Текст книги "Искатель. 1981. Выпуск №5"
Автор книги: Борис Руденко
Соавторы: Владимир Щербаков,Димитр Пеев,Борис Пармузин
Жанры:
Научная фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
– Она мне не родственница. Мать ее – да. И не за это я ее ненавижу. А потому, что она злая и развратная женщина… Впрочем, это ее дело, ее судьба. Я ее ненавижу за то, что последние два года она не давала им проходу, требовала ребенка, угрожала сестре и ее мужу…
– Полагаете, что это противоестественно? Вы, наверное, знаете, что у нее был неудачный брак, хотя бы в этом отношении. Следующий ребенок у нее родился уродом, другой – мертвый. Можете вы это понять? После того как она родила здорового и красивого мальчишку…
– Дело в том, что и после этого ей было начхать на Виктора. Она совсем его не хотела! Зачем он ей – только быть обузой. Она использовала его для шантажа сестры и ее мужа. А как они его любят, как своего ребенка. Собственное дитя редко так любят… Он – вся их жизнь!
– Откуда вы знаете, что она их шантажировала?
– Откуда! От сестры и мужа, разумеется. Они жаловались, советовались со мной. А один раз я сам присутствовал при такой безобразной сцене у них в квартире. Вы бы только видели ее и слышали! Человек без стыда и совести… Ее манера вести себя, ее речь, как злобно у нее горели глаза!
– У вашего племянника, Виктора, те же самые глаза.
– Да, те же, но он вырос в другой среде и по-другому воспитан, нежели его мать. А она! Посмотрели бы вы на нее. послушали! Когда я вмешался, защищая сестру, она выкрикнула: “Заткни свой поганый унитаз, старый потаскун!” Вы можете себе это представить! Говорить это мне, который спас ее от позора! Такова ее благодарность… Так она ведет себя и с сестрой и с ее мужем. Да ей нужно голову разбить за такое!
“Или же отравить!” “Химик, почти профессор…” Да… Но этот Каролев, видимо, ничего не знает. Иначе вряд ли бы он говорил так о Пепи…
– И все-таки вы мне не сказали, в чем же заключался ее шантаж?
– Как в чем? Да во всем. Чтобы иметь возможность раздеть их. Правда, муж сестры зарабатывает хорошо – он уже три года находится в зарубежной командировке, в Вене. Там живут и все они. У него большая зарплата, в долларах. Он наш представитель в каком-то международном институте по охране природной среды… Вот уже два года с тех пор, как умерла мать Пенки, она потеряла всякое чувство стыда. Она ведь сама тогда просила помочь ей с ребенком, избавить ее от него… А сейчас обирает несчастную семью самым бессовестным образом, превратив их в дойных коров. То наряды, то разные магнитофоны, то транзисторы или радиоприемники – одним словом, все, что пожелает.
– А они?
– Дают, что поделаешь. Из-за одной только мысли, что они потеряют Виктора…
– А мальчик знает?
– Упаси бог! Она еще не докатилась до такой подлости. Хранит ее как свой главный козырь в шантаже… Впрочем, вы зачем здесь, она что, уже завела дело?
– Нет, не завела. Я пришел по сигналу о совершенном вами должностном преступлении – составлении и оформлении липовой истории болезни.
– Значит, она вам написала?
– Нет, она не писала.
– Странно. Никто другой не знает об этом. Вы что-то скрываете, товарищ…
– Антонов. Подполковник Антонов. Уверяю вас, она нам ничего не сообщала.
– Пусть так. Только чтобы, в конце концов, не стало, что она заберет Виктора у его родителей! А поскольку это касается лично меня, я готов отвечать перед законом… Если найдется суд, который осудит меня, я готов и за решеткой посидеть, лишь бы Виктор ничего не понял и остался со своей семьей. И со мной! Знаете ли вы, когда они возвращаются в Болгарию, он всегда приходит ко мне, живет здесь по нескольку дней. Мы с ним ходим на рыбалку… Он называет меня дядя Куби. Правда, я – Кубрат.
– А он как себя ведет, похож ли он на свою мать? Я имею в виду его характер.
