинет принимается. Кабинет весь в шкафах с книгами да с подарками памятными; сабля со времён ещё службы в царской армии, часы с цепочкой, на которой брелок в виде памятника Ермаку, что в Новочеркасске стоит... А по стенам портреты государей российских и атаманов донских.

Когда не было гостей, Красновы жили тихой будничной жизнью. Пётр Николаевич трудился допоздна, утром пил крепкий чай и снова садился за письменный стол. Лидия Фёдоровна разбирала многочисленную почту: газеты, издательские извещения, письма читателей...

Однажды, уже в Берлине, повстречал Иван Шандыба земляка из Вёшенской и от него узнал, что отец и мать его умерли, а брата Мишку срубил будённовец в конной атаке...

Ещё узнал Иван, что Стёпку Уса расстреляли, потому как тот гулял по Дону со своей сотней и не щадил ни одного ревкомовца, сжигал их курени и расстреливал семьи...

О Степановой смерти сказал Иван Варьке. Та разок всплакнула и забыла, будто и не был Ус ей мужем...

Город Берлин Шандыбе нравился: чистые улицы, много зелени и везде порядок. Когда Красновы только перебрались в Германию, они повидали манифестации: с транспарантами, красными знамёнами, с полицией, охранявшей колонны...

Но со временем иные демонстранты появились. Молодые крепкие парни со свастикой на рукаве, в коричневых рубахах. Они кричали приветствия своему вождю, иногда громили еврейские магазины, шумели в пивных барах и подвальчиках.

Вскоре Шандыбе стало известно: новое движение – нацисты – охватило всю Германию. Всё чаще и чаще стали появляться на улицах люди с красными повязками с чёрной свастикой. Собираясь в толпы, они выкрикивали лозунги, приветствуя Гитлера, своего вождя. Иван видел портреты Гитлера на стенах домов, на тумбах с объявлениями.

Генерал Краснов к движению национал-социалистов относился просто:

   – Версальский мир обделил Германию. Англия и Франция хотели, чтобы она не имела ни армии, ни флота, ни авиации. Но уважающая себя страна такого не допустит, и Гитлер прав в своих требованиях...

Как-то Краснов попросил Шандыбу купить книгу Адольфа Гитлера «Майн Кампф».

Прочитав её, генерал сказал жене:

   – Знаешь, Лида, этот человек зачастую говорит истину. Мне нравится, что он нападает на коммунистов, разрушителей государства и дисциплины. У меня до сих пор поперёк горла стоят Ленин и Троцкий. Именно они развалили Россию, погубив её. И сегодня миллионы людей в лагерях мрут. А что касается казачества, так они его целиком под корень вырубили... Мы испили чашу национального унижения до дна, узнали, что значит быть людьми без отечества. Помнишь, Лида, что обещали большевики России – фабрики рабочим, земли крестьянам. А казакам? Сохранить паевую землю, власть оставить, чтобы казаки чувствовали себя хозяевами. Теперь же Советы силой загоняют на Дону и Кубани казаков в колхозы... В общем, прочитал я книгу Гитлера и взгляды его разделяю. С ним Германия обретёт себя. Когда я впервые увидел портреты этого человека с усиками, то не мог представить его вождём нации, а теперь могу. Он даст народу работу, восстановит промышленность и возродит армию такой, какая нужна государству. Вспомни, Лида, дисциплинированного немецкого солдата и нашего, расхлябанного дезертира, едущего домой на крыше вагона... Гитлер за порядок в стране: этим он и берёт немцев. А ещё он обещает немцам лучшую жизнь. Помнишь, как германцы брали на Украине продукты, покупали их на Дону и отправляли в Германию? И немцы русский хлеб вряд ли забыли...

Прошёл год-другой, и Шандыба увидел новую германскую армию. Она маршировала на парадах. Летели самолёты, ехала бронетехника, шли пехотные части.

От Краснова Шандыба узнал, что многие лётчики Германии учились на командных курсах в Советском Союзе, что танковые корпуса, которые появились в новой Германии, создавались по замыслам советских специалистов, а первые танкисты получали знания в советских военных академиях.

Иногда Иван думал: если всё это уже есть в Германии, а её офицеры обучались в Советском Союзе, то какую же военную силу он имеет?

