Текст книги "Киевская Русь"

Автор книги: Борис Греков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

5 А. Е. Пресняков. Княжое право, стр. 62. 1909.

М. С. Грушевский не только не сомневается в наличии Киевского государства, но и дает его историю. Он посвящает ей несколько глав: образование Киевского государства, его организация, история от Олега до Святослава, государство при Игоре, Олеге и Святославе, окончание образования государства при Владимире и распад государства в XI-XII вв.1 Я не касаюсь здесь его концепции, а отмечаю только факт признания им целого большого периода в нашей истории, которую Грушевский искусственно пытается приспособить к истории одной только Украины.2

A. А. Шахматов представляет Киевское государство как уже не первый этап в истории государственности у восточных славян. До образования Киевского государства, объединившего бассейн "великого водного пути из варяг в греки", по мнению Шахматова уже было два государственных центра с Киевом и Новгородом во главе и, кроме того, другие "скандинавские государства", возникшие в восточноевропейской равнине.

"Уже в течение X века, пишет Шахматов, завершается процесс объединения восточнославянских земель вокруг Киева, получающего в силу своего положения возможность стать не только политическим, но и культурным центром для всего Поднепровья и прилегающих к Поднепровью земель". "Это показывает, что раздробленное в прошлом восточное славянство" слилось в одну семью, связанную политическими и культурными узами". Эту семью Шахматов тут же называет "государственной организацией"3.

B. А. Пархоменко одним заголовком своей книги "У истоков русской государственности" (1924 г.) говорит о своем понимании Киевской Руси. Содержание книги в этом отношении дает гораздо больше. Сам автор в предисловии так излагает свою задачу: "Данная работа представляет собою попытку рассмотреть вопрос о начале государственности у восточных славян с сосредоточением внимания на факторах, действовавших на образование нашей государственности раньше норманизма и помимо него".4 Подходы автора к решению задачи мне кажутся заслуживающими признания потому, что он представляет себе Киевское государство не выходящим в готовом виде из пены морской, а рождающимся в результате длительного процесса, изучать который нужно с того момента, когда какие бы то ни было намеки источников (письменных и неписьменных) позволяют о нем говорить. Автору действительно удается разыскать такие источники, и свою задачу проследить древнейшие судьбы восточного славянства до "призвания варягов" он в значи

тельной мере выполнил.

Итак, из приведенных примеров мы можем убедиться, что, несмотря на разнообразие мнений по вопросу о Киевском государстве и его происхождении, все упомянутые мной наиболее видные историки второй половины XIX и начала XX в. признавали Киевский период нашей истории государственным (С. М. Соловьев с указанными выше оговорками).

1 Iсторая Украiни-Pyci, тт. I и II.

2 О моем отношении к теории Грушевского см. стр. 32, 176 и др.

3 А. А. Шахматов. Древнейшие судьбы русского племени, стр. 58, 63.

4 В. А. Пархоменко. У истоков русской государственности, стр. 3. 1924.

Особое место в историографии этого вопроса занимает M. H. Покровский. "Говорить о едином "русском государстве", – пишет Покровский, – в Киевскую эпоху можно только по явному недоразумению".1 Дальше оказывается, что автор не только отрицает существование единого русского государства, – он не признает в этот период наличия государства вообще. Трактуя о киевских смердах и опровергая точку зрения на смердов как на "государственных крестьян", он прямо заявляет: "там, где не было государства, трудно найти "государственное имущество живое или мертвое".2 "Никакой почвы для "единого" государства – и вообще государства в современном нам смысле слова – здесь не было".3 И это суждение не случайно. В другом своем труде Покровский высказывается по этому предмету еще яснее. Он считает, что "общественные классы появляются... в истории (России.-Б. Г.) довольно поздно". Он относит это появление к "XVI примерно столетию". "А была ли какая-нибудь государственная власть и раньше?" – спрашивает M. H. Покровский, и на этот вопрос он сам и отвечает: "нет не было, потому что те, сначала племенные, потом военно-торговые, позже феодально-земледельческие ассоциации, какие мы встречаем в России до образования Московского государства Ивана IV, весьма мало были похожи на то, что мы называем "государством".4

Самому Покровскому иногда бывало тесно в рамках им же созданной теории, но я не буду приводить примеров его же отклонений от столь ярко выраженной точки зрения, чтобы и мне не потерять рамок, намеченных настоящей книгой.

