Текст книги "Искатель. 1981. Выпуск №5"

Автор книги: Борис Руденко

Соавторы: Владимир Щербаков,Димитр Пеев,Борис Пармузин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

– Расскажите подробнее о нем. Как его зовут?

– Мери – только это я и знаю. Не всех же бездельников Софии знать по именам. Он и был самым главным торговым партнером Пепи.

“А может быть, и не только торговым”, – подумал Антонов. С этой колоритной фигурой им еще предстоит познакомиться. Но так, как его описал Бедросян, найти его, видимо, будет трудно. А найти необходимо. И чем быстрее, тем лучше!

Антонов проводил его с таким чувством, будто вопреки всему разговаривал с одним из самых откровенных людей. Из всего сказанного Бедросяном он сделал вывод: пора поближе познакомиться с происхождением “вещей западного производства”. Возможно, Бедросян рассказал ему все это далеко не случайно, чтобы натолкнуть на некоторые раздумья, по каким-то своим соображениям. Возможно, эта информация выведет их на причины или мотивы преступления, а возможно, не имеет ничего общего с убийством.

***

Консулов появился на следующий день, да и то к концу рабочего времени.

– Как смотрю на тебя, усталого, как подсчитываю, сколько времени ты не звонил, то предполагаю – твоя корзина полна открытий, – встретил его Антонов.

– Ветер и туман. Если бы от работы ноги набирались мудрости, то мои стали бы самыми умными во всем Димитровском районе. Но все же кое-что я принес. И надо тебе сказать, этот салон – неприступная крепость. Я пробовал проникнуть в местные тайны, замаскировавшись под любителя ее прекрасных защитниц, но со второй атаки был демаскирован. Там, я тебе скажу, каждая хвалится перед другой своими ухажерами. При той интенсивно действующей коммуникационной микросистеме по обмену информацией я решил сменить тактику. Использовал одно очень старое, испытанное средство, которое ни одна болгарская крепость в прошлом не выдерживала. Правда, еще мой древний тезка, хан Крум Страшный, приказывал резать языки за клевету… И вероятно, было за что так зверски и жестоко действовать! Сказывают, Тырновская крепость была предана изнутри. Но я, как это ни стыдно, решил воспользоваться столь древним приемом. И с не меньшим успехом! Начал сплетничать, говорить, что одна сказала что-то о другой, а та – об этой и так далее. И тут забил такой мощный гейзер сплетен и клеветы, что и хан Крум не мог бы остановить…

И так далее – в своем обычном стиле! – Консулов поведал Антонову о своих двухдневных похождениях в салоне. Большой неожиданностью для Консулова явилось то, что труженицы салона оказались жрицами не Венеры (“вот и встречай после этого людей по одежде”), а самого Меркурия. И то не своего, балканского Гермеса, а другого, западного бога торговли. Прежде всего они спекулировали дорогой косметикой. Перед этим салоном знаменитый магазин “Тексим”, что находится на бульваре Александра Стамболийского, как выразился Консулов, “ест репу”. Но и других товаров они не гнушались. Заграничные шмотки, магнитофончики и… В общем, все, что захотите. И, “кто знает почему”, они старательно избегали товары социалистического рынка, действуя исключительно “по западному направлению”… “Председателем торговой палаты” была Клео, но и Пепи ярко очерчивалась как ее “первый заместитель”. Фарцевали, сообщил Консулов, инвалютными чеками и бумажными инкупюрами – исключительно зелененькими долларами и в крайнем случае западногерманскими марками. И в том и в другом направлении! Одним словом, настоящий деловой “ченч”, обмен…

Консулов допускал возможность убийства Пепи по какой-то причине, связанной со спекулятивной деятельностью. Она кого-то ограбила, возможно, грозила кому-то, а тот взял да и отомстил ей, устранив “опасного свидетеля”. Хотя вопрос “каким способом” все еще продолжал висеть в воздухе. Поэтому Консулов связался с хозяйственной милицией ^*. Там у него были свои приятели, и ему нетрудно было узнать гораздо больше, нежели это нужно для дела. К его большой неожиданности, там ничего не знали об этом гнезде спекулянтов и валютчиков. И Консулов пока не счел нужным информировать их об этом. Еще начнут любопытствовать, могут заварить какую-нибудь кашу, спутают все планы…

