Текст книги "Стурлур - место, где все началось"

Автор книги: Богдан Звиринский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

За героями не отставала погоня; за их спинами слышались выкрики на черном наречье, звучащие как угрозы и проклятия. Шум латных доспехов отдавался гулким эхом в этом лесу.

Возможно, те немногие черные нуменорцы, которые бежали по пятам убегающих героев, всего лишь надеялись на собственное спасение от упрямства своего командира. Малантур с каждый днем проведенном в пустыне, становился все более одержим погоней и проявлял, все больше и больше ненужной жестокости в отношении своих подчиненных.

Однако этот мистический лес, к несчастью для выживших темных рыцарей, ожидал прибытия лишь немногих…

С каждым шагом, становилось все очевидней, что по сторонам непрестанно кто-то наблюдает. Первым чье-то присутствие по бокам заметил Гром. Призывая своих друзей быть на чеку и предупреждая о том, что не только за их спинами скрывается опасность, вскоре всем стало понятно, что скрытая неизвестность представляет угрозу, только для тех, кто за ними гонится.

Злостные выкрики, доносившиеся со спины, сменились сначала на лязг метала об метал, а после на четкий треск и скрип древесины. Затем шум заменила безмолвная тишина. Не было слышно ни звуков животных ни даже стрекотания насекомых. Это затишье пугало и нагнетало.

Черные нуменорцы, судя по всему, более не угрожали отряду. Однако, их место заняла другая озабоченность, то, что окружало всех вокруг.

Высокая трава, широкие кусты и деревья создавали сплошную стену из листвы и ветвей, где царил сумрак, освещаемый, все теми же таинственными огоньками в кронах. Теперь, когда удалось сбавить темп, можно было разглядеть их поближе. Это были не просто огоньки света, то были настоящие живые светлячки. Неестественный свет, который они излучали – был натуральным светом звезд. Наблюдая за ними снизу, лиственный навес, плотно затмивший собою небеса, и в самом деле был похож на ночное звездное небо. Не сидевшие на одном месте светлячки, постоянно перемещались и вид постоянно смещавшихся «звезд», создавал завораживающий эффект.

Среди листвы в чаще слышались шорохи и передвижения, как будто кто-то скрывался и следил за каждым шагом путников. На прямые вопросы, кто скрывается и следит за ними, лес отвечал тишиной.

Цедрусу вид этой растительности и магических светлячков напомнил Лориэн, который он посетил на пути к дальнему востоку Средиземья. Он вспомнил Мэллорны, или как их называли золотые деревья, они служили домом для лесных эльфов. Те, кому посчастливилось, хотя бы раз в жизни их увидеть, навсегда запоминали их величие. Вид этих уникальных деревьев был выдающимся.

Кора мэллорна была гладкой, серебристо-серой. От прямого ствола ветви расходились вверх и в стороны, как у бука. Листья, тоже похожие на буковые, но бо́льшие по размеру, с внешней стороны были бледно-зеленого цвета, а с внутренней – серебристые. Осенью они не опадали, а приобретали бледно-золотой оттенок. Весной на мэллорне появлялись золотистые бутоны, собранные в соцветия (как у вишни). Как только цветы распускались (а цвели мэллорны все лето), листья опадали, так что весной и летом рощи мэллорнов были устланы и покрыты золотом, а кора сверкала серебром.

Деревья, что окружали Цедруса в этот раз, напоминали ему тоже самое из-за своих размеров, но это были не эльфийские древа. На самом деле, он не мог даже понять, что это были за деревья. Такой вид не встречался ему нигде на своем девятисотлетнем пути. Хотя он прожил долгую по человеческим меркам жизнь в землях Имладриса, предшествующие события, которые привели его на этот путь, заставили его пройти через множество других земель.

Аналогичная оценка местности была и других. Растительность в этом лесу и то, что этот лес населяло не встречалось нигде и никогда в Средиземье.

«Знаете, что, даже мне за все это время порядком поднадоела та нескончаемая пустыня.» – Нарушил тревожное молчание Прекхард. – «И я рад, что чудом оказавшийся здесь лес спас наши шкуры, но давайте уйдем отсюда, а то, он начинает пугать меня больше, чем черные нуменорцы» – добавил он.