* * *

Ночью, когда замирала жизнь Берлина и наступала тишина, Пётр Николаевич работал. Постаревший, чуть ссутулившийся – сказывалось долгое сидение за письменным столом, с щедро посеребрённой головой, Краснов складывал исписанные страницы будущих книг в аккуратную стопку.

Каждый новый роман или новая повесть были средством к существованию самого Петра Николаевича, Лидии Фёдоровны, горничной Варвары, адъютанта Ивана Шандыбы.

Пётр Николаевич знал, что его книги покупают, их ждут, потому что в них рассказывается о судьбах русских людей, в том числе таких, как он, эмигрантов...

Россия, родная земля изгнала их на чужбину. И здесь, рассеявшись по всей Европе и по всему миру, они промышляли бог весть каким заработком. Бывшие офицеры чистили картошку на кухне, служили официантами, водили такси, работали скотниками у фермера. А уж о жёнах их говорить не приходилось: в лучшем случае им удавалось устроиться прачкой и прислугой. А то и пополнить армию проституток...

Ночью, когда лампа на письменном столе освещала исписанные страницы, оторвётся Краснов от рукописи, потрёт уставшие глаза и задумается о годах, оставленных за плечами.

Да, о пережитом и им лично, и другими людьми его книги. Писать он их мечтал, когда водил полки и дивизии, корпуса и армии! В грохоте разрывов, в сабельных атаках виделись ему герои будущих романов...

О пережитом лично он размышлял, когда садился за роман «От двуглавого орла к красному знамени». Или «Венок на могилу Императорской армии», «Единая и неделимая», «С нами Бог»...

А вот теперь Краснов заканчивает роман «Цареубийцы». Он задумал рассказать в нём о русских солдатах и офицерах, принимавших участие в Русско-турецкой войне, об императоре Александре Втором, царе-Освободителе, о террористах, готовивших его убийство... Не было ли это преддверием той смуты, какую суждено сегодня, в XX веке, переживать России, своего рода прологом к её страшному будущему?..

Краснов вспомнил, как рассказывал о своих замыслах польке Ядвиге, жене своего товарища по кадетскому корпусу, и улыбнулся неожиданному финалу того визита: проснулся в чужой постели.

Тот случай генерал всегда вспоминал с улыбкой, однако никому о нём не рассказывал, тем более жене...

Перебирая эпизоды из своей жизни, Краснов в политике остался на прежних позициях. Сегодня он с недоумением читал статьи большевистских историков. Так, поход Третьего конного корпуса на Петроград они назвали «заговором Краснова—Керенского против революции». А так ли это? Разве те полтысячи казаков и полтысячи солдат, которых он, генерал Краснов, повёл на Питер, могли победить революцию? Они шли, чтобы восстановить власть Временного правительства и дать возможность работать Учредительному собранию, которое Ленин и его правительство позже разогнали.

Что касается Дона, то разве он, став атаманом Всевеликого Войска Донского, не способствовал восстановлению его экономики, улучшению жизни казаков, которые почувствовали насилие и поднялись против Советов?..

«Но ничего, – говорил себе Краснов, – история всех рассудит. Не лживая, советская, а честная, которую когда-нибудь напишут будущие российские учёные».

Взяв перо, Пётр Николаевич вновь принимается за работу. Его собственная история России «в романах» охватывает три столетия, начиная от воцарения Михаила Фёдоровича. Такая, какой она представляется писателю Краснову...

* * *

Германская армия набирала силу. Как спортсмен перед выступлением, немецкая военная машина проверяла себя сначала в малых боях. Её пехотные части проходили «обкатку» на дорогах Испании, её самолёты летали в небе над Мадридом, Сарагосой, Барселоной.

На парады германских вооружённых сил Краснов не ходил: не верилось, что немцы в скором времени будут готовы к новой войне. В последнее время Пётр Николаевич стал регулярно слушать радио и читать газеты. Как-то, слушая по радио выступление Гитлера, Краснов услышал: народы Австрии и Германии одного корня и пора им объединиться. А затем вождь германского народа заявил, что и в Чехословакии живут немцы, которые давно уже хотят воссоединения.

Когда Краснов слышал призывы к аншлюсу Австрии, он воспринимал это как законное требование германского народа. Разве не того же хотел он, Краснов, в России, говоря об объединении донского, кубанского, терского казачества?

