Текст книги "Не введи во искушение"

Автор книги: Борис Тумасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

Глава 20

Ростовский вокзал, деливший город на две части – рабочую окраину и центр, несколько раз переходил из рук в руки. То его занимали отряды Красной гвардии, то в атаку переходили калединцы.

Шесть дней длились бои за Ростов, до тех пор пока атаман Каледин не прибегнул к помощи добровольцев генерала Алексеева. Тогда только очистили город от большевистских отрядов.

На ростовский вокзал приходили поезда с беженцами из Москвы, Питера» Харькова, Киева. Вчерашние банкиры, купцы, офицеры, юнкера наполняли город.

Из Новочеркасска прибыли генералы Деникин, Лукомский, Эрдели, Марков. Явился и Корнилов, взял в свои руки руководство по дальнейшему формированию Добровольческой армии.

Войсковой атаман Каледин слал телеграммы на австро-германский и румынский фронты, требовал отослать на Дон казачьи полки. Им было предписано встать по железной дороге Новочеркасск – Чертково – Ростов – Тихорецкая. Казачьи полки, заражённые большевистскими идеями, решено было расформировать.

2 декабря Добровольческая армия генерала Корнилова полностью овладела Ростовом.

В Новочеркасске в атаманском штабе на заседании правительства было решено: часть казачьих полков выступит к Царицыну, к границе Саратовской губернии. Одновременно началось формирование новых частей.

В условиях, когда к Донской войсковой области подходили красногвардейские отряды, на эти части Каледин возлагал большие надежды.

* * *

Из окна особняка войскового атамана был хорошо виден новочеркасский собор. По праздникам сюда стекался люд со всего города. Казаки собирались у памятника Ермаку Тимофеевичу, обсуждали новости, судили войсковое правительство, перемывали кости Керенскому, Ленину, Корнилову... Многие требовали защищать город от приближавшихся красноармейских частей.

Африкан Богаевский, прищурившись, смотрел в Окно, говорил со злостью:

   – Всех этих болтунов собрать воедино, добрый батальон был бы. Они дождутся, пока их красные за ж... возьмут.

Каледин соглашался, кивал. Богаевский продолжал:

   – А что, Алексей Максимович, может, надо силой забирать?

   – Каледин усмехнулся:

   – Силой не воюют. До первого выстрела. Вот когда жареный петух клюнет и большевички земли их начнут делить, тогда враз поумнеют.

   – Большевики к Черткову подошли. Может быть, навстречу им двинуть юнкеров генерала Попова?

   – Добровольцы Попова фронта не нюхали, дальше стен своего училища не бывали. Да и сам Попов хоть и носит погоны генерала, а в боевых операциях участия не принимал. Остановить красногвардейцев, Африкан Петрович, сумеют только казачьи части, а у меня к ним уже большой веры нет. Я получил известие, что в Каменской собираются казаки, сочувствующие большевикам. Хотят в противовес войсковому правительству свою власть избрать.

   – Пресечь такое на корню!..

   – Я об этом, Африкан Петрович, думаю. Только надо повременить, пусть выговорятся. Поглядим, что решат. В случае чего дадим указание 10-му Донскому полку...

* * *

В Каменской казаки до хрипоты спорили, аж пот многих прошиб.

Жарко в зале. Явились представители от многих станиц и хуторов. На сцене за длинным столом председательствовал Фёдор Подтёлков: сам хоть и не большевик, но линию занимал большевистскую. Говорил – словно дрова рубил:

   – Несправедливость на Дону... Казака мироеды гнут... Где казаку правды искать? В Питере или Москве? От кого? Я не большевик, но в Ленина веру держу...

Рядом с Подтёлковым казак Кривошлыков из станицы Еланской, хутора Горбатова, длинный как жердь.

Дальше сидели посланный от армии Щаденко и букановский казак Лагутин, первый председатель казачьего отдела при ВЦИКе.

Казаки в одном сходились: на фронт не ходить и на Дон московских солдат и иногородних не пускать. Когда их помощь потребуется, тогда и призовём.

