Текст книги "Искатель. 1981. Выпуск №5"

Автор книги: Борис Руденко

Соавторы: Владимир Щербаков,Димитр Пеев,Борис Пармузин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

– Вам?!

– Об убийстве потом. А сейчас скажите, с какого времени вы знаете Пепи?

– Давно. Еще в Плевене. Школьная любовь, первая любовь у Пепи.

– Которая стоила ей очень дорого.

– Любовь без жертв не бывает. Зато я сделал из нее женщину!

– Спокойнее, Попов, спокойнее! Разве вы не видите, разве не в состоянии понять человеческую, трагическую сторону вашего поступка? Вы же разбили ей всю жизнь. Ее исключили из школы, из комсомола…

– Велика потеря! Даже если бы она и закончила школу, эта комсомолка сегодня была бы делопроизводителем в какой-нибудь сельской кооперации. А вы знаете, как она жила в Софии, после того как я ей “разбил жизнь”? Я сделал из нее человека!

– Значит, ее благополучие – ваша заслуга?

– Она моя воспитанница.

– Хорош воспитатель, ничего не скажешь! – воскликнул Консулов.

– И как же закончилась ваша любовь? – спросил Антонов.

– Как и всякая другая. Арриведерчи миа кара бамбина ^*.

– Так просто… арриведерчи… и все?

– Конечно, все, а вы что хотели, чтобы я женился на ней! Впрочем, она этого хотела. Даже пробовала меня окрутить. Заявила, что беременна, что у нее будет ребенок. И что от меня! Классическая хватка при отлове дураков…

– А была ли она беременна на самом деле?

– Пустое.

– И каким же образом вы с ней расстались? Без скандалов, тихо-мирно?..

– Куда же ей деваться? Только скандалы ей были нужны да желание раструбить среди всех плевенских сплетников о том, что у нее будет незаконный ребенок.

– Джентльмен, ничего не скажешь.

– О каком джентльменстве здесь может идти речь? Во-первых, она не была беременна. Во-вторых, если и была, то не от меня. И в-третьих, а если и от меня, то пусть делает аборт!

– Хм-м. Но вы все-таки вопреки всему продолжали вашу дружбу, а точнее – деловые связи. После того как вы сказали ей “арриведерчи”, она вас разыскивала? Или вы сами вспомнили о ней?

– Через несколько лет мы случайно встретились в Софии.

– А до этого ничего? Как-то легко вы вышли из игры. Разве ей было все равно, что вы обманули и бросили ее?

– А что было делать! Со злости или со стыда, но она покинула Плевен. Отправилась в Софию… Не говоря мне об этом. Правда, через какое-то время я получил от нее телеграмму из Ихтимана. Она звала меня туда.

– А вы… поехали к ней?

– Нет. В это время я был уже на море, работал барменом на “Посейдоне”. Произошло это где-то в мае следующего года. Телеграмму получила моя мать. Она отдала ее мне, когда я вернулся в Плевен.

– И что было в телеграмме?

– “Приезжай сразу же больницу Ихтиман. Очень важно”. Или что-то в этом духе.

– Но почему в Ихтиман? И что произошло там с ней? Вы этого не поняли и не спросили об этом после?

– Спрашивал я ее раз-другой, но она все усмехалась как-то загадочно. Сказала только, что это давно забытое прошлое, что если уж я не откликнулся на ее призыв, то сейчас мне нечего и спрашивать,.

– Каким образом началась ваша дружба в Софии?

– Я случайно встретил ее в “Шляпе”.

– Как это еще в “шляпе”?

– Ну, одно заведение, кафе “Динамо” на улице Басила Коларова… Мы его называем “Шляпой” из-за зонтиков от солнца над столиками. Наверное, это наши пижоны-интеллектуалы выдумали…

– Хорошо, встретились, а потом? Расскажите подробнее о ваших взаимоотношениях полностью, до самой ее смерти.

И Попов рассказал все довольно подробно, но явно скрывал самое главное. Было ли главным убийство или же спекуляция иностранным дефицитом?

