Текст книги "Сказ про Игната - хитрого солдата (с иллюстрациями)"
Автор книги: Борис Привалов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)
8. Крылья ветряные
Солдат смёткою богат.
Солдатская поговорка
етряная мельница Спирьки-Чёрта стояла на невысоком холме, и её дырявые крылья были любимым местом ночлега всех проживающих в округе галок. Галочьи крики временами достигали такой силы, что заглушали лай сельских собак и даже колокольный звон церкви. Когда галки, вопя и крича, кружили вокруг мельницы, то казалось издали, что крылья ветряные кружатся вместе со стаей.
Иногда стая поднимала шум и среди ночи. Это случалось по разным причинам: то неожиданно поднявшийся ветер начинал крутить крылья старого ветряка, то к птицам подбирался какой-нибудь враг – хорь, крыса или деревенский кот-озорник.
Внизу под мельницей, огибая холм, текла река. Перед тем как сделать вокруг холма петлю, река, словно собирая силы и переводя дух, долго крутилась в большом омуте, свивала в жгут свои текучие прозрачные пряди. За ледяную ключевую воду и глубину непомерную омут прозвали Бесовым.
– Раз мельница Спирьки-Чёрта, значит, она Чёртова, – шутили крестьяне, – а раз так, то и омут Бесов…
Над омутом, у подножия холма, кусты и травы стояли яркие, зелёные, словно никакой засухи нет и не было. А почти рядом, наверху, коробилось, трескалось от непосильной жары поле и темнели, умирали, сгорали, как тоненькие свечки, стебельки ржи.
Надела земельного у Игната не было. Истосковавшись по работе, солдат всё время проводил на полосках деда Данилки и бабки Ульяны. Рыхлил землю, твёрдую, спёкшуюся в камень. Воду пытался носить с реки. Но что три дюжины вёдер могут поделать с палящим зноем, с жарой-убийцей?
– На мельнице галки так хозяевами и останутся, видно, – тяжко вздохнул дед Данилка. – Нам-то в этом году молоть нечего будет…
Игнат долго ходил вокруг мельницы. Остановился, подпрыгнул, повисел на крыле, которое накренилось ниже других.
– Что, Игнатка, задумал-замыслил? – спросил дед Данилка.
Он, положив руки на посох, сидел в тени мельчицы рядом с бобылём Савой. Тут же растянулся на земле Дурында, ни на шаг не отходящий от солдата.
Игнат отошёл от мельницы, уселся возле деда. Длинный нескладный Савушка только что вернулся с болота и принёс большую корзину грибов.
– Спасибо тебе, служба, – в который уж раз благодарил он Игната, теперь мужики по любой трясине ходят, что по лугу. Ух и места я в болоте отыскал – заповедные, право слово! Среди топи – остров. И луг там есть, и лес, и родники звенят, воркуют, как птицы. Трава на том лугу по пояс, ей-богу… Мягкая, ну прямо шерсть ягнячья. А грибов – не счесть. Как листьев, опавших осенью. И таких островов не один, не два…
И Савушка снова и снова показывал Игнату и деду Данилке свой нынешний грибной улов.
– Вот, глядите, каков барин! – крутил бобыль своих задубелых длинных пальцах толстячка-боровичка. – Ему знойко, он весь мокрый, а дух какой нутром земным тянет!
– А я уже забыл, какие они, грибы-то… Где им здесь расти, в таком пекле? – И дед Данилка нежно снял с тёмной шляпки гриба тонкий зелёный листочек.
Игнат взял листок из пальцев деда, понюхал его.
– Колосница болотная, – сказал он. – Горья трава, да раны заживляет хорошо. Приложишь – и затянется. Меня не один раз выручала матушкина наука травяная.
– Там на болоте чудес много, – радостно продолжал Савушка. – Я шалашик построил, ночую там.
– Чего ж ты, Игнат, на мельницу скакать начал? – спросил дед Данилка. – Задумал что или с какой радости?
– Наш командир говаривал: пускай ум наперёд в разведку, а без него как в потёмках, – сказал Игнат. – Мельница ведь ещё работать может.
– Да какая уж работа! – махнул рукой Савушка. – В неделю-то всего разок жернова и похрустят. Вон, гляди, поп Парамон едет, ему мешка два смолоть нужно. И снова хоть спи, хоть так сиди. Под вечер ветер набегает самая бы работа, эх, да нет её…
– Я в делах-то мужицких поотстал малость, – сказал Игнат, а мохнатые брови его грустно опустились почти на самые глаза. – Ежели нынче воду дать земле, рожь ещё может встать?
