Текст книги "Полюшко-поле"

Автор книги: Борис Можаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Когда-то Стогов и сам мечтал выдвинуться. По совести говоря, судьба была несправедлива к нему. Начал он партийную работу еще в двадцатых годах, после демобилизации из армии. Молодой юрист с дипломом... Бывал безупречен, педантичен до мелочей. И все-таки его обходили по службе. Обходили менее образованные. Почему же? Да потому, что у Стогова в анкете была одна скверная графа – "Происхождение из чиновников". Так пост секретаря райкома и стал для него потолком. Со временем он превратился в этакий эталон секретаря: "Выдержан, опытен, предан..." И его перебрасывали из района в район то "поднимать", то "подтягивать" чьи-то хвосты. Поуменьшилось с годами его усердие. Но зато властность выросла и в масштабах района его мнение было неоспоримым.

На улице он встретился с Песцовым; тот шагал широко, размахивая руками, и по-мальчишески с разбегу прыгал через лужи.

– Вы куда? – весело спросил он Стогова.

Секретарь не ответил, повел насупленными бровями и спросил в свою очередь:

– Что у тебя с агрономшей?

Матвей вдруг покраснел и замялся:

– Тут в двух словах не скажешь...

– Не скажешь! – Стогов тяжело засопел; опытным глазом сразу определил виноват. – Нашел время!.. Ну что ж, зайдем в сельсовет, потолкуем!..

В сельсовете – старой, рубленной крестом избе – сидела одна секретарша, девушка лет семнадцати, и тоненькой школьной ручкой заполняла какие-то бланки.

– Чем заняты? – спросил Стогов, входя.

– Страховку выписываю, – секретарша встала.

– Вот и хорошо... Подстрахуешь нас... Только на крыльце. Выйди, посиди там, чтобы никто не входил.

Девушка с недоумением глядела на Стогова.

– Ничего, ничего... Скажешь, секретарь райкома занял помещение. Мы ненадолго.

Девушка молча сложила свои бумаги в картонную папку, сунула ее в кованый горбатый сундук и вышла.

Стогов сел за стол, достал из бокового кармана крупную белую таблетку, положил ее под язык.

– Без валидола я теперь ни на шаг. Так-то, Матвей. – Стогов глянул на Песцова дружелюбно и с каким-то веселым любопытством. – Ты садись! Чего стоишь? – Он указал на деревянный, грубо сколоченный диван.

Песцов сел.

Стогов вынул исписанные Песцовым листки бумаги, развернул их:

– Твоя работа?

– Да.

– Эх, Матвей! Такими вещами не шутят.

– А я не шучу.

– Ты что же, в самом деле от плана хочешь отказаться? Сократить всех бригадиров, заведующих, учетчиков?! Живем, мол, неправильно. Все деньги колхозникам. А не хватит, так еще и коров продадим... Что это за декларация? Ты что, серьезно?

– Я очень рад, что вас так быстро информировали... – начал было Песцов, усмехаясь.

Но Стогов перебил его:

– Я обязан все знать.

– Ничего плохого я не затеваю.

– Вот и я так думаю. Затем и позвал тебя, чтобы ничего плохого не было. Что ты носишься с закреплением земли?

– Землю в самом деле надо закрепить за звеньями.

– И за семьями? – перебил его Стогов.

– Если семья надежная, трудовая, закрепим и за семьей. А что тут плохого?

– А то, что собственников хотите расплодить! – раздраженно бросил Стогов.

– Да что мы, на откуп, что ли, отдаем земли-то? Просто хозяин на поле будет. Теперь его нет, а тогда будет – спросить с кого можно! И что ж плохого, если будут работать сыны с отцами? Ведь есть же у нас рабочие династии! А на земле, значит, нельзя? Собственность! Откуда? Где логика?

– Ты мне не суй эту логику... Мы тридцать лет колхозы строили, а вы за год хотите опрокинуть?! Не выйдет!

– Да что я хочу опрокинуть?

– Ты не прикидывайся мальчиком. Одумайся! Что значит ликвидировать бригадиров, заведующих фермами? Это же оставить колхозников без руководства.