– Я бы этого не сказал. Чтобы совсем уж непохож, это, видимо, невозможно, но окружение, в котором он растет, его как-то облагораживает, делает другим человеком… Он уже говорит по-немецки и даже по-английски. Правда, он избалован всеобщим вниманием, но это естественно. Так сказать, в допустимой норме… Но вы все-таки не сказали мне, откуда узнали об этом случае и почему им интересуетесь?
– Разве вы не знаете, что не только вы, но и милиция имеет свои профессиональные тайны? Могу вас заверить: дело по этому случаю еще не возбуждено и что сообщила о нем нам не Пенка. С этой стороны вам ничто не угрожает. Весь разговор останется между нами, и незачем писать сестре. Уверяю вас, совсем лишнее, если вы их потревожите!
***
Когда на другой день Консулов выслушал рассказ Антонова о поездке в Ихтиман, первое, что он произнес, было:
– Э, в конце концов, мы получили хороший мотив, проверенный в многовековой истории хомо сапиенса, – родители ногтями и зубами оберегают свое бесценное потомство, не отказываясь даже от помощи фосотиона.
– Да, оберегают, – задумчиво сказал Антонов, – но из Вены. Как было установлено, инженер Эмил Донев и его жена, доктор Анна Донева, приезжали в Софию на своей машине лишь восемнадцатого марта и снова на ней же вернулись обратно, уже тридцать первого марта. На этот раз они были без сына. С тех пор Доневы находятся в Вене. Если это не железное алиби, то будь здоров!
– Что еще известно о них?
– Если тебя устраивает, то только то, что есть в их личном деле. Донев числится в штате научно-исследовательского института химической технологии. Старшим научным сотрудником первой степени. Его биография в полном порядке… Бедный сельский парень, закончил гимназию в Шумене с отличием, химия в Софии, потом специализация в ГДР, затем ассистент химико-технологического института, наконец, яри создании нового НИИ был принят, туда научным сотрудником. Часто ездил в зарубежные командировки, на симпозиумы и конгрессы. Кроме немецкого, владеет свободно и английским. В общем, надежный научный кадр страны… В Вену его, видимо, послали не по протекции, а потому, что действительно заслужил. Она – доктор Анна Донева – по девичьей фамилии Каролева, почти как он. С той лишь разницей, что происходит из семьи служащего. Достигла степени ординатора в Третьей городской больнице. Ее отец был налоговым инспектором в Плевене. Донева специализировалась в области педиатрии. Женаты с 1954 года…
– Значит, двенадцать лет безуспешных попыток родить ребенка, – заметил Консулов.
– Почему только двенадцать! Попытки могут продолжаться и по сию пору.
Закрывая свой толстый исписанный блокнот, Антонов добавил:
– Вот и все, Крум. Больше я ничего не знаю.
– Вижу, вижу, здорово ты поработал. Но какая польза нам от всего этого, если они еще в марте уехали в Вену?
– Да, уехали и больше не возвращались. И двадцать первого апреля они там были, и сейчас там находятся… Если это они, то как им удалось дать Пепи яд из Вены, и притом в момент, когда Сивков находился рядом?
– То, что Сивков был у нее, может оказаться простой случайностью.
– Не люблю я этих “случайностей”. Любовник – единственный из присутствующих, когда Некто из Вены отравляет Пепи… Не то шампунем, не то каким-то ядовитым зельем, каково?
– А ты опять подозреваешь… Сивкова?
– Не имею права не подозревать.
– Хорошо, продолжай на здоровье. Но не забывай, что от твоих голых подозрений пользы никакой. Сейчас нам нужно разработать гипотезу с участием Доневых. Они хотя бы имеют мотив для убийства…
– Мотив хорош, нет слов, но они же были в Вене!
– Перестань с этой Веной! Преступление совершено либо при личном контакте, либо заочно. Если при встрече с Пепи, то убийца – Сивков. А если оно заочное, то убийцей может быть и Бедросян, и этот -хулиган Попов, и… “мистер Икс”. Помнишь? Сейчас “Икс” оформился как семья Доневых. С мотивом, который даже ты, не имеющий детей, признал весьма веским.