От посланников некоторых полков раздавались голоса:

   – Пошлём делегацию к Каледину в Новочеркасск, пусть передаст власть съезду!

   – Арестовать Каледина и войсковое правительство!..

Неожиданно встал Кривошлыков, перегнулся через стол, выкрикнул в зал:

   – Изберём Военно-революционный комитет?

   – Верно!

   – Кого?

   – Подтёлкова в председатели!

   – Подойдёт! А в секретари Кривошлыкова?

   – Тоже подойдёт.

   – Кого желаем видеть членами комитета?

   – Кудинова, Лагутина, Минаева...

Посыпались фамилии под крики одобрения. У двери какой-то казачок негромко обронил:

   – Ну, жди гостей из Новочеркасска...

* * *

В карательных целях в Каменскую прибыл 10-й Донской полк. Выгрузившись на станции, казаки тотчас оказались в окружении митингующей толпы. Ни арестовать зачинщиков, ни разоружить их прибывшие оказались не в состоянии. Тогда в помощь им прибыла делегация от Войскового Круга. Председатель Агеев, члены Светозаров, Уланов, Кареев, Бажелов и войсковой старшина Кушнарёв. Их сопровождали казаки лейб-гвардии Атаманского полка. Под его охраной делегация явилась в здание почтово-телеграфной конторы, где проходило заседание Военно-революционного комитета.

С обвинением выступил Агеев. Он утверждал: съезд – это измена Дону, сговор с большевиками: И требовал: делегатам съезда прибыть в Новочеркасск...

Подтёлков сначала не согласился, однако на следующий день они с Кривошлыковым всё-таки решили поехать.

Добирались в стылом прокуренном вагоне. Переговаривались короткими фразами:

   – Не столкуемся. Напрасно едем.

   – Потребуем от Каледина передать власть...

Поезд в Новочеркасск прибыл в полдень. Низкие тяжёлые облака плыли над городом. На перроне толпились казаки. Делегацию сразу окружил конвой. Ругались, выкрикивали:

   – Что, большевикам продались!..

Толпа напирала. Конвой взял ружья наизготовку.

   – Сопровождают ровно заключённых.

   – Не дивись, от черкесни иного не ждали...

В зал войскового правления набилось много народа. Подтёлков осмотрелся:

   – Вот сборище, будто на концерт собрались.

Делегаты от Военно-революционного комитета в первых рядах. Прошёл на своё место, сутулясь, Каледин, следом Богаевский. Усевшись, Каледин снял фуражку, положил перед собой.

   – Начнём, господа, не будем время терять.

Он посмотрел на членов комитета.

   – Что нам скажет господин Подтёлков? Или, может, вас лучше величать товарищем?

   – Можно и товарищем. – Подтёлков коротко изложил цель приезда в Новочеркасск.

Кривошлыков передал Каледину лист с ультиматумом.

Тот лист вернул, проговорил:

   – Читайте.

В тишине зала раздался звонкий голос Кривошлыкова:

«Вся власть в области Войска Донского... переходит от войскового атамана к Донскому военно-революционному комитету...

Все отряды, какие действуют против революционных войск, отзываются 15 января сего года и разоружаются, равно как и добровольческие дружины, юнкерские училища и школы прапорщиков. Все участники этих организаций высылаются из пределов Донской области в места их жительства...

... Члены Войскового Круга объявляются неправомочными... Немедленной передачи власти областному казачьему Военно-революционному комитету, впредь до образования в области постоянной трудовой власти всего населения...»

Каледин криво усмехнулся:

   – Какие казачьи части вас уполномочили?

Подтёлков поднялся, откашлялся. Перечислял полки и батареи, ему подсказывал Кривошлыков.

Каледин, не переставая усмехаться, спросил с подковыркой:

   – Вы власть Ленина и Совета народных комиссаров признаете?

Подтёлков ответил невнятно. За него сказал Кривошлыков:

   – Мы казаки, и управление у нас должно быть казачье. И если народ доверяет Советам, то и мы подчиняемся.

Подтёлков добавил резко:

   – Мы намерены ввести у себя казачье самоуправление.