Гром, испытывавший те же чувства, усиленные тревогой о Шани, обернулся назад. Не понимая, насколько глубоко они пробрались в чащу, он чувствовал ту же потерянность, что и в пустыне не в силах сориентироваться. – «Путь обратно отыскать будет сложно» – Мрачно сказал Гром, полный решимости все же искать дорогу назад.

«Лес всегда таит в себе тайны и угрозу для тех, кто не чтит его» – Сказал Цедрус. – «Это то, что мы искали Малдуст?» – глядя на старика, который был заворожен звездным светом, тот не удостоил эльфа ответом. – «Володус?» – Перевел он взгляд на второго майара, который также обратив все свое внимание, смотрел на траву под ногами.

Потерянные майары были сосредоточены каждый на своем фокусе внимания. Малдуст созерцавший светлячков, чувствовал от них какое-то родство. Их свет манил его сознание, ровно также, как и звезды. На первый взгляд их хаотичное движение не имело смысла и закономерностей, но только не для взора Малдуста. Вглядываясь в огоньки еще более внимательно, глаза Малдуста наполнились таким же сильным сиянием, как и «звезды» над его головой. Его магический взгляд позволил ему увидеть, как светлячки оставляют за собой след и тем самым распознал до этого неуловимую закономерность в их движении. Для него одного, все было очевидно – они указывали ему путь.

Володус же склонившийся на одно колено к земле тянулся рукой к какому-то цветку, лепестки и стебелек которого тянулся к нему в ответ. Фокусник ощущал непреодолимое влечение к каждому растению окружавшего его. В их непосредственной близости, Володус ощущал, давно утерянное удовольствие. Всё, что он испытывал до этого, все мыслимые и немыслимые земные блага, которые он успел попробовать и которые сохранились в его памяти, были несравнимы с этим утерянным чувством.

Простые, привычные леса Средиземья, тоже одаривали его схожей благодатью. Но, та радость, которую он испытывал сейчас, была в этом сравнении усилена стократно.

В определенный момент, для всех стало заметно, как лес реагирует на присутствие Володуса. Каждая травинка, каждый цветок и каждая ветвинка рядом с ним, наклонялась сначала к нему, потом в определенную сторону. Было очевидно, что природа сама указывает ему дорогу.

«Чем скорее мы разберемся со всем этим – тем лучше.» – Нетерпеливо сказал Гром, обращая внимание на волшебников.

«Да. То, что мы ищем, то, что нас ждет определенно здесь. И теперь я четко вижу путь». – С внушающей уверенностью добавил Малдуст.

§2. Дорога печали

По направлению, в котором указывали звездные светлячки для Малдуста и наклонившиеся ветви деревьев, для Володуса они оба вели всех остальных все дальше и дальше в неизвестность.

Густая растительность, через которую они все пробирались, была настолько заросшей и плотной, что дальше одного метра, кроме зелени ничего не бросалось в глаза. Не было никаких тропинок и создавалось впечатление, что они движутся внутри растительного барьера, который призван служить крепостной стеной для незваных гостей.

Благодаря Володусу, перед которым расстилались растения, открывая перед ним узкую тропу, остальные могли следовать за ним по пятам без особых усилий. Свет звезд, который вел Малдуста, также указывал в том же направлении.

Таким образом, Володус преисполненный наслаждением молча шел вперед. Малдуст с сияющим взором смотрел на вверх чаще, чем под ноги и шел следом, бормоча что-то невнятное. Суровый взгляд Прекхарда, выдавал его напряжение, крепко сжимая свое копье, он ожидал худшего.

Истинные эмоции Цедруса было сложно прочесть. Его гордая и уверенная походка говорила о непоколебимом спокойствии. Однако неустанный взгляд на своих спутников и окружение, а также близость его ладони к ножнам свидетельствовали о том, что Цедрус был готов к неожиданностям.