Хубавеньский вернулся из Врацы без обычного энтузиазма. Рассказал, где был, с кем говорил. Ничего подозрительного, ничего уличающего Ведросяна, он не открыл. Хотя на этот раз он представлялся от имени органов милиции. Единодушная характеристика ото всех, с кем Бедросян контактировал, была такова: отличный мастер и весельчак, который не прочь и выпить (но в меру), и рассказать массу веселых армянских и всяких других анекдотов.

…Лейтенант Няголов, хотя и работал в отделе всего один год, уже был известен как прилежный, старательный и исполнительный оперативный работник. Некоторые даже говорили за его спиной, что он – наивернейший последователь полковника Бинева, его любимец. В самом деле, он был молчалив, немногословен, поклонник фактов, не проявлял особой фантазии и так далее. Но это совсем не означало полного отсутствия у него творческого воображения – возможно, он просто был скромен. Его доклад был ясен, лаконичен, но содержателен. Несколькими тонкими, едва уловимыми нюансами в словах и фразах он показал, что жалеет Пепи не только из-за трагической ее кончины, но и за ее несчастное детство и юность. А ее действительно было за что жалеть.

…Она родилась не в самом бедном, но окончательно развалившемся семействе. Мать, покинутая пьяницей мужем, должна была трудиться не покладая рук в рабочей столовой. К счастью или к несчастью, Пепи выросла необыкновенно красивой, подчеркнуто амбициозной и интеллигентной, с прекрасным голосом. С возрастом стал оформляться ее общественный конфликт – с одной стороны, подчеркнутые физические, интеллектуальные и артистические качества, с другой – крайне неблагоприятное общественное положение. Правда, другие с таким же социальным положением и с меньшими дарованиями делали более успешную карьеру. Пепи выросла своенравной, ленивой и даже завистливой. Возможно, это был ее юношеский протест против несправедливости, которой (как она полагала) встретила ее жизнь.

Все у нее развивалось более или менее нормально до 1965 года, когда она, едва ей пошел шестнадцатый год, бросила гимназию в предпоследнем классе и сбежала с неким Марианом Поповым, признанным вожаком квартальных хулиганов. Лето они провели на Черноморском побережье. В Плевен вернулись чуть ли не осенью, после начала учебного года. Естественно, ее исключили и из гимназии и из комсомола. Несколько месяцев она проскиталась без учебы, без работы по улицам города и в начале 1966 года исчезла с плевенского горизонта. Отправилась “искать себя” в столице. Мать осталась жить в одиночестве. Пепи навещала ее очень редко, едва на день–другой в течение каждого года. Последний раз Пепи была в Плевене на похоронах матери в 1973 году. Приехала очень элегантная, будто явилась не на похороны той, которая ее родила и вырастила, а для того, чтобы показать свои туалеты. Доклад Няголова заканчивался многозначительной фразой: “Так она выглядит на самом деле, с ее ярко выраженным желанием отомстить всем, кому она завидовала, кого она ненавидела и кто якобы стал Для нее причиной всех несчастий в жизни”.

***

Поиски Мери оказались не очень сложными. При его броской, запоминающейся внешности в этом не было ничего особенного. К тому же он, видимо, никогда не расставался со своей ярко-желтой курткой и потертыми джинсами. Проверкой было установлено, что этот Мери и является тем самым Марианом Запряновым-Поповым из Плевена – именно с ним Пепи в 1965 году бежала на море. Их связь вопреки всему продолжалась. Или же возобновилась в Софии.