Тут голос подал Богаевский:

   – Значит, вы не признаете Войсковой Круг?

   – Смотря в чём.

   – Кто же нас рассудит?

   – Народ! – Подтёлков окинул глазами зал. – Народ!

После короткого совещания членов войскового правительства Каледин заявил:

   – Наше правительство избрано всем населением Дона и не может сложить своих полномочий без общего решения. Вот соберётся Большой Войсковой Круг – ему и решать. Л я за власть не держусь...

Богаевский сказал веско:

   – Только Большой Круг вправе сменить правительство.

   – А кто на Круге командовать будет? Ежели вы, так мы его решения не примем, – возразил Подтёлков. – Нас трудовые казаки и фронтовики поддерживают.

Один из членов войскового правительства заметил:

   – Красногвардейцы на Дон рвутся, чтобы казачество уничтожить. Они и Россию уничтожили...

Подтёлков рукой как саблей взмахнул:

   – Передайте власть в руки Ревкома, и Красная гвардия прекратит наступление.

В зале громко прозвучал голос кавалера четырёх Георгиев подъесаула Шеина:

   – За вами, Подтёлков, народ не пойдёт. Дон изменников не любит...

Итог подвёл Каледин:

   – Сегодня мы вам, господа делегаты, не ответим. Обсудим, тогда и выслушаете наше решение...

Ответ Подтёлков и Кривошлыков получили на другое утро. Войсковое правительство категорически отказалось выполнить волю Военно-революционного комитета. Только Круг, законный орган власти, представляющий казачье население области, имеет право сместить войсковое правительство и избрать новое...

   – Значит, не столковались, теперь нас сила рассудит, – пожал плечами Подтёлков.

Новочеркасск покидали, недовольные поездкой.

* * *

О том, как складывалась жизнь Краснова после того как автомобиль привёз его из Смольного на петроградскую квартиру, он рассказал в своих воспоминаниях:

«...Я жил дома, пользуясь полной свободой. Ко мне приходили гости, жена моя уходила в город и приходила, мы говорили по телефону. В прихожей неотлучно находились два матроса, но это были не часовые, а : скорее генеральские ординарцы. Они помогали гостям вдеваться...

А Донской комитет, непрерывно сообщаясь со мной в советуясь у меня, делал своё дело. 4 ноября он добился отправки эшелонов в район Великих Лук, куда стягивался весь корпус. 6 ноября комитет явился ко мне с подъесаулом Петровым, назвавшимся кем-то вроде Комиссара нового правительства. Мне показалось, что он играет двойную роль. Хочет служить большевикам и в то же время на всякий случай подслуживается ко мне. Таких людей в ту пору было много. Я решил использовать его. В Кронштадте сидели трое офицеров 13-го Донского полка, захваченные матросами, когда они ехали ко мне из Ревеля, и есаул Коршунов, арестованный в Петрограде. Я дал задачу освободить их.

Петров добился их освобождения.

Наконец вечером 6 ноября члены комитета, сотник Карташев и подхорунжий Кривцов привезли мне пропуск на выезд из Петрограда. Я не знаю, насколько этот пропуск был настоящий. Мы об этом тогда не говорили, но мне рекомендовали его не очень давать разглядывать. Это был клочок серой бумаги с печатью Военного Исполнительного Комитета С. С. и Р. Д. с подписью товарища Антонова, кажется, того самого матроса, который снимал с меня показания. В сумерки 7 ноября я, моя жена, полковник Попов и подхорунжий Кривцов, забравши кое-что из платья и белья, сели на сильную машину штаба корпуса и поехали за город. Мы все были в форме, я с погонами с шифровкой 3-го корпуса, при оружии.

В наступившей темноте мы промчались через заставу, где что-то махал руками растерявшийся красногвардеец, и понеслись, минуя Царское Село, по Новгородскому шоссе. В 10 часов вечера мы были в Новгороде, где остановились для того, чтобы добыть бензин.

А в это время на петроградскую мою квартиру явился от Троцкого наряд Красной гвардии, чтобы окончательно меня арестовать.

На другое утро мы были в Старой Руссе, где среди толпы солдат сели на поезд и поехали в Великие Луки.