И наконец Гром, который замыкал эту группу и шел позади остальных. Окружающая обстановка была для него такой же чуждой и непривычной, как и пустыня до этого. Он понимал, что выжить в одиночку в таких местах, ему не по силам. Он ощущал себя невольником судьбы и обстоятельств и признавал, что ради собственного блага, нужно на какое-то время смириться со всем этим. Периодически оглядываясь назад и по сторонам, Гром следил за тем, что скрывается и не перестает следить за ними. В ожидании худшего, он намеревался в случае очевидной опасности предупредить своих компаньонов.

Плотное зеленоватое полотно из густой растительности, что скрывало перед лицами героев все вокруг, резко сменилось открытым пространством. Группа вышла из чащи на открытую поляну, которая была покрыта туманом, сквозь который рассеивался и с трудом пробивался свет солнца. Но этого хватило, чтобы понять, что вечер еще не настал.

Сменившаяся местность представила собой поляну, окутанную плотным, молочно-белым туманом, который словно дышит и живет собственной жизнью. Туман клубится у самой земли, поднимаясь невысокими волнами, словно лениво переливаясь через невидимые границы. Откуда начинается и где заканчивается поляна, понять невозможно – все теряется в мутной завесе, будто бы пространство здесь вовсе не имеет конца.

Среди туманного моря вырастают темные силуэты сухих деревьев, их ветви, лишённые листвы, застыли в причудливых формах, напоминающих костлявые руки, тянущиеся к серому небу. Деревья стоят неподвижно, как безмолвные стражи в этой полу-призрачной сцене. Их узловатые, искривленные стволы выглядывают из тумана, чуть теряясь в густоте, что придаёт им некую нереальность – они будто бы вырвались из древней легенды, или из иного мира, где все застыло в вечной тишине.

Звуки здесь глухие и едва уловимые, шаги поглощались мягкой землей под ногами, а каждый шорох казался приглушенным. Вся поляна казалась застывшей в безвременье, бескрайняя пустота терялась в тумане, окутанная зловещим покоем.

Зрительное восприятие не самого радостного пейзажа дополнялся мистическим веяньем чего-то потустороннего, доносящего откуда-то издали чувство утраты и грусти. Это навеянное ощущение потоками влажного воздуха коснулось каждого.

Слабые, едва пробивающиеся сквозь густой туман солнечные лучи, едва касались земли, рассеиваясь прежде, чем достичь ее. Малдуст, ощущая знакомое прикосновение утреннего света, испытывал привычное тепло, приносящее ему, уже привычную грусть, но на этот раз в его душе закипела необъяснимая печаль с небывалой силой. Нахлынувшие чувства оказались столь сильными, что он не смог удержать слезу. Она блестела, как крошечный самоцвет, медленно скользя по его щеке, отражаясь в его глазах, все еще хранящих отблески звезд. Прежде чем исчезнуть в взъерошенной серой бороде, слеза исчезла, оставив легкую дрожь на его лице.

Прекхарда невольно охватили воспоминания о славных днях, когда он, бок о бок со своим легионом, сражался за объединение Харада под единым знаменем черной змеи на багровом фоне. Радость ностальгии наполнила его душу, но вскоре уступила горькому осадку, когда перед его мысленным взором яркие образы выстроенного в боевом порядке легиона сменились на ужасающую картину: повсюду беспорядочно разбросанные тела его братьев по оружию, павших все до одного. Прекхард, сжимая в руках безжизненное знамя, стоял среди этого кровавого поля, ощущая в груди гнетущую пустоту.

Очнувшись от мрачных воспоминаний, Прекхард потянулся к своему знамени, которое по-прежнему крепилось к острому наконечнику копья. Сжав в руках этот уцелевший символ, он почувствовал, как в его сердце снова зажглась былая решимость, возвращая ему силу и уверенность, которые казались на миг утраченными.

Выдержанная осанка эльфа не выдавала его внутреннего состояния, но если бы кто-то в этот момент взглянул в его глаза, то увидел бы блеск эмоций, бушующих под поверхностью. Цедрус погрузился в раздумья, борясь с нарастающим смятением. Он старательно отгонял тревогу мысленными оправданиями, одно из которых неожиданно сорвалось с его уст:

«Это несправедливо, я не обязан что-то доказывать за чужие ошибки». – Его слова могли услышать все, так как они находились рядом, но, казалось, каждый был поглощён своими собственными мыслями и тревогами, не обратив на него внимания.

