Текст книги "Полюс капитана Скотта"

Автор книги: Богдан Сушинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

18

Выслушав предложения норвежцев, Кемпбелл и входивший в его группу доктор Левик ошарашенно переглянулись. О том, чтобы заимствовать у Руала Амундсена ездовых собак, не могло быть и речи. Английских офицеров интриговало сейчас не это. Неужели, задавались они вопросом, Амундсен искренен в своем стремлении помочь им? Неужто он действительно позволил бы им расположиться рядом с их лагерем, где всегда можно было бы рассчитывать на помощь и поддержку и готов предоставить им половину своих лаек?

– Собак вы можете выбрать сами, сейчас же, – тонко уловил Амундсен их настроение, – доставить с судна ваш груз и разбить лагерь вам помогут мои люди. Где, как не в Антарктиде, господа, мы должны демонстрировать свое человеколюбие, забывая при этом о вере, нации и прочих условностях старого и, как мне представляется, давно заледенелого мира?

– Благодарю, господин Амундсен. В условиях Антарктиды ваши предложения – это действительно предел великодушия, – признал Кемпбелл. – Говорю это совершенно искренне.

– Если капитан Скотт пожелает перенести сюда свою экспедиционную базу, с моей стороны возражений не последует, – пожал плечами Норвежец. – Мало того, если капитан пожелает, мы можем осуществить общую экспедицию на полюс, разделив славу первооткрывателей.

«А ведь предлагая Скотту объединиться, этот норвежец прекрасно понимает, да что там, он уверен, что англичанин на такие условия не согласится, – подумалось Кемпбеллу. – Но зато какой жест, какое проявление снисходительности и великодушия! Конечно же после возвращения в Европу Амундсен позаботится о том, чтобы о его „руке дружбы, протянутой неудачникам-англичанам в сложнейших условиях Антарктиды“ не только писали в газетах, но и слагали легенды. Если учесть, что Норвегия всегда чувствовала свою политическую и экономическую зависимость от Британской империи, то можно себе представить, как этот жест будет воспринят в „Стране викингов и фьордов“».

Коньяк и тюленьи отбивные оказались превосходными и в оценке их никакой неискренности быть не могло. После обеда Амундсен лично показал гостям все свое хозяйство, однако на вопрос о том, в какие сроки он планирует осуществить свой «бросок к полюсу», ответил уклончиво:

– Это будет зависеть от многих факторов, господа. И прежде всего, от климатических условий на избранном нами маршруте. А сам капитан Скотт с окончательной датой выступления своей партии уже определился? – хитровато ухмыльнулся Амундсен, когда настало время прощаться. А затем, не дожидаясь ответа, рассмеялся.

Англичане ответили ему сдержанными ироническими ухмылками, а командир «Терра Новы» Гарри Пеннел тут же пригласил норвежцев прибыть к нему завтра на ланч.

Наблюдая за тем, с каким озорством захмелевшие англичане садятся на нарты и помогают матросу-каюру взбодрить собачьи упряжки, Амундсен, благодушно улыбаясь, поинтересовался у стоявшего рядом Кристиана Преструда:

– Не знаете, лейтенант, почему капитан Скотт так невзлюбил ездовых собак?

– Наверное, это так и останется загадкой для всех, кто когда-либо пробовал выживать в полярных краях, – решительно покачал головой Кристиан. – Особенно в Антарктиде.

– Неужели он и его люди забыли, что благодаря этим, по-настоящему преданным человеку, трудолюбивым животным, существует вся полярная цивилизация планеты?

– Ну что вы хотите? Это же англичане… – произнес Преструд с таким выражением, с каким свое отношение к англичанам мог выразить только истинный норвежец.

– А, по-моему, взгляды этого капитана-англичанина, Роберта Скотта, на использование эскимосских собак в полярных областях основываются на каком-то странном недоразумении, – произнес Амундсен, по-прежнему провожая взглядом уходящие к ледовому перевалу нарты. – Мало ли что могло однажды случиться в жизни этого странноватого англичанина: может быть, в какой-то ситуации собака попросту не поняла хозяина? Или, наоборот, хозяин не понял собаку?[28]28
  Здесь интерпретируется высказывание Руала Амундсена, опубликованное в прессе сразу же после его триумфального как первооткрывателя Южного полюса возвращения в Европу, когда еще не было известно о гибели капитана Скотта.