Пётр Николаевич говорил жене:

– Германская армия – это армия, где существует железная дисциплина. И если Адольфу Гитлеру удастся заполучить заводы «Шкода» и оснастить свои дивизии первоклассным оружием, то его войска будут непобедимы... Я надеюсь, Лидочка, мы дождёмся освобождения моей родины, и я снова увижу родную Донщину... Надо написать Евгению Ивановичу Балабину, пусть он проведёт хорошую подготовительную работу среди казачества в Чехословакии. Ведь там большая община не только донцов, но и кубанцев. Если не изменяет мне память, в Праге живёт большой теоретик и знаток кубанского казачества Фёдор Щербина. К сожалению, мне в своё время не довелось с ним повидаться, но я хорошо помню его труд «История Кубанского казачьего войска»... И если случится чудо и немцы захотят объединить казаков, разбросанных по всему свету, все свои силы и способности я посвящу этому великому делу...

* * *

На Покров побывал в гостях у Красновых генерал-лейтенант Андрей Григорьевич Шкуро.

Нельзя сказать, чтобы Пётр Николаевич уважал Шкуро. Краснов считал его выскочкой и имел на это полное право.

Когда Краснов на общевойсковом Круге был избран войсковым атаманом, Шкуро «гулял» в Баталпашинском крае. Со своим отрядом он явился в Добровольческую армию генерала Деникина, объявил себя сначала начальником бригады, потом дивизии, а уж в девятнадцатом году командовал 3-м Кубанским конным корпусом.

О Шкуро и его конниках ходили самые дурные слухи. Корпус недисциплинирован, занимается грабежами, а сам Шкуро – грубый, жестокий человек...

Но гость есть гость, тем паче на чужбине. После обеда Пётр Николаевич повёл гостя в кабинет. Здесь Шкуро рассказал Краснову, что он приехал в Берлин предложить свои услуги Генеральному штабу германской армии. К великому огорчению генерала, его предложение не приняли.

   – Андрей Григорьевич, – заметил Краснов, – командование германской армии считает, что ваши советы ему без надобности. Я думаю, наше время ещё не наступило. Вот если начнётся война с Советами, тогда другое дело. А вы уж меня, Андрей Григорьевич, простите великодушно за вопрос: чем живете? Ведь мы с вами не в старой России, где можно было рассчитывать на хороший пенсион.

Шкуро невесело усмехнулся:

   – Вам, Пётр Николаевич, можно позавидовать. Вас литература кормит, книги. Вон вижу на столе наброски всякие. А мне чем только не приходилось на хлеб зарабатывать. Даже в цирке верховой ездой.

   – Да, горек хлеб чужбинный. Осмелюсь предложить вам, Андрей Григорьевич, небольшую сумму. Надеюсь, не обидитесь: это не подаяние. Ежели нам доведётся в России встретиться, там и отдадите. Прошу вас как офицер офицера, ведь мы оба эмигранты...

Они поговорили о растущей как на дрожжах мощи германских вооружённых сил. Краснов заметил:

   – Па Дону, в бытность мою атаманом, я говорил англо-французским офицерам, что дух германской нации ещё покажет себя. История, как видите, подтвердила правдивость моих слов... Ах, если бы Германия повернула со временем своё оружие на Восток, мы бы обрели свободу нашей родины...

Когда Шкуро покидал домик Краснова, пальто генералу подал Шандыба. Шкуро посмотрел на него острыми, как булавки, глазами.

   – Ну что, казак, по Дону не тоскуешь?

   – Ваше превосходительство, там моя родина.

   – Погоди, казак, ещё будет твоя родина свободной от большевиков.

   – Дай-то бог.

* * *

Миновала сырая европейская зима со всеми католическими и православными праздниками. К Красновым приезжали гости из эмигрантов, поздравляли. Побывала у Красновых и дальняя немецкая родня Лидии Фёдоровны из Баварии. За праздничным столом они плакались о злоключениях немцев, которые вынуждены жить на чужбине, в том числе и в Чехословакии. Все выпили за будущее великой Германии и её вождя Адольфа Гитлера...