Все-таки пришлось допрашивать Клео. Та призналась, что знала Мери и что он поддерживал тесные связи с Пепи, снабжал ее “разной мелочью”, которую скупал у проезжающих через Болгарию иностранцев. Консулову пришлось снова навестить своих друзей из хозяйственной милиции. Нашелся оперативник, который принимал участие в следствии по делу некоего Хуссейна Илдыза, одного из многих транзитных пассажиров с Ближнего Востока, которые находили те или иные причины для остановок в Болгарии. Пятьдесят электронных часов, дешевых, но зато последнего выпуска, – были найдены у него после пересечения границы. Этот “ценитель” природных красот Болгарии признался, что их нужно было передать какому-то Мери (именно какому-то, а не какой-то!), а за это тот должен был заплатить золотыми монетами, но не наполеонами, а античными. Однако Мери не явился на встречу в ресторан “Варна”, что находится на площади Народного Собрания. Илдыз был уверен, что его предали, но это была неправда. Часы были обнаружены совсем по другой причине. В своих показаниях Илдыз описал Мери (с ним он познакомился в предыдущий приезд), и это описание совпало с уже известным милиции живописным экстерьером проходимца.

Какую же роль играл этот Мери последние годы в жизни Пепи? Любовника? Партнера по спекуляциям? Того и другого? Возможно, их путаные взаимоотношения и стали причиной убийства Пепи…

Кроме того, что он был поставлен под негласное наблюдение, изучение Мариана Попова проводилось по трем линиям. Лейтенант Асен Няголов, как “специалист по Плевену”, снова отправился туда для знакомства с прошлым Мери. Консулов и Хубавеньский пошли по его софийским следам, таящимся где-то в настоящем. И все же первым достиг результатов Антонов. По архивным данным управления было установлено, что Мариан Запрянов-Попов имел две судимости – одну в 1961 году, за несколько месяцев до совершеннолетия, за злостное хулиганство. Вторую – в 1967 году, уже в Варне, за попытку изнасилования. Были срочно подняты эти два дела и внимательно изучены.

В Плевене однажды ночью Попов в пьяном виде избил дружинника, который попытался обуздать распоясавшегося хулигана. Эти побои, крайне отрицательные характеристики со стороны свидетелей и соседей и то впечатление, которое он оставил о себе, явились причиной для наказания, пусть даже еще несовершеннолетнего Мери (ему не хватало нескольких месяцев). Его осудили на один год лишения свободы. Во втором деле Попов держался поприличнее. Изнасилование было курортное, снова ночью, где-то в маленьком лесочке между гостиницами на Золотых Песках. Потерпевшая Гертруда Зайдель, австрийская гражданка, закричала, когда к ней стал приставать Попов. Случайно поблизости оказался автопатруль. На этот раз он уже получил сполна: сперва пять лет, а затем, после обжалования, три года. Все равно совсем немало для начала. Однако 9 сентября 1969 года, по случаю двадцатипятилетия Сентябрьского вооруженного восстания, его по амнистии выпустили на свободу. С тех пор он не попадал в поле зрения милиции. Антонов был уверен, что Мери вовсе не отказался ни от своих любовных подвигов, ни от своей хулиганской агрессивности. Но, видимо, время, проведенное в заключении, научило его большей осторожности…

Лейтенант Няголов вернулся вновь с обстоятельным докладом о плевенском прошлом Попова. Тот вырос в семье богатого оптового торговца, будучи его единственным сыном. Отец дал ему не только “модерное” имя Мариан, но и воспитание типичного торгаша-мещанина. Все их соседи (насколько можно верить таким оценкам) с ожесточением говорили о его матери – надменная и скандальная, плохая женщина, на которую Мариан был поразительно похож не только своей внешностью, но и своим характером. Было известно, что она травила кошек и собак во всем квартале Первых – за то, что таскали продукты, вторых – за то, что лаяли. Она даже ловила корзиной воробьев, жарила их и поедала. Еще маленьким Мери (тогда Марчо) был вожаком квартальных хулиганов – вожаком свирепым и безжалостным. Характеристика его за период юности исчерпывалась двумя словами: драчун и бабник. Но гимназию он все же закончил, вопреки хулиганскому поведению, вопреки да же первой судимости. Помогли какие-то загадочные связи родителей: одни соседи утверждали, что это “дельце” провернул бывший любовник матери, другие – что отец дал взятку директору гимназии. В общем, квартальная информация была настолько пикантной, насколько и ненадежной…

