Текст книги "Киевская Русь"

Автор книги: Борис Греков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

1 Троицк. I сп., ст. 19. "Русская Правда", стр. 408.

2 В данном случае разумеется феодал.

3 А. Не1се1. Starodawne Prawa Polskiego pomniki. стр. 18; ст. VII. 1870.

Это – польская "Правда", записанная немцами для подвластного им польского населения в XIII в.

Здесь мы видим в сущности то же, что и в "Правде Русской", только тут с большей ясностью указывается на то обстоятельство, что община находится во власти феодала. Господин зовет к себе "Gegenote", он взыскивает "Schuld" и пр. В "Правде Русской" нет этой отчетливости, но тем не менее и здесь налицо укрепляющийся в своих позициях феодал со своими притязаниями, что отмечалось нами даже на материале древнейшей "Правды" (см. стр. 43). В "Правде" Ярославичей наличие феодала и феодальной вотчины совершенно очевидно. Рядом с разлагающейся общиной существует среда богатых собственников-землевладельцев, собственно говоря, уже феодалов, где с полной очевидностью господствует индивидуальное право собственности на пахотную землю, борти, места охоты (луга, невидимому, находятся в общем с крестьянами пользовании), орудия производства. Все это покупается, продается, передается по наследству. Наступление на общину, победа над ней и процесс внутреннего ее разложения видны также и в том, что из недр общины уже выделились отдельные неимущие элементы, вынужденные искать работы и защиты у феодала. Это – рядовичи, закупы, вдачи, изгои, о которых специально речь будет впереди. Сейчас нам важно отметить эти наиболее существенные стороны мира-верви для того, чтобы показать эволюцию домашней патриархальной общины, развитие которой протекает, так сказать, на наших глазах* совершенно определенно она перерождается в сельскую общину, или марку "с индивидуальной обработкой и с первоначально периодическим, а затем окончательным переделом пахотной земли и лугов". Процесс этот начался раньше на юге, чем на севере. Север сохранил следы старых отношений значительно дольше. На юге патриархальная община исчезла раньше и в "Правде Русской" нашла себе лишь слабое отображение.

Мне кажется, что все эти данные до некоторой степени уже предопределяют ответ на поставленный выше вопрос о том, какой общественный строй предшествовал феодальному у народов нашей страны и среди них прежде всего у славян Поднепровья и Поволховья. На основе распавшегося патриархального рода мы имеем здесь несомненное наличие общины-марки, на наших глазах проделывающей свою дальнейшую эволюцию. Это был далеко не мирный процесс, и летопись сохранила некоторые намеки на борьбу между уходящим старым строем и наступающим новым.

Этого, однако, мало. Мы должны использовать имеющиеся в нашем распоряжении данные, чтобы осветить этот грандиозный процесс по возможности с разных сторон и прежде всего рассмотреть вопрос наиболее спорный – о структуре и характере классового общества первого периода его существования и, в частности, вопрос о роли рабства в обществе этой поры.

Современная литература вопроса невелика, потому что самый вопрос в своей современной постановке выдвинут недавно. Имеется лишь несколько замечаний в отдельных работах 1 отдельных авторов и одна специальная статья И. И. Смирнова: "О генезисе феодализма".2 Эта статья не имеет в виду феодализм в какой-либо стране, а трактует его вообще как общественную категорию и приводит к следующим выводам: "1. Классы возникли до феодализма. 2. Господствующий класс дофеодального общества создал уже аппарат для угнетения эксплоатируемого класса и использовал государство как свое орудие в процессе генезиса феодализма... Моментом, определяющим структуру этого общества, является наличие в нем рабства. ...Поскольку эксплоатация рабов является основным источником могущества господствующего класса, постольку мы имеем полное право сказать, что перед нами общество рабовладельческое".

Однако вопрос этот, большой и важный, не может быть окончательно решен относительно определенного общества, – в данном случае общества восточных славян, – без учета конкретного материала источников.

К их обозрению я и перехожу.

Даже при самом поверхностном соприкосновении с нашими археологическими и письменными памятниками наличие и известная роль рабства у славян бросаются в глаза совершенно отчетливо.