– Да где ж её, воду-кормилицу, взять? – удивился дед Данилка.
– Не о том речь, где взять, – озабоченно произнёс Игнат, – а спасёт ли вода хлеб?
– Кое-что авось и выручит, – проговорил задумчиво Савушка. – Всё лучше, чем ничего.
– Хуже не будет, – молвил дед Данилка. – Хоть и поздно, да дождик немного дело бы поправил…
– Что ж мельница зря пропадает? – В глазах Игната зажглись задорные огоньки. – Машет крылами, да без толку! Её так приспособить надобно, чтоб воду из речки гнала!
Дурында повернулся на бок, лицом к Игнату, удивлённо на него уставился.
– Как это… мельница… с речки? – не понял Дурында.
– Начну мастерить, тогда сразу разберётесь! – Игнат встал, потянулся. – Сейчас крылья жернова вертят, а будут воду таскать – и вся недолга. Только вот канавы рыть надобно, чтобы русло воде дать.
– Ох, мудрено! – Савушка ещё раз полюбовался на свои грибы и закрыл их лопухом. Тоже встал, взглянул на дорогу: – Отец Парамон опять сам зерно порешил на мельницу свезти… Никому не верит. Всё боится – обманут, объегорят!
Дед Данилка, положив подбородок на ручку посоха, всё ещё обдумывал слова солдата.
– Слушай, Игнат, а ведь мельница-то Спирьки-Чёрта, – произнёс дед. Он тебе не даст с ней мудровать.
– Солдаты чертей разве боятся? – усмехнулся Игнат. – Найду и на Спирьку управу. Он слова мне худого не молвит. Пошипит, как змей подколодный, да и замолкнет.
…Поп Парамон держал вожжи в одном кулаке. Лошадь лениво пылила по нагретой солнцем дороге. Парамон, пригревшись, клевал носом – видно, князь Стоеросов, как обычно, не дал ему ночью спать. Лошадь сама остановилась возле мельницы. Парамон раскрыл глаза, огляделся, перекрестился и крикнул:
– Возьми-ка, Дурында, поднеси мешки!
Как и предсказывал Савушка, поп привёз два мешка с зерном.
Завидя Игната, поп Парамон ощерил в улыбке свой чёрный зуб:
– День добрый, Игнатик! Что поделываешь? Мучица в твоей избе появилась уже?
– Нет у меня муки, – сказал Игнат. – А я тут деду Даниле помогаю пропадает землица-то.
– Всё горит, всё сохнет, – вздохнул поп и потёр лёгкие свои ладошки одна о другую. – Всё беды за грехи наши… Эй, Савка! Смели, когда ветер будет, муку, а я за ней Аринку пришлю!
Савушка с усмешкой взглянул на попа:
– Не могу я молоть муку.
Поп глаза вытаращил:
– Да что ты, Савка, сдурел?
– Нет, не сможет он, – подтвердил дед Данилка, – верно сказал.
– Смелешь ты мне муку или нет? – закричал Парамон Савушке. – Я брату скажу, он тебя в бараний рог свернёт! Я такую молитву сотворю, что налетит ураган, снесёт эту мельницу, щепку на щепке не оставит!
– Эх, Парамон, Парамон! – засмеялся Игнат. – Ты молись, чтобы бог превратил твоё зерно в муку, – это же легче!
– Тьфу, нечистая сила! – плюнул в сторону Игната рассвирепевший Парамон. Он от гнева стал красным как варёный рак. – Отчего не хочешь муку мою молоть?
– Савелий истину говорит: не может он твою муку молоть, – сказал Игнат. – Ведь не муку, Парамон, мелют, а зерно!
Парамон подумал-подумал и рассмеялся:
– И то верно! Ох, хитры вы, мужики! Ну да ладно: не всё вы, и я над вами посмеюсь, придёт время… Чего понапрасну на поле сидите? Шли бы в храм, мы бы все вместе вознесли молитву, чтобы дождь на землю пал!
– В эту пору дождя ждать – всё равно что от жука мёду, от рыбы песни, – сказал Игнат.
– Ты, Игнатик, шутки шути, а людей не мути, – серьёзно произнёс поп и погрозил Игнату пальцем. – В церковь надо ходить чаще, смиреннее станешь!
Парамон сел в повозку, лихо свистнул и погнал лошадь к деревне.
– Ну, Яков, – сказал Дурынде Игнат, – теперь у нас большое сраженье начнётся. Нужно канав мелких нарыть поперёк поля, чтобы воду по ним пустить… Да ворот наладить – воду из реки тянуть… Надобно мужиков позвать в помощь – одни не управимся.