9 ноября я был в Великих Луках и здесь испытал серьёзное огорчение. В Великих Луках стояли эшелоны 10-го Донского казачьего полка, моего полка. Казаки этого полка были мною воспитаны, они со мною вместе были в боях, мы жили тесною, дружескою жизнью. Кому-то из моих адъютантов пришло в голову, что самое безопасное будет, если я поеду с ними на Дон, и он пошёл в полк переговорить об этом.

Казаки отказались взять меня, потому что это было для них опасно.

Не то огорчило меня, что они не взяли меня. Я бы всё равно не поехал, потому что долг мой перед корпусом не был выполнен – мне надо было его собрать и отправить к Каледину, а огорчил мотив отказа – трусость.

Яд большевизма вошёл в сердца людей моего полка, который я считал лучшим, наиболее мне верным. Чего же я мог ожидать от остальных?

Я поселился в Великих Луках.

Я считался командиром 3-го кавалерийского корпуса, со мною был громадный штаб, и при мне было казначейство с двумя миллионами рублей денег, но все дни мои проходили в разговорах с казаками. Все неудержимо хлынули на Дон. Не к Каледину, чтобы сражаться против большевиков, отстаивая свободу Дона, а домой, в свои станицы, чтобы ничего не делать и отдыхать, не чувствуя и не понимая страшного позора нации...»

Казаки хотели какой угодно ценой ехать по домам. Приходилось часами уговаривать, чтобы они ехали честно, с оружием и знамёнами.

Это было по сути то же дезертирство, которое в своё время охватило пехоту, но пехота бежала беспорядочна, толпами, а это было дезертирство организованное: люди ехали сотнями, в полном порядке, со своими офицерами, но всё равно – они ехали с фронта, покидая позиции... Краснов говорил им, они слушали, соглашались как будто, однако после долгих разговоров наступало молчание, лица становились упрямыми, и кто-нибудь непременно спрашивал:

– Когда же, господин генерал, будет нам отправка?

Одна мечта была у них – дом. Эти люди были безнадёжно потеряны для какой бы то ни было борьбы. Краснов написал свои соображения атаману Каледину по этому поводу...

12 ноября 1-я Донская дивизия стала грузиться в эшелоны для отправки на Дон. В свою очередь начала волноваться Уссурийская дивизия, требуя отправки на Дальний Восток. Краснов хотел отправить уссурийцев тоже на Дон, где дивизия могла быть полезной. Но комитет дивизии сам поехал в Ставку к Крыленко и добился от него пропуска на восток.

6 декабря началась отправка эшелонов Уссурийской конной дивизии.

К середине декабря в Великих Луках, заполненных большевистскими пехотными полками, оставался только 3-й Уральский казачий полк и команды штаба корпуса. Уральские казаки небольшими группами уходили по домам, и полк таял с каждым днём.

Большевики же хитро определили своё отношение к казакам и казачеству. Казаки были как бы государство в государстве: их пока не трогали, с ними заигрывали. Так, 6 декабря начальник пехотного гарнизона полковник Патрикеев отдал приказ о снятии погон и знаков отличия, но сейчас же добавил, что это не касается казачьих частей, которые имеют право продолжать носить погоны.

С местным комиссаром Пучковым Краснов жил дружно. Пучков хотя и называл себя большевиком, но в душе оказался ярым монархистом; офицеры штаба корпуса часто бывали у него, дало обычно заканчивалось выпивкой и воспоминаниями небольшевистского характера. Краснов решил использовать Пучкова и добиться пропуска остаткам корпуса в Пятигорск для расформирования. Пётр Николаевич хотел остановить эшелон в Великокняжеской и передать всё имущество корпуса Каледину. Имущество было немалое. Оставалось полмиллиона денег, было более тысячи комплектов прекрасного обмундирования, вагон чая, вагон сахара, несколько автомобилей, радиостанция. Генерала Солнышкина Краснов командировал в Ставку, и благодаря личному знакомству с Бонч-Бруевичем, бывшим начальником штаба у Крыленко, тот добился назначения эшелона в Пятигорск и пропусков.