После выхода из заключения в 1969 году Попову удалось поселиться в Софии. Кем он только не работал – от заготовителя в кооперации до бармена. По нескольку раз в год посещал своих родителей, всегда приезжал на машине, но на чужой. И при каждом посещении дома устраивал с приятелями шумные оргии, которые долгое время комментировались соседями. Но никто более не видел его с Пепи. В целом же более чем богатые сведения о Попове из Плевена рисовали его как распущенного, антисоциального типа, но ничто не проясняло основного вопроса – убийства Пепи.

Более интересными оказались сведения, которые собрал Консулов. Клео постепенно отходила, начинала наводить его на следы, которые затем быстро проверялись. Сейчас Клео после смерти Пепи и после того, как Мери заинтересовалась милиция, усиленно топила их двоих, и единственной ее заботой теперь было выйти самой “сухой” из следствия. Она рассказала, что на ее вопрос, не боится ли Пепи “работать” с таким отъявленным негодяем, как Мери, та ответила: “Он в моих руках!” Еще сообщила, что между Пепи и Мери часто случались скандалы, они обменивались при этом всякими гадостями и угрозами. Но Пепи никогда не жаловалась ей на то, что Мери когда-нибудь бил ее. Вообще она не боялась его. Угрозы были, как выразилась Клео, обыкновенного рода: “Я посажу тебя в тюрьму” а “Я тебя убью!”. Клео не знала, но предполагала, что скандалы были связаны с их торговыми операциями. По словам Клео, что казалось странным, они не были любовниками. Он только пытался “предлагать” (хотя и безуспешно) ее иностранцам. Расследование подтвердило это. Попов выступал как сводник и как посредник в торговле с иностранцами. В последнее время он похвалялся, что ожидает “большую сделку”, но дальше этих общих сведений у – Антонова дело не двигалось. Ни об одной конкретной сделке они не могли собрать нужную информацию. Все было в прошлом, сделки заключались с иностранцами, которых знал сам Мери, а о вещах, реализованных через Пепи, знала лишь она сама. На одних слухах и голых подозрениях нельзя было начинать серьезного расследования.

На другой день случилось нечто, чего никто не ожидал. Наблюдатели сообщили, что точно в двенадцать часов Мери занял место в баре отеля “София” и проторчал там ровно один час, словно бы ожидая кого-то. Конечно, это могло быть и чистой случайностью. Но когда и на другой день все повторилось заново и наблюдавшие за ним оперативники сообщили об этом Антонову, в “Софию” на всякий случай с милицейской машиной отправился лейтенант Борчо Алексиев. Но и на этот раз ничего не произошло. Мери выпил коньяк, запил его кока-колой и точно в назначенное время встал и ушел. В этом прослеживалась какая-то закономерность. Не может же он два раза приходить в одно и то же место, чтобы выпить в одиночку и, отсидев ровно час, уйти. Зато старания оперативников были вознаграждены, когда и на третий день, точно в двенадцать часов, Мери вновь в одиночестве восседал на своем обычном месте в баре. Он еще не получил заказанный коньяк, как к нему за столик подсел низенький полноватый смуглый мужчина с усиками “а-ля Гитлер”, где-то в возрасте около сорока лет. По тому, как он подсел, по оживленному разговору, который они сразу же начали, было видно – эта пара встречалась не первый раз.

Оперативная машина, где находился Консулов, стояла неподалеку, и из нее было хорошо видно, что происходит на веранде в кафе. Два больших коньяка, заказанных Мери, собеседники тянули в течение добрых получаса, ни на минуту не прекращая оживленного разговора. Наконец Мери расплатился, и они встали. К машине вернулись наблюдавшие за встречей оперативный работник и Борчо Алексиев. Садясь в автомобиль, он сказал:

– Говорили на французском, но… довольно посредственно.