…Вечером Дурында рассказал Спирьке о том, что задумал Игнат.
Чёрт сел на лавку, сложил руки, тощие пальцы его то свивались в клубок, то распутывались. Наконец он произнёс:
– Пусть работают, может, какой толк и будет от полива. Потом я вспомню, что мельница-то моя, свою долю попрошу… Тогда они у меня попляшут!
Глаза Спирьки вспыхнули злобой. Он вскочил с лавки, пробежал по горнице неслышными шажками из угла в угол, вернулся, снова сел.
– С солдатиком справиться нужно, устыдить его при всех… Вот будете канавы копать завтра, и с солдатиком на спор: кто скорее копать умеет? Ты с ним справишься? – Спирька оглядел мощную фигуру Дурынды.
– А как же! – пробасил Дурында. – Он же мозгляк, щуплый. Оглянуться не успеет, как у меня всё готово будет.
Спирька опять пробежался по горнице.
– Расписочка где у солдата запрятана, присмотрел? Или ещё нет?
– Есть вроде на примете у меня место одно, – ладонью потёр затылок Дурында. – Может, там она.
– Добро, – улыбнулся Спирька краем губ. – Завтра к полудню сам приеду смотреть на конфуз солдатика… Смотри, Дурында, не опозорь себя. Солдатик не так прост, как прикидывается.
– Да где ему, – отмахнулся Дурында. – Щуплый он, старый.
…Утром, когда мужики собрались возле мельницы, Дурында предложил Игнату:
– Давай, служивый, кто кого?.. Будем канавы копать. Кто до полудня больше сделает?
«Неспроста парень такое надумал, – сообразил Игнат. – Видно, Спирька или Парамон хотят меня перед мужиками высмеять, – рассудил он. – Я в крестьянской работе не горазд, только привыкать начинаю. Яков меня сильнее…»
– Ладно, согласен, – сказал Игнат. – Только давай работу разделим поровну: я буду копать, а ты – уставать за меня.
Дурында подумал, покрутил головой.
– Обманут тебя, бедолага, – весело сказал чернобородый Демид. – Не соглашайся. Знаешь ведь – хитёр солдат Игнат!
– Кому нужна усталость? – едва удерживаясь от улыбки, молвил дед Данилка. – Это же вроде хворобы.
– Устанешь – ноги протянешь, – поддержал Савушка.
Мужики шумели, смеялись, подталкивали друг друга:
– Ай да Дурында! С солдатом хочет тягаться!
– Силён малый, да с чужого голоса поёт.
– Вправду говорится про глупого: беду скоро наживёшь, да не скоро выживешь!
Дурында пытался морщить лоб, тёр ладонью затылок, потом рассмеялся и подмигнул Игнату:
– Не на такого напал! Нашёл дурака, чтоб я за тебя уставал. Нет уж, работать буду я, а ты за меня уставай!
– Нет, так я не хочу! – нарочито бойко запротестовал Игнат.
– Забоялся? – презрительно сказал Дурында. Правильно Спиридон говаривал: «Солдат с тобой тягаться не станет».
– Ага, значит, это Спирька-Чёрт тебя науськал? – подхватил Демид. Вот откуда ветер дует!
– Забоялся? Забоялся? – гордо повторял Дурында.
– Ладно, раз так дело повернулось, я согласен, – сказал Игнат. – Я буду за Якова уставать. Посмотрим, кто выдюжит.
Дурында начал копать канаву, а Игнат лёг в тени мельницы и время от времени тяжело охал и стонал. Между охами и стонами Игнат вставал, помогал Василию, Демиду и Саве прилаживать ворот к мельничному механизму.
От ворота тянулись верёвки к реке. На верёвке крепили бадейки. Бадейки должны были зачерпывать воду, а мельничная сила – вытягивать их наверх.
– Вот тут бадейки будут опрокидываться, сливать воду в жёлоб, говорил Игнат, отмечая вехой место, – а дальше – вода уже пойдёт по канавам… О-о-ох… как я устал… все кости ломит… о-о-ох! – застонал Игнат так громко, чтобы Дурында его услышал.
А Дурында превзошёл сам себя: он неустанно рыл и рыл, покрывая поле морщинами канавок и канав.
Стоя в воде, двое мужиков прилаживали к канату бадейки. У Игната сердце сжалось, когда он увидел их худые тела.
– Аж рёбра светятся! – дёрнул себя за ус Игнат. – Вот до чего довели хлеборобов!
Солнце показывало полдень. Задымилась, запылилась дорога.
