Текст книги "Киевская Русь"

Автор книги: Борис Греков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

1 С. М. Соловьев. История России с древн. времен, , стр. 213-218

2 В. И. Сергеевич. Вече и князь, стр. l, M. 1867.

3 В. И. Сеpгеевич. Русские юрид, древн,, изд. 2-е, т. II, стр. 119.

Так же, собственно говоря, рассуждает и М. А. Дьяконов. "Кня-жеская власть – столь же исконный и столь же повсеместный шнститут, как и вече. У отдельных славянских племен "княженья"

упоминаются задолго до призвания Рюриковичей. Корни этой власти скрываются в доисторическом патриархальном быту..." Дав эту необходимую справку о корнях княжеской власти, Дьяконов непосредственно за ней начинает говорить об отдельных волостях-княжениях. "Князь – необходимый элемент в составе государственной власти всех русских земель", "В составе государственной. власти каждого княжения князь занимал, по сравнению с вечем,, существенно иное положение, так как был органом постоянно. и повседневно действующим".1

Не многим отличаются от этих мнений и суждения Владимирского-Буданова: "Происхождение княжеской власти доисторическое", "...власть принадлежит не лицу, а целому роду". "Члены; княжеского рода или соправителъствуют без раздела власти..." или "делят между собою власть территориально" (курсив автора). "Этот последний порядок с конца X в. взял решительный перевес и создал так называемую удельную систему".2 И у него княжеская власть в ее историческом развитии полностью не изучена. Период Киевского государства не отделен от последующего удельного.

В. О. Ключевский занял в данном вопросе особую, очень интересную позицию. На смену "городовым областям" (см. стр. 161). явилось "варяжское княжество" и потом Киевское государство, во главе которого стал киевский князь со своей дружиной. Этот-первый опыт политического объединения Русской земли, по мнению Ключевского, был следствием того же интереса, которым прежде: созданы были независимые одна от другой городовые области, делом внешней русской торговли.

1 М. А. Дьяконов. Очерки общ. и госуд. строя др. Руси, изд. 3-е,,.стр. 146–148 и др.

2 М. Ф. Владимиpскии – Буданов. Указ, соч., стр; 37-38.

Киевское княжество, как и торговые области, ему предшествовавшие, имело не национальное, а социальное происхождение, было создано не каким-либо племенем, а классом, выделившимся из разных племен. Руководившая городовыми областями военно-торговая аристократия поддержала самого сильного из конунгов,, помогла ему укрепиться в Киеве... Та же аристократия помогла. киевским князьям распространить свою власть из Киева... "...Военно-торговая аристократия больших городов была самою деятельною силой в создании политического единства Руси, которое тем и началось, что этот класс стал собираться под знаменами вышедшего из его среды киевского князя". "Пока новое правительство, князь с дружиной, не укрепилось и нуждалось в помощи городской знати, из которой оно само вышло, обе общественные; силы стояли очень близко друг к другу. Весь X век они действуют дружно... вместе воюют и торгуют, вместе обсуждают в думе князя важнейшие вопросы законодательства". С половины XI в. обнаруживается "взаимное удаление" княжеского правительства и городской знати. Появление у княжеских дружинников ("бояр") привилегированной земельной собственности, признаки которой, по мнению Ключевского, "становятся заметны в XI веке, еще более удалило этот класс от городского общества, владевшего торговым капиталом". Но и после Ярослава князья "за исключением Мономаха, став уже степными наездниками, боронившими Русскую землю от поганых, во многом оставались верны привычкам и понятиям своих языческих предков IX и Хвв., морских викингов на русских реках... Двухвековою деятельностью в русском князе выработался тип, завязавшийся в самом ее начале. Это военный сторож земли, ее торговых путей и оборотов, получавший за то корм с нее. Когда князей развелось много, они стали делиться сторожевыми обязанностями и выгодами, сторожевыми кормами, деля между собою и меняя области по очереди старшинства. Это очередное владение делало князя бродячим гостем области, подвижным витязем, каким он был два века назад. Тогда старшие города остались одни постоянными и привычными руководителями своих областей... , местные миры, стянутые к Киеву князьями X века,. опять потянули к своим местным центрам".1

У Ключевского, как легко в этом убедиться, период Киевского государства выделен и объяснен. Однако далеко не все в этом объяснении приемлемо. Вызывает прежде всего возражение принимаемая им за основную движущую силу "внешняя русская торговля", нельзя согласиться и с его трактовкой княжого боярства и городской знати, в положении которых Ключевский отмечает два периода: первый до XI в., когда между князем, его дружиной и городской знатью имеется общность торговых интересов, и второй с XI в., когда бояре становятся привилегированными землевладельцами, а городская знать попрежнему сильной своим торговым капиталом. Не кажется нам убедительной и бойкая характеристика "князя" и его метаморфозы: "морской наездник-викинг", "степной наездник", "военный сторож торговых путей", "бродячий гость-области", "подвижной витязь" и пр.