– “Икс” может оказаться и не Доневыми, а кем-то другим.
– Может, но это маловероятно. Интересно, сколько же людей хотело убить эту женщину?..
После того как был закончен официальный допрос, доктор Каролев пригласил Антонова пообедать в ресторане, даже попытался при этом заплатить по счету, и, когда ему это не удалось, как он выразился, “в качестве компенсации за беспокойство”, он привел его к себе в дом “выпить настоящего турецкого кофе”.
Вопрос Антонова о том, как Пепи их шантажировала и сколько получала с них, дал повод доктору заново наброситься на нее, ругая ее всячески. Каролев знал, что при каждом приезде сестра носила полные чемоданы добра к Пепи, а претензии алчной и бесстыдной шантажистки день ото дня росли…
Антонов хотел еще раз осмотреть квартиру Пепи и увидеть своими глазами материальные следы шантажа. Он давал себе отчет в том, что многое из полученных вещей Пепи могла реализовать через свой салон и взамен приобрести другие ценности. Может быть, надо было взять с собой какого-либо специалиста из таможенного управления для оценки вещей. Но он предпочел прежде сам сориентироваться.
…Внутри все оставалось так, как при последнем их посещении. Даже столик с тарелками и стаканами стоял там же. И все-таки чувствовалось, что прошло много времени, что никто уже не заботится об этом доме. Пыль тонким слоем покрывала мебель, воздух был затхлым… Он прошелся по квартире. Всюду вещи, вещи, вещи – немые свидетели смерти хозяйки. Они знали, что здесь произошло. Но они были немы1 Или же он не мог услышать их голоса…
Машинально Антонов начал перебирать гардероб Пепи. Там уже не оставалось места даже для одного, хотя бы легкого летнего платья, настолько плотно все было забито. Внизу, под одеждой, полным-полно обуви. Вся почти новая, фирменная. Видимо, Пепи не опускалась до вещей отечественного производства.
Антонов посмотрел в другом шкафу. И там все ломилось – прежде всего от всевозможного наитончайшего и дорогого женского белья: ночные рубашки, пеньюары, пижамы… Недавно он где-то прочел статью о преклонении перед вещами с Запада, о потребительском обществе, зараженном вещеманией. И сейчас он стоял перед блестящей иллюстрацией авторского тезиса. Всякие штучки здесь тоже были – и сложный, со многими дополнительными приставками американский аппарат для массажа, какие-то другие хитроумные приспособления, чье назначение, вероятно, не знала толком и сама Пепи. Они стояли распакованные, но явно никогда не употреблялись по своему прямому назначению…
Стало ясно: нужно приглашать специалиста, чтобы определить происхождение и цены всех предметов в этом частном музее западной бытовой и легкой промышленности. Антонов сел в холле и закурил. Ему было приятно посидеть одному и неторопливо подумать, не слыша ворчания и шуточек Консулова, не видя вопрошающих глаз Хубавеньского, ожидающего услышать от “старого волка криминалистики” очередное откровение. Вот так, сам с собой, наедине со своими мыслями…
Итак, пока у него не было никакой опорной точки в рассуждениях о том, как на самом деле развивались события, связанные со смертью Пепи, кроме показаний Сивкова. Предположим, она его встретила, ужинали вместе, принесла магнитофон из спальни, начали танцевать. Пили виски с содовой и льдом. Кто-то позвонил в дверь. Она выключила магнитофон. Позвонили еще раз. Она потушила свет. Ждали, обнявшись. Целовались. Решив, что “соседка” ушла, зажгли свет, пили еще виски, вновь танцевали… А через несколько минут этой началось.
Фосотион действует в течение одной–двух минут. С алкоголем и того быстрее. За несколько минут до смерти Пепи вновь пила виски. Значит, если верить Сивкову, это именно тот момент, когда она приняла яд. В бокале с виски! Бокал, который они нашли и в котором яда не оказалось…
Другой вариант. Допустим, Пепи сама бросила яд в свой бокал. Сивков же утверждает, что, напротив, она не могла убить себя. Предположим, он врет или не знает истинного положения дел. Они были вместе, сидели обнявшись, в темноте, когда кто-то позвонил, затем зажгли свет. Значит, он должен был видеть, как она “что-то” опустила в бокал. Нет, это совсем не так! А как?