– А ты знаешь французский? – удивился Консулов.

– Нет, но хорошо понял, что говорили на нем. Да и мой объект его знал не лучше, чем я. Видел, на пальцах изъяснялись…

Мери и иностранец сели в белый “мерседес” старой модели с египетским номером и поехали. Оперативная машина тронулась за ними. Сейчас явно что-то должно было произойти. Едва ли Мери ждал этой встречи в течение трех дней ради какого-то банального сводничества. Должно быть, предстоял “большой фарц”, о котором говорила Клео. Как поступить ему, Консулову? Имеет ли он право вмешаться? А если он не вмешается, то не упустит ли случай?

Когда машина с Русского бульвара свернула на Царьградское шоссе, Консулов по радиотелефону связался с Антоновым и доложил ему о развитии событий. Тот посоветовал ему договориться с контрольной службой автомобильного транспорта и воспользоваться тем обстоятельством, что водитель “мерседеса” – иностранец – только что выпил коньяку. Это могло послужить благовидным предлогом для проверки его на алкоголь.

Пока Алексиев наблюдал за тем, что происходит в “мерседесе”, Консулов по радиотелефону связался с автоинспекцией и попросил направить к ним навстречу “банку” (так он называл служебный автомобиль с сиреной и мигалкой), чтобы задержать иностранца. К счастью, в пяти километрах отсюда, на перекрестке, была такая машина, и вскоре она пристроилась за ними. Где-то на середине пути иностранец замедлил ход и остановился.

Ясно – именно здесь произойдет сделка!

Оперативная машина выскочила на мост и заняла удобную для наблюдения позицию, поддерживая постоянную радиосвязь с автомобилем инспекции. Да, “египтянин” выбрал хорошее место не только для сделки, но и для наблюдения за дорожным лабиринтом. Кроме того, отсюда предоставлялась идеальная возможность и для дальнейшего маневрирования.

– Они что-то считают! – предупредил Алексиев.

– Что считают?

– Явно деньги, что же еще. Так… и оба довольны. Что-то говорят. Жмут друг другу руки. Объект выходит.

– Пора, – приказал Консулов. – Давай туда!

По радиотелефону договорились со старшим наряда автоинспекции о проверке водителя “мерседеса” с египетским номером на алкоголь, после чего машина вместе с ее владельцем направлялась в милицию, к подполковнику Антонову.

…Мери встретили на остановке автобуса.

– Айда, Мери, с нами, – сказал Консулов, показывая ему милицейское удостоверение, – что ты будешь трястись в автобусе?

Тот стушевался, но не сделал попытки убежать и, не протестуя, сел в машину между Консуловым и оперативником.

На протяжении всего пути в управление никто не сказал ни слова, никто не заговорил с Мери.

Когда его доставили в кабинет Антонова, там уже находились понятые. Прежде чем перейти к следственной процедуре, Антонов внимательно рассмотрел Мери. Тот вначале держался “прилично”, но затем не выдержал и отвел. взгляд. Антонов не любил смотреть “страшно” на подследственного, чуждо ему было и злорадство победителя, настигшего “жертву”. И в этот раз он просто изучал человека, его характер перед началом разговора. Не сделали ли они ошибки, задержав Попова? А тем более иностранца?

Антонов достал бланк протокола и попросил Попова вынуть все из карманов и положить на стол. Покорно, но как-то медленно, тот начал выкладывать перед Антоновым ключи, носовой платок, блокнот, сигареты с зажигалкой, мелочь, автобусные билеты, конверт с фотографиями. Все…

– Забыли еще кое-что, – небрежно бросил Консулов, протягивая руку к желто-красной курточке Мери. Но тот опередил его и сам вытащил толстый бумажник. Оттуда он извлек паспорт, какие-то документы и 238 левов.