Так же, как и остальные, Гром был погружен в свои мысли. Сняв с себя пиратскую треуголку, он устало потирал лоб. От напряжения у него начала развиваться мигрень – не только внешнее воздействие этого места давила на него, но и его собственные размышления. Он винил себя за то, что подверг опасности Шани, которая, рискуя собственной жизнью, дала им шанс сбежать, но вместо этого они решили продолжить путь по пустыне. «Судьба наказывает меня за всю ту легкомысленность и беспечность, которые я позволял себе годами,» – думал Гром, пытаясь собрать остатки сил и воли.

И только на Володуса это место, казалось, действовало иначе. Его и без того приподнятое настроение, несмотря на гнетущую атмосферу вокруг, на глазах у всех перерастало в настоящую эйфорию. Идя вперед, он двигался с такой легкостью, что позволял себе приплясывать, словно беззаботный ребенок, весело скача по мягкой земле.

Когда для остальных стало неочевидно, что лес указывает путь, а Володус продолжал скакать вперед, словно по своему усмотрению, Гром, Прекхард и Цедрус замешкались. Понимая, что от Володуса вряд ли удастся получить внятный ответ, они обратились за советом к Малдусту.

«Думаю, Володус испытывает те же смятения, что и я. Это место… Этот лес. Он пробуждает во мне отголоски давно забытых воспоминаний,» – произнес Малдуст с задумчивым выражением лица. – «Нет, я точно не бывал здесь раньше, но эти существа…» – он указал пальцем на светлячков, порхающих рядом. – «Они явно ведут меня. А их свет… Как он похож на свет звезд.» – Волшебник осторожно подставил ладонь, и один из светлячков опустился на нее. Прошептав нечто слышное, только этому маленькому созданию, Малдуст наблюдал, как светлячок взвился в небо, объединяя вокруг себя целый рой светящихся огоньков. Они разлетелись, образуя параллельные линии, словно прокладывая тропу через туманную долину, ярко освещая путь вдаль.

Теперь идти и бороться с неприятными ощущениями стало гораздо легче. Володус, позволяя себе беззаботно отклоняться от тропы, освещенной светлячками, порой углублялся в плотный туман, но вскоре возвращался обратно. «О! Грибочек!» – раздался его голос, когда он вновь исчез в серой завесе. Когда он вернулся, его зрачки были расширены, а эйфория, казалось, еще больше усилилась. Это можно было заметить по тому, как Володус стал проявлять необычное внимание к Малдусту. Подойдя ближе, он крепко схватил старика за плечи и обнял, искренне признаваясь в своей любви и ценности, которую испытывает к этому ворчливому старику. Прежде чем снова раствориться в тумане, Володус вдруг резко поцеловал Малдуста, оставив того в полном шоке и недоумении.

«Я, конечно давно хотел, чтобы Володус прекратил свои идиотские шутки, но такой Володус мне тоже не по нраву. Надеюсь, это вскоре пройдет» – Сказал Малдуст вытирая своим рукавом обслюнявленные Володусом усы.

Двигаясь вперед, они натолкнулись на мертвые деревья, которые сменили свои привычные формы на искаженные и искривленные. Чувство тревоги и влияние негативных эмоций усиливались с каждым шагом. Цедрус заметил, что некоторые деревья напоминали гуманоидные очертания. Обратив на это внимание своих спутников, Малдуст использовал огненную ладонь, чтобы разогнать туман вокруг себя, и отряд решил немного свернуть с тропы, чтобы получше рассмотреть странные деревья.

«Не может быть… Поправь меня, если я ошибаюсь, Малдуст, но эти деревья… Они напоминают мне энтов. Ты ведь знаешь о них?» – с удивлением произнес Цедрус, в его голосе слышался явный скептицизм и сомнение, особенно на конце фразы.