– Не без руководства, а без опекунства. Работу свою колхозники знают. Песцов резко встал с дивана, подошел к столу, оперся ладонями, подавшись к Стогову. – Пора уж слову "руководить" вернуть истинный смысл и не подменять его другим словом – "командовать". Что значит в нашем понятии руководить? Строится кошара – посылай туда командира. Пашут землю бригадира ставь над пахарями. Мастерские завели – вожака туда, вдохновителя, так сказать. Командиры... на всякое дело командиры. И какая формула при этом, какое оправдание хитренькое. Чтобы спросить с кого было... Спросить с командира! А того не понимают при этом, что, возводя в ранг ответственности одно лицо, мы снимаем ответственность с каждого рядового. Да почему надо смотреть за работой этих пахарей? Почему нужно контролировать их, замерять все за ними, охранять от них? А почему бы не сделать проще? Пусть эти плотники, пахари, доярки сами работают, сами замеряют, сами охраняют. Только нужно, чтобы у каждого были свои коровы, свой участок земли. Тогда все видно...

Песцов отошел от стола, закурил и сел на диван. Стогов смотрел на него с улыбкой горького сострадания.

– И охранников, значит, долой? – спросил наконец Стогов. – Валяй, ребята, кто во что горазд.

– Дело не в охранниках. Надо накормить колхозников. Дать им все необходимое для жизни. Пусть они не думают о куске хлеба. Тогда и они завалят хлебом. Ведь еще Маркс говорил: если производителю не дать всего необходимого для жизни, так он все это достанет иными путями. А если открыть летописи некоторых наших колхозов и посмотреть, то увидишь: годами колхозники получают по двести граммов хлеба да по гривеннику деньгами. Ведь каждому понятно, что на этот заработок человек прожить не может. А он живет. Значит, он добывает себе средства на жизнь иными путями. А эти иные пути ох как дорого обходятся и для государства, и для колхоза, и для самого колхозника.

– Ясно, ясно... – Стогов откинулся на спинку стула, насмешливо прищурился. – Живи, как хочешь, бери, что хочешь... Без руля и без ветрил... Да это шаг назад не только от коммунизма... От социализма! Вы мне хозяйчиков хотите наплодить...

– Не хозяйчиков, а хозяев. Хозяев своего дела, своей судьбы. Хватит людей опекать – они давно уже выросли и не глупее нас с вами. Так пусть они распоряжаются и собой, и своим делом. Ответственность каждого повысится... Личность! И это не шаг назад, а вперед, и прямо к коммунизму.

– А руководство? Контроль?

– Все будут контролировать... Все!

– А мы с тобой что будем делать? Книжки читать?

– Воспитывать надо людей, Василий Петрович. А мы забыли об этом... Вместо того чтобы руководить, командуем, на работу посылаем, расставляем людей на полях, как шахматные фигурки...

– Я давно замечал, что тебя заносит... Но всему есть мера. Ты замахнулся на обязанности райкома партии!.. Не выйдет! Не затем мы тебя растили, чтобы ты наше святое дело разваливал.

– Не надо говорить от имени партии. Вы не партийный судья, а я не подсудимый. Права у нас одинаковые. "Святое дело! Развал!" Оставьте эти громкие слова. Все значительно проще: вы готовите себе помощников по образу и подобию своему... На себя похожих. Как бог лепил Адама. И вдруг этот Адам в божьем саду съел не то яблоко. Долой!.. Бог не учел один пустячок – то, что Адам был человеком, со своим умом, со своими руками и на этот свет божий глядел своими глазами, а не глазами бога... И делать он стал то, что хотелось ему, Адаму, а не богу.

– Спасибо за сказку... Но, между прочим, молодежи я давал ход. И не тебе обижаться.

– Да я не обижаюсь... Вы мне даете ход, но только по вашим стопам, так сказать... Идти след в след за вами.

– Правильно! Иначе ты черт знает куда уйдешь. Что ты здесь написал? Стогов ткнул пальцем в листки. – Кукурузы много? Матвей, ты что, с луны свалился? Кто ты такой? Щелкопер заезжий? Турист? Ты же второй секретарь! Уж кто-кто, а ты-то знаешь, что у нас с тобой план – девять тысяч гектаров кукурузы! Сверху спущен... Где же мы будем сеять эти девять тысяч? На улицах райцентра, что ли?

– Так неразумен этот план! Давайте откажемся, наберемся мужества!