– Загадку отгадайте, люди добрые! – сказал Игнат. – Шесть ног, две головы, один хвост. Ну-ка?
– Человек на лошади, кто не знает? – усмехнулся дед Данилка, сверкнув зубами.
– Ладно, – покрутил ус Игнат. – А кто таков: лют, а не князь, хитёр, а не поп?
Наступило молчание, потом все заговорили сразу.
– Нет, нет, нет! – замахал руками Игнат. – Все – пальцем в небо. Спирька-Чёрт это, вот кто. Вон сюда скачет. А зачем, сам скажет!
Дурында отставил заступ и, заслоняясь от солнца своей громадной, чёрной, как сковорода, ладонью, посмотрел на дорогу. Радостная улыбка пробежала по его лицу. Он отёр пот и направился к мельнице, где только что улёгся в тени Игнат.
Солдат слегка стонал.
– Сил нет, до чего Игнатка намаялся, – сказал дед Данилка Дурынде. Не пожалел ты его!
– А ещё в сраженьях бывал! – пробасил Дурында. – Будет знать, как со мной вязаться.
– Да, уморил ты его, – закивал головой Савушка.
– Поделом – с силой не вяжись! – гордо произнёс Дурында.
Подскакал на пегой толстоногой и пузатой лошадке Спирька. Увидел лежащего без чувств Игната, обрадовался. Серое лицо Чёрта порозовело, тонкие губы растянулись в улыбке. Плётка, которой он погонял лошадёнку, забила дробь по сапогу.
На Спирькиной груди сверкал квадратный бороденный жетон, полученный от князя. Поэтому Спирька презрительно посматривал на медаль, висящую на кафтане Игната: дескать, и мы не лыком шиты – имеем награды и отличия!
– Много он накопал? – хрипло спросил Спирька Дурынду.
Дурында обвёл рукой часть поля, покрытую сетью канав, стукнул себя в грудь:
– Всё я сделал… Готово!
– Готово-то готово, да сделано бестолково, – не открывая глаз, сказал Игнат.
– Это ты копал? – стараясь разобраться в случившемся, спросил Спирька. – А он что делал?
Дурында как мог рассказал Спирьке об условии спора, про то, как хитрый солдат пытался его, Дурынду, обмануть и как у солдата ничего из этого не вышло.
– Меня не проведёшь! – радостно пробасил Дурында и снова стукнул себя кулаком в грудь.
– Ох и остолоп! – прохрипел Спирька и вытянул парня по спине плёткой. – Дурында ты и есть!
Чёрт ещё раз ударил парня и ускакал.
Онемевший от удивления и боли Дурында остался на дороге, и пыль от копыт на мгновение скрыла его от Игната, Савушки, деда Данилки.
– Жалко его, – сказал Игнат, садясь на траву. – Яков парень-то неплох. Работящ, да доверчив очень.
– Чужой ум хорош, а свой лучше, – молвил дед. – Он под Спирькину дудку пляшет, вот и доплясался.
Когда пыль осела. Дурында протёр глаза и пошёл к мельнице. Лицо его было растерянным и удивлённым.
Он молча сел рядом с Игнатом и дедом.
– Не туда иди, куда дорожка ляжет, а куда ум-разум подскажет, – сказал Игнат. – Вот ты, Яков, сам на свой крючок и попался. Опозорился, как швед под Полтавой.
Игнат, глядя в голубые простодушные глаза Якова, растолковал, что произошло.
– Ты прихвостень Чёртов! – вставил дед Данилка. – Спирька тобой вертит, как пожелает. Тьфу, смотреть тошно!
Яков со всем соглашался, кивал головою.
До захода солнца Игнат и Яков помогли Савушке, Василию, Демиду и другим мужикам наладить ворот и бадейки. Подождали ветра, но его не было, и крылья мельницы были неподвижны.
Уже начали прилетать крикливые галки, располагаться в привычных местах.
– Идите! Вечеряйте! – сказал Савушка, едва перекрикивая галочий грай. – Будет ветер – приходите хоть ночью! Посмотрим, что вышло!
9. Сказка о Хитром Лапте
…У сказочника-баюна всегда красно слово за щекой припасено…
Из скоморошины
Бабка Ульяна и Стёпка приготовили вернувшимся с мельницы мужикам всё, что только можно было найти в доме. Даже грибы, которые Савушка сегодня принёс Ульяне, и те уже были сварены, пожарены. После еды все вышли из избушки, расселись, разлеглись кто где – на старых поленницах, на завалинке, а то и прямо на тёплой, прогретой за день солнцем земле.