«Я скажу тебе больше мой друг… Это жены энтов…». – Ответил дрожащим голосом Малдуст. – «Я плохо помню те времена, когда Саурон сжигал их сады, превратив их угодья в то, что сейчас зовется Бурыми землями. Но я отчетливо помню очертания этих созданий.»

На открытой поляне, затянутой густым туманом, Малдуст, разгоняя непроницаемую завесу пламенем, вместе с остальными внимательно изучал встреченное ими древообразное существо, стоящее среди мертвых деревьев. Его искаженная форма, как будто смятая невыносимыми муками, опиралась на ветви, которые напоминали искалеченные руки, стремящиеся найти опору в земле. Голова существа напоминало обломки, покрытые слоем мха, который скрыл его истинную природу, однако, открытые участки древесного лица с трудом выдавали женственные черты. Эти черты, почти невидимые, выражали глубокую тоску и боль, как будто существо испытывало агонию в своем существовании.

Ноги существа, углубленные в землю до колен, были плотно увязаны в почве, как будто природа сама старалась удержать его в своем объятии, не позволяя уйти. Корни, стекающие от «рук» и «ног», впивались в землю, словно пытаясь вырваться из невыносимого страдания, но их хватка была сильной и неумолимой. В целом, форма этого существа напоминала человека, сгорбившегося и стоящего на четвереньках, который изо всех сил сражается с чудовищной болью, терпя немыслимые страдания, олицетворяя собой муку и упорство в вечной борьбе с тёмными силами, которые заточили его в этом вечном плену.

Малдуст, прикоснувшись второй рукой, не охваченной пламенем, к древесному лицу, внезапно отдернул ее, словно его ошпарило. В этот миг ему показалось, что он коснулся источника мистического чувства утраты и печали, которое эхом разносилось по всей поляне, откликаясь в душах тех, кто находился неподалеку.

«С тобой все в порядке Малдуст?» – с беспокойством спросил Гром.

«Я бы не сказал…» – Старик, изо всех сил пытаясь усмирить бурю негативных эмоций, ответил, что это соприкосновение действительно ошпарило его, но не тело, а душу, наполнив ее наплывом горести и печали. Однако помимо боли, отчаяния и агонии, заполнявших это древесное существо, Малдуст ощутил искорку жизни. Несмотря на свое угнетенное состояние и всю скрытую тьму, оно продолжало жить.

«Можем ли мы помочь ей?» – Спросил Цедрус, который также рискнул прикоснуться. В отличии от Малдуста его не захлестнула волна таинственной силы, но и ничего необычного, что за ней крылась бы, Цедрус тоже не ощутил.

«Как бы мы сами не нуждались в помощи, если задержимся здесь.» – Ответил, тяжело дыша Малдуст, призывая спешить продолжить путь.

Цедрус в последний раз окинув существо своим взглядом, зачем-то отодрал древесную кору, от которой веяло грустью и бросил себе в сумку, прежде чем догнать остальных.

На их пути всё чаще встречались подобные «мертвые» энты, и отряд, осознавая, что разгадать эту тайну им не под силу, ускорил шаг, стремясь поскорее покинуть это дурное место.

Перед тем как перейти через эту туманную долину, магический поток навеянной печали, медленно окутывавший сознание путников, достиг своего пика. Вглядываясь в туман, каждый из них столкнулся с неприятными галлюцинациями.

Малдуст увидел рыжеволосую молодую девушку, ее локоны, словно дикий огонь, развевались на ветру, а взгляд, наполненный пламенем, устремился прямо на него. Ее шепот, до боли знакомый, звучал в голове волшебника: «Ты позволил мне сгореть в этом огне…». Он хотел мысленно ответить, что не помнит ее, но прежде, чем сформулировать свою мысль, услышал предвосхищающий ответ: «Это делает тебя лишь более жалким и виновным в том, что произошло».