Перехожу к своим оппонентам, непосредственно вместе со мной работающим или участвующим в обсуждении затрагиваемых мною тем.

Вполне понятна та острота, с какой подходим все мы к предметам, для нас далеко не безразличным. Страстность тут неизбежна. Мы спорим ив споре заставляем друг друга углублять вопрос, проверять свою аргументацию, уточнять формулировки.

После выхода в свет двух изданий моих "Феодальных отношений" появилось несколько работ С. В. Бахрушина, прямо касающихся вопроса о Киевском государстве,5 небольшая, но очень выразительная по своему содержанию рецензия Н. Л. Рубинштейна 6 и его же предисловие к лекциям А. Е. Преснякова, трактующие тот же предмет.

В представлении Н. Л. Рубинштейна "империя Рюриковичей" или, что то же, "Киевское государство" – не период в истории нашей страны, соответствующий периоду существования в Западной Европе большого варварского государства, достигшего своего завершения при Карле Великом и давшего начало главнейшим западноевропейским государствам (Франции, Италии и Германии), – а лишь переходный момент от родового общества к классовому феодальному, под чем Н. Л. Рубинштейн понимает период феодальной раздробленности. Этот переходный момент, по мнению Н. Л. Рубинштейна, длится около 30 лет, т. е. падает на время княжения Владимира I. Те, кто представляет дело иначе и склонны считать период существования Киевского государства более длительным (не менее 200 лет) и сыгравшим в истории нашей страны более существенную и заметную роль, по мнению того же автора,, подвергаются опасности возвратиться "к старой концепции распада единого государства, упадка развитой Киевской Руси".

С. В. Бахрушин более снисходителен к тем, кто готов признавать Киевскую Русь и "единой" и "развитой" (конечно, относительно и с учетом эволюции "объединения" и "культуры"). Он признает, насколько можно судить по его отдельным замечаниям, два периода в истории Киевского государства: "период эфемерного единства" и "период целостной организации". "До последней четверти X в., – пишет он, – мы не наблюдаем признаков существования прочно сложившего государства",7 и в другом месте – "Эфемерное единство Руси... установилось едва ли раньше Святослава". "Любопытно отметить, – продолжает он, – что в договоре Святослава не фигурируют представители мелких князей, и упоминается один Свенельд, о котором и летопись помнит как о самом могущественном из вассалов Игоря".8 "Только с конца X в., – заключает он, и начинает, собственно, складываться государство как целостная организация". В другой своей статье С. В. Бахрушин еще более осторожно говорит о складывании в конце X в. феодализирующейся знати и называет эту знать "будущими феодалами" (ср. с его же признанием Свенельда "самым могущественным вассалом Игоря"), которым недоставало только христианства, чтобы "освятить свои притязания на господствующее положение в Приднепровье".9

1 М. Н. Покpовскии. Русск. ист. с древн. времен, т. I, стр. 170, 1920.

2 Там же, стр. 25.

3 Там же, стр. 81.

4 М. Н. Покровский. Очерк истории русск. культуры, ч. I, стр. 245. На том же настаивает М. Н. Покровский в своей "Русской истории в самом сжатом виде": "Наказаний вначале не было, потому что городская Русь X-XI вв. еще не знала общественных классов" (4-е изд стр. 22).

5 С. В. Бахрушин. К вопросу о крещении Киевской Руси. "Историк-марксист", II, 1937; Крещение Руси, "Известия Советов депутатов трудящихся СССР", 30 марта 1938 г.; Некоторые вопросы истории Киевской Руси, "Историк-марксист", III, 1937; Держава Рюриковичей, "Вестник древней истории", № 2 (3).

6 Н. Л. Рубинштейн. Памятники истории Киевского государства. Рецензия в "Историке-марксисте", I, 1938. Его же, Предисловие к лекциям А. Е. Преснякова.

7 С. В. Бахрушин. Некоторые вопросы истории Киевской Руси. "Историк-марксист", III, стр. 167, 1937.

8 Там же, стр. 168.

9 С. В. Бахрушин. К вопросу о крещении Киевской Руси, "Историк-марксист", II, стр. 55, S937.