Антонов почувствовал, что теряет нить размышлений и почва под ногами становится зыбкой. Установим твердо, продолжал размышлять он: Пепи сама себя приговорила! И Сивков не убийца. Не мог же яд сам попасть в рот Пепи! В квартире никого, кроме них двоих, не было. Доневы находились в Вене. Значит, события протекали не так, как их описывает Сивков. Выходит, он врет. Значит, он – убийца! Или… Что же получается?
Наконец, существует и третья гипотеза: Пепи отравила себя случайно. Не давая отчета в том, что принимает яд. Но как и когда могло произойти подобное? Во-первых, когда? Последние десять минут, до начала действия фосотиона, она находилась в холле с Сивковым и пила только виски. И притом из бокала, в котором не оказалось яда. Или из бокала Сивкова, вымытого им самим… По времени ничего не выходит с этой версией. Нужен интервал в одну–две минуты, а вместе с алкоголем – в одну минуту. Краткий интервал действия яда как-то исключает эту гипотезу. А если есть еще какой-нибудь неучтенный фактор?
Антонов прошел в спальню. Одна и та же знакомая ему обстановка. Что нового подскажет она? Большая двухспальная кровать с двумя маленькими тумбочками с обеих сторон. На стене, на стороне холла, висело огромное зеркало, рядом – целая выставка косметических средств на подзеркальном продолговатом столике. И маленький стульчик, на котором Пепи сидела, когда занималась своим лицом. Большой гардероб напротив. Вот и вся меблировка спальни. Окно и три двери: в холл, на балкон и в коридор с ванной. Удобно, уютно…
В шкафчике у стены находилась всякая мелочь, разные там женские принадлежности: иголки, булавки, катушки, нитки, ножнички и много разноцветных, больших и маленьких, пуговиц. В шкафчике перед зеркалом, как помнил Антонов, находились лекарства. Да, Пепи явно спала с этой стороны, там “под рукой” она держала и свои лекарства от бессонницы. А сверху находился… Стоп!
Антонов открыл ящичек.
Противозачаточное средство! Обычно оно принимается по вечерам. Именно по вечерам, не пропуская ни одного вечера. Антикон, кажется. Из ФРГ. И пустая упаковка лежала сверху… Он так взволновался, что даже присел на кровать.
Выходит, Пепи пришла в спальню не только затем, чтобы взять магнитофон, но и для того, чтобы принять антикон. Потом у нее не осталось бы времени это сделать. Приняла очередную таблетку и оставила пустую обертку. Сверху! Завтра бы утром она выбросила ее, если бы…
Сейчас он вспомнил, что тогда они все это видели. Консулов, кажется, еще спросил, а почему она не выбросила пустую упаковку. Он же ему ответил – видимо, хотела себе еще заказать. Кому заказать? Тогда им не пришло в голову, что упаковка от лекарства западного происхождения находится здесь, пустая и сверху, еще и потому, что Пепи только-только приняла последнюю пилюлю. Закончила цикл.
Ну хорошо, вошла и, прежде чем взять магнитофон, приняла пилюлю. Ну и что из этого? Пилюли антикона изготовлены в ФРГ и рассчитаны на длительный прием внутрь. Точно такие же она принимала и в тот вечер. А если та “не точно такая”? Если она не изготовлена в ФРГ, а где-то в другом месте? Здесь, у нас! Возможно ли это? Почему бы и нет? Что другое остается? Или Сивков – или пилюля была “заряжена” ядом, третьего варианта не дано…
То, что Пепи приняла антикон, когда пришла в спальню, это не только возможно, но и обязательно. Да, именно так все и было. Не исключено, что одна из пилюль была специально отравлена… Потом она стала танцевать с Сивковым. А через десять минут началось. Да-а-а… Через десять минут, а не через одну-две минуты, как положено. Симптомы должны были проявиться заранее. Если нет, то пилюля была не отравлена? А может быть, Сивков врет или… заблуждается, не может точно вспомнить, как все происходило?.. Антонов встал и принялся вышагивать по спальне. Десять минут… две минуты… одна минута… Что это значит? Несовпадение? Неужели она была не отравлена и яд каким-то другим способом достиг цели? Или что-то иное, дополнительный фактор…
Пилюля, драже антикона… Да!