[Закрыть]

– Судя по всему, хозяин – собаку, – убежденно предположил лейтенант. Но, затем, немного поколебавшись, уточнил: – Впрочем, я сомневаюсь, чтобы у этого англичанина-собаконенавистника когда-либо водилась хоть какая-нибудь живность.

– Не будьте так строги, лейтенант, – поморщился Амундсен. – Особенно по отношению к англичанам.

* * *

Кемпбелл был почти уверен, что на ланч на «Терра Нову» норвежцы не прибудут. Каковым же было его удивление, когда он увидел, как от «Фрама» отчалила шлюпка, в которой кроме самого Амундсена восседали командир «Фрама» Нильсен и все тот же лейтенант Престуд.

– В конечном итоге я решил, – еще с трапа принялся объяснять свой поступок Руал, – что было бы непростительно отказаться от визита на единственное иностранное судно, которое можно встретить в эту пору на всем пространстве Антарктики. А главное, хоть как-то разнообразить наше полярное бытие.

– Мы были уверены, что вы не откажете нам в такой любезности, – молвил Пеннел, приглашая гостей в кают-компанию судна.

– В то же время мы преследуем и сугубо меркантильные цели, – взял командир «Фрама» из рук матроса-гребца мешок. – Надеемся, что вы доставите до ближайшего новозеландского порта и нашу почту.

– Было бы странно, если бы мы этого не сделали, – охотно принял почтовый мешок из его рук лейтенант Пеннел.

Стол был накрыт с королевской щедростью, норвежцы сразу же признали это. Однако после первого же тоста Амундсен, казалось, потерял всякий интерес к трапезе. Предложив своим офицерам продолжить общение с английскими коллегами, он увлек Кемпбелла за собой на палубу, якобы для того, чтобы осмотреть судно. Однако при первой же попытке устроить ему экскурсию по «Терра Нове» Амундсен прервал Виктора и со свойственной ему прямотой заявил:

– Вы же понимаете, лейтенант, что интересует меня не строение вашего полярного ковчега.

– А что еще может заинтересовать вас? – с таким же простодушием спросил Виктор. – Если дата выступления полюсной партии Скотта, то мне она пока что не известна. Как, полагаю, и самому капитану.

– Сани, лейтенант. Хваленые мотосани, которые, как мне сообщили, в количестве трех штук Скотт умудрился заказать, испытать их в нашей благословенной Норвегии, а затем в Швейцарских Альпах и доставить в Антарктиду. Что они собой представляют?

– Я не специалист по мотосаням, – попытался Виктор уйти от этого разговора. О том, что одни мотосани команда Скотта уже умудрилась утопить в водах Антарктики, он решил Норвежцу не говорить: зачем давать очередной повод для злорадства? Достаточно с них пони.

– От вас и не требуется выкладок по работе двигателей, лейтенант. Как вы заметили, вчера я ответил на все ваши вопросы и хотел бы почувствовать в вашем объяснении некую взаимность. Скотт конечно же не предоставил одну из этих машин в ваше распоряжение?

– Они нужны ему на экспедиционной базе на мысе Эванс.

– Жаль, я рассчитывал присмотреться к ним. Кстати, мне известно, что в Норвегии испытания оказались неудачными. У мотосаней часто выходил из строя мотор, они слишком тяжелы, очень медлительны и очень неуклюжи, да к тому же неудобны в управлении.

– Но при этом учтите, что гусеничный ход позволяет мотосаням создавать прекрасное сцепление с ледовой поверхностью.

– Согласен, это их несомненное достоинство.

– Тогда добавьте к нему, что даже на слежавшемся снежном насте мотосани проваливаются в снег настолько глубоко, что буквально зарываются в него, – и вы получите полное представление об этом чуде полярной техники.