– А сейчас позвольте мне бросить взгляд, – потребовал Консулов и начал просматривать бумажник. Сразу же из другого отделения он извлек тонкую пачку зеленых банкнот – десять штук по сто долларов. Тысяча! Никак не комментируя находку, Консулов равнодушно продиктовал номера банкнот, показал их приглашенным на досмотр свидетелям. Те также молча подписали протокол, Антонов поблагодарил понятых и отпустил. Мери молчал, или не зная, что говорить, или же обдумывая линию поведения.

– Ну как? – спросил Антонов.

– Что – как? – сделал вид, будто не понял, Попов.

– Откуда у вас эта тысяча долларов?

– А… нашел на улице.

– На улице или в машине?

– Нахальство тебя погубит, Мери, – сказал Консулов. – А впрочем, оно тебя уже погубило. Тысяча долларов – это, голубчик, “цена в достаточном размере” – от одного до шести лет лишения свободы. По статье двести пятидесятой, параграф второй. А при твоей третьей судимости потянет и на шесть лет!

– Я нашел их на улице, в конверте. Думал отнести и сдать в банк. Только собрался это сделать, как вы меня у автобуса и задержали.

– Браво! А где же конверт?

– Выбросил.

– Хорошо, возможно, мы вам помешали, – сказал Антонов. – Только сейчас у нас нет времени обсуждать ваши плоские шутки. Посидите в камере, а там, когда поразмыслите, снова поговорим. Отведите его.

После того как Алексиев вывел Мери, Антонов позвонил, чтобы справиться об иностранце, которого уже доставили в управление.

Из его паспорта следовало, что он является египетским подданным Омаром Кираджи, 38 лет, из Александрии, торговцем. Возвращался домой после деловой поездки в Италию. Он пока не протестовал, не требовал связать его со своим посольством, только высказывал “безмерное удивление” действиями болгарской полиции, к которой он якобы всегда питал большую симпатию и всячески расхваливал у себя на родине, когда возвращался домой после очередной поездки за границу. И этот принимал всех за дураков, стремясь подкупить примитивными восточными любезностями. “Посмотрим сейчас, как все повернется, как ты запоешь”, – подумал Антонов.

Консулов взял паспорт египтянина и вышел навести необходимые справки. Антонов вел разговор с Кираджи на приличном французском, который удовлетворял обе стороны.

– Ну, раз вы хорошо знаете нашу страну, то вам известны те большие заботы, которые проявляют у нас в отношении жизни и здоровья всех граждан – и болгар и иностранцев. В том одно из первых мест принадлежит и любимой вами болгарской милиции. Только этим можно объяснить то беспокойство, которое мы причинили вам в связи с вашим задержанием. Согласно болгарским законам никто не имеет права водить автомобиль, находясь в состоянии даже легкого опьянения. Как вы видите, мы высоко ценим жизнь и своих граждан, и наших гостей.

– Понимаю, понимаю, и сам вам за это признателен, – угодливо заулыбался Кираджи. – А что мне будет?

– В вашем случае закон предполагает штраф в размере от 50 до 300 левов и временное лишение прав вождения автомобиля. Я не могу сейчас вам сказать, к какой из этих санкций мы прибегнем, но, во всяком случае, вам придется подождать у нас в течение шести часов, пока не пройдет действие алкоголя. После этого мы можем отпустить вас… Если… если не появятся какие-либо новые обстоятельства, – многозначительно добавил Антонов.

– О, премного вам благодарен, господин инспектор. Значит, я сейчас могу уйти и погулять по вашей чудесной столице?

– Разумеется. Но только прежде требуется ответить на один вопрос.

– Я к вашим услугам, уважаемый господин инспектор.

– Сколько левов вы получили от лица, с которым встретились в кафе при отеле “София”, а затем увезли в вашей машине? Кажется, вы передали ему тысячу долларов? – Антонов извлек из ящика стола зеленые банкноты, веером развернул их перед Кираджи и снова положил обратно.

– А, значит, так?!

– Жду вашего ответа.