В древнейших известиях византийских писателей и в более поздних известиях арабов мы имеем частые упоминания у славян рабов. Между прочим эти известия говорят о распространенном у славян обычае сжигать вместе со знатными покойниками жен, которые идут на смерть якобы добровольно. Об этом говорит Маврикий в своей "Стратегии", его повторяет в своей "Тактике" Лев Мудрый (886-911 гг.). О том же говорит и Майнский епископ Бонифаций (755 г.) относительно западных славян. Араб Аль-Джайхани (конец IX или нач. X в.) сообщает то же самое относительно Руси, но он указывает на то, что сжигались вместе с покойниками их рабыни и рабы. Это же подтверждают и Ибн-Фадлан, Аль-Истахри и др. Археологическое изучение могил говорит о том же. Этот обычай применяется только среди людей богатых и знатных. Несомненно, мы имеем здесь одно из следствий длительного существования рабства, так как подобных обычаев в родовом доклассовом обществе нет. По сообщению Ибн-Хаукаля и Аль-Истахри (оба пользовались одним источником) сжигание девушек делается "для блаженства их душ",3 так как они могут попасть в царство небесное только со своими господами.

Но тот же Маврикий подчеркивает разницу в положении славянских рабов по сравнению с рабами византийскими.

1 См., напр., Равдоникас. Проблемы истории докапит. обществ, № 1, 1934; В. Pеихардт. Очерки по экономике докапиталистических формаций. 1934; прения по моему докладу "Рабство и феодализм" в Изв. ГАИМК, вып. 86.

2 Проблемы ист. матер, культ. № 3-4, 1933.

3 Гаркави. "Сказания мусульм. писателей", стр. 193 и 221. См. также "Науковi записки".

Как мы уже видели, Маврикий Стратег отмечает особенности :в положении славянских пленных, подчеркивая, что пленники у славян остаются не в вечном рабстве, как у других народов, но что им назначается определенный срок, по прошествии которого предоставляется их усмотрению или остаться к качестве свободных и друзей, или возвратиться к своим, заплатив выкуп. Может быть, тут кое-что и преувеличено, но совершенно извратить факт Маврикий не мог. В доказательство справедливости этого свидетельства можно привести, правда более позднее, сказание о некоем половчине ("Чудо св. Николая"), где рассказывается о том, как этот половчин попал в плен к русским. Нет никаких указаний, что он работал в плену. Неизвестно за что, но он был посажен в заключение. Его хозяин предлагает ему дать за себя выкуп, но так как у пленника никаких средств на выкуп при себе не было, то хозяин, отдав его на поруки св. Николаю, отпустил его домой под условием принести за себя выкуп. Это свидетельство говорит о том, что характер рабства у восточных славян не очень резко изменился и в более позднее время и, если менялся, -то не в направлении превращения его в античное трудовое рабство.

Рабы прекрасно известны и всем древним русским письменным памятникам. Иначе, конечно, не могло и быть, поскольку рабство существовало и в докиевский и в киевский период нашей истории.

Под разными наименованиями (холопы, челядь, одерень, обель, раб или просто "люди", обыкновенно с указанием на принадлежность их кому-нибудь) мы можем встретить их едва ли не во всех дошедших до нас письменных источниках X-XII вв. и позднее. Их покупают, продают, в различных формах эксплоатируют, их воруют, иногда они убегают от своих господ сами, их разыскивают и наказывают. Сведений о них достаточно, и тем не менее вопрос об общественной роли рабства в древней Руси этой справкой отнюдь не решается. Он не может быть решен и тогда, когда мы ознакомимся с экономической природой раба в статическом его положении, потому что познание всех процессов мира достигается через изучение их в самодвижении, в жизни, в раскрытии противоречивых, взаимоисключающих противоположных тенденций этих процессов. Место раба в производстве данного общества на данной ступени его развития мы сможем определить лишь тогда, когда изучим отдельные этапы в истории этого общества. Лишь тогда наши ?факты найдут свое место", и мы сможем научно оперировать с ними.

Как возникало классовое общество, подробно говорить сейчас не приходится. Но все же необходимо подчеркнуть, что именно рабство было простейшей, естественно выросшей формой разделения труда и первой формой деления общества на классы.

Не следует забывать, однако, что в это же время существует соседская община, более или менее устойчивая в зависимости от особых конкретных условий ее существования, община, служившая оплотом крестьянства и в конечном счете не позволившая рабу стать основой производства на Руси в противоположность римской рабовладельческой латифундии, в свое время, по выражению Плиния Старшего, погубившей римского крестьянина и с ним вместе Италию ("Latifundia jam perdidere Italiam").