Что ни месяц, обстановка в Европе резко менялась. Краснов не успевал осмыслить одно событие, как происходило другое. Наступил март тридцать восьмого года: Германия ввела свои войска в Австрию. Вслед за этим всю весну и лето шли упорные переговоры Германии и Италии с правительствами Франции и Англии. Германия требовала отдать ей те районы Чехословакии, где проживали немцы. Англия и Франция вынуждены были согласиться.

Краснов видел, что Германия готовится к большой войне. Аншлюс Австрии и присоединение к Германии Судетской области – это было только началом завоевательной политики Гитлера.

Как её оценивал генерал Краснов? Полностью одобрял, говоря, что только сильное государство заслуживает уважения. Будучи человеком военным, Краснов считал необходимым увеличение германской армии и её перевооружение.

Краснов часто думал и о Красной Армии. Немецкая печать публиковала материалы о судебных процессах в России. В них фигурировали не только партийные руководители, ставшие вратами советской власти, но и видные военачальники...

«Россия, – думал Краснов, – переживает эпоху самоедства. В результате этого погибнут лучшие и талантливые офицеры, что не приведёт к укреплению обороны. Армия ослабеет...»

Краснов был в полном недоумении, прочитав о расстреле Тухачевского, Блюхера, Якира и многих других полководцев Советской России. Однако он думал, что им на смену Сталин выдвинул более талантливых военачальников. Ведь не может быть, чтобы советская разведка не сообщала в Москву о росте боевых сил немецкой армии.

А возможно и другое: Сталина обманывают или он сам обманывается, измеряя мощь своей армии понятиями, какие были под Царицыным, когда Красная Армия была сильна пулемётными тачанками и лихими конными атаками...

Как-то раз в одном из кинотеатров Берлина Краснов смотрел документальную хронику: по Красной площади Москвы шли красноармейцы с винтовками наперевес с примкнутыми игольчатыми штыками, проскакала конница, промчались пулемётные тачанки. Потом конные упряжки протащили по Красной площади орудия.

Всё это сопровождалось овациями москвичей, теснившихся по обочине площади, а на Мавзолее стояли улыбавшиеся Сталин, Ворошилов, Будённый...

Потом по Красной площади проехали танки и танкетки. Краснов подумал, что эта техника значительно уступает германской. И в завершение парада летели самолёты. Вожди большевиков и командующие Красной Армией, задрав головы, с гордым видом смотрели в небо.

* * *

Жена Ивана Шандыбы Варька, горничная, она же и кухарка, в ноябрьские дни отправилась в город за покупками. Обычно нагрузившись пакетами, она возвращалась поздно на извозчике. Каково же было удивление Ивана, а потом и хозяев, когда Варька вернулась рано и в большом волнении. Она рассказала, что по всему Берлину идут погромы евреев, бьют и грабят их магазины, дома. По улицам битые стекла, в полиции на это и внимания не обращают.

Шандыба спросил генерала:

   – Ваше превосходительство, это что означает?

Краснов пожал плечами:

   – Пока, Иван, мне самому непонятно. Одно могу сказать: если полиция не обращает внимания на беспорядки, значит, она получила благословение свыше...

А через несколько дней, когда закончились погромы и полиция отправила большинство берлинских евреев в концлагеря, Краснов сказал жене:

   – Тогда я не мог объяснить Ивану суть происходящего, но сегодня, думаю, смогу. Во-первых, евреи в большинстве своём люди богатые. Но это ещё полдела. Гитлер боится их влияния на немцев. Вспомни Россию: кто, как не евреи, оказавшись у рычагов власти государства Российского, начали ломать его вековые устои? А Ленин и Троцкий? Разве не они разложили русский народ своими красивыми обещаниями?

   – Значит ты, Петя, считаешь всё это частью государственной политики Гитлера и его окружения?

   – Безусловно, Адольф Гитлер готовится к большой войне и, видимо, хорошо помнит старую истину: крепкий тыл – прежде всего...

* * *

Из чешского курортного города Карловы Вары Краснову написал генерал-лейтенант Балабин. Письмо было коротким, но оно порадовало Петра Николаевича. На состоявшемся Круге казаки избрали Балабина атаманом Общеказачьего объединения в протекторате Чехии и Моравии.

Краснов не забыл, как года три тому назад Балабин посетил его в Германии. Тогда между ними произошёл следующий разговор.