Дело шло медленно, положение красновцев в Великих Луках становилось всё более тяжёлым. Носить погоны стало немыслимо: солдаты охотились за офицерами. Но снимать погоны офицеры считали оскорбительным, и потому 21 декабря переоделись в штатское. Однако это не улучшило положения. Офицеров знали в лицо и готовились расправиться с ними.

Может быть, думал Краснов, настало время бежать? Но как бежать? За ним следили команды штаба, писаря, денщик и вестовой. Генерал мог выехать на прогулку верхом и не вернуться, но тогда пришлось бы бросить жену и офицеров штаба, которые верили в него.

Между тем, несмотря на все обещания об отправке в Пятигорск, эшелонов не давали. 11 января 1918 года пришло требование сдать все деньги корпусного казначейства в Великолукское уездное казначейство. Протестовать было бесполезно, да и законного права не было: корпус был расформирован.

Наконец 16 января дали поезд на Пятигорск. Благополучно погрузились офицеры корпуса и остатки команд, загрузили имущество, автомобили, лошадей.

Всё шло гладко. Краснов решил воспользоваться случаем и поехать с женой к её сестре в Москву с тем, чтобы потом догнать эшелон в пути.

В Москве Краснов узнал, что атаман Каледин объявлен изменником, что где-то у станции Чертково идут бои между большевиками и донскими казаками. С трудом, в товарном вагоне, переполненном солдатами, ругавшими Корнилова, Каледина и самого Краснова, генерал с женой 28 января добрался до Царицына. Надо было искать поезд.

На станции Пётр Николаевич увидел одного из офицеров своего штаба, ротмистра фон Кюгельгена, который сообщил, что накануне в Царицыне их эшелон остановили, отобрали всё имущество, лошадей, повсюду искали Краснова, заявляли, что он приговорён к смертной казни. Портреты Краснова разосланы по всем станциям от Царицына до Пятигорска. По городу ходят красногвардейцы, разыскивая генерала, так как имеются сведения, что он в Царицыне.

Настало время бежать...

* * *

Первые удары калединцев по революционным казачьим частям побудили Военно-революционный комитет перебраться в Миллерово.

Сложность ситуации заключалась в том, что калединцы действовали в данном случае сообща с украинскими контрреволюционными силами, создавшими само националистическую Раду.

Военно-революционный комитет послал в Петроград телефонограмму о признании советского правительства и Совета народных комиссаров, а в Донской Области создал своё краевое правительство.

Совет народных комиссаров направил в помощь Донскому ревкому красногвардейские полки. Они нанесли решительные удары по калединцам, разгромили карательный отряд Чернецова.

В свою очередь рабочие Таганрога и Ростова подняли восстание и ожидали подхода красногвардейцев...

В этой обстановке генералы Корнилов и Алексеев, сколотив полуторатысячную Добровольческую армию, дали в Новочеркасск атаману Каледину телеграмму, что они уведут добровольцев на Кубань. Начался широко известный в истории «ледовый поход» корниловских добровольцев.

Получив телеграмму Корнилова, Каледин враз осунулся и постарел. Он созвал экстренное совещание.

В 9 часов утра в атаманском дворце собрались члены войскового правительства. Сам Каледин явился позже всех. Он медленно прошёл на своё место, сел, обвёл тяжёлым взглядом присутствующих.

   – Господа, – хрипло произнёс он, – я получил телеграмму от генерала Корнилова. Он покидает со своей армией Дон. Для защиты области у нас не осталось сил. Помощи нам ждать неоткуда. Донщину раздирают противоречия. – Каледин налил из графина воды: рука, державшая стакан, дрожала. – Население к нам настроено в основном враждебно. Господа, мы не допустим кровопролития. Я предлагаю передать наши полномочия другому правительству.

Богаевский насупился:

   – Я тоже слагаю с себя полномочия, если от своих полномочий отказался Алексей Максимович.

В зале наступила мёртвая тишина, лишь был слышен за окном цокот копыт.

Снова голос Богаевского:

   – Надо составить акт о передаче власти городской думе.

   – Это само собой разумеется.