Ай во боре, во боре
Стояла там сосна,
Зелена-кудрява…
напел Василий тихо.
А остальные подхватили:
Ехали бояре,
Сосну ту рубили,
Досточки пилили…
Песня то громче, то тише кружила над избушкой, подчиняя голоса своему неспешному полёту.
– Повеселее бы что, – сказала бабка Ульяна, когда песня кончилась. Позадористее, чтоб радости поболе.
– А почему Игнат молчит? – спросил Демид. – Или от песен наших отвык?
– Песни мы ещё успеем петь, – молвил дед Данилка. – Пусть лучше-ка солдат нам скажет про битвы-сраженья, где дым-порох нюхал, от пуль-пчёл отмахивался…
И все сразу обрушились на Игната с просьбами:
– Про Полтаву!
– Как ты с царём встретился!
– Как ты шведа в полон брал!
– Про города заморские, дальние!
Просьбы были жаркие, шли от самого сердца. Игнат понял, как истосковались его земляки по сказкам и рассказам.
– Про царя что сказать? – покрутил ус Игнат. – Видел я Петра Алексеевича. Не одиножды. Такой же он человек, как любой. Две ноги, две руки. Ростом большой был, голос звучный. Но он – царь, а я, известно, солдат. Что меж нами близкого?.. А про войну тем интересно, кто её не ведал, в неё не окунался. Война – это… да страшно вроде и начинать. Может, лучше про неё не говорить?
– Сказывай, сказывай, мы не пугливые! Любим про страшное!
– Чего бояться? Говори, Игнат, говори!
– Кто войны не видел, в бою не бывал, тому чего бояться? – усмехнулся Игнат. – Ну ладно, слушайте. Лежу я за бугорком, а с той стороны поля пушки шведские стоят. Сначала одна ударила – огонь, гром. Потом другая – огонь, гром. Потом третья. Потом все вместе. А я лежу. Дым стоит – ничегошеньки не видно. Днём темно стало. И где-то сбоку шведы бегут – земля гудит. Дальше не знаю, как и говорить… Страх один!
– Ну, Игнатик, ну говори!
– Да что ж ты нас томишь-то…
– А не будете бояться? – спросил Игнат, и его мохнатые брови поползли на лоб.
– Нет, нет!
– Тогда слушайте, только не мешайте, – продолжал Игнат. – Лежу, значит, я за бугорком, а с той стороны поля пушки шведские стоят. Сначала одна ударила – огонь, гром. Потом другая – огонь, гром. Потом третья. Потом все вместе… А я лежу. Дым стоит – ничегошеньки не видно. Днём темно стало. И где-то сбоку шведы бегут – земля гудит… Дальше не знаю, как и говорить… Самому страшно…
– Да что ж это ты, Игнатик! Говори уж до конца!
– Чего же говорить? Тут и сказу конец. Всё, – улыбнулся Игнат.
– А где же страшное? – спросила Стёпка.
– Как – где? Да разве не страшно: лежу я за бугорком, а с той стороны поля пушки шведские стоят… Сначала одна ударила – огонь, дым. Потом…
Засмеялся дед Данилка, за ним и остальные.
– Ладно, Игнатушка, ладно, – сказала бабка Ульяна, – знаю я тебя, языкатого.
– А ну её, войну! – махнул рукой Игнат. – Рубились, кололи, стреляли… Ворогов били, будем опять бить, ежели на нас пойдут. Вот и весь сказ.
– Не морочь нам голову, по-настоящему сказывай, – продолжала бабка. То всё присказки, ты сказку давай.