Несколько общих замечаний, необходимых для дальнейшего

Считаю необходимым еще раз указать, что в своей работе я имею дело с Киевской Русью не в узкотерриториальном смысле этого термина (Украина), а именно в том широком смысле "империи Рюриковичей", соответствующем западноевропейской "империи Карла Великого", – включающей в себя огромную территорию, на которой впоследствии образовалрсь несколько самостоятельных государственных единиц. Нельзя сказать, что процесс феодализации в изучаемый отрезок времени на всем огромном пространстве территории Киевского государства протекал по своим темпам совершенно параллельно: по великому водному пути "из варяг в греки" он, несомненно, развивался интенсивнее и опережал центральное междуречье. Общее изучение этого процесса только в главнейших центрах этой части Европы, занятой восточным славянством, мне кажется в некоторых отношениях допустимым, но и то с постоянным учетом различий природных, этнических и исторических условий каждой из больших частей этого объединения.

Считаю необходимым предупредить о том, что за недостатком письменных источников я не мог обследовать в сколько-нибудь полном виде более ранние периоды в истории этого общества и что мои дальнейшие наблюдения поэтому касаются лишь X-XII вв. по преимуществу и, главным образом, именно тех центров, которые располагались по великому водному пути "из варяг в греки". В основу исследования положен прежде всего материал русских источников, дополняемый источниками не русскими лишь в отдельных случаях.

Наконец, целесообразно условиться и относительно точного содержания тех основных понятий, с которыми в дальнейшем придется нам иметь дело: рабовладельческое общество и феодализм.

Если рабовладельцы и рабы есть первое крупное деление общества на классы, то необходимо помнить, что не во всех обществах рабство успело достигнуть своего высшего развития и оформления: не все общества переживали рабовладельческую формацию. Примером может служить хотя бы общество германцев и, как будет видно ниже, славянское общество.

При рабовладельческом строе основой производственных отношений является собственность рабовладельца на средства производства и на непосредственного производителя-раба.

Для того, чтобы рабский труд успел вытеснить труд свободного крестьянина-общинника и действительно стать "основой производства", необходимы соответствующие условия, которых в средневековой Европе уже не было, почему и рабовладельческих обществ в Европе VIII-XII вв. мы не встречаем.

Из самого характера эксплоатации рабов и их роли в производстве вытекала и разрешалась для рабовладельческого общества проблема воспроизводства рабочей силы. Возможность нормального внутреннего воспроизводства рабочей силы при обычной для рабского способа производства системе эксплоатации раба почти исключалась. Одними внутренними ресурсами рабство как система хозяйства не могло питаться. Отсюда необходимость для античных обществ широкой завоевательной политики: рынок рабов пополняется посредством войны, морского разбоя и т. д. Превращение побежденных в рабов нормальная цель этих военных предприятий.

Стало быть, для того, чтобы рабовладельческий способ производства мог восторжествовать, требовались особые "исторические условия", которые не обязательно должны быть в известный момент истории человечества налицо везде и всюду. В Европе VIII-XV вв. мы видим господствующим иной строй феодальный, в недрах которого существует рабство, и с течением времени проявляющее все более заметные признаки полного исчезновения. Варварские государства, германские и славянские по преимуществу, с их общинным строем, выросшие на развалинах римского, западного и восточного рабовладельческого общества, оживили и обновили Европу и дали толчок для дальнейшего развития феодальных отношений.

Феодализм как общественно-экономическая формация строится на ином способе производства и характеризуется иными отношениями людей в процессе производства.

Сущность феодальных отношений в обществах, где главным занятием жителей было земледелие, заключается в том, что основой феодального способа производства является сельскохозяйственное производство, не исключающее, однако, ремесленного и мануфактурного труда; общественные отношения выражаются в форме господства и подчинения, вырастающих на почве присвоения крупными земельными собственниками земли и труда сидящих на земле непосредственных производителей. Отсюда личная зависимость (уже не рабская, а крепостническая) непосредственного производителя от владельца земли является господствующей формой общественных отношений.

Землевладельцы и зависимые от них крестьяне – вот два основных класса феодального общества. Двухклассовое феодальное общество не исключает, однако, наличия внутри класса феодалов целой лестницы феодальной зависимости, основанной на величине земельного владения и количестве вассалов.

Политическая организация землевладельцев-феодалов, направленная на защиту этих общественных отношений, составляет сущность государственного строя периода феодализма.