Амундсен остановился у борта и задумчиво смотрел на озаренную бледно-розоватыми лучами вершину айсберга, величественно возвышавшегося за «воротами» бухты, посреди свободной ото льда, «чистой», как было принято говорить у полярных моряков, воды.

– Скотт намерен идти на этих санях к самому полюсу?

– Вряд ли это возможно. Слишком уж неровная, изрезанная ледовыми хребтами и глубокими трещинами поверхность. Там, где лыжник проскочит через трещину по затвердевшему снежному настилу, мотосани мгновенно провалятся в нее под тяжестью собственного веса.

– Мне нравится ваша аналитичность, лейтенант. Почему бы вам самому не возглавить одну из экспедиций к полюсу, просто в глубины Антарктиды или, например, трансантарктическую, в попытке пересечь Ледовый континент с севера на юг?

– Уже хотя бы потому не решусь, что мне известно, каких усилий и какой организационной, финансовой суеты стоила подготовка к экспедиции капитану Скотту. Наверное, я не создан для подобных авантюр.

В промежутке между судами появилась стая косаток. Когда несколько этих могучих хищников неожиданно понеслись на борт «Терра Новы», Норвежец инстинктивно отшатнулся. Рой черных тел этих огромных рыбин напоминал «эскадру» торпед, способных вдребезги разнести даже самый мощный броненосец.

– Вы правы, лейтенант: Скотт не дойдет на мотосанях до полюса, – высказал Норвежец то, что давно не давало ему покоя. – Эти машины, конечно, дают ему какие-то преимущества на начальном этапе экспедиции, когда надо перебрасывать десятки тонн груза от причала до базового лагеря и до ближайших промежуточных складов. Но всерьез полагаться на них при броске к полюсу?! Кстати, наш предшественник Шеклтон уже основательно испытал и пони, и мотосани, и вывод его был однозначным: ни тот ни другой вид транспорта в Антарктиде не приемлем. Никогда не поверю, что Скотт не удосужился изучить его записки и высказывания в прессе.

– Конечно же изучил, – неохотно заверил Кемпбелл Норвежца. После чего у Руала чуть было не сорвалось с губ: «Тогда в чем дело, почему не учел его горький опыт?!», однако вовремя понял, что в разговоре с Кемпбеллом подобные вопросы неуместны.

– И вообще, мне кажется, что если бы кто-либо из нас уселся на подобную машину или на аэростат, то это было бы не настоящее покорение полюса, а так, некое подобие. Согласитесь, что в таком покорении Южного полюса ученый мир узрел бы нечто противоестественное, этически неполноценное.

– Этически… неполноценное? – переспросил Виктор.

– Возможно, существует какое-то другое, более емкое определение, но вы и так понимаете, о чем идет речь. На пути к подобному покорению, – продолжил свою мысль Амундсен, – не происходило бы того главного, что составляет суть нашей полярной романтики, суть борьбы с жесточайшими природными условиями, борьбы за выживание. Было бы упущено важнейшее в нашем полярном деле звено – познание континента, познание тягот покорения, осознание того, что весь этот путь, скажем, от ледника Росса до полюса пройден собственными ногами; что на этом пути действительно «ступала нога человека».

Выслушав его спич, Кемпбелл задумчиво провел взглядом стаю касаток, устремившуюся к створу Китовой бухты, и произнес:

– Вполне могу согласиться с вами. Хотя «этическая полноценность» того или иного способа покорения полюса на собачьих или пони-упряжках, на лыжах, мотосанях или аэростатах… – может стать темой большой научной дискуссии.

– Скорее псевдонаучной, – недовольно проворчал Амундсен. – Кстати, предложение относительно базирования вашего отряда рядом с «Фрамхеймом» остается в силе. Нет-нет, не торопитесь с ответом. В таких серьезных экспедициях следует отбрасывать любые национально-политические предрассудки и амбиции и руководствоваться исключительно целесообразностью тех или иных решений.