Антонов даже хлопнул себя по лбу. Вот так мыслитель, черт тебя побрал! Когда много работаешь головой, можно и отупеть. Они все время считали, что яд принят в “чистом виде” и сразу же начал свое действие. А если он был старательно “упакован” в сердцевину пилюли? Сколько времени понадобится, пока ее оболочка растворится в желудке, и фосотион войдет в соприкосновение с организмом? Нужно поговорить об этом и со Станиловой и с баем Досю… Да, все это он выяснит!
Остается открытым вопрос: действительно ли последняя пилюля содержала яд в своей начинке и кто ее изготовил? Разумеется, не фармацевтическая фирма. Тогда кто? А не Доневы ли вместе со всем остальным снабжали ее еще и противозачаточными средствами? А почему бы и нет? Ведь Донев химик! И все-таки, чтобы подменить пилюлю, упаковка должна быть нарушена и разгерметизирована, а потом снова заклеена. Это не может не броситься в глаза. Впрочем, вряд ли останутся следы после такой операции… Но, наверное, на упаковке могли сохраниться отпечатки пальцев.
Антонов осторожнейшим образом взял пустую упаковку двумя пальцами, поднес к окну и принялся старательно осматривать ее. Гнезда от круглых пилюль были пронумерованы цифрами от 1 до 21, в три ряда по семь единиц. Полный цикл приема! Он увидел, что алюминиевая фольга вокруг последнего гнезда была как-то сморщена, покрыта мелкими трещинками, а на обратной стороне чуть желтоватой. Не следы ли это от клея, подмены пилюли? Но разве можно так точно имитировать ее? А разве нужно делать замену “один к одному”? Можно изготовить ее приблизительно, только чтобы она не бросалась в глаза, пока Пепи несет ее ко рту. Тем более что она уже в течение двадцати дней до того принимала их вполне спокойно, не подозревая, что каждый день приближает ее к смерти, к роковой двадцать первой пилюле. Ловко придумано… Сейчас, после того как она приняла ее, никто уже не скажет, какой она была на самом деле…
***
Хотя рабочее время начиналось в восемь тридцать, Антонов сегодня вошел в кабинет несколько раньше полошенного времени. Вечером он передал дело полковнику Биневу – знал, что начальник управления хотел сам просмотреть его перед совещанием. Антонову оно было не нужно, он помнил все детали, все уже передумал, все пережил. У Антонова оставался целый час, чтобы вновь переосмыслить свою гипотезу, определить ее сильные и слабые стороны.
Он достал большой лист бумаги и по всей его длине, сверху донизу, прочертил линию. Слева от нее написал “тезисы”, справа – “антитезисы”. То, что слева, было ясно и логично.
1966 год – Доневы становятся “родителями”.
1966–1973 годы – годы спокойного родительского счастья.
Постучали, и в кабинет вместе с Хубавеньским вошел Консулов.
– Пусть зарница принесет тебе счастья! Ты видишь, Пенчо, что я тебе говорил, – он здесь всегда, от темна до рассвета.
– Хватит, я только что пришел. А вы почему так рано?
– То те самое, что и у тебя, – предэкзаменационная лихорадка.
Жаль, сейчас, когда они пришли, ему не удалось больше спокойно подумать. Но может быть, так и лучше. На совещании можно быть свободным от своих мыслей. В конце концов, он не собирался защищать там диссертацию, они все вместе должны были обсудить сложившееся положение.