– Что? Отказаться от плана? Какой же ты руководитель после этого? Только тот имеет право руководить, кто умеет подчиняться. Ты не пуп земли, а всего лишь одно звено, переходное звено. Проводник в цепи... Понял? Если и один проводник не сработает, вся цепь не годится. А ты требуешь умышленного неподчинения! Где же здравый смысл, с которым ты носишься?

– Вот во имя здравого смысла я и откажусь.

– И станешь продавать плановых коров?! Да?

– Да поймите, надо же людям гарантировать зарплату!

– Ты подаешь дурной пример!.. Не в каждом колхозе можно гарантировать зарплату. Это ты понимаешь?

– А если не гарантировать зарплату, вы станете работать? Нет! Почему же колхозник должен работать?

Стогов побагровел и хрипло крикнул:

– А потому, что ты молод еще! – Он тяжело навалился грудью на стол и стал медленно подниматься, опираясь на руки, дрожа от натуги.

Наконец он встал, достал из бокового кармана еще одну таблетку, положил под язык и прошел к окну.

– Извините, Василий Петрович, – сказал Песцов, смущенный гримасой боли на лице Стогова. – Но ведь нужно искать выход из этого заколдованного круга! Делают же нечто подобное вон на Амуре... на Алтае...

– Ты мне Амуром в глаза не тычь. Мы сами с усами. Мне жаль тебя, Матвей, – сказал Стогов, не оборачиваясь от окна. – Оказывается, все живут не по-твоему. Вся рота идет не в ногу, один прапорщик в ногу...

– Просто я верю, что так будет лучше.

– "Просто"? Ничего себе... Вот что я тебе скажу: попал ты под влияние собственников. Ступай! Готовься к собранию.

29

Народ стал собираться засветло; мужчины курили возле палисадников, а женщины садились на задние скамейки в правлении и гудели, точно шмели. Входили колхозники и здоровались сначала с Песцовым, а потом уже с Волгиным. И по всему было видно, что к Песцову здесь относились уже как к председателю колхоза.

Потом пришел и Стогов, большой и грузный, он заполнил собой весь проход между скамьями и долго пробирался к оттесненным до самой стены столам президиума. Сел он сбоку, стараясь не стеснять председательствующего.

Он чувствовал, что между правлением и Песцовым сложилась не просто антипатия. Здесь нечто более серьезное и важное. И на душе у него было тревожно. "Что же будет, если изберут Песцова? В какие руки попадет колхоз? – думал Стогов. – Ведь он же чужой... чужой... Или юродивый? Или уж он с ума спятил? От него и в райкоме теперь жизни не будет. Что же делать? Выступить? Песцов может навязать здесь дискуссию. А вступать с ним в дискуссию на этом собрании небезопасно... Надо сделать проще..."

Стогов тронул Семакова за локоть, тот быстро наклонился. Стогов сказал ему на ухо:

– Доклад Песцова перенеси в конец повестки дня... Ты меня понял?

– Так точно! Мы так и полагали, – улыбнулся Семаков.

Он набросал несколько строчек на листе бумаги и положил перед Волгиным.

– Порядок такой... – тихо сказал Семаков. Потом обернулся к Стогову. Первое слово вам?

– Ну что ж, товарищи! – поднялся Стогов. – С Песцовым, надеюсь, вы познакомились. Знаете его хорошо... Давайте, решайте.

Бутусов, подозрительно и загадочно улыбаясь, как будто он знает что-то такое, чего не знает никто за столом, нагнулся к Семакову и шепнул:

– Ага, Стогов-то не рекомендует! Значит, как договорились – моральное разложение и насчет огородов.

Семаков значительно и важно посмотрел в зал и потом зашептал рядом сидящему Волгину. Тот покраснел и виновато посмотрел на Песцова.

Наконец Волгин, горбясь, поднялся над столом, постучал железной ручкой о пустой стакан и начал зачитывать повестку дня.

– У нас, товарищи, стоит два вопроса. Первый вопрос – переизбрание председателя Волгина Игната Павловича, то есть меня; второй – ...как? спросил он Семакова, сидевшего рядом с ним. Тот прочел. – Так, подтвердил Волгин и повторил: – Второй вопрос – мероприятия по поднятию урожайности, то есть доклад товарища Песцова.