В 1909 г. в своей книге "Княжое право" А. Е. Пресняков подверг критике теорию Ключевского о торговом происхождении городовых областей, а потом и Киевского государства, и высказал свое собственное отношение к политическому строю Киевской Руси.. Пресняков тоже выделяет до-Ярославов период нашей истории, как период существования Киевского государства, сохранявшего единство путем концентрации власти в руках князя, владевшего1 Киевом. Значение князя Пресняков склонен сильно преувеличивать. Тысяча и тысяцкий, сотни, сотские, десятские – все это, по его мнению, княжеская администрация, созданная князьями: князь – организатор общества в полном смысле слова.2 Еще ярче те же мысли выражены им в его "Лекциях": "Князь не только начальник военных сил, охранитель земли от внешних врагов, он и установитель "наряда", и это его значение растет по мере развития в жизни явлений, которые выходили за рамки сложившегося "по старине и пошлине" народного быта.1 Но внимание А. Е. Преснякова сосредоточено главным образом на Руси XI-XII вв., т. е. на периоде феодальной раздробленности. Княжеская власть за гвремя существования Киевского государства рассмотрена им сравнительно очень бегло.

1 В. О. Ключевский. Боярская дума, изд. 5-е, стр. 32.

2 А. Е. Пресняков. Княжое право, стр.. 47, 196 и др. 5-е, стр. 32-46.

Никакого упрека в пренебрежении этим интересным периодом нашей истории нельзя сделать М. С, Грушевскому. Будучи уверенным, что он занимается только историей Украины, не считаясь с тем, что Киевское государство есть период в истории всего русского и не только русского народов, он, однако, внимательнее, чем кто-либо из наших историков, не исключая даже С. М. Соловьева, изображает историю Киевской державы во всех ее деталях. Конечно, он не мог не обратить внимания и на историю княжеской власти в период образования и существования Киевского государства. Князья племенные, по его мнению, не играли сколько-нибудь заметной роли. 'Только киевские князья приобретают видное значение. Они концентрируют вокруг Киева украинские земли. Этот процесс кон-центрации был очень трудным. Киевская держава не была прочной. Ее единство требовало постоянного подновления. "Проявить инициативу, собрать соответствующие очень значительные силы мог только глава государства-киевский князь: он организовывал пограничную сторожевую службу, созывал полки от подвластных племен, спровдживал варяжских кондотьеров и т. п. Поход в случае успеха давал большую добычу, от которой главная доля поступала киевскому князю, но, как видно из фрагмента, вставленного в "Повести" под 907 г., не была забыта и дружина, не только мобилизованная для походов, но и остававшаяся на заставах. Таким образом, эти походы, которые были венцом тогдашней дружинной организации, соединяли в один организм всю дружинную организацию, раскинутую по всей территории государства, давали чувствовать единство государства и тем самым были для нее очень важны".2

Расходясь по целому ряду принципиальных вопросов с М. С. Грушевским, я считаю вместе с ним, что период Киевской державы -крупнейший и важнейший факт истории народов нашей страны и прежде всего народа русского с его позднейшими разветвлениями на великоруссов, украинцев и белоруссов, факт, правильное понимание которого является непременным условием уразумения даль-нейшей истории этих народов и потому требующий самого тщательного научного исследования.

Самым решительным образом я расхожусь и с теми из современ-ных историков, которые обнаруживают явную тенденцию недо-(оценивать значение этого периода нашей страны. Перехожу к специальному рассмотрению положения и роли князя в Киевском государстве.

1 А. Е. Пресняков. Лекции по русской истории, стр. 183 и др,

2 М. С. Грушевский. iсторiя Украши-Pуci, т. I, стр. 428.

Древнейшие сведения о власти у восточных славян мы имеем у Иордана и византийских историков.