   – Соберёмся часов после четырёх, – раздались голоса.

Поднявшись, Каледин ушёл в свой кабинет. Члены правительства проводили его глазами.

   – Он плохо выглядит, господа, – заметил кто-то.

Богаевский встал:

   – Господа, мы должны обсудить порядок передачи дел...

Неожиданно на лестнице раздался шум. В дверь без стука ворвался, рыдая, адъютант Каледина.

   – Алексей Максимович застрелился!

Члены войскового правительства толпой вбежали в кабинет Каледина.

Атаман, вытянувшись, лежал на походной офицерской койке. На полу валялся наган, на стуле рядом тускло блестела крышка именных часов...

Глава 21

После самоубийства генерала Каледина войсковым атаманом избрали походного атамана генерала Назарова. Круг был малолюдным. Съехались в основном представители низовых черкасских станиц.

Поскольку Круг оказался незначительным, его наименовали Малым Кругом.

Казаки неохотно проголосовали за призыв возрастов от восемнадцати до пятидесяти лет. Мобилизация проходила с большими трудностями: под всякими предлогами казаки старались избежать призыва.

В первые же дни работы Круга произошли чрезвычайные события. С Румынского фронта с боями пришёл 6-й Донской казачий полк под командованием войскового старшины Тацина. Полк прорвал большевистское окружение, выдержал ряд боев и почти без потерь явился в Новочеркасск. Ему устроили торжественную встречу, отслужили молебен и вскоре послали на фронт под станцию Сулин. Но под влиянием большевистской агитации полк самовольно покинул позиции и отказался защищать войсковое правительство.

Некогда волевой, смелый генерал Назаров сник, сделался вялым, потерял инициативу. И было от чего. Шли бои под Тихорецкой. От Царицына к Ростову продвигался красный командир-хорунжий Автономов...

* * *

Корнилов решил отходить на Кубань через станицу Ольгинскую. Под редким обстрелом рабочих из Темерника тянулись добровольческие отряды. Шли генералы и полковники, капитаны и поручики, юнкера и студенты. Взводами командовали полковник Кутепов и капитан Неженцев... Добровольцы шли, перебрасываясь короткими репликами. Шли, готовые ко всему.

Сутулясь в седле, сидел генерал Корнилов. Скуластое, словно высеченное из камня лицо, узкие, с прищуром глаза впивались в проходивших добровольцев.

Корнилов смотрел на свою армию, видел её малочисленность и думал: как то примет их кубанское казачество?

* * *

Ещё в Ольгинской Корнилов пригласил на совещание генерала Попова. Присутствовали Алексеев, Деникин и другие высшие офицеры.

   – Напрасно вы, генерал, не желаете участвовать с нами в походе на Кубань, – заговорил Корнилов. – Я уверен, что атаман Назаров не отобьётся от наседающих на Дон красногвардейцев.

   – А мы, Лавр Георгиевич, отсидимся на казачьих заимках в сальских степях.

Корнилов с Алексеевым переглянулись. Деникин о чём-то говорил с Романовским и Лукомским. Вошёл Марков, поздоровался, сел у окна.

   – Скажите, генерал, вы серьёзно считаете, что в сальских степях вас ждут? – спросил неожиданно Деникин, прервав разговор.

   – Антон Иванович, мы предварительно переговорили о своём размещении. Поддержка обещана.

   – Ну-ну...

   – А какой численностью вы располагаете? – спросил Корнилов у Попова.

Тот пригладил усы:

   – Полторы тысячи сабель, батарея и сорок пулемётов.

   – Силы, конечно, не очень значительные, но если вы присоединитесь, для Добровольной армии это Судет хорошим подспорьем. Мы планируем поход на Кубань следующим образом. – Карандаш в руке Корнилова заскользил по карте.

   – Лавр Георгиевич, – прервал Корнилова Попов, – я глубоко благодарен вам за доверие. Но я обещал своему отряду не покидать донскую землю. Когда вы начнёте свой поход на Москву, а я в него верю, мы к вам присоединимся.

   – Смотрите, как бы не было поздно, – вмешался в разговор Алексеев.