– Хорошо. Две тысячи левов.

– А почему вы не обменяли их в банке?

– Зачем, там курс гораздо ниже.

– Там платят по официальному курсу! А знаете ли вы, что финансовая сделка, которая была заключена с нашим гражданином, является незаконной и наказуемой?

– Нет, господин инспектор, поверьте мне, этого я не знал.

Антонов был совсем не склонен верить этому юркому египтянину, но не счел нужным дискутировать с ним. Как только Кираджи выложил на стол две тысячи левов, отданных ему Поповым, и подписал протокол, в котором объяснял все случившееся, Антонов продолжил:

– А сейчас можете поинтересоваться, что предполагает наш закон за совершенное вами преступление.

– Но я же сказал вам, что не знал об этом.

– Допустим. Хотя, если это так, то зачем нужно былопроводить валютный размен тайно, где-то за пределами города? Почему не в кафе, за столиком? Однако независимо от этого вы должны знать, что незнание закона не снимает с вас ответственности Наш закон предполагает конфискацию денег – и долларов и левов, а также штраф в тройном размере. Кроме того, поскольку сумма сделки превышает 150 левов, по закону вам грозит тюремное заключение.

– Не может быть!

– Я могу прочесть вам текст закона…

– Нет, не нужно, я вам верю.

– Благодарю за доверие. А теперь скажите, как давно вы знаете человека, с которым совершили эту противозаконную валютную сделку?

– Всего месяц. Я был в этом кафе, он подошел к столику и предложил мне продать доллары или какие-нибудь другие западные деньги. Но тогда у меня не было ничего подходящего. Поэтому мы и уговорились, когда я вернусь из Милана, встретиться снова там же. Так и сделали.

– Что еще он вам предлагал?

– Что, например?

– Мы вас спрашиваем.

– Ничего.

– Девушку?

– Разве это торговая сделка?

– Почему же нет? Вы слышали такое выражение – “торговля телом”?

– Я серьезный покупатель, господин инспектор. В Милане все меня знают.

– Милан – большой город…

Вернулся Консулов. Он протянул Антонову паспорт Кираджи, в который была вложена записка: “В течение последних двух лет он четыре раза пересекал Болгарию. Всегда на автомобиле. Компрометирующего материала не имеется”.

Антонов позвал Хубавеньского и поручил ему побыть с Кираджи в соседней комнате. Выходя вместе с Хубавеньским, тот спросил:

– Почему вы меня задерживаете? Что вы сделаете со мной?

– Еще не прошло шести часов, господин Кираджи. Потерпите!

Когда они вышли, Консулов сказал:

– И я присоединяюсь к вопросу этого достопочтенного коммерсанта: что ты намерен с ним делать?

– Лично меня он интересует только в связи с убийством Пели. Мы устроим им очную ставку с Мери и, когда они подпишут протокол, сдадим в хозяйственную милицию, пусть там разбираются… Не только они должны нам помогать, но и мы им! А сейчас – к шефу.

На очной ставке с Омаром Кираджи Попов сначала отказывался давать какие-либо показания, но затем, когда прочел протокол, он взглянул на Кираджи таким “кровожадным взглядом”, что тот испуганно отодвинулся. Выходило, будто тот виновен в его провале. Но когда ему показали снимки того, как он сидел в машине, как беседовал в кафе, как менял валюту, Мери заговорил:

– Согласен, ну, купил немного долларов у… этого. На свои же деньги!

– Не немного, а целую тысячу, – возразил Антонов. – А хорошо ли это или плохо, решит суд.

После того как был подписан протокол, Мери отвели в камеру. Требовалось решить, что же делать дальше с Поповым. Конечно, можно было оставить разговор на следующий день. Все и так устали за сегодня. Видимо, еще более утомленным и нервно напряженным был сам Мери. Но как бы он ни горячился, он не может не понимать, что уже обеспечил себя несколькими годами заключения. К ночи же он придет в себя, продумает сложившуюся ситуацию и что-нибудь “изобретет” оригинальное. Нет, решил Антонов, необходимо провести главный разговор сейчас же, не откладывая на завтрашний день.