Тотчас встал Семаков:

– Мы думаем, товарищи, что целесообразно приступить сразу к перевыборам. Отчетный доклад правления вы слышали в конце года. Повторять его нет смысла. Перевыборы у нас, так сказать, внезапные, в связи с болезнью Игната Павловича Волгина. Что же касается предложений товарища Песцова, то мы их заслушаем после перевыборов. Разумно? Будут новые предложения нового председателя. – Семаков улыбнулся и обернулся к Песцову: – Вы согласны?

– Конечно.

– В таком случае приступим. Пожалуйста, товарищ Песцов, скажите колхозникам о своем желании работать председателем нашего колхоза. Семаков сел.

Матвей, не догадываясь об истинном намерении президиума, коротко, с улыбкой, сказал:

– Ну что ж, товарищи! С колхозом я ознакомился. Надеюсь, что вы меня все знаете. Если изберете председателем, работать буду с большим желанием.

– Поясните колхозникам вашу идею насчет огородов, – сказал Семаков.

И вопросы посыпались со всех сторон, точно зал только что проснулся, каждый хотел узнать все сразу.

– Что было на заседании правления?

– Почему у нас огороды хотите отобрать?

– По какому закону?

– Пусть секретарь скажет!

– Откуда пошла такая установка?

Стогов поднялся сутулой громадой над столом, и зал снова умолк, как по команде.

– Я лично такой установки не давал. Надеюсь, что товарищ Песцов пояснит вам.

Матвей поражен был такой озлобленностью колхозников.

– Дело обстоит не совсем так, – начал Песцов, с трудом подбирая слова. – Я против огородов теоретически, так сказать. Не от хорошей жизни они. Картошки и в поле хватит. Не в данном, конкретном случае, а в будущем. Село должно иметь сады, а эти огороды... В них надобность отпадет.

– Яблоко не картошка, сыт не будешь! – крикнули из зала.

– О чем разговор? – повысил голос Песцов. – Разве я хочу отобрать ваши огороды? Успокойтесь! Я просто говорю: станете жить лучше, сами сады рассадите. – Песцов сел.

– Теория!..

– Саду-винограду захотелось...

– Тут картошки не хватает.

– А ему что?..

– Мягко стелет...

Долго еще бубнил растревоженный зал.

Первым слово взял Бутусов. Его большегубое, скуластое лицо приняло строгое и решительное выражение. Бросая попеременно взгляды то прямо в зал, то через плечо на Стогова, он заговорил о высокой ответственности председателя:

– Каждое слово должно быть глубоко продумано. А товарищ Песцов то предлагает от огородов отказаться, то землю чуть ли не поделить. А во имя чего? И сам толком не знает. Более того, товарищи, на заседании правления он предложил отказаться от посева кукурузы в пойме, то есть на лучших землях. А вместо нее сеять овес! Это вместо кукурузы-то!.. По всей стране люди отводят лучшие земли под кукурузу, а вот товарищ Песцов иного мнения. Прямо скажем, непартийное это мнение. Нельзя не отметить еще одно, наиважнейшее обстоятельство. – Бутусов повысил голос: – Председатель пример для всех! Тут надо, чтобы у человека все соответствовало, и его, как говорится, партийное выдвижение, и его, так сказать, семейные обстоятельства. А все ли соответствует у данного товарища Песцова? Давайте его спросим: где ваша семья, Матвей Ильич? Жену привезете или холостым по нашим полям будете прохаживаться?

По залу прокатился шумок.

– Резон! – выкрикнул Лубников.

– Надо у девок спросить, кого им надо – холостого или женатого, серьезно предложил тенорок, и зал захохотал.

– Ухажеристый мужик!.. Чего там...

И выверт Бутусова, и смех в зале – все это было настолько неожиданно для Песцова, что он растерялся. И теперь, собираясь с мыслями, ошалело глядел в хохочущий зал: вот, запрокинув голову, тряс седой бородищей Никита Филатович; вот, глядя по сторонам, словно приглашая других смеяться за компанию, по-козлиному заливался Лубников; вот, подбрасывая могучие плечи, грохотала Торба... И все лица, лица – смеющиеся и добродушно, и весело, и ехидно, и зло...