После этих необходимых оговорок и теоретических предпосылок мы можем перейти к исследованию конкретного материала, оставленного нам Киевской Русью,

V. ОБЩЕСТВЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ КИЕВСКОЙ РУСИ

Если общественные отношения докиевского периода нашей истории нам приходилось восстанавливать по материалам частью археологическим, частью письменным не русского происхождения и прибегать к русским письменным источникам лишь с тем, чтобы найти в них следы далекого прошлого, то общество Киевского периода может быть нами изучено по письменным источникам, рожденным самим Киевским государством. Здесь у нас не только больше уверенности в точности наших выводов, но и самые выводы значительно разностороннее и полнее.

Напомню, что эти письменные памятники вводят нас далеко не в начальный момент истории изучаемого общества, а ставят перед, общественными явлениями, имеющими за собой очень длительную историю. Древнейший памятник "Правда Русская", дошедший до нас в записи начала XI в., носит на себе следы более глубокой древности, но и эта древность весьма относительна.

До внесения "Правды Русской" в Новгородскую летопись под 1016 г. мы имеем следы существования "закона русского", несомненно, совпадающего, по крайней мере в некоторых частях, с "Правдой Русской". В ней мы уже видели представителей господствующих классов, их челядь, рабов, просто, свободных, невидимому, равноправных общинников (соседская община), хотя и не прямо названных, но с неизбежностью подразумеваемых. Добавочный в ст. 1 "Правды" перечень всех общественных группировок: русин, гридин, купчина, ябетник, мечник, изгой и Словении, повидимому, является той вставкой, которая была сделана Ярославом в 1016 г., когда он напутствовал "Правдой" возвращающихся из Киева новгородцев, помогших ему овладеть Киевским столом, всем им обещая право на 40-гривенную виру, т. е. равное право защиты жизни судом.

Если мы попробуем разобраться в этих терминах, хотя и весьма спорных по существу, то придем к более или менее вероятным выводам о существовании в изучаемом нами обществе варягов и варяжской дружины, которая, как нам известно из договора с греками и из летописи, быстро и тесно связывалась с местным верхушечным слоем славянского общества; несомненно также существование купцов. И не случайно, мне кажется, вписаны в этот перечень изгой и Словении. Очень похоже на то, что они специально сюда вставлены: после перечня пяти категорий названных здесь общественных групп, поставленных рядом без всяких оговорок, идет новое "аще", за которым следует "изгой будет либо Словении".

Об изгое речь будет ниже. Что касается словенина, то расшифровать этот термин очень нелегко. Несомненно, кроме национального признака, ему присущи и социальные черты. Иначе трудно понять вообще весь перечень и, в частности, сопоставление словенина с изгоем. В Лаврентьевской летописи под 907 годом говорится о походе Олега на Царьград. После благополучного окончания предприятия Олег с дружиной возвращался домой. "И вспяша русь парусы паволочиты, а словене кропивны". Здесь подчеркивается не только национальный, но и социальный признак: русь по сравнению со славянином стоит на первом месте. Но все-таки термин "Словении", поставленный в "Правде" рядом с "изгоем", этим сравнением с процитированным текстом летописи не разрешается. Мы не можем точно ответить на вопрос, кто такой "Словении" "Правды Русской". Не разумеется ли под словенином представитель массы, населяющей деревню, т. е. смерд, член соседской общины?

Необходимо подчеркнуть, что и изгой и Словении относительно виры предполагаются равноправными с первыми пятью категориями, так как и на них распространяется 40-гривенная вира. Бросается в глаза факт, что дополнительный перечень представителей общественных группировок взят из общества, по своей конструкции более сложного, чем примитивный строй древнейшей "Правды". Не хотел ли Ярослав этой вставкой, где декларировалась вира, равная для русина и славянина, дружинника и изгоя, смягчить ту национально-классовую рознь, которая так ярко проявилась в бурных событиях 1015 г. в Новгороде?

"Мужи" этой древнейшей "Правды", главный предмет внимания этой "Правды", как мы уже видели, всегда вооружены, часто пускают оружие в ход даже в отношениях друг к другу и в то же время способны платить за побои, раны и личные оскорбления; они владеют имуществом, которое можно купить и продать. Мы имеем здесь признак неравенства материального положения – долги. Живут они в своих "хоромах", окруженные слугами, и не порывают связи с крестьянским миром. Здесь1 же в "Правде" мы видим зависимую от своих господ челядь, которая убегает, которую разными способами разыскивают и возвращают господам; челядин иногда дерзает "ударить свободна мужа" с риском быть убитым в случае обнаружения его преступления. В состав этой челяди входят не только рабы, но, как мы увидим ниже, и не рабы.