Старшина привел Мери едва ли не веселого.

– Ну что, начальник, пришло время прощаться?

– Нет, Попов, пришло время поговорить серьезно. Садитесь и отвечайте точно и исчерпывающе на все мои вопросы. Нам предстоит долгий разговор и несколько на… другую тему.

– Что там еще говорить, и так все ясно…

– Вас предупреждали: главный разговор впереди. Это время пришло. Скажите, где вы были в понедельник, в ночь на двадцать второе апреля, после обеда и вечером?

Попов внимательно разглядывал сидящих перед ним людей. Хубавеньский склонил голову над протоколом допроса, а лица Консулова и Антонова ничего не выражали.

– Что означает этот вопрос? Почему вы меня спрашиваете об этом?

– Отвечайте.

– Не помню.

– Вспомните, это было не так уж давно.

Попов немного подумал и категорически отрубил:

– Не могу вспомнить, и все. Другие вопросы имеются?

– Найдутся. Знаете ли вы Пенку Бедросян?

– Пепи? Конечно, я ее знаю.

– Расскажите, с каких пор вы ее знаете, как познакомились, какие отношения сложились между вами. В общем все.

– Как, все хотите знать? Не понимаю, зачем вам нужны сведения о моей личной жизни.

– Мы любопытные. Итак, я жду…

– Напрасно ждете. Я не собираюсь ничего вам рассказывать.

– Хм-м. Вы знаете, где находитесь?

– Хорошо знаю – в милиции. Что, бить будете?

– Управление народной милиции, Попов, большое учреждение. А вам ясно, где конкретно вы находитесь, в каком отделе?

– Надеюсь, вы мне разъясните.

– В следственном. Но и этого еще недостаточно. Вами более плодотворно могла бы заняться хозяйственная милиция. Интерес вы представляете и для специалистов по нравственности. Но мы не то и не другое. Вот, товарищ капитан – из криминального отдела городского управления, а я старший следователь отдела, который занимается только самыми тяжкими преступлениями и убийствами. Только!

– Ах, как страшно!

– Страшно, Мери, страшно, – перебил его Консулов. – За хозяйственные и моральные преступления вы еще получите несколько лет. Может быть, три, а может быть, пять… Но… есть и другое. Вы, как я понял, знаете Уголовный кодекс. Вспомните статью сто шестнадцатую и особенно ее девятый пункт о предумышленном убийстве. Это карается лишением свободы сроком от пятнадцати до двадцати лет, а в особо тяжких случаях и смертью. Могу вас заверить, что в вашем случае, при двух судимостях, при беспрерывных мелких и более значительных проступках, которые нам еще предстоит раскрыть, при конкретных обстоятельствах недавнего убийства, суд признает ваш случай как “особо тяжкий”.

– Какой мой случай? Какое убийство! На что вы намекаете?

– Совсем не намекаем, а прямо говорим – ваша старая приятельница Пепи, о которой кто знает почему вы отказываетесь давать показания, убита! Она, как стало нам известно, имела торговые и всякие другие отношения лично с вами. Вы же ей не раз угрожали, что “поставите свечку”. У вас что, нет алиби на двадцать первое апреля, на понедельник? Что вы упираетесь?

– Достаточно. Раз вы считаете, что это я… убил Пепи?

– Я ничего не считаю, я только спрашиваю.

– Никого я не убивал! Нет! Нет! – выкрикнул Попов. За все это время он в первый раз по-настоящему разволновался. – Вы специально хотите пришить мне убийство. Не можете найти настоящего убийцу и выбрали меня… Нет, это у вас не получится!

– Есть только один способ, чтобы этого не произошло, Попов. И он в том, чтобы вы рассказали все, что знаете, и хорошее и плохое, без боязни за мелкие прегрешения… Убедите нас, что вы говорите правду и только правду. Дайте нам возможность оценить это…