Выслушав его, Кемпбелл отделался сухими, ничего не значащими словами благодарности, после которых Амундсен позволил себе лишь вальяжно развести руками, дескать, «ну, знаете ли, от таких предложений не отказываются! Это уже несерьезно!».

Когда они вернулись в кают-компанию, пиршество было в самом разгаре, однако все находившиеся там офицеры приумолкли и настороженно взглянули на вошедших джентльменов. И даже пылкий тост, провозглашенный Амундсеном во славу полярного братства путешественников и исследователей всех времен и народов, настороженности этой не развеял.

А как только шлюпка с норвежцами отошла от борта «Терра Новы», Кемпбелл, обращаясь к командиру судна, вполголоса проговорил:

– Через полчаса снимаемся с якоря и уходим.

– Почему такая поспешность?

– Нужно как можно скорее добраться до мыса Эванса или Старой хижины и сообщить капитану о лагере и намерениях норвежцев.

– Но ведь Амундсен сразу же поймет, почему мы «сбежали с поля боя» и куда направили стопы свои.

– Мнение Амундсена по этому поводу меня уже не интересует, – холодно процедил лейтенант. – Существуют соображения высшего, государственного порядка. Поэтому наше донесение может решительно подстегнуть капитана Скотта, резко изменить его, как выражается лейтенант Ертсен, «полярную доктрину».

19

После катастрофы над ледовой пропастью партия Скотта с трудом добралась до «Безопасного» лагеря, где застала группу лейтенанта Эдгара Эванса. Все люди этой группы чувствовали себя нормально, тем не менее лейтенант пребывал в унынии: из трех выделенных им пони, двоих они умудрились потерять. Первым выбился из сил конь матроса Форда. Едва партия отошла от одиннадцатого склада, как разыгралась сильная метель и, несмотря на то, что матрос относился к своей лошадке с предельной заботливостью, до ближайшей стоянки она дотащилась уже в безнадежном состоянии.

– Она действительно была совершенно обессиленной, – подтвердил рассказ матроса лейтенант Эванс. – Жертвуя своим отдыхом, Форд несколько часов возился с ней, усиленно подкармливал, укутывал в попону и одеяла, устраивал ей небольшие прогулки, однако все это ничего не давало. Когда пришло время делать последний переход к «Безопасному» лагерю, лошадка буквально свалилась с ног и через несколько минут испустила дух. А через десять миль пришлось оставить на нашем южном тракте и второго коня, по кличке «Блоссом». Он был так же плох, как и конь Форда, но мы надеялись, что до «Безопасного» все же дотянет. Последние несколько миль он останавливался после каждых ста метров; мы его тоже укутывали, подкармливали, а когда поняли, что зря теряем силы и время, прекратили его мучения.

Реакция Скотта оказалась совершенно непредсказуемой.

– Вы назвали этот санный след «Южным трактом», лейтенант? Чудное название. Есть в нем нечто такое, воодушевляющее. «Южный тракт…» А что, пожалуй, впредь так и будем именовать его.

Не обращая внимания на удивленные лица Эванса и прочих полярников, капитан с романтической хитринкой в глазах осмотрел тот самый, санно-лыжный «тракт», уходящий к подножию ледового барьера, загадочно улыбнулся и пошел осматривать недавно спасенных собак, большая часть которых тоже пребывала в критическом состоянии. Эванс догадался, что и в партии Скотта произошло какое-то неприятное событие, но распространяться о нем капитану не хотелось, а глядя, на него, Уилсон, Мирз и все прочие тоже помалкивали.

Зато отзвуки этого события хорошо улавливались из разговора Скотта с лейтенантом Мирзом.

– Если мы намерены использовать собак с пользой для экспедиции, то всем, и прежде всего вам, Мирз, придется отказаться от сугубо русской привычки – приспосабливать собачьи упряжки для транспортировки людей. Я понимаю, что вам хотелось бы прокатиться на собачьих упряжках до самого полюса, но увы!..