– Что ж, – вздохнул Игнат, – можно и сказку… Жил-был боярин, а при нём слуга верный. Ну, вроде как Спирька у нашего князя. Жили они в лесу, в глухомани, в самом буреломе их домик стоял. Пришёл к ним солдат – со службы шёл, да заплутался. «Солдат, а солдат, – говорит боярин, – сказки знаешь?» – «Знаю». – «Тогда ешь – пей сколько душе угодно, а потом нам сказывать будешь», – говорит ему боярин. Ну, слуга тут несёт всякие кушанья, солдат поел, попил. «Слушайте, говорит, сказку-быль. Только не перебивайте! Кто перебьёт, тот и досказывать будет». Согласились боярин и слуга, легли все на лавки – слушать приговились. Ну, солдат и начал так: «Зачем я к такому хозяину ночевать пришёл, который сказки заставляет сказывать? Зачем я к такому хозяину пришёл ночевать, который сказки заставляет сказывать? Зачем я к такому хозяину…» И говорит солдат, и говорит всё одно и то же. Боярину надоело, он осерчал, как крикнет: «Я тебя сюда пустил, чтоб ты сказки сказывал, а не языком молол!» – «Ага, перебил?! – обрадовался солдат. – Теперь сам досказывай! Уговор-то дороже денег!» Солдат кулак под голову – и заснул, а боярин принялся доканчивать: «Кто таких сказочников пускает ночевать, так тому и надо. Кто таких сказочников пускает ночевать, так тому и надо. Кто таких сказочников пускает ночевать…» Тут уж слуга верный не выдержал: «Да что ж это делается? И сказки нет, и спать не дают…» Боярин обрадовался: «Э-э, слуга верный! Ты меня перебил – тебе и досказывать». А сам голову под пуховик – и спать. Вот слуга-то до самого утра и говорил, и говорил…
– Опять присказка, Игнатушка, – сказала бабка Ульяна и стукнула клюкой в пол. – Не томи, родимый…
Игнат увидел, что побасенки да присказки уже сделали своё дело и все приготовились, настроились слушать настоящую сказку.
– Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, – начал Игнат. – В то время, когда реки текли молочные в берегах кисельных, а по полям летали жареные утки, близко ли, далёко ли, низко ли, высоко ли, в некотором царстве, в некотором государстве жил да был солдат, по прозванью Хитрый Лапоть. За что его так прозвали, никто толком не ведал. Может, за то, что носил он всегда с собой в ранце лапоточки из родной деревни. А может, за то, что была у него поговорка такая, присловье:
«Ах ты лапоть!» Это он о себе говаривал, когда дело у него не выходило, и о сотоварищах своих, ежели у них что не получалось… Сам-то он службу знал хорошо. Без толку под пулю не лез, а уж спуску ворогу и супротивнику не давал… Служил Хитрый Лапоть долго и беспорочно двадцать пять лет, день в день. Сто подвигов совершил, в ста боях победил. А царь добрый был государь – велел наградить солдата по-царски: грошом ломаным да лаптём соломенным. Купил солдат на грош второй лапоть, обулся и пошёл Хитрый Лапоть домой, в деревню. Идёт, песенку посвистывает – сам себе командир. Шагал он много ли, мало, только дошагал до столба каменного. А за столбом дороги разбегаются – одна налево идёт, другая – направо. На столбе слова, а Хитрый Лапоть грамоте не учён, прочесть их не может.
– Вот, – говорит, – дела! Я раз по дороге шёл, две дороги нашёл, в обе вошёл. Так это были штаны – надел их, и вся недолга. А тут попробуй пойми…
Сел он возле столба, ждёт прохожего-проезжего Никто не идёт, не едет. Стал Хитрый Лапоть все сказки вспоминать, какие помнил: может, в какой из них про такой же вот столб говорится? И, верно, припомнил, только плохо в той сказке всё оборачивалось: куда ни кинь – всё клин, куда ни глянь – всё дрянь, куда ни пойдёшь – добра не наживёшь.
Так оно и оказалось… На другой день едет по дороге стар-старичок. Сам седой-преседой, и лошадь у него седая, будто в снегу вся.
– Не ведаешь ли, дедушка, – спрашивает Хитрый Лапоть, – что на этом столбе написано?
– Как же, внучек, – дед отвечает, – каждый день тут езжу. А написаны тут такие слова: направо пойдёшь – головы не сносишь, налево пойдёшь назад не воротишься, на месте останешься – сам столбом станешь, назад повернёшь – в землю уйдёшь. А ежели меж дорогами без пути, напрямик зашагаешь – и того хуже, самое дорогое потеряешь.
Только дед это сказал, как исчез, словно его и не было никогда.
– Кто в бою не бывал, тот и страха не знавал! – сказал себе Хитрый Лапоть. – А я этих боёв повидал несчитанно, страхов этих самых встречал целыми полками. Цела была бы голова, а шапку всегда добудем. Пойду-ка я напрямик, без дороги. Может, там кто до меня пошёл – самое дорогое потерял, я найду. Да и самому знать надобно: что в жизни всего дороже?
И зашагал солдат меж двух дорог, напрямик, без пути, без тропинки. Сперва в болото попал, еле-еле выполз. Потом в такой дремучий лес забрёл, что и шагать-то невмоготу стало. Пришлось где боком, где скоком, где ползком, а где и на четвереньках.
Длинно ли, коротко ли, только вышел Хитрый Лапоть на большое гладкое поле. А посреди него, как пирог на столе, дворец стоит.