"Да что же это такое? – спрашивал Песцов. – Чего им от меня надо? Что я могу сказать? Что жена загуляла? Что я сбежал от нее?.. Что люблю Надю? Да разве это скажешь? Ну почему молчит Стогов? Он же все знает!.." Они встретились взглядом, и Песцов чуть было не сказал: "Помогите!" Но Стогов сонно, слегка насмешливо прикрыл глаза и отвернулся. И вдруг Песцов все понял: и эта манипуляция с повесткой дня, и этот демократический жест Стогова: я, мол, ни при чем, сами решайте. Он подал им сигнал... Да им и сговариваться нечего. Они понимают друг друга с полуслова. Эти – Семаков с Бутусовым – оборотная сторона стоговской медали. Что у того на уме – у этих на деле... Подлецы! Ничем не брезгуют...

Песцов почувствовал, как жарко заходила в нем крутая ярость. Он встал, высоко держа голову, и сказал сердито:

– Жену я вызывать не буду.

– Почему, Матвей Ильич? Поясните нам! – Бутусов с учтивостью и улыбкой на лице смотрел в зал, хотя и спрашивал Песцова.

"Ах ты, проходимец двуликий!" – с бешенством подумал Матвей, еле сдерживаясь.

– Пусть пояснит, пусть! – загомонили в зале.

– От пояснения отказываюсь, – грубо отрезал Песцов, сел и вдруг почувствовал, как предательски загорелись у него уши.

"Все пропало!" – мелькнула мысль, и тупые горячие толчки крови зачастили в висках.

Шум в зале усилился, а Бутусов, обернувшись к Стогову, с довольным лицом человека, решившего сложную задачу, уверенно закончил:

– Вот я и говорю, тут дело серьезное. А человек ни женат, ни холост. И объяснить нам не хочет. Выходит, мы, по его мнению, недостойны...

– А чего ж тут пояснять! Мы и сами видим.

– Хорошую девку выбрал, – сладко произнес кто-то.

И снова все захохотали.

– Вот я и спрашиваю: как прикажете понимать его? А ведь мы на свою ответственность выбираем! Так что семь раз отмерь, один – отрежь. – И, еще раз победно взглянув на Стогова, Бутусов, довольный, сел.

– Без жены – значит временно! – выкрикнул высокий женский голос.

– Известное дело, – подтвердил хриплый бас.

– Да не в том суть, – возразил кто-то с досадой.

– Вот именно... Не из-за жены сыр-бор.

– Оно и поразведать не грешно, – неопределенно заметил Лубников, стараясь попасть в общий тон и в то же время угодить Песцову.

– Чего тут смешного? – сказал Егор Иванович, вставая с места. – Про дело надо говорить.

Но его прервали:

– А мы про что?

– Про то, как баба с мужиком спорила – брито или стрижено? Да нам-то наплевать.

– Не плюй в колодец, Егор Иванович, – вставил Семаков.

– А ты не темни! – огрызнулся тот. – Что нам от того – женат он или холост? Главное – он человек с головой. Не огороды он хочет ликвидировать, а землю закрепить. Вот это кой-кому и не нравится. Привыкли за чужой спиной отсиживаться... Хватит! В поле надо работать. Всем! Я призываю голосовать за товарища Песцова. – Егор Иванович сел.

– А кто будет голосовать против, тот, значит, не хочет в поле работать, – иронически произнес Семаков.

Бутусов и Круглов засмеялись.

– Значит, Егор Иванович снял семейный вопрос Песцова, – привстал Бутусов. – Его больше устраивает холостой председатель. Причина вполне ясная.

В зале снова засмеялись.

– А как думаете вы, товарищи колхозники?

– Без жены ненадолго.

– Кто поручится?

– Да не в том суть, – упорно повторил свое чей-то голос. – Не из-за жены сыр-бор...

Встал Никита Филатович и, вопреки своей могучей фигуре, степенной осанке, заговорил тихо, сбивчиво и как-то скороговоркой:

– Оно, конечно, и посмеяться не грех. Почему ж не посмеяться, ежели, значит, по моральной линии. Мужик молодой и поухаживал немного... Не в обиду будь сказано. Только я омману не верю, поскольку насчет огородов, значит. Потому как Матвей Ильич не такой человек. Он и колхозников слушает, и сам поговорить умеет. Не гордый. Легко ли сказать – на чай к нам приходил... Не побрезговал. А он – секретарь! Давайте за него голосовать.

Не успел сесть Никита Филатович, как вскочил в дальнем углу Петр Бутусов и крикнул:

– Они за чашкой чая договорились! Подсластили!!

Вокруг Бутусова громко засмеялись, – видно, дружки.

А гул в зале все поднимался, нарастал. И Песцову показалось, что он попал в какой-то водоворот и его относит в сторону: "Ну, нет!.. Так не пойдет. Я не чурка". Он встал и вскинул руку. Шум утих.

– Товарищ Песцов, мы вам не давали слова! – окрикнул его Семаков, приподнявшись.

– А я и не прошу его у вас... – Песцов глядел на него вкось, сжав кулаки, словно готовый броситься врукопашную. – Ваше слово мне не нужно. А своему слову я сам хозяин. Вы привыкли распоряжаться не только зерном, но и словом. А по какому праву? Вы что, больше других трудились? Вы больше всех знаете? Вы честнее других? По какому праву, я спрашиваю, эти люди, он указывал на президиум и обращался в зал, – распоряжаются вашим зерном и вашей судьбой? Кто они? Вот первый – Иван Бутусов, пчеловод... – Песцов отыскал глазами Никиту Филатовича. – Скажите, Никита Филатович, вы доверяете этому пчелиному руководителю пасеку?

– Что вы, Матвей Ильич! Он трутней от пчел отличить не может, ответил, приподнявшись, Никита Филатович.

В зале засмеялись.

– А вот второй!.. – продолжал Песцов, указывая на Семакова. – Завхоз, так сказать... Кладовщиками руководит. Как будто бы кладовщик сам не умеет замок отпереть! А что умеет делать этот завхоз? Давайте его спросим: чему он учен? – Песцов обращался в зал, и люди стали отвечать ему, словно говорили с ним с глазу на глаз.

– А чего спрашивать? Начальником быть и обучен.

– Он человек политический.

– Это не ремесло, а образование.

Семаков не пошевельнулся, только по налившимся кровью щекам можно было догадаться, чего это ему стоило.

– Понятно! Он еще по телефону не посоветовался, – сказал Песцов, и все грохнули, разгадав его намек. – А вот еще один, – обращался в зал Песцов, и легкая усмешка проскользнула в концах его губ. – Заведующий овцефермой Круглов... Встаньте!

Круглое привстал, откинул рукой со лба седеющие кудри, раскланялся на обе стороны.

– Можно ему отару дать? – спросил Песцов.

– Да вы что, Матвей Ильич, шутите?

– Он от нее оставит рожки да ножки...

– Как волк от козленка, – отвечали с хохотом из зала.

– Так ведь он же заведующий овцефермой! – воскликнул Песцов.

– Ему бы галантерею продавать, бабы на поглядку валом бы повалили.

– Мужик красивый.

– Пусть идет в подпаски, – предложил Песцов.

– Кто его возьмет? Он и кнутом-то как следует хлыстнуть не умеет. – И снова хохот.

– Семаков, ведите собрание! – крикнул Стогов.

Семаков, словно очнувшись, вскочил и яростно замахал руками:

– Прекратите шум! Это что еще за анархия! Товарищ Песцов, сядьте!

Постепенно шум утих.

– Теперь вы понимаете, товарищи колхозники, почему я неугоден некоторым. – Песцов указал на президиум и сел.

– Есть предложение – переизбрать товарища Волгина, – сказал Семаков. А товарища Песцова предлагаем в заместители... Пусть поживет у нас, войдет в курс дела... Себя покажет, как говорится.

Волгин неторопливо закрыл папку с колхозными "делами" и, опираясь на ее ребро, степенно встал.

– Если такое дело по необходимости случилось и для общества требуется, то я, конечно, премного благодарен. – Волгин торжественно помолчал с минуту и закончил: – Только бы мне подлечиться малость... Почка отошла от стенки.

– Прошу голосовать! Кто за то, чтобы остался председателем Волгин? спросил Семаков.

– Сперва голосуем за Песцова! – крикнул Егор Иванович.

В зале раздался топот и свист.

– За Волгина!

– За Песцова!..

Семаков долго стучал ручкой о графин.

– Прошу голосовать! Кто за то, чтобы остался товарищ Волгин?

Но шум не утихал. Тогда встал Стогов, вышел на середину перед столами и молча смотрел в зал, наклонив голову. И руки потянулись кверху.