   – Мир переживает напряжённый момент, – сказал Балабин. – В воздухе пахнет второй мировой войной.

   – Да, – согласился Краснов. – И эта война вряд ли оставит Россию в стороне.

   – В России идут идеологические баталии между социалистами и коммунистами.

   – Я слежу за этим, Евгений Иванович, и всё больше и больше убеждаюсь: Сталин ненавидит всяких социалистов. Недавно большевики провели свой восемнадцатый съезд партии, и Сталин, выступая, во всех смертных грехах обвинял социал-демократов.

   – Да, он изрядно почистил Третий интернационал от социалистических партий, – усмехнулся Балабин.

   – Сталин в своём докладе выразил уверенность, что если война начнётся, то сначала не у границ России. Советский Союз, говорил Сталин, окажется не на столбовой дороге войны. Война начнётся с нападения Гитлера на Францию и Англию.

   – Поживём, Пётр Николаевич, увидим. Но рано или поздно Советский Союз в войну ввяжется.

   – Непременно. И когда немецкий солдат начнёт очищать нашу с вами, Евгений Иванович, родину, казаки должны определиться, с кем им быть. Для себя я уже твёрдо решил, мне по пути с немецкой армией. Надеюсь, что она принесёт освобождение казакам Дона и Кубани.

   – Согласен, Пётр Николаевич, казачество должно примкнуть к освободительному походу против большевизма.

   – В этом случае казаки останутся военной силой. Я уверен, они будут с теми, кто на своих штыках понесёт свободу их родному краю, родной земле...

Краснов, перечитав письмо Балабина, принялся писать ему ответ. Он напоминал, что казаки должны для себя решить, с кем им по пути, от какой армии они ждут освобождения Дона и Кубани.

* * *

В 1939 году в Париже вышел в свет «Казачий альманах». В нём бывший атаман Всевеликого Войска Донского предельно чётко изложил, с кем, на его взгляд, по пути казачеству. Краснов писал:

«И верю я, что когда начнёт рассеиваться уже не утренний туман, но туман исторический, туман международный, когда прояснеют мозги задурённых ложью народов и русский народ пойдёт в «последний и решительный» бой с Третьим интернационалом и будет та нерешительность, когда идут первые цепи туманным утром в неизвестность, – верю я: увидят Русские полки за редеющей завесой исторического тумана родные и дорогие тени лёгких казачьих коней, всадников, будто парящих над конскими спинами, подавшихся вперёд, и узнает Русский народ с величайшим ликованием, что уже сбросили тяжкое иго казаки, уже свободны они и готовы свободными вновь исполнять свой тяжёлый долг передовой службы, чтобы как всегда, как в старину, одиннадцатью крупными жемчужинами казачьих войск и тремя ядрышками бурмитского зерна городовых полков вновь заблистать в дивной короне Имперской России».

В высоком стиле изложил свои взгляды генерал Краснов. Они были созвучны и казачеству, расселившемуся по всей Европе после Гражданской войны, и атаманам, которые стояли во главе казачьих общин...

В эмиграции Краснов занимался не только литературой, но и вёл активную политическую жизнь. Он сотрудничал с Русским общевоинским союзом и другими монархическими организациями, общался с великим князем Николаем Николаевичем, объявленным главнокомандующим Российской Армии. А когда в Германии возник фашизм, увидел в нём панацею спасения России от большевизма.

Ещё в 1927 году в книгах «Очерки по военной психологии» и «Душа армии» Краснов предсказывал:

«Грядущая война будет беспощадна. Никакая Лига Наций её не остановит и не предотвратит. Идея вечного мира и арбитража – сладкая, вредная и опасная утопия... Будущая война не будет считаться ни с какими конвенциями и не будет щадить ни мирных жителей, ни женщин, ни детей».

Наблюдая за отбивающими шаг но берлинской мостовой немецкими солдатами, Краснов любил повторять:

   – Вот такая армия нужна нам в борьбе с Советами.

* * *

В один из дней Великого поста, который Иван Шандыба всегда старался соблюдать, к домику Краснова подкатил автомобиль. Из него вышел молоденький лейтенант и прошёл в кабинет генерала.

Вскоре из дома вышел атаман Войска Донского в полной парадной форме, сел в машину рядом с лейтенантом, и они поехали в сторону города.