– А сейчас скажите, – продолжал Антонов, – у вас были какие-либо неприятности с Пепи, скандалы, например?

– Разве ж можно без этого! Кричали друг на друга. Довольно часто. Пепи была настолько жадна, насколько и упряма.

– А вы были бескорыстным филантропом?

– Она ругалась как мужик!

– А кто ее научил?

– Жизнь, гражданин следователь.

– Скажите мне, а какое “большое дело” вы недавно ожидали?

– Было оно, “большое дело”. Это с арабом. Разве не “большое”? Если бы вас не было, не менее тысячи левов лежало бы у меня в кармане…

– Значит, так. А нет ли здесь чего-нибудь другого, еще серьезнее?

– Что, разве тысяча левов “не серьезная” сумма? Сколько бы вы вкалывали за них!

– Каким образом Пепи держала вас в своих руках”?

– Не понимаю.

– Так много раз она хвасталась перед некоторыми своими знакомыми.

– А, все это сплетни! Если же она об этом болтала, то напрасно – порисоваться хотела. Насколько я был в ее руках, настолько и она была в моих руках. В общем, зря вы меня расспрашиваете о Пепи. Ищите в другом месте!

– И все-таки я хочу, чтоб вы рассказали, как провели день после обеда и вечер двадцать первого апреля. Мне любопытно узнать ваше алиби.

– Нет никакой необходимости в алиби. Пепи я не встречал уже долгое время, в течение нескольких недель до этого дня. Если не больше! Но поскольку вы интересуетесь этим днем… то, наверное, я его проводил как всегда… После обеда в каком-нибудь кафе с приятелями или с бабами. Вечером, наверное, где-нибудь в ресторане, а может быть, перебрасывались в картишки…

Когда Мери увели, пробило десять вечера. Все трое были чертовски голодны и усталы. И хотя Консулов попытался начать разговор, Антонов остановил его: “На сегодня хватит, Крум!” Он проводил обоих до ближайшей закусочной, где жарили последние люля-кебабы, а сам отправился к остановке трамвая. В соседнем скверике он закурил – какую уже сигарету за день? Допрос этого наглого мошенника и развратника его разочаровал, хотя какое-то внутреннее чувство подсказывало Антонову, что Мери не то лицо, которое им нужно. В общем, этот случай был прямо-таки заколдованный. Загадочный убийца действовал каким-то очень хитрым и тонким способом, едва ли не с помощью сверхъестественных сил. Или же… случай был настолько прост, что ослепил их. Прост, как колумбово яйцо!

***

День, как всегда, начался с совещания у полковника Бинева. Были и остальные члены группы. Как обычно, Бинев уже ознакомился с последними протоколами допроса, и ему не нужно было докладывать о случае с Мери.

– Почему вы занимаетесь этим хулиганом? – спросил Бинев. Видно было, что он раздражен, готов даже кричать и ссориться. – Работаете для другого отдела, по валютчику, а свои непосредственные задачи не выполняете. – Он посмотрел на Консулова, как бы напоминая ему о давней дружбе с хозяйственным отделом.

– Ради специфики следствия, – спокойно ответил Антонов, – из-за отсутствия косвенных улик нам нужно искать мотивы преступления, а затем уже и убийцу. А Попов, как главный контрагент Пепи, очень перспективен…

– Вы мне с перспективами не очень-то. Сколько дней прошло, а вы прыгаете как блохи от человека к человеку и… ничего конкретного. Именно в этом ваша основная ошибка, что не разрабатываете до конца гипотезы.

– Нет смысла есть яйцо, чтобы понять, что оно тухлое. Достаточно его понюхать, – вставил Консулов.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Если бы мы до конца разрабатывали все эти гипотезы, то были бы еще дальше от конца.

– Это относится и к Сивкову?

– И к Сивкову. Теперь и я убежден в том, что он не может быть убийцей.

– Очень хорошо! Браво! Я удивляюсь вам! – Имеете человека, который был на месте преступления, а бросаетесь искать других. Разве вы не поняли, что зря теряете свое время?