   – Думаю, что не опоздаю, – поднялся Попов. – А сегодня нам сподручней оставаться в зимовниках. Здесь мы получим коней и фураж, сюда будут стекаться все недовольные новой властью. А может, лучше было бы и вам, Лавр Георгиевич, уйти с добровольцами в Задонье?

Корнилов покачал головой:

   – Нет, у нас путь другой.

Он пожал руку Попову:

   – Счастливо оставаться. Я желаю вам удачи...

* * *

Отродясь не испытывал войсковой атаман Назаров такого позора, какой он претерпел от бывшего офицера Голубова, примкнувшего к большевикам.

Накануне Назаров из-за натиска красногвардейцев принял решение переехать с Малым Войсковым Кругом в станицу Константиновскую. Из Новочеркасска походный атаман Попов вывез войсковые ценности, вывел полки. Оставалось эвакуироваться членам правительства Круга.

Неожиданно стало известно, что от Шахт через ближайшие станицы к Новочеркасску подходит с отрядом Голубов, сторонник большевиков.

Для переговоров с ним Назаров от имени Круга послал есаула Сиволобова. Напутствуя его, он велел передать, что город сдаётся без боя: чтоб не чинили жителям карательных мер.

Но Голубов опередил Сиволобова. В тот же день его отряд занял город, а сам Голубов с охраной ворвался в атаманский особняк.

   – Вста-ать!

Вскочили члены Круга, сидеть остался только войсковой атаман Назаров. Подняв глаза, сказал:

   – Как вы смеете прерывать работу Круга!

   – Молчать! – Голубов побагровел. Подскочив, сорвал с плеча Назарова погон. – Золотопогонник! Взять его!

Охранники потащили к дверям войскового атамана. За ним вывели председателя Круга Волошина и ещё нескольких человек.

Голубов бегал по залу:

   – Расходитесь все к едрене фене! Чтоб и духа вашего здесь не было!

Подошёл адъютант, доложил:

   – Сиверс взял Ростов.

   – Быстро телеграмму в Ростов. Сиверсу: Поздравляю с победой, рабочий Ростов и Аксай в руках революции...

Голубов кивнул адъютанту:

   – Давай в ресторан, пускай стол накрывают, победу отметить надо. Девочек не забудь.

Вспомнил:

   – Назаров пусть в тюрьме поостынет. Ишь, разатаманился. А то ведь и в распыл его можно.

* * *

Пауль фон Гинденбург удовлетворённо смотрел на карту России. Большая страна, а что от неё осталось? Он, Гинденбург, давно предвидел этот распад, неспособность русской армии к сопротивлению организованным германским войскам.

К переговорам в Брест-Литовске генерал-фельдмаршал относился спокойно. Большевики с Троцким и Чичериным занимались пустозвонством, а Ленин был готов отдать пол-России, лишь бы удержаться у власти.

Гинденбург улыбнулся. Германская армия уже хозяйничала в Белоруссии, в Прибалтике, а главное – на Украине. Украинский гетман Скоропадский считал, что он правит на Украине. Но настоящие хозяева на украинской земле – немцы. Они будут продавать оружие, менять его на зерно и сало, в чём так нуждается фатерланд.

Русская же армия настолько разложилась, что процесс этот коснулся элиты вооружённых сил – казачества. Посланный на Петербург генерал Краснов сдался в плен большевикам...

* * *

Советская власть была на Дону неустойчивой. Сменились царские флаги на красные, а стабильности не появилось. Казаки затаились, приглядываются к новой жизни. С Украины под давлением германцев покатились через Дон к Царицыну украинские социалисты. Пограбят, поозоруют и дальше двигаются.

Из советского центра стали наезжать продовольственные отряды из рабочих и красноармейцев. Разъедутся по станицам и хуторам, загрузят подводы хлебом, позубоскалят: «Вона как живете, ровно у Христа за пазухой. Погодите, весной землю вашу переделим».

Уедут продотряды, а казаки сабли и винтовки из-под сена достанут и по коням. Настигнут – редко кто из продотрядцев жив останется...