Иван гадал, что означает приезд лейтенанта и для какой надобности генерал потребовался германскому командованию.

Не знала ответа на этот вопрос и Лидия Фёдоровна. Шандыба видел: генеральша волнуется, ходит по комнатам, посматривает на настенные часы. Наконец Краснов вернулся. Его привезла та же машина, и тот же самый лейтенант распахнул перед ним дверцу.

Автомобиль уехал, Краснов направился в дом. Он толком не мог сказать Лидии Фёдоровне, Зачем его вызывали, потому что принимавший его германский полковник был немногословен. Из беседы Пётр Николаевич понял, что в военном ведомстве осведомлены о его настроениях и знакомы с литературными произведениями, в том числе и с публикацией в «Казачьем альманахе».

   – Знаешь, Петя, если этот полковник говорил о твоих книгах, это неспроста. Вероятно, германское командование намерено тебя как-то использовать.

Ведь ты хорошо знаешь Россию и казачество. Тек более, что немцы с тобой сотрудничали, когда ты был войсковым атаманом.

   – Возможно. Но, Лидочка, тогда я не пойму, почему мною ещё раньше не заинтересовалось министерство пропаганды?

   – Ты так и остался наивным человеком. Если два ведомства, военное и пропаганды, имеют виды на одного человека, то преимущество отдаётся конечно же военным. Да и какая от тебя польза господину Геббельсу? Для него ты пройденный этап.

   – Да, пожалуй, ты права, – согласился Краснов с женой.

* * *

После того дня, как Краснова вызывали в военное ведомство, жизнь генерала потекла в обычном русле. Литературная работа, чтение газет, слушание радио. Ох, как злобствовал на Советскую Россию Гитлер, обвиняя большевиков во всех смертных грехах!

Краснов прекрасно понимал, что советская печать точно так же злобствует в адрес национал-социалистов, именуя эту партию партией фашистов.

Геббельс в своих выступлениях комментировал военные и торговые договоры, подписываемые советским правительством с Англией, Францией и Польшей.

Краснов трезво оценивал все эти пакты, которые заключали руководители Советской власти. Что они могли предпринять для спасения Чехословакии? Ровным счётом ничего. Правители Англии и Франции предали Чехословакию, принеся её в жертву Германии.

Краснов знал: Чемберлен и Даладье не устоят перед германским натиском. Кто же будет следующим, думал Пётр Николаевич. Судя по всему, очередь за Польшей. Но как это воспримет Советский Союз?

Правительства Англии и Франции уже отправили своих представителей на переговоры в Москву...

Из скупых газетных сообщений стало известно: вести переговоры уполномочили Ворошилова, сталинского любимца ещё по Царицыну. Долгое время он был наркомом обороны, потом его сменил Тимошенко. Эта фигура была для Краснова мало известна, знал только, что тот из кавалеристов.

О ходе переговоров печать умалчивала. Умалчивала и о причинах их разрыва. Одно известно: делегации союзников, англичан и французов, покинули Москву.

Затем по необъяснимым причинам всякая критика советского правительства в германских газетах прекратилась.

Что было тому причиной, Краснову стало ясно, когда Германия заключила с Советским Союзом сначала Пакт о ненападении, а затем торгово-кредитное соглашение.

Эшелон за эшелоном пошли в Германию зерно и уголь, сталь и руда, нефть и ещё многое другое...

И ни оскорбительного слова в адрес СССР. Корректность соблюдала и советская печать. Вскоре приехал в Берлин сам Молотов, министр иностранных дел Советского Союза, а из Германии в Москву отправился Риббентроп...

Как-то навестил Краснова генерал Балабин, привёз вести, которые не публиковались печатью: о переброске советских войск на западные границы в Киевский и Белорусский округа. Балабин сказал, что Советский Союз в военном отношении слабее Германии, особенно это проявляется в авиации и танковых частях.

Краснов заметил, что Гитлер заигрывает с коммунистами, но чем это объяснить, он не зная...

А ларчик открылся просто. 1-го сентября 39-го года Германия ввела войска в Польшу, а 17 сентября Советская армия перешла польскую границу я заняла Западную Украину и Западную Белоруссию. Пётр Николаевич по информации из газет и по радио пришёл к выводу, что польская армия полностью деморализована. Что же касается Англии и Франции, то объявленная ими война Гитлера, похоже, не очень взволновала. Главное было ещё впереди. Теперь Краснову стало окончательно ясно: недалёк тот час, когда Германия и Россия сойдутся в смертной схватке.