– Я и теперь настаиваю на том, чтобы следующим летом мы отправились туда на нартах, налегке, приберегая свои ноги и силы для исключительно трудных участков, – уверенно подтвердил старший каюр экспедиции. – Поинтересуйтесь у русских каюров – Дмитрия и Антона. Разве, работая на Амурско-Сахалинском почтовом тракте, кто-либо из коллег Антона бегает туда-сюда через пролив, вслед за нартами, соревнуясь при этом с целой сворой крепких псов?

– Мое мнение о русском восприятии нарт как северных пролеток вам уже известно, – решительно осадил капитан старшего каюра. – Причем основано оно исключительно на нашем с вами горьком опыте. Хотя мы и назвали наш убийственный маршрут «Южным трактом», однако воспринимать экспедиционные нарты в образе пролеток было бы легкомысленно. На нартах должны перемещаться только грузы, мы же всегда должны бежать на лыжах или без них рядом с караваном. Поэтому уже сейчас нужно отрабатывать темп передвижения, знать расстояние, которое мы способны без особого вреда для здоровья, своего и животных, преодолевать от стоянки до стоянки. – Капитан умолк, а затем вдруг неожиданно сказал: – Впрочем, эти упряжки, собачьи и лошадиные, создают столько проблем и заставляют настолько увеличивать размеры грузов, что следует подумать, нужно ли рассчитывать на них при решающем рывке к полюсу.

– Именно этот вопрос меня больше всего и занимает, – пробормотал Мирз, стойко удерживаясь от того, чтобы вновь затевать с капитаном полемику по поводу использования собачьих упряжек. Одну из тех, которые возникали между ним и Скоттом уже не раз и которые всегда сбивали с толку подчиненных ему каюров.

Отведя своей группе четыре часа на сон, капитан поднял ее и с одной собачьей упряжкой двинулся в сторону Старого Дома. Этот участок Южного тракта был прекрасно знаком не только полярникам, но и собачьему вожаку, поэтому добрались они до Хат-Пойнта без каких-либо приключений и не брезгуя давним русским способом передвижения.

Эту аварийную хижину Скотт всегда воспринимал с каким-то особым чувством, словно возвращался не в полярную хижину на берегу заледенелого моря, а в окруженную садом родительскую усадьбу Аутлендс, примыкавшую к городской черте Сток-Дэмэрела, что неподалеку от Плимута.

Да, здесь частица его, капитана Скотта, прошлого, его жизни, его души. Но здесь же теплилась и его надежда на тот великий успех, ради которого он прибыл на эту «мертвую землю мертвых» и на который он, подобно азартному игроку, поставил решительно все: несколько лет жизни, если только не всю жизнь, свою репутацию полярного исследователя, свою славу.

Старый Дом встретил их пустотой, сквозь которую, однако, просматривалось недавнее присутствие здесь людей – настолько он был подчищен, убран, приготовлен для встречи новых постояльцев. Ответ на вопрос о том, кто тут хозяйничал, лейтенант Эванс обнаружил на листике, приколотом к стене дома. В записке доктор Аткинсон, которого после операции на пятке капитан отправил «в тыл» в сопровождении матроса Крина, сообщал, что на мыс Эванс, на базу, заходила «Терра Нова» и что Кемпбелл передал «важное письмо» для капитана Скотта, которое находится в почтовом мешочке. И тут же Аткинсон уведомлял, что вместе с Крином отправляется к лагерю «Безопасный». Полярники осмотрели весь дом, однако почтового мешочка так и не обнаружили.

– Очевидно, в последнюю минуту доктор Аткинсон решил прихватить мешок с собой, рассчитывая застать вас в «Безопасном» или встретить на Южном тракте, – выдвинул догадку Эванс, – однако вносить изменения в записку не стал или же забыл сделать это. Ну а к «Безопасному» эти скитальцы Антарктики пошли другим путем, а посему с нами разминулись.

– А «важное письмо», очевидно, касается появления в близлежащих водах судна Амундсена, – мрачно предположил Скотт.

– Неужели Норвежец до того обнаглеет, что решится расположить свой лагерь неподалеку от нашего? – усомнился Эванс.

– А что еще могло заставить Кемпбелла отставить высадку в указанном ему районе и вернуться на судне в экспедиционный лагерь?