Гром заметил, как в тумане за ним следует призрачный образ Шани. Она шагала рядом, и в какой-то момент, развернувшись, он увидел, что в ее сердце вонзился «роковая поцелуй» – ее рапира. Взгляд Шани был полон обвинений, и она тихо произнесла: «Я даровала тебе возможность спастись, но ты, как всегда, поступил по-своему». Убеждая себя, что это всего лишь иллюзия, вызванная проклятым местом, Гром не хотел верить в то, что с Шани могло случиться такое несчастье. В отчаянии он выкрикнул: «Сгинь, морок!». В ответ ее призрачный образ хищно улыбнулся и растворился в тумане.

Цедрус, вглядываясь во мрак, заметил, как издалека к нему приближается величественная фигура. С каждым шагом эльф всё яснее распознавал владыку Эльронда, чей взгляд был суровым, а общее выражение – неприветливым. Образ владыки обнажил свой клинок и, переходя от шагов к стремительному бегу, наполнил голову Цедруса грозным тоном: «Ты должен был защищать Келебриан, а не подвергать её риску! Никогда тебе не смыть своего позора!». В страхе перед своим владыкой, видимым лишь ему одному, Цедрус упал на землю, чувствуя, как клинок готовится занестись над его головой. «Нет, владыка! Я совершил ошибку…» – успел выкрикнуть он, прежде чем закрыл глаза. Когда же он вновь распахнул их, галлюцинация исчезла, и он встретился с недоуменным взглядом Прекхарда, который протягивал ему руку, предлагая помочь подняться.

«Вставай, белокурый! Все мы совершаем ошибки…» – произнес харадрим, и его взгляд упал на собственную галлюцинацию, возникающую за спиной Цедруса. Прекхард увидел своего сына, по имени Агрон, облачённого в доспехи змеиной гвардии. С укором сын смотрел на отца, и в голове Прекхарда раздался его голос: «Надеюсь, что тебя постигла лишь участь предателя, а не труса, и ты вместе с легионом сгинул в забвении. Я уже отрёкся от тебя, но, если бы мой отец пал в бою, хотя бы как воин, я сохранил бы о нём память». Ошарашенный Прекхард остался бы стоять как вкопанный, если бы его не выдернула из этого оцепенения сильная рука Грома, который произнёс, что они почти выбрались.

Трава под ногами становилась всё более яркой и насыщенной зеленью, а туман постепенно рассеивался. Впереди вновь открывалась зелёная чаща. Образы, терзавшие сознание, остались позади в тумане, для тех, кто решился обернуться. Их шёпот становился всё менее разборчивым с каждым шагом, пока не умолк совсем, по мере удаления от туманной долины.

Когда туман окончательно рассеялся, выбравшихся из его объятий встретил самодовольный Володус, который, протянув руку, указал на удалённый пруд, к которому вела широкая тропа, скрытая под густой кроной деревьев.

§3. Вокруг таинственного пруда

Володус оказавшийся раньше всех в новой части леса уже успел что-то отыскать, что еще больше помутнило его рассудок. Он бегал, размахивая руками вокруг пруда и пытался поймать светлячков.

Прекхард и Гром устало бросили взгляд на неадекватного Володуса. Они даже думать не хотели о том, что с ним происходит. Цедрус вовсе испытывал стыд, вспоминая откровение Алатара об истинной природе Володуса и Малдуста, и еще раз подумал о том, что синий маг наверняка допустил ошибку.

Малдуст повел группу вперед к чистому пруду, который располагался в центре обширной поляны, в этот раз не скрытой в тумане. Напротив, вся поляна была освещена светом звездных светлячком, которые в кроне леса имитировали звездное небо.

Эта крона казалась удивительной и необъяснимой не только из-за множества звездоподобных огоньков, мерцающих среди ветвей, но и из-за своей необычной структуры. Поляна, просторная и достаточно большая, чтобы в её центре разместился глубокий пруд, не дающий возможности перепрыгнуть его, была окружена высокими, почти тридцатиметровыми деревьями. Расстояние между стволами по овальному периметру поляны было значительным, особенно между теми, что находились друг напротив друга, через саму поляну. Но, несмотря на это, их кроны каким-то образом сливались в единый навес, образуя плотный купол, который полностью блокировал солнечный свет над всей поляной и прудом.