Вся эта "Правда" достаточно архаистична, но родового строя и здесь уже нет. Единственно, что напоминает о нем, -это месть, которая, однако, уже перестала быть "родовой" и к тому же на наших глазах явно отмирает. Мстить, повидимому, не обязательно. Место мести занимает альтернативно вира с тем, чтобы в середине XI в. вытеснить ее окончательно.

Это выводы, основанные на том, что говорит "Правда", но мы должны учитывать и ее молчание, которое иногда, повидимому, и удается понять путем привлечения к ее толкованию летописи вообще и помещенных в ней договоров с греками, в частности.

1. ЗЕМЛЕВЛАДЕНИЕ И ЗЕМЛЕВЛАДЕЛЬЦЫ

Более или менее регулярные торговые связи с Византией у южного народа, называемого греками то именем рш", то скифами, или тавро-скифами, начались очень давно. Греки знали этот народ (ар.) и не только по торговым связям.

После блестящих работ В. Г. Васильевского о греческих житиях Георгия Амастридского и Стефана Сурожского, у нас не остается сомнений в том, что греки знали южную Русь (ар.) прекрасно. Нашествие руси на Амастриду Васильевский относит к началу 40-х годов IX в. "Имя Руси, – пишет Васильевский, – уже в это время не только было известным, но и общераспространенным, по крайней мере, на южном побережье Черного моря".1 Тот же автор по вопросу о торговых связях Руси с греками пишет: "известие о торговле русских купцов с Византией через Черное море и с мусульманскими странами через Каспийское относится к сороковым годам IX ст.; самые торговые связи образовались, конечно, хотя несколькими десятилетиями ранее: Русь была известна византийцам и арабам в первой половине названного столетия".2

Васильевский убежден, что это имя (ар.) относится всегда к тавро-скифам, а кто такие тавро-скифы разгадать полностью ему не удается. Вспоминая здесь готскую теорию происхождения Руси и не настаивая на ней, Васильевский замечает, что эта теория "при современном положении вопроса была бы во многих отношениях пригоднее норманно-скандинавской". Отказавшись, таким образом, от скандинавской теории, Васильевский ставит вопрос лишь о том, какой из центров Руси – тавро-скифов мог совершить поход на Амастриду и Сурож: таврический, приднепровский или тмутара-канский.3

Здесь не место разбирать этот важный вопрос. Мне нужно показать ранние связи греков и Руси, известной грекам именно под этим народным, местным именем (литературное-тавро-скифы}.. Греки, действительно, давно знали этот народ, но особенно внимательно стали следить за ним с тех пор, как он экономически и политически усилился и произвел 18 июня 860 года весьма удачное для себя нападение на столицу Восточной Римской империи. В связи с этим нападением мы имеем две речи патриарха константинопольского Фотия и его же "Окружное послание". В одной из этих проповедей Фотий говорит:

1 В. Г. Васильевский. Труды, III, стр. СХ.

2 Там же, стр. CXXIII.

3 Там же ,стр. CCLXXXII-CCLXXXIII.

"Эти варвары справедливо рассвирепели за умерщвление их соплеменников и с полным основанием (ар.) требовали и ожидали кары, равной злодеянию".1 И дальше: "их привел к нам гнев их".2 Тот же Фотий спустя несколько лет (866 г.) в своем "Окружном послании" говорит то, что ему известно было об этом народе: "народ, часто многими упоминаемый и прославляемый, превосходящий все другие народы своею жестокостью и кровожадностью..., который, покорив окрестные народы, возгордился и, возымев о себе высокое мнение, поднял оружие на Римскую державу".3

Это было лет за 40 до заключения первого известного нам дого-вора между Русью и греками. В договоре 911 г. прямо говорится, что у Руси с греками были давнишние отношения: послы русские прибыли в Константинополь с тем, чтобы заключить с греками (соглашение "на удержание и на извещение от многих лет межю урастианы и Русью бывшюю любовь".4 Под этой Русью разуметь обязательно варягов нельзя. Эта Русь на заключенном с греками договоре присягает не по-германски, а чисто по-славянски: "царь же Леон со Олександром мир сотвориста со Ольгой, имшеся по дань и роте заходивше межы собою, целовавше сами крест, а Олега водивше на роту, и мужи его по русскому закону кляшася оружием своим, и Перуном богом своим, и Волосом, скотьем богом, и утвердиша мир" (договор 907 г.).5 Оружием клялись тоже не по германскому обычаю, а по своему собственному, снимая с себя оружие, кладя его на землю или перед кумиром. Германцы при этом обряде вонзали меч в землю.6

Самый факт заключения договоров совершенно ясно говорит о классовом обществе. Договоры нужны были не крестьянской массе общинников, а князьям, боярам и купцам.

1 Порфирий Успенский. Четыре беседы Фотия, стр. 17. 1864.

2 Там же, сто. 24.

3 Д. Иловайский. Разыскания о начале Руси, стр. 198. М. 1876.

4 М. Д. Приселков находит возможным на основании биографии Византийского императора Василия и послания патриарха Фотия признать наличие недошедшего до нас договора Руси с греками 866-867 гг., договора о союзе и дружбе, закрепленной со стороны Руси принятием христианства и епископа из Византии. М. П. Погодин и С. Ф. Платонов тоже признавали наличие договора, предшествовавшего договору 907-911 гг.

5 Лаврентьевская летопись, изд. 1897 г., стр. 31.

6 Н. П. Павлов-Сильванский. Феодализм в удельной Руси, стр. 445.

Неудивительно, что уже в той части договора, которая помещена в летописи под 907 г. (если это не особый договор), мы имеем указания на наличность классового общества и государства. "За-поведа Олег дата воем на 2000 корабль по 12 гривен на ключ и потом даяти уклады на Рускыа грады: первое на Киев, таже на Чернигов, на Переаславль, на Полтеск, на Ростов, на Любеч и на прочаа города, по тем бо городом седяху велиции князи, под Ольгом суще". В договоре 911 г. к этому тексту мы имеем существенные дополнения. Представителями русской стороны в этом договоре посланы были "от Ольга, великого князя русского, и от всех, иже суть под рукою его светлых бояр"... "похотеньем наших князь и по повелению и от всех, иже суть под рукою его сущих Руси". В летописи перед этим договором сказано, что Олег послал "мужи свои построити мира и положити ряд межю Русью и Грекы". Такое же предисловие помещает летописец и перед договором 945 г. "Посла Игорь муже своя к Роману, Роман же созва боляре и сановники; приведоша Русския слы и велеша гла-голати и псати обоих речи на харатье".1

Договор 945 г. дает еще несколько дополнительных данных. Русские послы и гости (слы и гостье) на этот раз оказываются отправленными "от Игоря, великого князя русского, и ото всякоя княжья и от всех людей Русския земли". "И великий князь наш Игорь и бояре его и людье вси рустии послаша ны к Роману... створити любовь с самеми цари, со всем болярством и со всеми людьми греческими на вся лета, дондеже сьяет солнце и весь мир стоит"... "А великий князь русский и боляре его да посылают в Греки к великим царем греческим корабли, елико хотят, со слы и с гостьми..." И дальше читаем: "ношаху ели печати злати, а гостье серебрени". Гостям по договору полагается от греков получить "месячное", послам – "слебное", в порядке иерархии городов: Киева, потом Чернигова, Переяславля и др.

В посольстве древлян к Ольге упоминаются, хотя и несколько позднее, лучшие и нарочитые мужи: "и послаша древляне лучшие мужи, числом двадесять в лодьи к Ользе", и в другом посольстве: "древляне избраша лучшие мужи, иже держаху Деревску землю и послаша по ню". Ольга, обращаясь к древлянам, говорит: "... Пришлите мужа нарочита".2

Кто эти светлые князья, бояре и лучшие люди? Это не родовые старшины, потому что рода как такового в договорах с греками вообще не видно за исключением, быть может, отдельных намеков на некоторые его пережитки. Эти пережитки больше заметны, например, у древлян или вятичей, чем у полян, стоявших несомненно выше их в своем развитии.

В этом смысле должны быть поняты и те факты, которые дают нам договоры с греками. Здесь мы имеем частное имущество, которым его собственник в праве распоряжаться и, между прочим, передавать его по завещанию: собственник может "урядить свое имение", что полностью подтверждается и "Правдой Русской". На "закон русский", вошедший в древнейший текст "Правды Русской", ссылается договор 911 г. (ст. 5): "Аще ли ударит мечем или бьет кацем – либо сосудом... да вдаст 5 литр серебра по закону русскому" (ср. "Русская Правда", Акад. сп., ст. 3). О крупных переменах в общественном строе изучаемого нами общества говорят также и очень интересные наблюдения археологов над историей форм поселений. M. И. Артамонов указывает на то, что IX в. для лесной полосы севера (те же процессы на юге наблюдаются значительно раньше) замечателен тем, что тип небольших укрепленных поселений, "городищ" (места поселений рода или большой семьи) исчезает. Взамен его появляются неукрепленные селения, деревни, и, вместе с тем, мы в это время наблюдаем появление того, что можно назвать укрепленным двором или замком (см. стр. 81). Это сочетание неукрепленных поселений и укрепленных отдельных дворов весьма характерно для данного момента.

1 Лаврентьевская и Ипатьевская летописи, под 907, 912 и 945 гг.

2 Лаврентьевская летопись, под 945 г.

Светлые князья и бояре, которых летописец называет княжими мужами, – не родовые старшины, а представители высшего класса древнерусского общества. Едва ли мы имеем родовых старшин даже у древлян этого времени (см. стр. 201-202).

В том же смысле надо понимать и различение в договоре Игоря 945 г. послов и гостей. Из вышеприведенного текста ясно, что послы имеют преимущества перед гостями: у послов печати золотые, у гостей серебряные; послам полагается особое продовольствие "слебное", гостям "месячина". Если мы не затрудняемся расшифровать термин "гость", полагая, что тут разумеются купцы, то кого мы должны понимать под послами, стоящими выше купцов? Это, несомненно, бояре. Всех этих бояр и "лучших мужей" выделяло из массы богатство и связанная с ним власть.

Бояре нашей древности состоят из двух слоев. Это наиболее богатые люди, называемые часто людьми "лучшими, нарочитыми, старейшими", продукт общественной эволюции каждого данного места, туземная знать и высшие члены княжеского двора, часть которых может быть пришлого (вместе с варяжскими князьями) происхождения. Терминология наших летописей иногда различает эти два слоя знати: "бояре" и "старци". "Старци", или иначе "старейшие", – это и есть так называемые земские бояре. Летописец переводит латинский термин "Senatores terrae" – "старци и жители земли" (Nobilis in portis vir ejus, quando sederit cum senatoribus terrae – взорен бывает во вратех муж ее, внегда аще сядеть на сон-мищи с старци и с жители земли). По возвращении посланных для ознакомления с разными религиями, Владимир созвал "боляри своя и старци". "Никакого не может быть сомнения, – пишет по этому поводу Владимирский-Буданов, – что восточные славяне издревле (независимо от пришлых княжеских дворян) имели среди себя такой же класс лучших людей, который у западных славян именуется majores natu, seniores, кметы и др. терминами".1 Эти земские бояре отличаются от бояр княжеских. Владимир I созывал на пиры "боляр своих, посадников и старейшин по всем городам",2 в своем киевском дворце он угощал "бояр, гридей, сотских, десятских и нарочитых мужей".

1 М. Ф. Владимирский-Буданов. Обзор ист. русск. права, стр. 27, 1907.

2 Лаврентьевская летопись, под 996 г., стр. 122-123.

Арабы Ибн-Русте и Гардизи сообщают, что варяги обосновались в Новгороде (Holmgard) и отсюда облагают данью славян; многие из славян поступают к "этой Руси" на службу, В Новгороде особенно ясно бросается в глаза наличие этих земских бояр. Когда в Новгороде, при кн. Ярославе, новгородцы в 1015 г., перебили варяжских дружинников, князь отомстил избиением их "нарочитых мужей",1 составлявших здесь "тысячу", т. е. новгородскую военную, не варяжскую организацию. В 1018 г. побежденный Болеславом польским и Святополком Ярослав прибежал в Новгород и хотел бежать за море; новгородцы не пустили его и заявили, что готовы биться с Болеславом и Святополком, и "начаша скот сбирать от мужа по 4 куны, а от старост по 10 гривен, а от бояр по 18 гривен". Совершенно очевидно, что новгородское вече обложило этим сбором не княжеских дружинников, которых в данный момент у Ярослава и не было, потому что он прибежал в Новгород только с 4 мужами, а местное население и в том числе бояр.