– Не хотелось бы, чтобы Норвежец оказался бок о бок с нами и решился устраивать гонки на опережение.

– Будем надеяться, что письмо Кемпбелла многое прояснит.

Скотт с минуту молча прохаживался по дому, покусывая нижнюю губу и время от времени заглядывая в записку Аткинсона, словно пытался выучить ее наизусть или рассчитывал найти в ней нечто такое, что ранее ускользнуло от его внимания.

– Всем – два часа отдыха, – наконец жестко распорядился он, понимая, что, коль уж есть донесение Кемпбелла, терзать себя догадками бессмысленно. – После этого выступаем в сторону «Безопасного».

Юрта, в которой расположились Аткинсон и его спутник, была установлена чуть в сторонке, за ледяной скалой, на берегу залитой талыми водами низины, поэтому в группе Скотта заметили ее не сразу. А как только обнаружили, тут же направили свои нарты к ней.

– Где записка Кемпбелла?! – еще издали прокричал капитан, увидев вышедшего из юрты доктора Аткинсона.

– Здесь, в мешке!

– Вы уже читали её?!

– Естественно! Важно было знать, что именно… Впрочем, кое-что лейтенант пересказал и на словах.

– Тогда читайте еще раз, теперь уже вслух! – выпалил Скотт, на ходу соскакивая у лагеря с порезвевшего собачьего запряга. – А потом – все, что на словах. Важна любая деталь. Всем собраться у юрты! – обратился к выбирающимся из палаток полярникам.

Прежде всего лейтенант Кемпбелл объяснил, почему он с группой не высадился в указанной ему местности, и сообщил, что у него появилась идея высадиться в Китовой бухте. Но и этой высадке не суждено сбыться, поскольку в названной бухте «Терра Нова» наткнулась на судно Амундсена «Фрам».

– Какого черта этот выскочка делает в такой близи от нас?! – возмутился лейтенант Мирз. – Очевидно, ему забыли объяснить, что в цивилизованном мире так не ведут себя?

– Никаких комментариев, – осадил их обоих Скотт. – Во всяком случае, до конца чтения письма. Не отвлекайтесь, Аткинсон, не отвлекайтесь!

Дальше шло сообщение о том, что Кемпбелл принял решение высадиться на гористом мысе Адэр, где пони ему вряд ли понадобятся, к тому же с ними возникает масса проблем, поэтому он возвращает бравых лошадок, вполне здоровых и пригодных к путешествию на полюс, на экспедиционную базу.

Скотт поиграл желваками. В этом отказе лейтенанта от пони он улавливал некий намек на неудачный выбор своего командира. Тем более что после встречи Виктора с Амундсеном намек этот приобретал какой-то особенно неприятный «привкус». Ну а дальше следовало разъяснение, что заход в бухту Мак-Мёрдо судно совершило по пути от берегов Земли Короля Эдуарда VII к берегам новой Зеландии, а значит, никаких особых отклонений от курса делать не пришлось[29]29
  Группа лейтенанта Кемпбелла без каких-либо потерь перезимовала на мысе Адэр и была подобрана судном «Терра Нова» после его возвращения в Антарктику в январе 1912 года. Однако на этом приключения группы не завершились. После небольшой передышки и пополнения запасов Кемпбелл попросил высадить его на побережье Земли Виктории, в местности, которая получила название Убежище Эванса. Поскольку предполагалось, что экспедиция эта будет недлительной и уже в феврале судно вновь доставит полярников на экспедиционную базу на мысе Эванс, группа не только не обладала необходимыми запасами продовольствия и топлива, но и не имела зимней полярной экипировки. В феврале 1912 года моряки «Терра Новы» действительно пытались пробиться к зимовщикам, но из-за массивных ледовых полей не смогли подойти к берегу Земли Виктории ближе, чем на тридцать миль. Таким образом сложилась трагическая ситуация: группа оставалась на длительную многомесячную зимовку, имея запас продовольствия всего на четыре недели и одетая в летние костюмы, предназначенные для санных походов (они были сшиты из армейских одеял!). Вопреки всем трагическим прогнозам, господствовавшим на судне, в группе Скотта и на экспедиционной базе, группа Кемпбелла, которую все склонны были считать погибшей, не только сумела выжить (благодаря охоте на тюленей и пингвинов), но и самостоятельно (уже после гибели группы Скотта) вернуться летом на базу. Эти события выходят на рамки сюжета романа, но хочу заметить, что, судя по всему, лейтенант Кемпбелл оказался опытным полярником и отличным, мужественным руководителем.