Он был возбужден, зато Консулов держался так, будто ему и другим не предстоял решительный разговор с начальством. Консулов сварил кофе, пошутил с Хубавеньским, вытащил из сумки печенье и предложил всем. Только о деле он не сказал ни слова. Это тоже было в его стиле. Консулов тем самым хотел показать, что не придает большого значения “совещанию в верхах” и что он достаточно уверен в себе.
Ровно в девять их принял полковник Пиротский. Как всегда, он со всеми поздоровался за руку, а когда все сели, спросил:
– Кто будет докладывать?
– С Антоновым мы договорились, – сказал Бинев, – что я изложу фактическую обстановку, а он разовьет гипотезу.
– С фактической обстановкой я ознакомился из дела. Надеюсь, за истекшие сутки в нем не оказалось свежих фактов. Предполагаю, и всем присутствующим они хорошо известны. – Пиротский внимательно посмотрел на сидевших вокруг длинного, покрытого зеленой скатертью стола и остановил свой взгляд на Хубавеньском. – Итак, начинайте подполковник.
– Заключение научно-технического отдела подтвердило наши догадки: упаковка импортного противозачаточного средства – антикона – в одной из ячеек нарушена, так что пилю ля, находившаяся на позиции № 21, могла быть извлечена и подменена отравленной, содержащей в себе яд. Взятые некогда пробы заново были проанализированы, на этот раз более внимательно… Было, в частности, установлено, что в содержимом желудка встречались и специфические следы карминовой краски – точно такой же, в которую были выкрашены и подлинные пилюли антикона. Вот эти. – Антонов извлек из кармана полную упаковку антикона и подал ее Пиротскому. – По нашей просьбе его срочно выслал из Вены наш торговый представитель…
– Подождите! Знаю, мне пришлось звонить. Другое я вас хотел спросить. Что говорят химики и судебный эксперт – почему они проглядели это в самом начале? Куда они смотрели?
– Я звонил Станиловой, делавшей анализы, – сказал Бинев. – Отругал ее как следует. Она тоже начала кричать, вы же ее знаете. Она сказала, поскольку эта краска ядом не является и активно используется в кондитерской промышленности, то она подумала: возможно, убитая ела какие-то конфеты. Одним словом, не обратила на это внимания.
– Тогда понятно. И второй вопрос: не означает ли это, что убитая приняла подлинную пилюлю антикона?
– Это, товарищ полковник, означает, – продолжал далее Антонов, – что тот, кто подменил пилюлю, растворил засахаренную оболочку настоящей пилюли в желатине и из этой покрашенной в цвет оригинала эмульсии приготовил новую, уже с ядом. Отсюда можно сделать два вывода: во-первых, что “Икс” располагал хотя бы еще одной упаковкой антикона и… что он хорошо разбирается в химии.
– Понимаю ваш намек, он химик.
– Высококвалифицированный химик, товарищ полковник!
– Ага, нечто вроде старшего научного сотрудника… Почему вы считаете, что отравленная пилюля находилась в желатиновой оболочке? И желатин был обнаружен в пробах?
– Нет, такого ничтожного количества желатина обнаружить не удалось. Желатин не так специфичен, как краска. Это только наше предположение, которым объясняется столь медленное действие яда на организм. Если бы пилюля была покрыта сахарной оболочкой, то яд действовал бы намного быстрее. А в желатине – всего десять-двенадцать минут…
– Не желатину это нужно, а вам. Вам нужны эти минуты, время от момента взятия магнитофона до первых болей у Пепи. Не так ли?
Антонов хорошо знал эту манеру полковника Пиротского – своего рода “пробу”, “испытание в убежденности”. Поэтому он решил отшутиться:
– Мне нужна только правда. Но не могу не заметить, что интервал, кстати, между принятием препарата и началом действия яда совпадает с временем растворения только желатиновой оболочки – именно такой, которая используется у фармакологов.
– Продолжайте.