– Считайте, Семаков!

Семаков, приподнимаясь на цыпочки, поклевывая пальцем в воздухе, начал считать.

– Большинством голосов прошел товарищ Волгин, – объявил он. Потом обернулся к Стогову, что-то сказал ему, нагнулся к Бутусову и наконец произнес в зал: – Так как товарищ Песцов не прошел, то второй вопрос снимается с повестки дня. Что же касается самого товарища Песцова, то он может остаться в заместителях, если пожелает, конечно.

Потом загремели, задвигали скамейками, и колхозники валом повалили на улицу. Члены президиума окружили Стогова, не обращая внимания на присутствие Песцова.

Песцов тихо вышел.

Стогов с Бутусовым и Семаковым уходили последними. От палисадника метнулась к ним темная фигура.

– Василий Петрович, мне поговорить с вами надо.

– Селина? – Стогов узнал агрономшу. – Давай поговорим.

Они сели на скамейку, и Надя, подождав, пока удалились Семаков с Бутусовым, сказала тихо:

– Он хотел колхозников поддержать... Это их идея насчет закрепления земли.

– Спасибо за откровенность, но, как видите, они проголосовали против.

Надя помедлила и проговорила, запинаясь:

– Это не они... Они не виноваты. И он не виноват... Ни в чем не виноват.

Стогов пожал плечами.

– Его и не винит никто.

– Я понимаю... – Она говорила, запинаясь, чтобы не расплакаться. – Но зачем же вы с ним так обошлись? Вы знали его и раньше... Он честный, умный... И его семейную историю знали. Вы все знали...

– Но помилуйте! При чем тут я? Выборы есть выборы.

– Это не выборы, это обструкция!

– Он сам ее устроил себе... И своим прожектерством, и своим легкомысленным поведением. Я не понимаю, что вы от меня хотите?

– Честности...

– Что это значит, товарищ Селина?

Стогов встал.

– Для вас ровным счетом ничего, – сказала Надя глухим голосом и быстро пошла прочь.

– Селина! Подождите! – крикнул Стогов.

Но Надя не остановилась.

Возле школьного палисадника ее встретил Егор Иванович.

– А я жду тебя, Надюша.

– Это ты, дядя Егор?

– Да, Надюша. Пойдем к нам. Что тебе сидеть в пустой избе-то! Пошли, пошли, – он ласково обнял ее за плечи...

– Ох, дядя Егор! – Надя опустила на его плечо голову, и вдруг те обида и боль, что сдерживала она, прорвались, и обильные слезы хлынули из ее глаз, как теплый дождь после сильной затяжной грозы.

– Дядя Егор! Дядя! За что же это?.. За что? – произносила она, по-детски всхлипывая.

– Ничего, дитя мое... Ничего... Все обойдется, все обойдется.

30

На другой день поутру Стогов и Песцов ехали в телеге до переправы. Они полулежали на охапке свежескошенной травы, еще влажной от утренней росы, и молчали, погруженные в свои думы.

Песцов думал все о том, как провалился на собрании. Ему вспоминалось скуластое, большеротое лицо Бутусова, его манерная учтивость и его обдуманная речь и то, как умело апеллировал он к собранию, вызывая подозрительность к Песцову. Вспомнилось и то, как устроил он переполох... И хохочущий зал. И взбешенного Стогова. А Надя? Каково ей теперь? Вчера, выходя из правления, он мельком встретился с ней взглядом. Это не взгляд, а немой крик!

Сразу после собрания он забрал свои вещи от Волгиных и отнес в конюшню, уложил их в телегу Лубникова. И всю ночь просидел у Надиного крыльца, но так и не дождался ее.

Стогов ночевал у Семакова. После собрания Волгин как-то скис, позеленел, всю ночь, говорят, пил, а утром и провожать не пришел. Сказали, что слег... Кого же теперь посылать председателем? Стогов перебирал в памяти возможных кандидатов. Семаков напрашивался... Он и предан, и свят, как говорится, да невежда. Его и парторгом-то нельзя больше рекомендовать. Селину тоже нельзя. Она одной веревкой с Песцовым связана. Та же анархия... Этот, поди, одумался после вчерашней бани-то. И все-таки на самостоятельную работу его опасно пускать. По крайней мере, выждать надо. И в райкоме держать после вчерашнего провала негоже.