[Закрыть]. И что лейтенант Пеннел прекрасно справляется с обязанностями командира барка, а на судне никаких происшествий не случилось.

Все это длинное объяснение Скотт выслушивал, закрыв глаза, со стоическим терпением, хотя внутренне не раз вскипал, поражаясь словоохотливости лейтенанта, явно подстраховывавшегося на тот случай, если бы командир остался недовольным его решением. И наконец, последовали слова: «А теперь я считаю необходимым изложить все, что мне удалось увидеть и услышать во время двух встреч с господином Амундсеном и его людьми».

– Он дважды встречался с Амундсеном?! – не удержался капитан, вновь заставив доктора Аткинсона прервать свое чтение. – Норвежец «снизошел» до встречи с людьми Скотта? Любопытно, любопытно…

– Судя по всему, Норвежец нагло намеревался как можно больше узнать о ваших планах, – процедил лейтенант Мирз. – Жаль, что я не оказался в группе Кемпбелла.

– Какое упущение, господин Мирз! – не терял чувства юмора Отс. – Какое непростительное упущение! Нужно было предвидеть, что Амундсен уже рыщет в наших территориальных водах, господа из разведки. Да, в антарктических территориальных водах Британии. Почему бы не поставить вопрос и таким образом?! Из-за вас, Мирз, разведка очень многое потеряла.

– Продолжайте, Аткинсон, – жестко потребовал Скотт, и шутники сразу же унялись.

Как оказалось, Кемпбелл со всеми возможными подробностями описал устройство и состояние лагеря Амундсена «Фрамхейм», оценил гостеприимство норвежцев и изложил тактику их действий во время «броска к полюсу». А еще лейтенант не забыл указать, что Амундсен «скептически отзывался о пользе лошадок-пони во время длительных полярных экспедиций». Но в то же время настойчиво интересовался техническими характеристиками мотосаней, о которых уже немало знал, но к использованию их в Антарктиде тоже отзывался «со свойственным Амундсену скептицизмом ко всему, что делается в британском антарктическом лагере и предпринимается его полярниками».

В завершение лейтенант сообщил, что принял от норвежцев мешок с почтой, который те попросили доставить в Новую Зеландию, – и этот жест взаимопомощи вызвал у Скотта явное одобрение. Но тут же обратил внимание капитана, что Норвежец всячески пытался выведать сроки экспедиции Скотта на полюс, не указывая при этом сроков собственного броска на крышу мира.

– Да, Амундсен ведет себя как прожженный норвежский агент, – процедил лейтенант Мирз, вызвав тем самым язвительную ухмылку Отса, который не то чтобы недолюбливал Сесила за причастность к разведке, а просто не упускал возможности подковырнуть его по этому поводу. Как, впрочем, и многих других полярников по всяким прочим поводам. Незлобная язвительность драгун-ротмистра, как именовал его сам уязвленный Мирз, была общеизвестной.

– Он ведет себя так, как и положено вести себя любому другому исследователю, чувствующему дыхание в затылок своего соперника, – парировал Бауэрс.

– Вы правы, лейтенант, – поддержал его Скотт. – А вот я, признаю, явно ошибался, наивно полагая, что Амундсен отправится в антарктическое море Уэдделла, чтобы заняться там рутинным исследованием побережья и всевозможными полярными исследованиями. По крайней мере так я понял из послания Норвежца, с которым ознакомился в Австралии. – Капитан немного помолчал, а затем добавил: – Теперь я понимаю, что пытался успокоить себя, выдавая желаемое за реалии бытия.