Наступила тягостная тишина.

– Товарищ полковник, – несмело произнес Хубавеньский, – можно ли мне сказать?

– Скажи, скажи, если тебе есть что сказать.

– Пепи звала Попова телеграммой в Ихтиман. Она была там в больнице. Не следует ли нам это проверить?

– А он там не был. И что из этого? Когда это произошло?

– В мае.

– Я спрашиваю, в каком году?

– В шестьдесят шестом.

– Девять лет тому назад! Ничего общего с убийством это иметь не может.

– Но если она вызывала его срочной телеграммой, значит, было что-то важное…

– Наверное, это было важно, но только для нее, а не для нас. Сам Попов не знает об этом, раз она ничего не говорила ему. А что сейчас мы узнаем? Да и зачем нам это нужно?

– Но мы ведь все должны проверять…

– Ты меня не учи тому, что мы должны и не должны делать! Антонов, ты что думаешь?

Антонов молчал. Было что-то странное в этом желании Пепи видеть Попова в Ихтимане. Они ведь прервали все связи и отношения. Пепи жила в Софии… Прошли годы, пока заново они не встретились и не возобновили контакт, уже на почве спекуляции. Что это за странный остров посередине? Почему Пепи звала своего бывшего любовника, которого так ненавидела? Видимо, для чего-то очень важного, определявшего судьбу… Или же просто так – женский каприз? И почему именно в больницу? Что с ней там произошло? В Ихтимане, а не в Софии? Что-то, о чем сам Попов не знает и не догадывается. Если бы он знал, сказал бы. А если здесь было бы что-то, что разоблачало его, что-то крайне невыгодное для него – в общем, он наверняка умолчал бы об этом факте, и никто сейчас об этом ничего не узнал бы. Нет, здесь что-то есть, что-то странное, загадочное, а поэтому может оказаться и интересным.

– Я думаю, стоит сделать проверку в Ихтимане. Вопрос одного дня. Туда можно направить Хубавеньского. В больницу. Если она действительно была там, он легко найдет ее регистрационную карточку…

– Тонущий хватается за соломинку! Хорошо, идите, если у вас нет других дел, – отрубил Бинев. – Потом не жалуйтесь, что я мешал вам действовать. И не думайте, что я не хочу подписать вам командировку.

***

Хубавеньский вернулся в тот же день вечером. Показания Попова полностью подтвердились. 5 мая 1966 года Пепи действительно поступила в районную больницу Ихтимана с диагнозом острого аппендицита. Ее оперировал доктор Кубрат Каролев. Выписана она была 12 мая.

Да, это объясняло многое. Может, она ехала в Бургас поездом или какой-нибудь машиной, по пути у нее начался острый приступ аппендицита, и она остановилась в Ихтимане. Затем ее доставили в больницу, и, испугавшись за свою жизнь, она послала срочную телеграмму Попову в Плевен. Хотела, видимо, в этот момент видеть рядом любимого человека. Любимого вопреки всему… только чтобы он был рядом с ней. Но он не явился.

Наступившую тишину кабинета внезапно нарушил Консулов:

– Боюсь, что твой полковник окажется прав – придется нам давать задний ход и бросаться в объятия классического трио “Сивков – Бедросян – Попов”.

– Какова идиллия, а? У нас есть человек, застигнутый на месте преступления, человек с мотивами для убийства и человек, способный совершить его. Только все они ничего общего не имеют друг к другу! Видите, в какое болото мы влезли?

– Хорошо, что же теперь делать – ждать, скрестив руки на груди, пока всех осенит гениальная идея?

– Пока мы не ответим на два основных вопроса: каким образом и зачем был дан яд Пепи. Иначе мы не сдвинемся с мертвой точки.

– Тогда отвечай!