– Так был найден ответ на вопрос, который нас мучил с самого начала: как убитая приняла яд? Почему не отравился Сивков? Почему нам нигде не удалось обнаружить следы фосотиона? Гипотеза и в науке и в криминалистике превращается в теорию тогда, когда отвечает на все поставленные в результате наблюдения и практики вопросы. Первый из них был: что ела она сама, нечто специфическое, нечто принимаемое лишь женщиной? Противозачаточные пилюли! Второй вопрос: каким образом Сивков, присутствовавший при смерти Пепн, не оказался ее убийцей? Кто другой и каким образом мог заранее дать Пепи фосотион и та его приняла, не подозревая, что это яд? Ответ и на этот вопрос нам ясен. С первого апреля она начала регулярно принимать актинон – такова особенность этого средства – каждый день по вечерам, перед сном, по одной пилюле. Двадцать первого апреля у нее был Сивков. Она отправилась за магнитофоном и приняла последнюю пилюлю – двадцать первую по счету. Убийца тот, кто принес ей антикон. Он мог дать ей его, естественно, до двадцать первого, за двадцать один день до того, то есть в марте… Именно тогда здесь были Доневы. Только они имели основательные причины желать ее смерти, чтобы прекратить ее приставания, освободиться от кошмара шантажа, страха из-за судьбы ребенка. Остается открытым вопрос: оба ли они действовали, или “операцию” провел один из них, не посвящая в задуманное другого? Я лично убежден: это сделал Эмил Донев. Капитан Консулов два раза был в институте Донева и там установил, что двадцатого – двадцать первого марта тот находился в институте после обеда. Хотя у него не было никаких специальных дел. в институте. В министерстве свои отлучки он объяснял тем, что встречался с коллегами… И другое – он задерживался в лаборатории, которой раньше руководил, и притом в нерабочее время. Один! Разумеется, никто не интересовался, что он там делает. Еще бы, бывший, а возможно, и будущий шеф! Уборщица рассказала, что он ушел оттуда где-то около семи вечера, когда она заканчивала уборку. В его распоряжении было целых два часа.
– А его жена? – спросил Пиротский.
– Не могу сказать.
– Имелся ли в лаборатории фосотион?
– Нет, товарищ полковник, – ответил Консулов. – Я проверил все самым внимательным образом. Донев либо привез его из Вены или же взял у кого-нибудь из знакомых Возможно, он был у него давно. Помимо того, что он химик, у них имеется еще и маленькая дача с фруктовыми деревьями в окрестностях Симеоново. Фосотион – ядохимикат против вредителей – мог быть у него на даче…
– Значит, прямых доказательств, что Доневы имели в своем распоряжении фосотион, нет? – заметил Бинев.
– Доказательств действительно нет, но этот яд можно легко раздобыть.
– Химик, химик! – перебил Пиротский. – Не только химик может дать яд, притом такой весьма распространенный, как вы говорите. Разве можно исключить всех “нехимиков”?
– Я их исключаю, – сказал Антонов, – и не потому, что они “нехимики” (хотя в данном случае это имеет значение при технологии изготовления пилюли, при точной дозировке яда), а потому, что Доневы – единственные, которые имели достаточно веские основания для убийства Пепи. Ни Сивков, ни Бедросян, ни Попов не имели таких оснований. И осуществили задуманное таким способом, с таким далеким и направленным прицелом, настолько хорошо и заранее продуманным способом. Если это нужно…
– Нет, не нужно, – остановил его Пиротский, – я читал ваши аргументы. И я согласен с подполковником Антоновым, что это именно Донев. Ему это подходит по всем статьям. Что вы на это скажете, полковник Бинев?
– Я в психологии несилен и придерживался гипотезы Сивкова. Но сейчас, при новой обстановке, он отпадает. А это вкупе с другими обстоятельствами дела показывает: убийцы – Доневы. Я – за!
– Так… – задумчиво произнес Пиротский. – Значит, вы считаете, что все в порядке. Убийцы раскрыты, можно писать обвинительное заключение и передавать дело в прокуратуру. Вы, товарищи, надеюсь, отдаете себе отчет в том, насколько далеки мы от этой идиллии?
– Подозрение еще не расследование, – сказал Бинев, – Вызовем их и… если они вернутся… Придется придумать какой-то повод для их вызова.
– А что вы думаете, подполковник Антонов?