Башни на солнце горят, стены белые, будто облака с неба спустились.
Ать-два, ать-два – дошагал солдат до дворца. А у ворот часовые стоят, не пускают.
Спрашивает Хитрый Лапоть:
– Чьё же это царство-государство будет?
– Это, – отвечают ему, – оловянное королевство, и правит им король Долдон Девятый.
– Доложите, – говорит солдат, – вашему Долдону, что явился Хитрый Лапоть к нему на службу!
Ну, как положено, часовой сказал начальнику караула, караульный начальнику дворцовой стражи, дежурному генералу. Генерал – главному телохранителю, тот – фельдмаршалу, а уж фельдмаршал – королю.
– Что ж, пусть явится, – сказал король Долдон. – Солдаты мне всегда нужны.
Явился Хитрый Лапоть. Встал перед королём как вкопанный, смотрит прямо, грудь парусом развернул – солдат порядок знает!
Понравился он королю.
– Можешь ты мне сослужить службу великую? – спрашивает король. Исполнишь – счастлив будешь. Дочь свою любимую – принцессу Долчонку – в жёны тебе отдам. Сам королём станешь – Долдоном Десятым. Говорят, русские солдаты ничего не боятся, вот и спаси ты королевство моё.
– От кого спасать? – спрашивает Хитрый Лапоть. – От какого врага?
– Эх, да кабы я сам знал… – вздохнул Долдон. – Ты погляди на моих подданных.
Посмотрел на жителей Оловянного королевства Хитрый Лапоть, и тошно ему стало.
Одни такие скучные, что от их взгляда молоко киснет.
Другие только лежат, с боку на бок переворачинпются, бород не стригут, рубах не стирают, каши-щей не варят, всё сырьём едят.
Третьи того хуже: им и поворачиваться лень, лежат словно убитые, в небо плюют от тоски.
И у всех очи серые, оловянные.
– Ты чего лежишь? – спросил солдат одного лежебоку. – Ведь уже мхом весь оброс.
Тот даже глаза не открыл. Только ответил слабым голосом:
– Ходить лучше, чем бежать, стоять лучше, чем ходить. Сидеть лучше, чем стоять. Лежать лучше, чем сидеть… Вот я и лежу…
– Ну и народ! – подивился солдат. – Лапоть к лаптю!
– Как же вас выручать-то, ваше величество? – спросил он Долдона Девятого. – Какой вы от меня службы ждёте?
– Нужно мне Оловянное королевство развеселить-распотешить, – сказал Долдон. – Доставь ты мне сюда великих затейников: Конька-горбунка, Медведя-плясунка, Кота-говорунка. Живут они на океане, на острове Буяне… Вот твоя служба! Не исполнишь – сам станешь таким же оловянным, как все мои подданные.
– Службу я исполню, – говорит Хитрый Лапоть, – только живот у меня пустой, как барабан. А голодный солдат – это не солдат.
– Хочешь пирогов королевских? – спрашивает король. – Их дочь для меня пекла!
– Всё одно, ваше величество, давайте пироги!
Поел солдат, поспал, попросил в дорогу коня из королевской конюшни, взял самое лучшее ружьё из королевского арсенала, ранец с едой.
Принцесса Долдонка вышла его провожать.
– Я, – говорит, – многих храбрецов провожала, пирогами своими кормила, но никто ещё до острова Буяна не добрался.
– Солдат-то русских ты доселе видела? – спросил Хитрый Лапоть.
– Ты первый, – отвечала принцесса. А у самой очи оловянные, серые, пустые.
– То-то и оно, – сказал Хитрый Лапоть и поскакал неведомо куда. Кто ж ведает, где он, океан с островом Буяном?
Конь притомился, а тут на пути лес встал. Ни объехать, ни проскочить.
– Что ж, придётся дальше по-солдатски шагать, – сказал Хитрый Лапоть. – Ты, конь мой, иди пасись. Ежели я вернусь, то увидимся. А нет будь вольным конём, ищи себе другого хозяина, но в оловянную жизнь не возвращайся.
А конь ему отвечает человеческим голосом:
– За доброе слово спасибо, солдат. Хочу тебе дать совет: в лесу найдёшь избушку, а в ней живёт
Чудо. Увидишь Козла, поклонись ему. Как бы тебя Козёл этот ни обижал, всё вытерпи. А просьбы его выполни.
Солдат ранец на спину, ружьё на плечо, ать-два – зашагал.
– Не поминай лихом! – коню крикнул.
Шёл солдат лесными путями берестяными лаптями долго ли, коротко ли, только стоит меж елей изба без окон и без дверей, на курьих ножках, на бараньих рожках.
Постучался Хитрый Лапоть, на ночлег попросился:
– Стук, стук, пусти, избушка, солдата кости согреть, не на печь, так хоть в клеть.
Избушка повернулась к солдату дверью:
– А я Чудо, ни добро, ни худо… Заходи, солдатик-касатик.
3ашёл солдат в избу. Печка топится, блинами пахнет. А за столом Козёл сидит, блины ест, масло по бороде течёт. Блин сам со сковороды да с печи к нему на стол прыгает!
Поклонился Козлу солдат с почтением.
– Садись, – сказал Козёл, – отведай моих блинков. Хороши ли?
Хитрый Лапоть поставил ружьё в угол, снял ранец – и к столу.
Взял первый блин – кислота одна, словно и не тесто ешь, а лист щавелевый. Второй блин – ещё хуже. Но ничего – ест. Солдат, ежели он голодный, камни есть может.
Козёл бородой трясёт, смотрит на солдата:
– Каковы мои блинцы? Сам жарил-парил!
– Блин как блин, – говорит Хитрый Лапоть, – к нему – сметанки, так не хуже, чем у короля Долдона, пир у нас был бы.
Слово за слово, рассказал солдат про королевскую службу.
– Помочь я тебе могу, – сказал Козёл. – Мой брат, Конёк-скакунок, тебя на остров Буян доставит. Но служба за службу: убей моего врага. Серого Волка с железными когтями. Живёт он на том краю леса, идти к нему через гору высокую, через овраги глубокие.
– Солдат везде пройдёт, – сказал Хитрый Лапоть, макая блин в сметану.
– Знай ещё вот что, солдат, – продолжал Козёл, – Волка этого простая пуля не берёт. А какой пулей его убить можно – то мне неведомо. Волк колдун злой. Был он у своего отца любимый сын.
Да только сам же отца сгубил и стал в волчьем царстве-государстве царём…
Наутро Хитрый Лапоть вышел в поход на Серою Волка.
Миновал он овраги глубокие, много раз вниз срывался, вконец измученный к горе подошёл.
Стоит гора высокая – в небо уходит. Отдышался солдат, полез на неё. Лез, лез, руки ободрал, лапти разбил – ан, глядь, он на том же месте, откуда лезть начал!
– Почему ты мне, гора-горища, дороги не даёшь? – спросил солдат. Ведь я с тобой подобру-поздорову, а ежели воевать начнём – тебе худо придётся.
– А что ты со мной сделаешь? – спросила гора.
– Дело простое – запруду на оврагах да речках построю, воду напущу, сказал солдат, – пусть подмывает да рушит… Закачаешься, поползёшь, рассыпешься… А я воде помогу – порохом тебя рвать буду.
Гора от испуга дрогнула – поняла, что с солдатом русским шутки плохи. Расступилась и пропустила солдата. Вышел он прямо к волчьему логову. Вокруг все деревья железными когтями израненыи-изорваны. В земле от волчьих лап ямы, как колодцы.
«Видно, большой зверюга, этот Волк Серый, – подумал Хитрый Лапоть. – С ним нужно ухо востро держать!»
И солдат взял ружьё наизготовку.
Волк, однако, первым приметил солдата и зарычал:
– Иди-ка поближе, я на тебя погляжу. Ишь храбрый какой выискался!
– Вылезай-ка сам лучше наружу, – ответил солдат. – Из норы и мышь кошке грозить может!
Вылез Волчище. Хитрый Лапоть аж ахнул:
Волк с быка ростом, пасть – как печь чёрная, из неё дым валит.
– Смерти не боишься, солдат? – спросил Волк и лязгнул зубищами.
– Кто смерти боится, не велика птица, – ответил Хитрый Лапоть. – А вот кто жизнь полюбил, тот и страх загубил.
Прицелился из ружья, выстрелил Волку прямо в голову.
Дым развеялся – глядь, а Волк стоит жив-невредим и скалит зубищи, словно смеётся.
– Стреляй, стреляй, – рычит, – мне любо, когда пули по шерсти бегут, словно меня гребнем чешут.
Осерчал Хитрый Лапоть: что ж, выходит, он двадцать пять лет стрелял, а стрелять не выучился?
– Экий я лапоть! Забыл, кто ты есть. Убью я тебя сейчас, серый разбойник, поганой пулей, как солдаты предателей да изменщиков убивают, сказал Хитрый Лапоть и на пулю плюнул – никакие чудеса тому не помогут, в кого эта пуля попадёт.