– В том-то и дело, не могу…

Оставшись один, Антонов постарался дать себе отчет в том, в каком безвыходном положении все они находятся. Они продолжали действовать, даже распределили объекты, как говорится, “трое на троих” – Консулов продолжал разрабатывать версию с Сивковым, Хубавеньский занимался Бедросяном, а для него самого оставался Попов. И в первый раз за все время у Антонова мелькнула мысль: не будет ли более правильно, более честно, доложить, что они не могут найти настоящего преступника и потому стоит прекратить следствие? Подобный позор он переживал только два раза в своей жизни. Неужели наступила очередь и для третьего? Нет, еще нет! Хотя бы потому, что он морально не был готов капитулировать, признать себя побежденным…

Антонов вернулся домой рано. Да и зачем было задерживаться на работе, когда они ждали гостей? Нужно было помочь жене, купить вина и других напитков. Супруга любила принимать гостей и всегда так готовила, что и гости обожали бывать в их доме. У них было, так сказать, три компании – его, ее и общая, хотя все они давно уже стали общими. Тем не менее на этот раз на очереди была ее компания. Особенно забавно выглядел муж одной из ее подруг, подаривший как-то Антонову на именины повешенного человечка, сейчас украшавшего их люстру. Сам себя он всегда рекомендовал как знатока шести тысяч анекдотов. И действительно, он их знал.

…Гости уехали с последним трамваем, и Антонов, пока жена убирала посуду, отправился принять душ, чтобы освежиться. Раздевшись, он с неодобрением посмотрел в зеркало на свой изрядно пополневший живот, особенно после такого ужина. Шрам на правой стороне живота показался ему еще более глубоким и заметным. Он остался у него после операции аппендицита, единственной операции, которую ему сделали давно, когда он был еще студентом первого курса юридического факультета. Выходит, и у Пепи на теле был такой же шрам, как и у него. Только был ли он таким длинным, глубоким и багровым? Наверное, он ее портил, а такая женщина, как Пепи, вероятно, очень хотела, чтобы ее живот выглядел как следует.

***

С утра нужно было принимать участие в месячных стрельбах. Антонов любил стрельбу из пистолета и увлекался соревнованиями с товарищами. Не бог весть какой он стрелок, но нормы выполнял полностью. Антонов утешал себя тем, что если ему придется стрелять в кого-то, то это произойдет с расстояния в несколько метров, и он наверняка попадет в цель. Лучше бы этого ему никогда не пришлось делать!

Бинев позвал его для очередного доклада, но Антонову пришлось несколько минут прождать у секретарши в приемной. Как обычно, они поболтали.

– Как себя чувствуешь, Марче, чем можешь похвастаться?

– Скоро совсем заплачу – вчера вечером у меня разболелся живот. Уж не аппендицит ли?

– Не внушай себе этого, а то и в самом деле разболится. В литературе описан даже случай мнимой беременности из-за сильного самовнушения… Ты просто вечером переела мороженого.

Вернувшись после доклада в свой кабинет, Антонов извлек дело и заново внимательно посмотрел протоколы вскрытия тела Пепи. Нигде ни словом не упоминалось, что она была прооперирована от аппендицита. Может, не следовало называть в протоколе старых оперативных швов или ран, которые явно не имели ничего общего с настоящим, с причиной смерти?

Антонов позвонил доктору Пырванову.

– Док, подполковник Антонов тебя беспокоит. Скажи, пожалуйста, когда составляется протокол осмотра трупа, туда вписываются все шрамы на теле или нет? Например, от старой операции аппендицита…

– Непременно. А что?

– Ты убежден в этом?

– В чем я должен убеждаться? Я, батенька мой, без году пенсионер, а если я до сих пор не научился правильно делать протоколы осмотра, у меня для этого больше не останется времени.

– Ты помнишь этот труп из “Молодости”?.

– Как не помнить! Русоволосая красавица… И мертвую мне было жаль ее резать.

– Я сейчас заново просмотрел твой протокол. Два раза. Но нигде ни словом там не отмечено, что у нее прошла операция аппендицита.

– Значит, ее не было.

– А может, пропустил?

– Аусгешлоссен ^*.

– Как же так, ведь она была прооперирована в Ихтиманской районной больнице в шестьдесят шестом году? Мы видели ее историю болезни.

– Может, вы ее и читали. Там могло быть написано все, что придется, но если шрама нет в моем протоколе, значит, у нее не было никакой операции.

– Возможно, шрам стал настолько неприметным, что ты его просто не заметил?

– Снова аусгешлоссен. Правда, встречаются такие хирурги-виртуозы, точнее косметологи, которые так работают, что и комар носа не подточит, Но их не найдешь в Ихтимане. И повторяю – едва ли! Чтобы бай Досю не заметил шрама, этого и они не в состоянии сделать…

– Хм-м. Тогда нам понадобится эксгумация трупа.

– Настолько ли это важно? Знаешь, какая это морока? И столько потребуется возни…

– Не знаю, но это может оказаться весьма важным для следствия.

С этим “настолько ли это важно”, “а нужно ли” и так далее он должен был сражаться чуть ли не в трех инстанциях. Первый раз – с товарищами, потом – с Биневым и, наконец, с прокурором. Без санкции последнего не могло быть и речи об эксгумации. А аргументы Антонова были весьма шаткими. Какое-то смутное подозрение, основанное на противоречии между двумя медицинскими документами. Причем все спрашивали: если окажется, что такое противоречие и в самом деле существует, то выиграет ли от этого следствие, и что общего оно может иметь с убийством. И все-таки он добился своего.

Повторное освидетельствование трупа необходимо было провести только в его присутствии! Консулов сразу же предложил заменить его, но он не согласился. Хотя это было неправильно, не по-товарищески, сколько Консулов ни твердил, что “ему ничего не стоит”, что “его жилетке ничего не будет” и так далее. Но Антонов взял с собой Хубавеньского – пусть привыкает. Тот смутился, не осмеливаясь возразить.

Когда рабочие извлекли гроб и доктор Пырванов открыл его, Антонов взглянул на молодого коллегу. Тот был белым как полотно. Едва держась на ногах, он готов был в любой момент грохнуться в обморок.

– Хубавеньский, быстрее идите отсюда и выпейте холодной воды… Я так же выглядел на своей первой эксгумации. Помогает! А когда все пройдет, возвращайтесь.

– А я… и не… – лепетал Хубавеньский.

– Уходите! – повысил голос Антонов. – Не хватало, чтобы доктор занялся вами.

Ему тоже хотелось пойти выпить воды, но он воздержался. Стыдно было перед доктором Пырвановым, который невозмутимо продолжал заниматься трупом. Он рассматривал кожу на животе, внимательно вглядываясь через сильную лупу. Потом он протянул лупу Антонову. Как и положено в таких случаях, и вид трупа, и его запах были отвратительны, но зато отлично было видно – кожа повсюду оставалась гладкой, не тронутой скальпелем, без всяких следов операции.

– Конец! – отрубил Пырванов. – Нечего больше смотреть. И так все ясно – она никогда не оперировалась от аппендицита. Напрасно только потревожили покойницу. И нас тоже… В следующий раз верь баю Досю на слово… А теперь давай-ка пойдем выпьем чего-нибудь грамм по сто. И молодому будет полезно, да и тебе тоже, как я вижу.

***

Как было обговорено, машина пришла в условленный час. Антонов сел не рядом с водителем, как обычно, а занял заднее место. Шофер Кирчо только спросил, заезжать ли за кем, а когда понял, что они отправятся вдвоем, свернул в сторону бульвара Ленина, Он сразу же сообразил, что подполковнику не хочется говорить, и молча повел машину в сторону Пловдива.

…В канцелярии больницы, видимо, уже были готовы к повторной проверке – ему сразу же принесли историю болезни. В этом не было ничего подозрительного, ведь несколько дней тому назад Хубавеньский уже брал историю болезни Пепи и регистраторша знала, где она находится. Антонов внимательно посмотрел документы. Пенка Василева-Костадинова (так Пепи именовалась до замужества) поступила в больницу 5 мая 1966 года с диагнозом острого аппендицита и в тот же день была прооперирована. А 12 мая того же Года ее выписали домой.

Вчера утром, после того как он решил, что ему самому нужно побывать на месте, Антонов посетил своего школьного товарища доктора Паскала Матева, главного врача одной из столичных клиник. Они не виделись долгие годы, и тот принял Антонова с нескрываемым удивлением. Он вначале подумал, что случилось нечто с его подведомственной больницей и это привлекло внимание друга детства из криминального отдела милиции. Как только он убедился, что интересы Антонова носят чисто познавательный характер, то постарался объяснить ему порядок, существующий в больницах, познакомил с документацией и с тем, как она оформляется. В конце Антонов спросил его, можно ли получить документ об операции человеку, который на самом деле не оперировался. Доктор Матев даже обиделся из-за недоверия, проявляемого представителями следственных органов к его коллегам. Ответ его был категоричен: это абсолютно исключено! И все-таки после добавил: бывает, случается, но это уже носит характер служебного преступления. Впрочем, и тогда очень трудно выдать фальшивый документ, поскольку много людей участвует в оформлении истории болезни. Как пример этого он дал Антонову отчетную форму Б-3 – историю болезни, которая обязательно подписывается двумя врачами, лечащим и заведующим отделением. История болезни Пепи, как сейчас обратил внимание Антонов, была подписана только одним врачом – какой-то неразборчивой и небрежной подписью.

В регистрационной ему пришлось попросить приемную и выпускную книги за 1966 год. Их принесли сравнительно быстро. Но там “все было в порядке” – принята 5 мая с предварительным диагнозом острого аппендицита, выписана 12 мая здоровой, после проделанной операции. Антонов уже не знал, чему теперь верить. Трупу или документу, кем-то заполненному…

Регистраторше он сказал, что эти бумаги ему нужны на несколько дней, чтобы оформить отчет. Однако та объяснила: без разрешения главного врача она не имеет права выдать их ему. Пришлось взять всю документацию и идти самому утрясать вопрос.

Кабинет главного врача находился на втором этаже. Под синей табличкой красовался листок бумаги, на котором было отпечатано. “Д-р КУБРАТ КАРОЛЕВ”. Антонов протянул руку, чтобы постучать в дверь, но в последний момент передумал. Откуда ему было знакомо это имя? Да, конечно, из истории болезни. Это был тот самый врач, который оперировал Пепи и о котором говорил Хубавеньский. Антонов еще раз посмотрел в документ. Действительно, тот самый. А он собирался запросто войти к нему и просить разрешения на изъятие документации, которая, возможно, могла разоблачить его в должностном преступлении. К человеку, знавшему тайну загадочной операции! Прийти сразу так, будучи неподготовленным к разговору? Антонов разозлился на себя: почему заранее он не догадался расспросить про врача, который лечил Пепи? Но как он мог предположить, что тот сейчас стал главным врачом больницы? Нет, он должен был допустить и такую возможность.

На деревянной скамье в конце коридора нашлось место и для него. Нужно было подумать, что теперь делать, и притом быстрее. Болтовня ожидавших вызова больных мешала сосредоточиться. Сейчас вопрос стоял уже по-иному: не брать разрешения на документы у врача, а произвести допрос хирурга, в сущности, не сделавшего Пепи никакой операции. С чего начать, как к нему подойти, как объяснить свой интерес к этому старому случаю? А если фальшивый документ покажет дорогу к преступлению, если Каролев как-то замешан в нем?

Антонов постучал. Ему никто не ответил. Постучал еще раз. Снова тишина. Он нажал на ручку, и дверь открылась. В маленьком кабинете за столом сидел пожилой мужчина с седыми волосами, в очках с толстой, “солидной” оправой и пышными усами. Он внимательно читал какую-то толстенную книгу и никак не реагировал на вторжение.

– Добрый день, – сказал Антонов и подошел к столу.

Только тогда сидевший поднял голову и посмотрел на него без всякого интереса, а затем равнодушно пробормотал:

– Сейчас не принимаю. Приходите после обеда.

– Именно поэтому я и зашел, что вы не принимаете. – Антонов показал ему служебное удостоверение. – Нужно выяснить с вами детали одной операции.

– Пожалуйста, садитесь. – Только сейчас доктор Каролев счел нужным убрать книгу, не забыв заложить ее бланком рецепта.

Антонов не торопился начать разговор. Он уже уточнил позицию, стратегию разговора. Сейчас нужно было продумать только тактику. За считанные секунды необходимо было составить представление о человеке, сидевшем перед ним… Подчеркнуто интеллигентен, скорее всего весельчак, еозможно, гуляка и галантный ухажер. Своего рода стареющий ихтиманский Казакова… Очень хорошо, с таким легче было говорить.

– Вот в этих документах написано, что Пенка Василева-Костадинова, – Антонов протянул доктору историю болезни, – была прооперирована от острого приступа аппендицита 5 мая 1966 года. Вы это подписали?

Каролев взял документы и внимательно всмотрелся в их содержание. По каким-то едва уловимым изменениям в выражении его лица, по тому, как он перестал читать и задумался, Антонов понял: он хорошо знает и помнит случившееся. При таком варианте линия разговора могла быть одной – открытая, прямая атака. И нельзя ни на миг забывать: “Пепи сейчас жива!” Нельзя открываться раньше времени…

– Ну… это так давно было, прошло целых девять лет. Знаете ли вы, скольких людей я прооперировал за это время! И что же вас интересует?

Только не так. С самого начала доктор должен понять – у него нет никаких путей к отступлению! Без всяких там виляний.

– Не знаю, доктор Каролев, скольких людей вы оперировали за это время, но данный случай – особенный, и вы его хорошо запомнили, не правда ли? Я пришел сюда не просто побеседовать с вами о вашей врачебной практике, а для того, чтобы все выяснить. Поэтому давайте начнем! Прошу вас закрыть дверь на ключ, дабы нас не беспокоили.

Каролев молча встал и покорно закрыл дверь на ключ.

При знакомстве с его документами оказалось, что Каролев родился в Плевене. Антонову это показалось хорошей приметой, обещающим и перспективным сигналом. После того как он предупредил Каролева об ответственности за дачу ложных показаний, Антонов сказал:

– Вы, разумеется, даете себе отчет в том, что я совсем не случайно приехал из Софии из-за этого “давно забытого случая” в вашей медицинской практике, и нам уже известно не только то, что Пенка Василева-Костадинова не оперировалась от аппендицита, но и многое другое? Цель моего посещения – как можно скорее оформить протоколом события мая 1966 года, поскольку без этого нельзя закончить одно дело и установить степень вашей ответственности за совершенное служебное преступление. Это ваша подпись?

– Да.

– А почему здесь нет подписи второго врача? Разве эта форма не должна подписываться двумя врачами?

– Да, заведующим отделением и лечащим врачом. Но в данном случае я был и тем и другим…

– Как же вы ее оперировали, если этого на самом деле не было?

Доктор Каролев наклонил голову и замолчал. Он только старался делать вид, что вспоминает, хотя на самом деле все хорошо знал и помнил. А сейчас он явно колебался.

– Жду вашего объяснения. И не добавляйте к прежнему служебному преступлению нового, за лжесвидетельствование.

– О каком должностном преступлении вы говорите?

– О том, что Костадинова не была оперирована, хотя в документе вы записали иное.

– Этот документ является лишь частью необходимого оформления одного доброго и справедливого поступка. Дело в том, что, не будучи замужем, она забеременела и не захотела оставлять ребенка. А чтобы не получить психическую травму, не краснеть в будущем, мы и оформили фиктивную историю болезни. Пришлось записать, что ребенка родила другая женщина… С согласия и по настоятельной просьбе обеих сторон. О какой ответственности здесь может идти речь, разве это должностное преступление? В таких случаях, знаете, порой подобное происходит. Такова уж наша медицинская практика.

Вот, значит, как все было. Пепи все-таки забеременела, она в самом деле не лгала Попову. И позвала его телеграммой в самый последний момент, дабы еще раз поговорить с ним о судьбе их общего ребенка. А если бы Мери согласился, они бы поженились. Какое же огорчение и разочарование охватило ее, когда тот не ответил! Это явилось последней каплей в столь фатальном решении Пепи отказаться от ребенка…

– Понимаю, но почему нужно было сочинять операцию от аппендицита?

– А что можно было написать – родила ребенка? Тогда где сейчас ее ребенок? И… кроме того, она на самом деле лежала в больнице, ее пребывание здесь необходимо было как-то оформить…

– И все-таки вы, как должностное лицо, составили документ с преднамеренно ложным содержанием.

Доктор Каролев посмотрел на Антонова долгим взглядом и с нескрываемым укором покачал головой.

– Эх, вы! Кроме должностного положения, я прежде всего врач и… человек. А моя профессия, – тут он сделал ударение на слове “моя”, словно бы противопоставляя ее профессии Антонова, – должна быть гуманной. Этот документ, именуемый вами ложным, сделал счастливыми двух человек, не имевших возможности родить своего ребенка. Кроме того, он дал радость и беззаботное детство, причем в самых идеальных условиях, брошенному на произвол судьбы ребенку. Впрочем, это также спасло от позора и страданий его мать, не готовую ею быть, да и не желавшую ею стать. Она недостойна быть матерью! Что вы еще скажете о документе?

– Понимаю, понимаю. И все-таки почему вы согласились с этой… как точнее назвать…, подменой матерей? В этом есть что-то неправильное, противоестественное. Даже с чисто формальной стороны…

– Я сделал бы подобное еще раз, если бы убедился в том, что мой поступок пойдет на пользу обеим сторонам и прежде всего на благо самому ребенку. А здесь именно так и было. Кроме того, ребенка взяли моя сестра и ее муж, люди почтенные, с блестящим общественным положением. Культурные, добрые, заботливые. Наконец, и сама Пенка не чужой нам человек, а… дальняя наша родственница. Дочь моей двоюродной сестры. Но она оказалась неблагодарной. Сожалею, что тогда я помог ей в этом, спас от позора. Ах, какой негодяйкой она потом оказалась!

Доктор Каролев, видимо, был искренне взволнован, даже покраснел от возмущения. Кажется, он забыл, что разговаривает с представителем следственных органов и что у него берут показания. Немного помолчав, он спросил:

– Она хочет назад ребенка, правда?

– Это ее ребенок, – уклончиво ответил Антонов.

– Ребенок! Сучка она, а не мать. Впрочем, зачем обижать собак? Те заботятся о своем потомстве, кормят щенят, готовят к жизни, пока они не вырастут, пока не войдут в жизнь. А она! Бросила его и годами не интересовалась судьбой ребенка. А теперь посмотрите на него1 Какой мальчишка! Мой племянник Виктор!

Каролев извлек из бумажника цветную фотографию и протянул ее Антонову. Восьми-девятилетний мальчуган с длинными русыми волосами дерзко смотрел с фотографии светло-синими глазами. Он был поразительно похож на Пепи. Отличное доказательство!

– Сестра ваша тоже была в больнице?

– Что? – Каролев не понял вопроса. – Нет, я сделал запись о ее родах дома, в домашних условиях. Они были с мужем здесь, ждали, пока Пепи разрешится от бремени. А на седьмой день взяли малыша и отвезли в Софию. Вместе с нею.

– Не было ли это рискованно?

– Ничего особенного, машиной – один час.

– Я имею в виду не дорогу, а отлучение ребенка от матери. На седьмой день после родов…

– Все было подготовлено заранее. Она же не хотела кормить его грудью в больнице! Чтобы не деформировать бюст… Нет, вы можете себе это представить! И здесь и в Софии его кормили чужие женщины… Сестра моя с мужем ухаживали за ним отлично, самым лучшим образом. Сестра у меня педиатр, а муж ее химик, старший научный сотрудник или профессор… Ребенок оказался на редкость здоровым. Хорошо рос…

– Вы явно настроены против Пенки. Сами же сказали, что такое бывает – незамужняя мать, которая не в состоянии вырастить ребенка, и потому отдает его в чужие руки.