Один из продотрядов заехал на хутор Пригубский, встал на постой. У Захара Мироныча два красногвардейца, у соседей – три.

Утром один из красногвардейцев земли из-под снега набрал на ладонь, растёр и заметил:

– Ровно масло. Нам бы такую.

Захар Мироныч нахмурился, промолчал. А продотрядцы тем временем насыпали пять мешков зерна, на подводу навалили. Какую-то бумажку дали. У Усовых две подводы зерном наполнили... Когда уехали, Стёпка-атаман коня из конюшни вывел, подседлал, винтовку в руки. С ним четыре человека хуторских за продотрядом поскакали. К утру вернулись, развезли зерно по куреням. А отрядцы в буераке под снегом лежать остались...

От всех этих дел взволновались казаки. Тогда из буйного Новочеркасска решено было советскую власть в Ростов перевести под охрану ростовского пролетариата.

И кто знает, чем бы всё закончилось, прекрати Советы у казаков хлеб забирать, переделом земельным стращать.

Однако такого не произошло.

Первыми подняли бунт в станице Кривянской. Разоружили красноармейцев и двинулись на Новочеркасск.

Столицу Дона взяли приступом. Ударили в колокола столичного собора, стали готовиться отразить войска, двинутые из Ростова.

Не одни сутки красноармейцы ходили на приступ, улицу за улицей с боем брали.

Кривянцы отходили огрызаясь. На лодках переправились на острова у станицы Заплавской. На сходе в станице Заплавской решили создать свою армию и попросили генерала Полякова стать во главе её. Штабную работу возложили на полковника Денисова, того самого Святослава Варламовича Денисова, который у генерала Краснова был начальником штаба во 2-й Сводной казачьей дивизии.

Попытались красногвардейские отряды из Ростова и Новочеркасска высадить десант, но его сбросили в Дон. Укрепились казаки, выжидали.

Тем временем до Ростова докатились слухи, что под Екатеринодаром Добровольческая армия генерала Корнилова была разбита, а сам Лавр Георгиевич погиб от шального снаряда. Армию приняли генералы Деникин и Алексеев, и пошли они снова на Дон.

Эти вести всколыхнули донских казаков. Советская власть в Ростове стала готовиться к эвакуации.

* * *

Будто лемехом плуга перепахали Дон. Собираются казаки, курят, о новой власти спорят. Те, у кого продотрядцы похозяйничали, большевиков на дух не приемлют. Эти – только кликни – враз за оружие возьмутся. Благо, сабля, винтовка у каждого в курене. С фронта никто без этого добра не возвращался. Иные и пулемёты прихватили. В Вёшенскую полк явился по сотням, как и надлежало, даже батарею доставил, не опозорил чести казачьей.

На сходе станичный атаман полк построил, с коня не слезая, речь сказал. Поблагодарил за службу, напомнил, что ежели час настанет, каждый казак в сотне место своё занять должен.

Захар Миронович к куму Сергею Минаевичу зашёл, Стёпку увидел, спросил:

   – Не воротятся ль, чтоб хлебец наш сызнова выгрести?

Ус, атаман хуторской, усмехнулся:

   – Эти, Захар Миронович, точно не воротятся. Скоро мы всем большевичкам укажем от ворот поворот. Я вчерась был на полковом строю: вёшенцы в грязь не ударили. Да и черкесня готова против краснопузых выступить. Только команды ждут. Ну, да недолго её ждать осталось.

* * *

Приняв решение бежать, генерал Краснов целые сутки отсиживался в Царицыне. Здесь ему изготовили фальшивые документы, и они с женой в забитом пассажирами поезде двинулись в путь на Тихорецкую.

В начале пути в вагон явился патруль. Матрос проверил документы переодетого к гражданское платье Краснова, не стал смотреть паспорт жены и ушёл.

О дальнейшем Краснов вспоминал так:

«Был смотр вещей. У меня в чемодане лежало военное платье, погоны, послужной список, дневники. Но красногвардейцам надоела проверка, пассажиров было много, начальник станции ворчал, что поезд слишком задерживают, и до нашего вагона осмотр не дошёл.