– Я убежден, что они вернутся даже без особо благовидного предлога.
– Почему вы так полагаете?
– Ну… потому, что они не дураки. Они хорошо знают, что ничем не рискуют. У нас же нет против них никаких изобличающих доказательств…
– Вот это-то я и хотел услышать! Мы имеем здесь одну хорошо придуманную детективную историю, и по всему видно, что она правдивая, но для суда она не стоит и копейки. Никакой суд их не осудит на основании наших сколько-нибудь логичных рассуждений.
– В последнее время я только об этом и думаю, – сказал Антонов.
– Ну и что же придумали?
– Мне остается только одно – со слезами на глазах уговаривать их, чтобы они сознались в убийстве.
Наступило тягостное молчание. Полковник Пиротский засмотрелся в окно, будто все, что происходило в кабинете, не касалось его.
– Я хотел бы сказать, – неожиданно поднял руку, как ученик в классе, Хубавеньский. – Каждый преступник действует в материальном мире и сам, будучи материальным, оставляет после себя какие-нибудь следы.
– Да, это так, – улыбнулся Пиротский.
– Каждый преступник поэтому всегда допускает какой-нибудь просчет, – осмелев, продолжал Хубавеньский. – Вопрос в том, найдем ли мы эти материальные следы, обнаружим ли его ошибку.
– Так написано в учебнике криминалистики, товарищ лейтенант, – заметил Бинев. – Но сейчас мы собрались здесь не цитировать учебник. Покажи нам, какие следы оставил преступник в данном конкретном случае, какую ошибку он допустил.
– Не мог не допустить, – начал упорствовать Хубавеньский.
– Не мог – в учебнике, а на практике, в жизни…
– В жизни, – вмешался Антонов, – это порой случается Именно так пополняется черный список нераскрытых преступлений.
– Подождите, подождите, хватит учить парня, – вмешался Пиротский. – Он прав. А я хочу спросить, проверялись ли связи между Доневым и убитой. Помимо разговора Антонова с врачом из Ихтимана.
– Доктором Кубратом Паролевым?
– Да. А эта гречанка, ее подруга, знает ли она о них? Не звонили ли они ей по телефону из Вены? Особенно после двадцать первого апреля…
– Понимаю, – сказал Консулов. – Это я занимался салоном. Клео, как именуют ее там, ничего не слышала о Доневых, и Пепи не звонили из-за границы. У нее нет телефона, поэтому Доневы могли разыскать ее только в салоне… Разговаривал я и с Бедросяном. И он тоже ничего не знает о Доневых. Из разговора, косвенно направляемого мной, а также понял, что он ничего не знает и о ребенке Пепи.
– Значит, Доневы не интересовались больше судьбой убитой, не проявляли к ней никакого, так сказать, “нездорового интереса”, дабы узнать о результатах своих действий? Хорошо…
– Нет, товарищ полковник, – включился в разговор Антонов. – И этой ошибки они не совершили. Мы имеем дело с очень умным и осторожным противником. С железными нервами. Зачем им интересоваться? Пепи или умерла, и тогда все в порядке – шантажистка устранена, или – если каким-нибудь чудом спаслась – тогда, в сущности, ничего не произошло. Она сама вновь объявится, и они придумают новый вариант ее уничтожения. Зачем проявлять излишнее любопытство, интересоваться судьбой женщины, которая им безразлична? Чтобы обнаружить себя! Нет, они и этой ошибки не совершили…
– Но смотрите, как умно и изобретательно, – отравлена последняя пилюля! После чего упаковка выбрасывается вон. Даже при том, что она не была выброшена, сколько времени прошло, пока мы ее обнаружили… И конечно, без каких-либо уличающих следов. Это все о вещественных доказательствах. Но в деле есть и гласные доказательства – очевидцы и свидетели, правда, всего один свидетель. Только Пепи знала “тайну ребенка”. Доктора можно не принимать в расчет. Он родственник и будет молчать… Только одна Пепи и знала, что шантажировала их. Естественно, кто станет хвастаться столь неблаговидным поступком? И самое главное – только она знала, кто достал ей антикон.