* * *

Пока же действия советского правительства находили поддержку в Германии. Советские войска захватили Прибалтику, у Румынии отняли Молдавию и Бессарабию, концентрировались на финской границе…

Правда, Финляндия оказалась для Красной Армии крепким орешком, а мировая дипломатия резко осудила Советскую Россию. Англия и Франция выступили в защиту Финляндии, Германия поддерживала финнов оружием и военным снаряжением. Эта война не принесла Советскому Союзу особых побед.

Изучая ход боевых действий, Краснов пришёл к твёрдому убеждению: Красная Армия слаба в техническом отношении. На перевооружение потребуется года три-четыре. Но такого срока Германия Советскому Союзу не даст.

«Пока русский солдат с допотопной трёхлинейкой дождётся автоматов, армия получит новые танки, а авиация – самолёты, хотя бы равные германским, армия Третьего рейха уже будет стоять далеко за Волгой, на Урале», – думал Краснов.

Он попросил Шандыбу купить в магазине географическую карту Советского Союза. Повесив её в кабинете в простенке между окнами, генерал долго любовался зелёной окраской Донщины, пересечённой голубой жилкой реки, вливающейся в Азовское море.

Пётр Николаевич прикрыл глаза и увидел донскую степь в майском буйном цветении. По станицам и хуторам сады в белом и розовом кипении, гул пчелиный...

   – Боже, – прошептал Краснов, – и всё это мы потеряли. Оглянись же на нас, Господи: ужели не суждено нам увидеть всё это снова?..

* * *

Шандыбе не спалось. В окно виднелся край неба, был он звёздным, тёмным. Как на Дону, когда луна ещё не взойдёт, тучи не наползут и серебристая дорожка бежит по воде...

Поворочался Иван, сел, спустив ноги. Увидел – жена тоже не спит.

   – Слышь, Варь, вчерась показалось мне, генерал плакал.

   – Показалось – перекрестись.

   – Да нет, правда плакал. Стоял перед картой и платком глаза вытирал. Не иначе Дошцину вспомнил.

   – А что её вспоминать? По мне, тек вроде и не было. О чём там скучать – о Стёпке аль о свекрухе? От Степановых кулаков у меня бока и поныне свербят. Курень, так здесь и жильё получше, и работа полегче.

   – Нет, Варь, что ни говори, а я тоже, как и генерал, частенько Дон вспоминаю. Иногда чудится мне, будто плыву я, сети ставлю, а он, величавый наш батюшка, катит воды и будто недвижим. Отец как-то привиделся, будто на базу мы с ним управляемся, Воронка чистим гребёнкой. Мать позвала и ставит на стол миску с борщом, а он наваристый, пахучий. А раз Мишку видал: он на коне в атаку скачет, а я ему вслед кричу: «Брат, смотри, срубят тебя...

   – Ну вот, нагородил. Всё это было, да прошло. Давай спать: мне завтра вставать рано. Отстряпаться надо до генеральши.

Шандыба замолчал. Однако вскоре Варька сама спросила:

   – Вань, а Вань, ты как мыслишь, война будет?

   – Будет.

   – Почём знаешь?

   – От генерала слышал.

   – Так война вроде уже идёт?

   – Ну какая это война? Погоди, настанет нас, схватится Германия с Россией, тогда поймёшь, что такое война.

   – А как думаешь, если Дон освободят, казаки в курени свои воротятся?

   – Воротятся, воротятся. Я и сам хучь бы сегодня.

   – Да кто там ждёт тебя?

   – Варька, Дон меня ждёт. Донщина моя родная.

   – По мне тут лучше. Никуда я отсюда подаваться не хочу.

   – Ну хватит, сама сказывала, подниматься рано...

* * *

Вот уже почтя два года генерал Шкуро не переступал порога красновского дома. В прошлый приезд жаловался, что его нелюбезно приняли в штабе вермахта. А в этот раз решил предложить подготовку переводчиков для германской армии. Однако ему холодно ответили, что с данной задачей германское командование само в состоянии справиться. Да Германия и не ведёт войну с Россией.