Иордан (ум. 552 г.) говоря о военных столкновениях антов с готами в IV веке, называет антского "короля" (rex) Божэ, после одного неудачного сражения попавшего к готам в плен, где он вместе со своими сыновьями и 70 "старейшинами" (primates) был распят. Этот самый Бож умел наносить готам и поражения, стало быть, стоял во главе значительных сил. Перед нами военный союз племен под начальством одного вождя. Особого значения придавать титулу (rex), каким наделяет Божа Иордан, конечно, нельзя.

Маврикий Стратег (в конце VI века) говорит, что у славян и антов много вождей (ар.), с которыми он рекомендует византийскому правительству считаться: привлекать подарками и обещаниями тех из них, кто находится поближе к византийским границам, и при их помощи громить других славянских и антских вождей. Он же указывает на опасность для Византии в возможности объединения разрозненных и славян и антов.

Прокопий Кесарийский (ум. в 562 г.) подчеркивает, что славяне и анты не имеют над собой единой власти (подобной византийской) и решают свои важные дела на общих народных собраниях.

Менандр, византийский историк, указывает на знатного и могущественного анта Мезамира, которого боялись авары, так как он среди антов пользовался большим влиянием. Византийский же историк Феофилакт тоже знает славянских вождей и по имени одного из них называет целую территорию "Землей Ардагаста". Он называет и других вождей.

Из этих косвенных данных мы можем сделать заключение, что в VI веке н. э. анты, т. е. восточные славяне, уже начали выходить из рамок родо-племенного строя, что перед нами "либо высшая ступень варварства", либо "военная демократия".

Вожди со своими дружинами превращаются в высших представителей государственной власти. Эти представители государственной власти-короли или князья (дело не в наименовании), выросшие из племенных вождей в носителей монархической власти, превращают народное достояние-землю в свое имущество и помогают своим дружинникам в освоении земли. Появившиеся в процессе разложения рода и общины крупные землевладельцы поддерживают своих королей или князей, сами становятся в ряды дружины и тем закрепляют свое общественное и политическое положение.

В виду растущих размеров государства исчезают за ненадобностью и старые родовые органы управления. Совет старейшин заменяется совещаниями с новой знатью, народное собрание замирает.

В обществе, где основной отраслью производства было земледелие, господствующий класс, постепенно складывавшийся вместе с ростом имущественного неравенства, мог быть лишь классом: крупных землевладельцев, и таковыми стали князья и окружавшая их знать. Формой политического господства при этих условиях могла быть только власть этой земельной аристократии.

Отлично понимаю, что это лишь социологическое построение, а не решение конкретного вопроса о политической структуре Киевского государства, и потому от теории перехожу к исследованию подлинного материала, оставленного нам нашей древностью.

Если наши ученые совершенно справедливо заподозривают точность летописных рассказов о событиях особенно IX и части X вв.-и относятся к фактам этого периода, занесенным в летопись, с вполне понятной осторожностью, то относительно договоров с греками в нашей науке все тверже устанавливается мнение, что мы здесь. имеем дело с документом исключительной ценности и источниковедческой объективности. Сейчас ни у кого нет сомнения в том, что эти договоры действительно были заключены между двумя государствами, что в них отмечены те стороны русско-византийских отношений, которые были важны в данный момент для обеих сторон.

Совершенно определенно можно говорить о том, что договоры; были написаны по-гречески и одновременно переведены на русский язык. Перевод договора 911 года был сделан болгарином на болгарский язык и выправлен русским справщиком, переводчиком договора 945 года был русский книжник, отразивший в своем переводе смешение и русской и болгарской книжной стихии.1

Этот источник давно был оценен нашими исследователями. Шлецер, не признавая подлинности договоров, однако отзывался о них восторженно: "Сей трактат, – писал он,-.если мы признаем его подлинность, есть одна из величайших достопримечательностей среднего века, есть нечто единственное во всем историческом, мире".

Повидимому не подлежит сомнению и то, что тексты договоров хранились, как важнейший государственный документ, в княжеском архиве в Киеве. Составитель "Повести временных лет", поскольку он работал не только с ведома князя, но, повидимому, и по его поручению, имел доступ в княжеский архив и получил возможность использовать ценнейший источник, несомненно, помогший ему ориентироваться в главнейших событиях X в. Автор "Повести" иногда делал к тексту договоров свои пояснения. Как он поступал в таких случаях, делал ли он свои замечания, исходя из смысла текста договоров, или же привлекал к комментированию этого текста другие материалы, решить трудно, но во всяком случае, несомненно одно: между текстом договоров и замечаниями летописца имеется согласованность.

К этому ценнейшему источнику я и перехожу.

1 С. П. Обнорский. Язык договоров русских с греками. Сб. "Язык и мышление", VI-VII, стр. 102-103.

Рассказывая о походе 907 года на Царьград и о заключении договора, летописец комментирует текст договора так: "И заповеда Олег дати воем на 2000 корабль по 12 гривне на ключ и потом даяти уклады на русские городы: первое на Киев, та же и на Чернигов, и на Переяслав, и на Полтеск, и на Ростов, и на Любеч и на прочия городы: по тем бо городом седяху велиции князи под Ольгом суще".1 Это сообщение летописца. Дальше идет текст договора, где, между прочим, читаем: "...и тогда возьмут (русские, прибывающие в Царьград.-Б. Г.) месячное свое: первое от града Киева и пакы ис Чернигова и ис Переяславля".2

В договоре 945 года повторяется та же фраза: "...тогда возьмут месячное свое ели слебное, а гостье месячное, первое от града Киева, и паки ис Чернигова и ис Переяславля".3 В некоторых текстах того же договора прибавлено: "и прочий городи" или "и из прочих городов".

Совершенно очевидно, что летописец от себя прибавил к этому перечню городов Полоцк, Ростов и Любеч. Очень возможно, что эта прибавка сделана даже не автором "Повести", а его продолжателем – компилятором. Но главное не в том, кто это сделал, а в том, имелось ли к тому основание. Определенное сомнение вызывает наличие в этой прибавке Полоцка, который был присоединен к владениям Киевского князя, повидимому, только при Владимире I в 960 г., конечно, если основываться на данных Лаврен-тьевской летописи.

Киев здесь поставлен на первое подчеркнутое место не случайно. О Киеве, как некоем экономическом и политическом центре, говорит и Константин Багрянородный в своем труде "De admi-nistrando imperio": "Однодеревки, приходящие в Константинополь из внешней Руси (ар.) идут из Невогороды (Новгород), в котором сидел Святослав, сын русского князя Игоря, а также из крепости Милиниски (Смоленск), из Телюцы (повидимому Любеч), Чернигош (Чернигов) и из Вышеграда. Все они спускаются по реке Днепру и собираются в Киевской крепости, называемой Самвата".4 Внешняя Русь это, по-моему, Русь в широком территориальном смысле слова в отличие от Руси в узком понимании термина, т. е. Киевщины, а может быть, также и Причерноморья и Приазовья.5 Во всяком случае, в представлении Константина Багрянородного и внутренняя и внешняя Русь есть Русь – это для нас важно отметить. Арабский писатель конца IX или начала X в. Джайхани, а также западноевропейские источники называют также Русью всю страну, зависимую от Киева.1 И в изображении Константина Киев это центр страны.

1 А. А. Шахматов. Повесть временных лет, т. I, стр. 31, 1916. Пользуюсь текстами договоров в издании Шахматова, как наиболее критическом.

2 Там же, стр. 32.

3 Там же, стр. 54.

4 Константин Багрянородный. Об управлении государством. Изв. ГАИМК, вып. 91, стр. 8, 1934.

5 Шахматов определяет ее как страну, зависимую, подвластную Руси, Томсен – лежащую за Киевом, Смирнов П. – как волжскую; Грушевский – как "провинциальную Русь", Хлебников – "с той стороны".

Это центральное значение Киева подчеркивается у Константина тем, что Киев – место сбора всех судов изо всей Руси, и из того, что здесь сидит великий князь Игорь, посадивший, между прочим, своего сына в Новгороде в качестве подручника, как представителя своей великокняжеской власти".2

С этим последним фактом связан и тот. комментарий, которым снабжает летописец разбираемое нами место договора. После перечня городов он замечает: "по тем бо городам седяху велиции князи под Ольгом суще". Святослав Игоревич, сидя в Новгороде, несомненно тоже находился "под" Игорем, но едва ли летописец под упоминаемыми им "князьями" имел в виду родственников киевского князя, хотя бы потому, что их тогда было мало. Их всех можно было перечесть по пальцам, а летописец говорит об их солидном числе.

Об этих подчиненных зависимых от Олега князьях настойчиво говорят тексты всех договоров. В договоре 911 года после перечня послов, отправленных Олегом в Византию для оформления договора, сказано: "иже послани от Ольга, великого князя Русского, и от всех, иже суть под рукою его светлых и великих князь и его великих бояр".3 Дальше в договоре еще несколько раз говорится о том же и в тех же выражениях: договор заключается "похотеньем наших великих князь и по повеленью от великого князя нашего и от всех, иже под рукой его сущих Руси", "...да любим друг друга (византийцы и Русь) от всея душа и изволенья и не вдадим, елико наше изволение быти от сущих под рукою наших князь светлых никакому же соблазну или вине...",4 "Тако же и вы, Греци, да храните таку же любовь к князем нашим светлым Рус-скым и ко всем иже суть под рукою светлого князя нашего..." 5

О таких же "князьях", зависимых от киевского князя Игоря, говорит и договор 945 года: послы и гости были посланы в Грецию "от Игоря, великого князя русского, и от всякоя княжия и от всех людии Русския земля". А несколькими строками ниже о том же посольстве договор выражается несколько иначе: "И великий князь наш Игорь и князи и боляре его и людье вси рустии послаша ны к Роману и к Костянтину и к Стефану, к великим царям греческим, сотворити любовь с самеми цесари и со всем болярством и со всеми людьми греческими на вся лета, дондеже сияет солнце и весь мир стоит".

1 М. С. Грушевский. Указ, соч., I, стр. 423.

2 В. А. Пархоменко в этом Новгороде видит не Новгород Великий на Волхове, а какой-то другой, южный, но мнение его противоречит всему контексту сообщения Константина.

З А. А. Шахматов. Повесть врем, лет, стр. 33.

4 Там же, стр. 34.

5 Там же, стр. 35.

И дальше в том же договоре упоминаются бояре Игоревы. "А великий князь русский и боляре его да посылают в Греки к великим цесарем греческим корабли, елико хотять, сослыисгостьми"... Двусторонняя присяга на договоре должна была служить гарантией его выполнения: русская делегация присягала на том, "...яже суть написана на харатьи сей хранити от Игоря и от всех боляр и от всех людей от страны Рускыя в прочая лета и во ину. Аще ли же кто от князь или от людий русских ли хрестеян или нехрестеян преступит се, еже написано на харатьи сей, будеть достоин своим оружием умрети..."1

То же имеем и в договоре кн. Святослава 972 года. Князь Святослав заключает договор. Он говорит за себя и за тех, кто находится под его рукою, "иже суть подо мною Русь, боляре и прочий". Клянется он не один: "...кляхся ко цесарем греческим и со мною боляре и Русь вся... Аще ли тех семех преже реченых не сохраним, аз же и со мною и подо мною, да имеем клятву от бога, в его же веруем, в Перуна и в Волоса, скотья бога..." Характерно, что в договоре Святослава князья уже не упоминаются, а называются только бояре.

С, М. Соловьев по этому же поводу замечает: "Князьями никогда не называются простые мужи, но всегда только члены владетельных родов". Но тут же С. М. Соловьев высказывает ни на чем не основанное положение, что эти князья, о которых говорят договоры, есть "родичи" киевского князя. Впрочем, он тут же и прибавляет: "об отношениях этих родичей к князьям мы ничего не знаем".2 Поиски "родичей" увлекли нашего крупнейшего историка на ложный путь и не позволили ему видеть того, что было на самом деле.

1 Там же, стр. 59-60.

2 С. М. Соловьев. История отношений между русскими князьями Рюрикова дома, стр. 41.

Едва ли не правильнее будет признать в этих князьях с несколько разукрашенными византийской терминологией титулами местных князей, которых систематически подчиняли себе, а потом и истребляли киевские князья. Когда писалась летопись, имена многих из этих князей уже были забыты, имена других летописец не счел нужным называть, поскольку у него была вполне определенная задача изобразить в наиболее привлекательном виде историю князей Рюриковской династии, несомненно, враждебной всем другим княжеским ветвям: мы знаем, как беспощадно расправились Рюриковичи с непокорными им местными князьями. Никаких "родовых" междукняжеских отношений здесь мы не видим. Впрочем, и сам С. М. Соловьев, самый ярый защитник "родовых" междукняжеских отношений, должен был сделать очень существенную оговорку, что "эти отношения (т. е. отношения киевских князей IX-X вв. к другим, не киевским князьям.-Б. Г.) не были подобны последующим родовым отношениям княжеским, именно уже потому, что родичи (!) Рюрика называются мужами его, что указывает на отношение дружинное, следовательно служебное, а не родовое".1

Если отбросить "родичей" Рюрика, которые якобы называются "мужами", как не доказанный, не доказуемый и не нужный даже самому Соловьеву домысел автора, получится формулировка политического строя Киевского государства X в., хотя и не исчерпывающая, но в основном правильная. "Мужи", сидящие по местам, оказываются в "служебных" отношениях к киевскому князю. Как мы сейчас увидим, – не только "мужи", но и князья, ни в каком родстве с Рюриком не состоящие, быть может, лишь за отдельными и очень редкими исключениями.

Договор Игоря 945 года дает нам очень интересные детали, по которым мы можем несколько ближе всмотреться в тогдашние политические отношения.

Мы имеем здесь не только общее место о том, что Игорь "посла муже своя к Роману" или указание на то, что уполномоченные, явившиеся к византийскому двору были "посланы от Игоря, великого князя русского и от всякоя княжия и от всех людии Рус-ския земля", но и очень любопытный перечень этих уполномоченных "слов" и "купцов".

В данном случае нам особенно интересны "слы". Бросается в глаза их высокое положение в обществе и государстве: они и в договоре стоят на первом месте, имеют золотые печати и право на привилегированное положение в самом Царьграде как высокие представители своей страны. Но и этого мало. Мы имеем здесь совершенно ясные указания, кого именно представляют эти делегаты.

Ивор является послом самого Игоря, великого князя русского. Он стоит на первом месте и выделен особо. Он не смешивается с остальными "общими силами". Среди этих последних в порядке их упоминания в договоре идут: Вуефаст – посол Святослава, сына Игорева; далее называется посол жены Игоревен, княгини Ольги, и Игоря, племянника Игорева; еще один представитель другого племянника Игоря – Якуна поставлен ниже. Здесь важно отметить, что послы даже жены Игоря и его сына попали в число "общих слов", чем подчеркивается особое значение великого князя Киевского, что находится в полном согласии с другими имеющимися в нашем распоряжении источниками. Называются дальше, повидимому, княжие мужи – бояре и знатные женщины (а может быть, только одна), имевшие своих представителей в этом посольствеПредслава2 и жена Улеба Сфандра. Всех мужей названо 20. За ними идут купцы. Их 30. О том, кто эти мужи, мы уже говорили (см. стр. 79-80). Здесь необходимо подчеркнуть их положение при князе и значение в качестве уполномоченных от Киевского княжеского правительства. Это ведь все знать, те самые светлые князья и бояре, о которых так часто говорят договоры. Это те, о которых Святослав в договоре 972 года сказал "иже со мною" в отличие от других, которые были "под" ним. Не сами они едут в Византию, а посылают своих людей, людей из своих собственных дворов, приблизительно таких же, какие были у кн. Ольги и кн. Святослава.

Что в договоре 945 года представительство от князей и бояр не случайность, а система, видно из путешествия кн. Ольги в Царь-град и приема ее при дворе византийского императора, описанного Константином Багрянородным. Ольга прибыла в Константинополь не одна, а с племянником, людьми собственного двора (8 человек), представителями кн. Святослава, представителями ("апокри-сиарии") русских вельмож (ар.) (20 человек или 22), купцами (43 или 44 человека). У представителей-апокри-сиариев "русской правящей знати" своя собственная свита. Стало быть, это люди не мелкие, представляющие еще более знатных людей. Здесь мы видим по сути дела совершенно тот же принцип, что и в делегации 945 года. Там был особо выделен князь Игорь, тут – княгиня Ольга: она называется в византийских документах гегемоном и архонтиссой руссов, т. е. так, как греки называли наиболее знатных и великих из иностранных гегемонов;3 выделена она и ценностью подарков, выданных греками всему посольству. Ей подарили 700 милисиариев и золотое блюдо, украшенное драгоценными камнями, между тем как племяннику Ольги, получившему подарок самый ценный по сравнению с другими членами посольства, выдано было только 50 милисиариев, а "апокрисиарии" русских вельмож получили только по 24 милисиария, а купцы – по 20.4

В русском народном эпосе хорошо запомнилась эта черта в политическом строе Киевской Руси.

"Гой еси, Иван Годинович!

Возьми ты у меня, князя, сто человек

Русских могучих богатырей;

У княгини ты бери другое сто".5

Становится понятным, почему у кн. Ольги свой собственный замок Вышгород – свое село Ольжичи ("и есть село ее Ольжичи и доселе"), у Рогнеды – Изяславль. Делается также понятным, для чего дань от древлян была распределена так, что две ее части поступали Киеву, а третья "ко Вышегороду" (см. стр. 81). Сам летописец объяснил это так: "бе бо Вышегород град Вользин". Но все эти сообщения летописи только небольшие куски старой жизни, несомненно, вырванные, так сказать, из контекста. Но и они при сопоставлении их с другими материалами дают нам основание думать, что князья и бояре X в. имели свои дворы и хозяйства, база которых, несомненно, заключалась в земле. В частности, это касается двора и хозяйства Ольги.

1 С. М. Соловьев. История отношений между русскими князьями Рюрикова дома, стр. 41.

2 М. С. Грушевский считает, что это мужчина – Предслав, на том основании, что женщины в договоре обозначаются "княгиня" или "жена". iсторiя Украiни-Pyci, I,

3 Изв. ГАИМК, вып. 91, стр. 71, прим. 117.

4 Там же, стр. 47-48.

5 Кирша Данилов. Древн. русск. стихотв,, стр. 138; С. М. Соловьев. Ист. России с древн. времен, изд. "Общ. Польза", т. I, стр. 219.

В этом аспекте делается понятным во всей конкретности знаменитое место летописи о путешествии кн. Ольги по Деревской и части Новгородской земли.

После окончания войны с древлянами Ольга восстановила дань, наложенную на них прежними князьями в усиленном размере ("и возложи на ня дань тяжку"), а потом решила укрепить за собой древлянскую землю новыми мерами, не довольствуясь той связью, которая через дань устанавливалась обычно победителем. "И иде Вольга по Деревстей земли с сыном своим и с дружиною, уставляющи уставы и уроки; суть становища ее и ловища", Те же административно-политические меры она применила и к части Новгородских земель в следующем году (947): "... и устави по Мете повосты и дани (и по Лузе оброки и дани); ловища ея суть по всей земли знаменья и места и повосты, и сани ее стоять в Пле-скове и до сего дне, и по Днепру перевесища и по Десне, и есть село ее Ольжичи и доселе". (Лаврент. летопись).

В Новгородской I летописи этот текст, особенно в части, касающейся новгородской земли, звучит еще показательнее: "Иде Ольга к Новугороду и устави по Мете погосты и дань; и ловища ея суть по всей земли и знамение и места по всей земли и погосты; а санки ея стоять во Пьскове и до сего дни; по Днепру перевесища и села, и по Десне есть село ея и доселе". В Ипатьевской: "Иде Ольга в Нову-городу и устави по Мете погосты и дань и по Лузе погосты и дань и оброкы; и ловища ея по всей земли, и знамения и места и погосты (и сани ея стоят в Плескове и до сего дне) и по Днепру перевесища и по Десне, и есть село ее Ольжичи и до сего дни".

Что же, собственно, делает Ольга в Древлянской и Новгородской земле? Мне кажется, она внедряется в толщу местного общества, старается в разных пунктах Древлянской и Новгородской земли создать особые хозяйственно-административные пункты, поручаемые в управление своим людям, долженствовавшим выполнять в то же время и задачи политические – укрепление власти Киевского князя на местах.

Стоит ближе всмотреться в вышеприведенное сообщение летописи, чтобы основной его смысл сделался ясен.

Летописец повествует в только что процитированном тексте о двух моментах: один прошлый, связанный с непосредственной деятельностью Ольги, второй современный, доживший до времени писания "Повести временных лет", т. е. до середины XI в. Первый момент для Деревской земли выражен летописцем так : "И иде Вольга... уставляющи уставы и уроки"; в I Новгородской – "и устави по Мете повосты и дани и по Лузе оброки и дани". Что же из этого вышло? В Деревской земле: "суть становища ее и ловища", а в Новгородской "ловища ее суть по всей земли, знамения и места и повосты.И сани ее стоять в Плескове и до сего дне, и по Днепру перевесища, и села по Десне, и есть село ее Ольжичи и доселе". Летописец даже несколько вынужден был расширить территорию деятельности киевского князя (может быть уже и не Ольги даже), включив Днепр и Десну (где стояли Ольжичи), прихватив для своих итогов по аналогии следы работы и других князей.