Сам пруд простирался в центре поляны, как бесконечное зеркало, отражая кроны высоких деревьев, которые плотно сомкнулись над ним, создавая иллюзию звездного неба среди их ветвей. Вода в пруду была кристально чистой, настолько прозрачной, что взгляд мог проникать сквозь неё до самого дна, где лишь изредка виднелись темные камни и водоросли. Поверхность воды оставалась безмятежно гладкой, словно застыла в вечности, не нарушаемая ни ветром, ни движением. Казалось, что само время остановилось над этой водной гладью, удерживая её в идеальной неподвижности. В этой зеркальной тишине, пруд выглядел как олицетворение спокойствия и безмятежности, словно приглашая каждого заглянуть в него, чтобы очаровать своим покоем.

На правом берегу пруда виднелись несколько каменных глыб, не превышавших метра в высоту. Эти массивные валуны тесно соприкасались друг с другом, погружаясь в траву. Из их тени почти незаметно струился ручеек, который, словно тайная нить, вплетался в пруд, наполняя его водой. Удивительно было то, что, касаясь водной глади, ручей не вызывал ни ряби, ни волн, оставляя поверхность пруда нетронутой и спокойной. Журчание воды было столь тихим и едва уловимым, что, чтобы его услышать, нужно было задержать дыхание и вслушаться в окружающую тишину.

Особое внимание привлекала одна из каменных глыб, у которой в землю был вонзен причудливый меч. Этот артефакт первым бросался бы в глаза, если бы взор путников не был отвлечен хаотично разбросанными по всей поляне фигурами древоподобных существ. Эти создания, уже знакомые путникам, словно древние стражи, неподвижно стояли на фоне деревьев. Их зловещее молчание и застывшие фигуры отвлекали внимание от меча, скрывая его присутствие среди теней и высокой травы.

Малдуст первым обратил внимание на застывшие фигуры энтов. Их сходство с теми древами, которые встретились им в туманной долине, было очевидным. Однако, в отличие от предыдущих, эти не источали ауры печали и страдания. Их позы казались умиротворенными. Они стояли прямо, их ноги сливались в единый ствол, как у обычных деревьев. Ветвистые руки были сложены крестом на груди, а ладони покоились на плечах. Головы склонены вниз, а на лицах застыло выражение глубокого покоя, словно эти создания спали вечным, безмятежным сном.

Волшебник поспешил первым делом направится к одному из этих энтов. Не обращая внимание на, рядом проскакал радостный Володус в погоне за одним из светлячков, Малдуст тянул свою ладонь, чтобы коснутся древа.

«Ты уверен, что это хорошая идея?» – Гром окликнул Малдуста, осторожно положив руку на рукоять своей рапиры. Пирата беспокоило то, что эти древоподобные создания стояли здесь словно безмолвные стражи.

Но Малдуст еще на расстоянии почувствовал, что они не излучают жизни. Он приблизился, чтобы убедиться в этом. Однако, прикоснувшись к одному из них, волшебник вдруг отпрянул. Его глаза наполнились тревогой, и, отступив назад, он с поспешностью произнес:

«Они… Живы. Я с трудом почуял отголоски гнева и маленькую искорку жизни, что прячется под глубоким сном. Они живы. Но… Будто спят. И сон их глубок, что сравним со смертью. Но они живы» – Тон Малдуста был полон смятения. Это открытие привело его в глубокое недоумение. Он пытался вспомнить, какое существо могло обладать столь невероятной силой, чтобы обречь потерянных жен энтов на подобную судьбу. И какой могла быть цель такого деяния?

«Ты сказал гнев? Это создание гневается и при этом живо? Тогда давайте скорее срубим его, пока оно не напало на нас.» – Прекхард произнес решительно, хотя в его голосе ощущалась легкая тень тревоги. В этот момент ладонь Малдуста мягко уперлась ему в грудь, и волшебник сдержанно добавил:

«Успокойся, Прекхард, всё не так просто, но повода для беспокойства нет,» – произнёс Малдуст ровным тоном, его уверенность успокаивала. – «Сознание этой энтицы окутано прочным барьером, который, кажется, запечатал её последнюю эмоцию перед тем, как с ней произошло нечто ужасное. Но та искра жизни, что в ней сохранилась, слишком слаба, чтобы пробудить её. Уверяю, нам не о чем тревожиться.»