В передке сидел Лубников, избочась и низко свесив ноги. Носком правой ноги он доставал до чеки и от нечего делать расшатывал ее. Он несколько раз пытался заговорить со своими седоками, но они не отзывались, и Лубников решил, что надо подобрать подходящую тему, такую, чтоб захватила.

А утро было тихое. Еще неяркое солнце грело мягко, словно обнимало. Легкий ветерок чуть трогал на луговинах пеструю, в июльских цветах траву, и она мельтешила в глазах, как речная толчея. Но отдельные, разбросанные там и тут деревья стояли неподвижно, окутанные белесой влажной дымкой, будто у каждого из них были причины хмуриться и быть недовольными.

Наконец Стогов не выдержал и спросил сердито:

– Ну как, Матвей, протрезвел?

– Я-то что?.. Это у вас теперь голова кружится от победы, как с похмелья.

– Упрекаешь, что не рекомендовал?

– Хвалю... По крайней мере, наши с вами карты теперь открыты.

– Глубоко же в тебе засело упорство.

– Говорите уж откровеннее – заблуждение.

– А что ж, и скажу... Ну с этой любовью еще понятно – лукавый попутал. А с землей что ты выдумал? С планом?.. С колхозом? Разогнать бригады... Хозяйчиков плодить. Инстинкты частнособственнические! Мы их тридцать лет корчуем, а ты насаждать решил. Да ты в себе ли?

– Какие там инстинкты. Один Никитин стоит больше всех этих бездельников из правления... Они только хлеб дармовой жуют и чирикают, как воробьи, громче всех. Вот кого мы расплодили – воробьев!

– Матвей, не туда гонишь... Одумайся.

– А я думаю...

"Да, я слишком много говорил и мало делал, – думал Песцов. – Но таким, как Стогов, слова что горох. На нем панцирь! Мы поговорим – да в сторону... Только подразним их. А они прут напролом, как слоны. И чем дальше, тем больше наглеют. Нельзя уступать им ни вершка".

И вдруг он понял, что должен теперь, сейчас же, решиться на что-то важное, сделать это... Иначе вся его жизнь потеряет смысл.

– Кажись, агрономша? – воскликнул Лубников, натягивая вожжи. – Откуда ее вынесло? Да стой, дьявол! – выругался он на гнедого мерина.

Мерин зафыркал, замотал хвостом и остановился. На обочине дороги, опираясь на велосипед, в розовой кофточке стояла Надя.

– Здравствуйте! А я на овсы ездила, – сказала она неестественно громким голосом. – Уезжаете?

– Да вот, уезжаем, – ответил Стогов.

– На овсы? – удивленно переспросил Лубников. – Да ить овсы-то лежат в трех верстах отсюда. За Солдатовым ключом.

Песцов привстал на локте и ткнул в спину Лубникова. Он заметил, что зеркала на руле Надиного велосипеда не было. "Совсем как девчонка", подумал он. Ему хотелось как-то подбодрить ее, и он сказал подвернувшуюся фразу:

– Все в порядке, Надюша.

– Все будет как надо, – добавил Стогов и приветливо кивнул ей.

Надя растерянно улыбнулась и сказала тихо:

– Волгин опять слег.

– Как? – встрепенулся Стогов.

– Совсем плох... Скорую помощь вызывают.

– Н-да... – выдыхнул Стогов.

– И еще... – Надя смотрела под ноги. – У Егора Ивановича кукурузу срезают.

– Кто срезает? – спросил Песцов.

– Правленцы. На подкормку. Утром комбайн послали... Ну, до свидания! и пошла ровной мертвой походкой, ведя сбоку велосипед.

– Вот и достукались, – сказал Песцов.

Стогов шумно засопел, но отмолчался...

Лубников тронул мерина и воодушевленно заговорил, решив, что напал на тему, которая захватит:

– Баба хорошая, а без мужа ходит. Не дело. Нынче с этим строго. И правильно! Особенно ежели человек партийный! Тут надо, чтоб и семейная линия, и партийная одна в одну шли. Соответствовали, значит, как Бутусов на собрании сказал.

– Чего ты плетешься, как нищий? – оборвал его в сердцах Стогов. – Гони! – И уже про себя добавил: "Эдакая глухомань..."