С. В. Бахрушин, несомненно, колеблется: государство восточных славян с Киевом во главе у него начинает складываться не то со времен Святослава, не то со времен Владимира. Ясно одно, что, по его мнению, та политическая организация, которая заключала ?с греками договоры при Олеге и Игоре во всяком случае,, а может быть даже и при Святославе, государством еще не была. В последней своей работе С. В. Бахрушин считает Святослава только "вождем бродячей дружины".1 Чем же была в это время Русь? На этот совершенно законный и неизбежный вопрос автор отвечает в только что появившейся в "Вестнике древней истории" № 2 (3) статье "Держава Рюриковичей", где он определяет эту "державу" как сочетание "остатков военной демократии", с "элементами зарождающегося феодального государства". Под военной демократией он разумеет строй, аналогичный строю греческих царей героической эпохи. Силу русских князей этой поры, по его мнению, составляет дружина, а главное их назначение – "военное предводительство" и "грабеж населения". Этому князю "противостоит вольный общинник, облагаемый данью", "закрепощения крестьянина" еще нет. Надо сознаться, что этот "ответ" едва ли разъясняет столь сложный и трудный вопрос, так как сам требует разъяснений.2

С. В. Бахрушин и Н. Л. Рубинштейн в подтверждение своих положений ссылаются на характеристику Киевского государства, сделанную Марксом. Мне кажется, что Маркс смотрел на дело иначе.

"Политика древней Руси, пишет он, была не более и не менее как политика германских варваров, наводнивших Европу. История новых народов начинается лишь после того, как окончилось это наводнение".3

Новыми народами Маркс, несомненно, считает народы современной Европы англичан, французов, немцев, русских и пр. и пр. Этот "древний" период в истории России, следовательно, и других "варварских" народов Европы, Маркс называет "готическим", что, собственно, и значит "варварский", подчеркивая в то же время полную аналогию истории Киевского государства с другими "готическими" государствами Европы.

Продолжая развивать высказанную им в общей форме мысль, Маркс продолжает: "Подобно тому, как империя Карла Великого предшествовала образованию современных Франции, Германии и Италии, так и империя Рюриковичей предшествовала образованию Польши, Литвы, Балтийских поселений, Турции и, наконец, самой Московии". "Военный быт и организация завоевания у первых Рюриковичей нисколько не отличается от военного быта и организации у норманнов в остальной части Европы". "Империя" Карла Великого и "империя" Рюриковичей – это варварские "готические" государства. Это период в истории европейских народов, предшествующий истории "новых" народов в Европе. Он помог оформиться этой истории. Но это период варварских государств, т. е. все-таки государственный.

1 С. В. Бахрушин. Держава Рюриковичей. Вестник древней истории № 2 (3), стр. 95. 1938.

2 Я не имею возможности здесь подвергнуть разбору всю аргументацию автора. Каждый читатель моей книги без труда может убедиться в том, что она представляет собой попытку понять Киевскую Русь значительно иначе. Кто из нас прав, покажут ближайшие успехи нашей науки. Имею в виду прежде всего открытия археологические.

3 К. Маркс. Секретная дипломатия XVIII в., глава V.

Характеристика империи Рюриковичей ("несообразная", "нескладная", "скороспелая", "составленная из лоскутьев") относится не только к империи Рюриковичей, а ко всем "варварским государствам". Империя Рюриковичей подобно другим империям аналогичного происхождения.1 В только что опубликованных "Хронологических выписках" Маркс по этому предмету высказывается (конечно, для себя: таков характер "выписок") еще определеннее: "...возникли сначала два государства: Киев и Новгород, Олег подчинил также второе русское государство Киев, переносит туда (892) местопребывание правительства..."(Курсив везде Маркса.)2

Само собой разумеется, что и "варварское государство" складывается при известных условиях, но уже на развалинах родового строя. Мы можем указать на некоторые совершенно определенные признаки, отделяющие родовой строй от государственного. Для родового строя, конечно, прежде всего характерна его бесклассовость. Последний период в истории родового строя характерен наличием следующих учреждений: народного собрания, совета родовых старейшин и военачальника.

С развитием классового строя эти учреждения перестают удовлетворять потребности общества, некоторые из них делаются уже невозможными, и родовому устройству общества наступает конец. На его место становится государство, либо преобразующее учреждения родового строя, либо заменяющее их новыми, конечно не .вдруг. Это процесс длительный. Но если мы лишены возможности на нашем материале проследить отдельные его этапы, то не имеем права закрывать глаза на факты, нам известные, и должны иметь смелость называть эти факты их именами. Если, например, родовые союзы уже заменились территориальными, если власть отделилась от народных масс, если у власти успел встать наиболее сильный экономический класс, то мы смело можем говорить о замене родового строя государственным, как факте уже совершившемся.

Маркс не только высказал свое принципиальное отношение к варварскому государству как этапу в политической истории народов Европы, но и сделал краткий, но очень интересный набросок конкретной истории "готической" империи Рюриковичей.

1 "Несообразная, нескладная и скороспелая империя, составленная Рюриковичами из лоскутьев, подобно другим империям аналогичного происхождения..."

2 Архив Маркса и Энгельса, т. V, стр. 42. Оба разбираемых мною автора писали до опубликования "выписок".

"Ancient maps of Russia are unfolded before us, displaying even larger European dimensions than she can boast of now: her perpetual movement of aggrandizement from the ninth to the eleventh century is anxiously pointed out; we are shown Oleg launching 88.000 me" against Byzantium, fixing his shield as a trophy on the gate of that capital, and dictating an ignominious treaty to the Lower Empire; Igor making it tributary; Sviatoslaff glorying, "the Greeks supply me with gold, costly stuffs rice fruits and wine: Hungary furnishes cattle and horses; from Russia draw honey, wax, furs and men": Vladimir conquering the Crimea and Livonia, extorting a daughter from the Greek Emperor, as Napoleon did from the German Emperor, blending the military sway of a northern conqueror with the theocratic despotism of the Porfiro-geniti, and becoming at once the master of his subjects on earth and their protector in heaven".1

С. В. Бахрушин считает, что Маркс здесь высказывает не свои мысли, а ссылается на чужие, не беря на себя за них никакой ответственности. Мне кажется, что С. В. Бахрушин прав тут только отчасти. Действительно, Маркс не проверяет этих фактов, а берет их у известных ему авторов ("нам указывают"), но из этих факто" выводы делает, несомненно, сам Маркс. Если бы эти факты оказались неверными, то и выводы пришлось бы тем самым считать аннулированными. Но этого делать не приходится. Договор Олега как результат его победы у нас имеется; факт его существования и его содержание говорят неопровержимо о государственной деятельности Олега. Есть и договор Игоря. Походы Святослава в Болгарию никогда ни у кого не возбуждали сомнения. Взятие Владимиром Корсуня, завоевание ятвягов, женитьба на греческой царевне, крещение и канонизация – тоже факты совершенно доброкачественные. Остается "щит на вратах Цареграда", которому никто никогда не придавал никакого решающего характера, бытовая деталь, впрочем весьма вероятная.

1 "Старинные карты России, будучи раскрыты перед нами, обнаруживают, что эта страна некогда обладала в Европе даже большими размерами, нежели те, которыми она может похвалиться ныне. Ее непрерывное возрастание с IX по XI столетие отмечают с тревогой. Нам указывают на Олега, бросившего против Византии 88 000 человек и продиктовавшего,, укрепив свой щит в качестве трофея на воротах этой столицы, позорные для достоинства Восточной Римской империи условия мира. Нам указывают также на Игоря, сделавшего Византию своей данницей, и на Святослава,, похвалявшегося: "греки доставляют мне золото, драгоценные ткани... фрукты и вина, Венгрия снабжает скотом и конями, из России я получаю" мед, воск, меха и людей" и, наконец, на Владимира, завоевавшего Крым и Ливонию и принудившего греческого императора отдать ему дочь,. подобно тому как это сделал Наполеон с германским императором. Последним актом он сочетал теократический деспотизм порфирородных с военным* счастием северного завоевателя и стал одновременно государем своих подданных на земле и их покровителем и заступником на небе". К. Marx. Secret Diplomatic History of the Eighteenth Century, p. 75, London, 1899,

Однако, как бы мы ни относились к этим соображениям Маркса относительно Киевского государства, неизбежно остаются в силе его основные замечания об огромных размерах империи Рюриковичей и ее непрерывном возрастании с IX по XI столетие, чем, стало быть, определяется и время ее существования. Огромные ее размеры Маркс учитывал, конечно, и тогда, когда сопоставлял ее с громадной империей Карла Великого; он указывал на то, что на этой территории впоследствии появилось несколько восточноевропейских государств.

В первых главах мне как будто удалось показать, что в IX в. мы имели уже право говорить о классах, в X в. эти классы делаются; нам известны с достаточной ясностью, об XI-XII вв. нужно сказать то же, но с гораздо большей конкретностью. Этим самым мною показаны основания, по которым мы имеем право говорить и о возникновении государства.

Обратимся за некоторыми справками к нашим древним источникам .

Как летописец понимал Киевскую Русь? Считал ли он ее государством, хотя бы и в своем собственном понимании термина? Это далеко не праздный вопрос. Ведь летописец говорит все время и о таких государствах, которые не вызывают никаких возражений в праве их называться этим именем даже у тех авторов, которые готовы отказать в этом праве Киевской Руси. Летописец формулирует свою задачу следующим образом: "Повесть временных лет: откуда есть пошла Русская земля, кто в Киеве нача первее кня-жити и откуда Русская земля стала есть".

Что подразумевал летописец под термином "Русская земля"? Только ли географическое понятие или же и политическое? А если и политическое, то какое именно? Владимирский-Буданов отвечает на этот вопрос решительным утверждением, что летописец под термином "земля" в данном случае понимал не географическое пространство, а обозначал своим словом понятие государства. В доказательство своей мысли Владимирский-Буданов приводит очень убедительные факты. Некоторые из них я и позволю себе повторить здесь. Он указывает на то, что именно этим термином "земля" летописец обозначает и соседние иностранные государства: "Когда угры, победив славян, основали свое государство, то "оттоле про-звася земля угорьска". Князья моравские прислали к Византийскому императору просьбу дать им учителя христианской веры и говорили так: "Земля наша крещена, и несть у нас учителя". Игорь, помирившись с греками "повеле печенегам воевати болгарскую землю", т. е. государство, враждебное Византии. В Польском государстве по смерти Болеслава В. возник мятеж; об этом наш летописец говорит так: "умре Болеслав великий в Лясех, и бысть мятеж в земли Лядьске". В таком же смысле пользовался термином "земля" и наш князь Святослав, когда говорил: "хочю жити в Переяславци на Дунай, яко то есть среда в земли моей". "Для юридического значения (термина.-Б. Г.) всего важнее знать,-пишет Владимирский-Буданов,–как именуют государство того времени люди в трактатах, заключенных между двумя государствами. В договоре Олега трактующие выражаются так: если греческий корабль потерпит крушение, то русские обязаны проводить его "на землю кре-стьянску" (что однозначуще с "христианским царством", ст. 14), а если крушение случится близ земли русской, то "да проводим ia в Русскую землю". Когда послы Олега возвратились в Киев, то "поведаша Олегу вся речи обою царю, како створиша мир и уряд положиша межю Грецкою землею и Русскою". То же словоупотребление и в том же смысле мы имеем и в "Правде Русской" ("Правда установлена Русьской земли") и много раз в "Слове о полку Иго-реве" ("полегоша за землю Русскую", "погании... прихождаху

с победами на землю Русскую", "тоска разлилася по Русской земли" и т. д. и т. д.).

Приведенные здесь факты не есть неопровержимое доказательство тому, что термин "Русская земля" тождествен понятию "Русское государство". Но тем не менее, поскольку древние авторы термин "земля" прилагали и к Византии, и к Польше, и к Венгрии, и к Болгарии, и к Руси, мы в праве допустить, что у них было какое-то основание выражаться именно так, а не иначе. У всех перечисленных здесь политических организаций в глазах наших древних авторов было нечто общее, и, мне кажется, что это общее, их объединяющее, заключалось в их государственности: все эти политические организации были государствами.

Факт заключения договоров с их основной целью создания торговых и политических связей, гарантируемых государственными санкциями с обеих сторон, говорит о наличии в обеих договаривающихся странах классов, заинтересованных в торговле и политических между двумя государствами отношениях, а также и о наличии государственного аппарата, способного обеспечить выполнение заключаемых договоров.

В договоре Игоря совершенно ясно названы общественные cилы, больше других заинтересованные в создании торговых связей с Византией. "А великий князь Русский, -читаем в договоре, и боляре его да посылают в Греки к великим цесарем греческим корабли, елико хотять, со слы и с гостьми". Это князь и "боляре

его". Они имеют право посылать в Византию свои корабли в неограниченном количестве "со слы и с гостьми". Едва ли мы ошибемся, если сделаем отсюда вывод, что хозяином положения, ответственным руководителем пресловутой торговли Руси с Византией, был князь и его бояре, богатые влиятельные люди, как мы уже видели, крупные землевладельцы, имеющие свои дружины. Гости-купцы играют тут роль довольно второстепенную. Бояре сажают их вместе со своими "слами" на корабли, отправляемые в Византию. Конечно, в данном пункте речь идет только о торговых сношениях Руси с Византией, и этим не решается вопрос о роли купцов, равно как и боярства, в общественной жизни Киевской Руси.

Само собой разумеется, что государства эти находились не на ?одном уровне своего стадиального развития: нельзя ставить знака равенства, например, между Византией и Русью в X в. Само собой разумеется также, что государства эти не оставались в неподвижности. Русь времен Олега или Игоря не та, что Русь Владимира или Ярослава. Все это совершенно правильно. Совершенно напрасно критики упрекают меня в том, что я в X в. вижу уже создавшееся "территориально-политическое единство" (Н. Л. Рубинштейн) или "большое хорошо организованное феодальное государство" (С. В. Бахрушин).1 Единство, хотя и. относительное, несомненно, было. На этом я настаиваю и сейчас, но о "хорошей" организованности государства тем более "феодального" я не говорил и говорить не собираюсь.

Я понимаю, что слов здесь недостаточно. Необходимы доказательства. А где их взять для столь далекого от нас времени, столь скудно освещенного источниками? Ведь недаром по-этому предмету спорили всегда, спорят сейчас, и едва ли полная ясность когда-либо придет на смену более или менее обоснованным гипотезам. Невольно хочется напомнить слова проникновенного источнико-веда А. Е. Преснякова, сказанные им по поводу состояния источников о княжении князей Олега и Игоря. "Разве с отчаяния перед... сбивчивостью (источников.-Б. Г.) можно пойти за А. А. Шахматовым, вовсе разрывая всякую связь между Олегом и Игорем. Скорее, особенно под влиянием "еврейского документа", можно соблазниться, во всяком случае, остроумной догадкой книжника-летописца, который создал то построение, какое находим в Новгородской I (летописи.-Б. Г.). Сбивчивость данных, какими располагаем, открывает простор для построений на разные лады. Пархоменко в статье по поводу нашего "еврейского документа" видит в Олеге норманнского викинга, который только ненадолго появляется в Киеве, сажает тут Игоря, а сам устремляется на Византию и после удачного похода уходит с добычей в "Тмутараканскую Русь" и тут переживает все рассказанное евреем: борьбу с хазарами, пораже..-ние, второй поход на Византию ("быть может, вместе с Игорем") и гибель на чужбине". "Это построение,-продолжает Пресняков,– было бы не хуже других, если бы Пархоменко не переплел его с рядом фантазий – о родстве Игоря с Аскольдом, о княжении какого-то угорского князя в Киеве и т. д., да сверх того, не скинул со счетов Олегова договора, свидетельствующего, во всяком случае, не о набеге норманнского пирата, а о стремлении установить прочные и длительные отношения между двумя странами".2

1 С. В. Бахрушин, правда, говорит осторожно только о том, что "создается впечатление большого, хорошо организованного государства". "Историк-марксист", кн. III, стр. 167, 1937.

2 А. Е. Пресняков. Лекции по– русск. истории, I, стр. 72.

О соображениях Шахматова, Пархоменко и самого Преснякова о "еврейском документе" и пр. – в своем месте. Сейчас я ставлю перед собой очень скромную задачу показать, в каком положении-находится в настоящее время вопрос о политическом строе Киевской Руси, даже не весь вопрос в целом, а лишь одна его сторона-мне хотелось высказать несколько соображений относительно взглядов авторов, либо совсем не склонных признавать Киевское государство в качестве одного из этапов в истории нашей страны, либо признающих Киевскую Русь государством, но со столь большими оговорками и ограничениями, что самое признание делается равносильным непризнанию.

Продолжаю рассмотрение вопроса в следующей главе, посвященной специально положению в Киевском государстве княжеской власти, причем предполагаю пользоваться главным образом договорами Руси с греками и некоторым другим актовым материалом, прибегая к летописному рассказу лишь в редких случаях. Это ограничение в круге источников делаю умышленно, чтобы избежать упреков в следовании за концепцией нашего первого историка-летописца, действительно не чуждого тенденциозности, особенно-в вопросах, связанных с характеристикой деятельности князек Рюрикова дома.

2. КНЯЗЬ И КИЕВСКАЯ ЗНАТЬ

Все русские историки всегда интересовались вопросом о положении князя в Киевский период нашей истории. Не удивительно,, что в этом отношении у нас богатое наследие прошлого. Но едва ли нужно приводить здесь все их мнения. Мне кажется вполне достаточным привести соображения только тех авторов, у которых были продуманные научные концепции всего процесса развития нашей страны.

Представители "родовой теории" выводили значение княжеской власти Киевского периода из принципа принадлежности власти всему "владетельному дому", считали всю землю русскую "семейственным достоянием" и ее князя представителем княжеского-рода.1 Род Рюриковичей, пришлый или призванный, был, по мнению С. М. Соловьева, необходимостью, вызванной сознанием невозможности жить общею жизнью при наличии родовых усобиц:: "нужно было постороннее начало, которое условило бы возможность связи между ними, возможность жить вместе; племена знали по опыту, что мир возможен только тогда, когда все живущие вместе составляют один род с одним общим родоначальником; и вот они хотят восстановить это прежнее единство... чего можно было достичь только тогда, когда этот старшина, князь, не принадлежал ни к одному роду, был из чужого рода", "Князь должен был княжить и владеть... он думал о строе земском, о ратях, об уставе земском; вождь на войне, он был судьею во время мира; он наказывал преступников, его двор место суда, его слуги – исполнители "судебных приговоров; всякий новый устав проистекал от него... князь собирал дань, распоряжался ею". Князь собирал эту дань либо лично с дружиной, либо получал ее от покоренных племен путем доставки ее самими подвластными племенами ("возить по-:возы").

1 И. Ф. Г. Эвеpс. Древн, русск. право. СПб., 1835, стр. 26 и др.

Князь становился во главе войска, собранного от зависимых от него племен и народов. Это и называлось быть "нарядником Земли".1

Иное представление о князе у противников школы "родового быта". Самый чувствительный удар был ей нанесен В. И. Сергеевичем, его известной книгой "Вече и князь", вышедшей в 60-х годах прошлого столетия. В предисловии к своей книге автор высказал исходные принципы своих главнейших положений. "Древняя история России" распадается на два периода, не одинакие по времени и различные по-характеру своих учреждений. В течение первого, .княжеского периода Россия представляется разделенною на множество независимых одно от другого княжений; в течение второго, царского, она является соединенной в одно государство с политическим центром в Москве".2 Сергеевич, стало быть, не признает в истории России особого периода существования "варварского" Киевского государства, предшествующего периоду раздроблен-ности (уделов). И позднее В. И. Сергеевич оставался на тех же позициях. В "Русских юридических древностях" уже в начале XX в. он высказался по этому предмету с полной определенностью: "Нашим древним князьям приходилось вращаться в очень сложной среде. Они находились в известных отношениях к народу, к другим владетельным князьям и, наконец, к своим вольным слугам". Отношение к народу выражалось, по мнению Сергеевича, в отношениях князя к вечу, которое его призывало, заключало с ним ряд, показывало ему "путь чист на все четыре стороны", когда было им недовольно. Взаимные междукняжеские отношения определялись договорами между князьями, "правителями независимых одна от другой волостей".3 Сергеевич словно не хочет замечать того, что в IX-X и половине XI в. вече, за единственным исключением для Новгорода, где первое вече упомянуто под 1016 годом (см. стр. 204), не функционирует, что князей народ не выбирает и не изгоняет, что в то время нет еще независимых волостей, что князья друг с другом никаких договоров не заключают. Наблюдения Сергеевича ценны только для периода уделов (феодальной раздробленности), Князь Киевского периода, которого Сергеевич пытался втиснуть в рамки удельного строя, по существу остался в его труде не изученным.