«Хорошо, тогда давайте сосредоточимся на поиске вашего итильдина, чтобы поскорее закончить то, зачем ты здесь» – Сказал Цедрус не глядя на энта.

«Я бы подумал, что уж тебя, Цедрус, как эльфа, должна была обеспокоить судьба энтов,» – заметил Малдуст с легким удивлением в голосе. – «Но ты, словно нарочно, избегаешь вида этих энтиц.»

«Я потомок мудрейших эльфов Нолдор, а не каких-то Нандор. Я не преклоняюсь перед деревьями так, как это делают в Лориэне,» – ответил Цедрус спокойно и хладнокровно. – «Нет, мне искренне жаль этих жен энтов, и сама их судьба вызывает грусть, но мы здесь ведь не ради них, не так ли?»

Слово «Нандор» эхом отозвалось в памяти Малдуста. Он вспомнил, что так называли лесных эльфов, живших в Лихолесье. А еще вспомнил имя их короля, Орофера, который пал в битве при Дагорладе. Эта ужасная схватка между силами света и тьмы, произошедшая на заре Второй эпохи, оставила неизгладимые следы на одноименной равнине. Дагорлад до сих пор изранен и не может исцелиться, хотя с тех пор минули тысячи лет. Теперь это место известно как Мертвые топи.

Малдуст отчетливо помнил то время, когда он, среди воинов истерлингов, сражался на стороне армии Саурона в битве при Дагорладе. Тогда он не считал себя сторонником Тёмного Властелина; его целью было лишь помочь народу Востока. Не участвуя в боевых действиях напрямую, он скрытно использовал свою магию, чтобы спасти как можно больше жизней истерлингов. Когда стало очевидно, что силы света одержат верх, именно Малдуст убедил предводителя истерлингов того времени отступить вовремя, вопреки воле Саурона, предотвратив ещё большие потери.

Не позволяя себе утонуть в нахлынувших воспоминаниях Малдуст, вернулся к разговору с Цедрусом и сказал:

«Разве Нандор не лесные эльфы? Кажется, они должны быть твоими сородичами, не так ли? Почему же у тебя такое нелестное мнение о них?» – спросил Малдуст с нотками самодовольства в голосе, наслаждаясь возможностью продемонстрировать свою осведомлённость, надеясь произвести впечатление на эльфа.

Перед ответом Цедруса на его лице промелькнула скептическая усмешка. Он приподнял одну бровь и бросил на Малдуста недовольный взгляд: «Ой, да что старый истерлинг может знать о моем народе? Вернемся лучше к итильдину»

«Говоря об этом, я понимаю, зачем эти поиски нужны мне и Володусу. Мотив Прекхарда здесь также ясен – я пообещал ему помочь после всего этого. Гром… он просто заложник обстоятельств – это тоже понятно. Но ты, Цедрус, зачем тебе все это?» – сдержанно спросил Малдуст, хотя его не устраивал ни ответ, ни тон эльфа.

«Я всего лишь исполняю просьбу Алатара, оказывая вам с Володусом помощь в ваших поисках, не более того», – ответил Цедрус с усталостью в голосе.

«Но зачем это нужно Алатару?» – озадаченно спросил Малдуст, погружаясь в размышления, пытаясь самостоятельно найти ответ.

Цедрус не спешил с ответом, погружаясь в свои размышления. Он вновь прокручивал в голове слова синего мага о том, что Володус и Малдуст являются могущественными майарами. Однако, несмотря на все усилия, Цедрус не мог принять эту истину. Причиной могли быть его личные впечатления о них, сложившиеся за короткий период их совместного путешествия. Сомнения относительно самого Алатара, допуская, что тот мог просто ошибиться. Или же это было банальное проявление характера личности эльфа. В любом случае, Цедрус решил ответить в привычном для себя размеренном и надменно-хладнокровном тоне: