Текст книги "Возрождение любви"
Автор книги: Бобби Хатчинсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)
ГЛАВА 17
Пейдж не очень охотно подошла к шумной толпе женщин, собравшихся вокруг костров, на которых готовилась еда.
Пока они с Танни беседовали с Хромой Совой, в деревню Повелителя Грома приехали еще двое гостей. Это были смуглые мужчины с длинными волосами, в штанах из оленьей кожи, на талии у каждого красный пояс, обозначавший, что они метисы.
Они передавали по кругу бутылку виски и пронзительно и нагло хохотали.
Пейдж, ощущая застенчивость, стояла вне круга женщин, пока Майлс не заметил ее. Он подошел и провел ее ближе к огню, его рука как надежная защита обнимала ее плечо.
– А, доктор нашел себе прекрасную женщину, – воскликнул доброжелательно один из метисов. Это был красивый молодой парень, высокий, черноволосый, с яркими синими глазами. Он подошел к Пейдж, вежливо ей поклонился и протянул бутылку виски.
– Немножко виски, мадам?
Пейдж улыбнулась и покачала головой.
– Спасибо, но я предпочитаю чай.
Она чувствовала руку Майлса на своем плече, он прижал ее ближе к себе, когда тот мужчина разглядывал ее с восхищением в своих синих глазах.
– Представьте меня вашей очаровательной даме, мсье доктор Болдуин. Или вы прячете ее только для себя?
Тон этого красивого мужчины звучал насмешливо, при этом он подмигнул Пейдж. Он флиртовал слишком откровенно, и Пейдж не могла удержаться, чтобы не улыбнуться ему.
– Пьер Делорм, доктор Пейдж Рандольф, – кратко и холодно произнес Майлс.
Синие глаза Пьера расширились от удивления, и он протянул ей руку.
– Ах, значит, вы и есть та прекрасная женщина издалека, о которой говорил Арман Леклерк?
Пейдж вложила свою руку в его, и Пьер с вежливым поклоном поцеловал ее.
– Арман Леклерк мой кузен, мадам, и благодаря ему ваша слава далеко пошла. Это большая честь познакомиться с вами.
Он обернулся и крикнул своему товарищу, весело болтавшему с группой молодых воинов:
– Габриэль, подойти сюда!
Второй мужчина, поменьше ростом и более коренастый, чем Пьер, отошел от индейцев и направился к ним.
Между ними произошел короткий и быстрый разговор по-французски. Пейдж разобрала только свое имя и часто повторявшееся слово «доктор». В школе она плохо успевала по французскому языку, но ей было понятно, что Пьер рассказывал своему товарищу все, что знает о ней.
– Мадам доктор, это Габриэль Дюмон, самый лучший среди нас, метисов, охотник на бизонов, – с гордостью представил его Пьер. – Мы называем его Принцем воинов.
Принц он или нет, но Пейдж ощутила, что в нем нет никакой физической привлекательности Пьера. Он был меньше ростом, чем Пьер, примерно пяти футов и семи дюймов, коренастый, широкогрудый с высокими индейскими скулами, густой бородой, суровыми глазами и толстоватыми губами. Он не пошевелился, чтобы пожать ей руку, только кивнул в ответ на ее «хелло», внимательно изучая ее своими темными глазами.
Пейдж в свою очередь разглядывала его. Она была уверена, что никогда раньше не встречала его, но что-то в этом Габриэле Дюмоне было знакомым.
Майлс заговорил с ним:
– Хелло, Габриэль, как идут дела в Батоше?
Дюмон пожал своими массивными плечами.
– Мы стараемся выжить, – сказал он, в его баритоне слышался сильный акцент. – Урожай в этом году плохой. Да вы и сами знаете, – он устремил на Майлса обвиняющий взгляд, – больше нет бизонов. Может, еще есть несколько голов, но большие стада, какие мы знали, ушли навсегда. А теперь мы живем под угрозой, что у нас отнимут наши фермы. Вы об этом знаете?
Майлс кивнул.
– Арман говорил мне, что для вас настали тяжелые времена. Мне очень жаль.
Майлс слишком хорошо знал проблемы метисов. Сэр Джон А. Макдональд, премьер-министр Канады, возмечтал построить железную дорогу, которая соединит атлантическое побережье с тихоокеанским, и безжалостно проводил эту идею в жизнь. Железную дорогу тянули все дальше на Запад, и фермы метисов, от которых зависела их жизнь, конфисковывали спекулянты землей с Востока. Метисы, как и индейцы, во многом зависели от бизонов, обеспечивающих их семьи едой.
– Плохие дела, – заметил Майлс. Пейдж чувствовала, как он напряжен, хотя голос у него звучал непринужденно и дружески. – Я слышал, что ваш народ послал петицию в Оттаву.
Дюмон фыркнул.
– Пустая трата времени. Какое дело политикам до нас, невежественных метисов? – Он показал жестом на шумную толпу, окружавшую костер, и на его бородатом лице были горечь и негодование. – Или до наших братьев-индейцев? Они теперь тоже голодают. Они лишены и свободы кочевать, куда хотят, и бизонов, чтобы кушать.
– Я желаю вам и вашему народу успеха с вашей петицией, – сказал Майлс ровным голосом.
Дюмон нахмурился, стараясь, как показалось Пейдж, попять, искренен ли Майлс. Потом он снова кивнул и, не сказав больше ни слова, вернулся к костру, где его друг Пьер смеялся и шутил, стоя в центре группы молодых воинов.
Веселье там продолжалось еще долго. Все ели, барабаны гремели, мужчины и женщины танцевали в свете костра.
Пейдж сидела рядом с Майлсом, и вскоре ей пришлось бороться со сном. Все происходящее вокруг стало казаться сюрреалистической картиной, когда она то засыпала, то просыпалась, и в какой-то момент Майлс взял ее за руку, и они вместе ускользнули от неистового веселья и при свете луны нашли свой вигвам.
Внутри пахло мускусом и было жарко от нагревшихся за день бизоньих шкур, образующих стены вигвама. Майлс опустился на колени, расшнуровал ее ботинки и снял их с ног, потом осторожно расстегнул ее одежды и бросил их рядом со своими.
Сонная и вялая, совершенно голая, Пейдж утонула в мягкой постели, которую приготовила еще раньше, а сильные руки Майлса обняли ее.
Поначалу он ласкал ее нежно, и отчужденность, которая тревожила ее, отступала. Полусонная, она пассивно отвечала на его поцелуи, когда его губы и язык дразнили ее.
Мускулы ее оставались расслабленными, мысли какими-то размытыми. Она слышала барабаны и только через некоторое время они стали биением ее собственного сердца.
Постепенно ее кожа обрела чувствительность, груди начали побаливать от ласки Майлса. Ее пульс участился, бедра начали ритмично двигаться, по мере того как его пальцы искали и находили нужные знакомые местечки.
Он не торопился. Она могла ощутить, как он сдерживает себя, в каждом его вздохе, в том, как дрожат его мускулы при малейшем прикосновении, и что-то, глубоко скрытое в ней, жаждало, чтобы он пошел дальше и уничтожил бы стесненность, образовавшуюся в последнее время между ними. Она хотела, чтобы он овладел ею.
Его поцелуи стали жарче и влажнее, одурманивая ее. Она вся дрожала, ее окатывала волна наслаждения. Она захотела его всем своим существом. Ее пальцы скользнули вниз по его телу, ее губы следовали за ее пальцами по его груди, животу.
Она взяла его член в рот, и барабаны застучали в ее крови.
Наконец он больше не мог терпеть, он подтянул ее выше, накрыл ее тело своим, его кожа с курчавыми волосами на груди прильнула к ее коже, дразня, но не принося еще удовлетворения.
Он тяжело дышал, словно бежал, но все-таки он чего-то ждал.
Она задвигалась под ним.
– Майлс, пожалуйста, я хочу…
– Чего? Скажи мне, чего ты на самом деле хочешь? – Его голос, низкий, медленный и сладкий, запинающийся от желания, был настойчив. – Скажи мне, Пейдж.
– Я хочу тебя… Я жажду тебя… Я хочу, чтобы ты любил меня, – выдохнула она.
– Почему?
В его голосе была беспощадность, было нечто, что он хотел услышать от нее, прежде чем пойдет дальше.
– Потому что я люблю тебя. Потому что я всегда любила тебя. Навсегда, сейчас, всегда…
– Дорогая!
Он перестал сдерживаться и, слегка вскрикнув, раздвинул ее бедра и вонзил в нее свой член, когда его рот прижался к ее рту и приглушил ее крик оргазма.
Их совокупление было неистовым, страстным и свободным. Облегчение слилось с экстазом.
Потом Пейдж заснула. Когда она проснулась, было еще темно, но она почувствовала, что Майлс не спит и все еще прижимает ее к себе.
– Майлс? Который сейчас час? – Она была как пьяная, и ей казалось очень важным знать время. – Почему ты не спишь?
– Около трех. С час назад веселье наконец закончилось, и все разошлись по вигвамам.
– Метисы, должно быть, покончили с виски, – сказала она, слегка поворачиваясь, чтобы удобнее было лежать рядом с ним.
Она снова закрыла глаза, вспоминая сцену у костра, и где-то между сном и бодрствованием в ее подсознании возник портрет, когда-то давно увиденный еще в университете. Она вновь услышала бубнивший голос преподавателя и увидела в учебнике бледную фотографию и без всяких усилий со своей стороны вдруг поняла, где она видела Габриэля Дюмона.
– О Боже, вот оно! Это он! – вырвалось у нее.
– В чем дело? – Встревоженный Майлс приподнялся, опираясь на локоть, его рука потянулась к револьверу, лежавшему рядом с подушкой. – Что случилось?
– Этот метис, с которым ты сегодня вечером разговаривал, Габриэль Дюмон? Сейчас я поняла, кто он.
Майлс снова растянулся на спине. Его голос, казалось, доносился откуда-то издалека.
– Нy и кто он? Что ты знаешь о Габриэле Дюмоне?
– Он военачальник у Райела. Он был военачальником у Райела, – поправилась она. – Он планировал сражения во время восстания. Он чуть было не разбил всю британскую армию с горсткой своих воинов. Я помню, как профессор Вуд снова и снова говорил о нем, что этот человек был гением тактической войны. И я помню, что его звали Габриэль Дюмон. Все это кончилось очень грустно, потому что после восстания он бежал в Соединенные Штаты и кончил тем, что выступал в спектакле «Дикий Запад Буффало Билла». Поэтому он и застрял в моей памяти. Я помню, насколько унизительным мне показалось, что такой человек выступает в цирковом аттракционе. Там были его фотографии.
– Иди сюда, ляг рядом со мной.
Майлс потянул ее к себе, в теплоту их постели.
– Ты дрожишь. У тебя замерзли плечи.
– Майлс, ты мне веришь?
Она неожиданно ужаснулась, что опять ее предательская память создаст между ними новые проблемы. Он вздохнул.
– Да, я верю тебе. И меня совершенно не удивляет, что Дюмон оказался одним из тех, кто будет руководить сражениями. Габриэль – мужик неграмотный, он с трудом говорит по-английски, но все равно он человек блистательный, вождь своего народа. – Майлс тихо лежал некоторое время, потом добавил мрачно: – Сегодня он был здесь с определенной целью, Пейдж. Дюмон и Райел объединяют индейские племена вокруг дела метисов, которое по существу и дело индейцев.
– Но мне казалось, ты говорил, что Райел в психиатрической больнице.
Майлс кивнул.
– Он был там некоторое время. Когда он вышел оттуда, то уехал в Монтану и стал там работать школьным учителем. По форту ходили слухи, что Дюмон нынешним летом ездил в Монтану и просил Райела вернуться домой и взять на себя роль политического выразителя нужд метисов. Тот согласился и вот он уже несколько месяцев обретается в Батоше.
В голосе Майлса слышались раздражение и гнев.
– Я не виню метисов. Конечно, их требования законны. Но, будь они все прокляты, готовится кровавое восстание, а эти идиоты в Оттаве не обращают никакого внимания!
Ей хотелось сказать, что «я ведь тебе это говорила», но здравый смысл взял верх. Вместо этого она мягко сказала:
– Ты поэтому и не мог заснуть?
Она прижалась к нему, чувствуя напряжение его длинного, сильного тела.
– Да, поэтому. У меня ощущение, что я должен что-то сделать, чтобы предотвратить кровопролитие.
Она вздохнула, ее рука ласкала знакомый контур его груди.
– Я не думаю, что можно переделать историю, Майлс. – Она на какое-то мгновение задумалась. – Когда я только очутилась здесь, меня многое приводило в ярость: отсутствие удобств, отсутствие медицинских средств, которые я обычно применяла. Я считала, что там, откуда я пришла, все лучше, я это знала, видела. Но с течением времени я начала думать иначе. Сейчас и то, что происходит здесь, и то, как живут здесь люди, так и должно быть в это время.
– И все-таки должно быть что-то, что мы можем сделать.
Она заметила, что он перешел с местоимения «я» на «мы». Он включал ее в свои планы, и это, несмотря на все обстоятельства, сделало ее безумно счастливой.
– Я думаю, что мы можем приготовиться. Мы можем заготовить медицинские средства, питание, одеяла, одежду и хранить все это в форте.
– Тебе кажется, что восстание произошло этой весной?
Она задумалась.
– Весной восемьсот восемьдесят пятого. Я почти уверена.
– Значит, через пять месяцев.
Они долго еще говорили. Сдержанность, существовавшая между ними, исчезла.
Во всяком случае значительная ее часть. Пейдж отметила, что Майлс по-прежнему не заговаривает о браке, но, наверное, со временем это произойдет. Она, в свою очередь, не рассказывала ему о своем разговоре с Хромой Совой. Зачем раскачивать лодку, когда она вернулась в тихую заводь?
Заснули они только перед рассветом, держа друг друга в объятиях.
В тот год лето перешло в зиму без обычной постепенной смены времени года. Не прошло и недели после их поездки в резервацию Повелителя Грома, как необычная сентябрьская жара сменилась ледяным дождем, который лил изо дня в день, а вскоре выпал снег.
Такая неожиданная перемена погоды принесла грипп, смертельную эпидемию, заставившую и Пейдж, и Майлса весь октябрь отдавать все свое время уходу за больными, так что у них почти не оставалось времени быть вместе.
Пришел ноябрь, а эпидемия гриппа все еще свирепствовала в городе и окружающей его местности. Несколько старых людей и двое детей умерли от гриппа.
Редкий день проходил, чтобы не шел снег, и Пейдж испытывала немалые трудности, стараясь поддерживать в своем доме относительную теплоту, – ее и днем и ночью приглашали к больным, а огонь в доме имел утомительную привычку гаснуть, когда она уезжала и не могла подбрасывать дрова.
Потом, в середине ноября, и снег, и эпидемия кончились. Задул теплый ветер чинук и значительная часть снега растаяла буквально за один день. Теплый ветер продолжался, и воздух начал благоухать.
Прошло два дня, потом три, когда ее не вызывали к постели какого-нибудь больного, и однажды утром Пейдж проснулась, впервые за многие недели ощущая себя отдохнувшей. Она посмотрела на календарь и сообразила, что до Рождества остается всего десять дней.
Это будет ее второе Рождество в Баттлфорде, и, повинуясь неожиданному импульсу, она решила отметить его рождественским обедом, пригласив всех своих друзей.
Не давая себе времени передумать, она тут же сочинила записки Флетчерам, Куинланам и Абигайл Доналд, приглашая их к себе на Рождество, если, конечно, погода позволит. Майлсу она поручила пригласить и Армана.
Восемь человек, подумала она, плюс маленькая Элли. Такое количество людей ее маленький домик вместит с трудом, но в конце концов, сказала она себе, Рождество для этого и существует.
В свободное от пациентов время она занялась уборкой, продумыванием меню и упаковкой подарков. Ее кулинарные способности по-прежнему оставляли желать лучшего, и она все что возможно покупала.
В мясной лавке она заказала большой окорок. В городе недавно открылась небольшая пекарня, и Пейдж заказала пышненькой женщине, которая владела пекарней, благоухающие буханки ржаного хлеба, пирог с мясом и с тыквой.
В магазине Компании Гудзонова залива она купила сухие фрукты, орехи и апельсины – редкость в Баттлфорде. Приобрела она также бутылку вишневой наливки и бутылку виски для мужчин, и маленькие подарки для всех.
Накануне Рождества она пребывала в нервном шоке от того, сколько ей предстоит приготовить, чтобы накормить восемь человек. Она как-то не учла того обстоятельства, что никогда в своей жизни не готовила такой обед на целую компанию.
Нервничая по поводу того, как ей удастся запечь окорок, она решила зажарить еще и индейку. Здесь никто не разводил индеек, так что она вместо этого купила гуся – к счастью, фермер согласился отрезать ему голову, а жена фермера за небольшую плату ощипала его и вынула все внутренности. Но теперь Пейдж оказалась перед ужаснувшей ее задачей начинить эту ужасную тушку. Абигайл предлагала ей свою помощь, но Пейдж упрямо настаивала, что сделает все сама.
Вечером накануне Рождества она проклинала себя за то, что вела себя как оптимистическая дура. Сидя за кухонным столом перед распластанным гусем, она пыталась разобраться в неясных инструкциях, которые написала для нее Абигайл, когда приехал Майлс.
Он вошел, вытерев ботинки о коврик у задней двери.
– Слава Богу, что ты появился! – Пейдж вскочила и поцеловала его, держа в руке инструкцию по начинке гуся. – Снимай пальто и помоги мне. Удалить у кого-нибудь желчный пузырь – сущая чепуха по сравнению с этой процедурой, – простонала она. – Как ты думаешь, если написано «несколько луковиц», сколько это штук?
– Штук шесть, может быть.
Майлс был в таком же смущении, как и Пейдж. Вместе они принялись изучать рецепт и следовать имевшимся в нем указаниям. Вскоре стол оказался завален посудой, тарелками, пряностями.
Майлс вышел за дровами и подбросил их в очаг, так что вскоре кухня превратилась в жаркую печку.
Он снял свой китель, открыв ее глазам серую нижнюю рубашку и широкие подтяжки. Потея и ругаясь про себя, он принялся чистить лук, вытирая глаза кухонным полотенцем.
Пейдж казалось, что каждый раз, когда она отворачивалась, соус, который они поставили на плиту, чтобы он «слегка поджарился», начинает подгорать.
К тому времени, когда они начинили гуся, завязали его и приготовили для того, чтобы сунуть в печь, оба они были без сил.
– О Боже, я вся пропахла жареным луком, – пожаловалась Пейдж. – Мы оба так пахнем. Я должна найти кого-нибудь, кто оборудует в этом доме ванну с душем. Интересно, когда изобрели душ? О Майлс, я надеюсь, что мы не переборщили с перцем.
Майлс мыл тарелки в тазу, рукава его нижней рубашки были закатаны до локтей.
– Написано «побольше перца», вот мы и положили побольше перца. Не волнуйся, дорогая. Я уверен, все будет вкусно.
– Твоя мать когда-нибудь готовила гуся? Ты можешь припомнить, как он должен выглядеть?
Пейдж, хмурясь, рассматривала нафаршированную птицу.
– Моя мать была бы шокирована при одной мысли о том, чтобы самой готовить гуся. У нас были рабы, которые занимались этим. Я помню только, как гуся приносили на стол, золотисто-коричневого, готового к тому, чтобы есть его. – Он выскребал кастрюлю. – А как праздновали Рождество, когда ты была маленькой девочкой, Пейдж?
Она с удивлением глянула на него. Он никогда не расспрашивал о ее детстве – это относилось к той действительности, которая вызывала между ними такие трения.
– Рождество? Оно не приносило много радостей. – Она взяла кухонное полотенце и принялась вытирать тарелки. – В моем детстве вообще было мало радостей. Моя мама умерла, когда мне было пять лет, и папа заново женился уже через год. Джоан ее звали. – Пейдж покачала головой. – Если говорить о жестоких мачехах, то эта женщина могла бы быть образцом. Она вела себя дьявольски жестоко по отношению ко мне и к Тони, когда оставалась с нами одна, а если мы пытались пожаловаться отцу, она объявляла нас лгунами. А мы были всего лишь маленькими детьми, мы не могли перехитрить ее.
– Ты с твоим братом были очень близки. – Это прозвучало как утверждение, и Пейдж кивнула.
– Да, мы были очень дружны. Мы несколько разошлись, когда выросли, а маленькими мы были просто неразлучны. – Она ухмыльнулась, оттирая стакан до полного блеска. – Если я заболевала и не могла пойти в школу, Тони тоже оставался дома. Джоан шлепала его, пока у нее рука не уставала, но он все равно не отправлялся без меня.
– Тебе его не хватает.
Пейдж кивнула.
– Очень. И моих племянников тоже. – Она описала мальчиков, как она запомнила их. – Они, должно быть, выросли. Они бывали очень возбуждены перед Рождеством, – сказала она задумчиво. – Но я могу держать пари, что Джейсон уже больше не верит в Санта Клауса. – Она покачала головой, – Нет, конечно, не верит, ему уже почти восемь. А Мэттью девять, десятый. Они уже слишком выросли, чтобы верить в Санта Клауса.
Майлс вылил грязную воду от посуды в бадью, стоявшую под кухонным столом, вытер руки полотенцем и резко переменил тему разговора.
– Я никогда не расспрашивал тебя, говорила ли тебе Хромая Сова об обряде, про который ты хотела узнать и который позволяет людям путешествовать во времени?
Вопрос был задан намеренно безразличным тоном.
– Да, я ее спрашивала. Она рассердилась на меня и ушла.
– Ты больше не пыталась говорить с ней об этом?
Пейдж нахмурилась и повесила кухонное полотенце на спинку стула, чтобы оно высохло. Она понимала, что разговор уже не носит случайный характер.
– Нет, Майлс. – Она старалась найти точные слова, выражающие то, что она чувствует. – Конечно, иногда мне ужасно не хватает моего брата и мальчиков, есть и другие вещи, которые я оставила в Ванкувере и мне их жалко, но… я нашла свое место здесь. У меня здесь друзья, врачебная практика, пациенты, за которых я чувствую ответственность. – Она смело встретила его взгляд. – У меня есть ты, это очень важно. В той жизни у меня никогда не было никого вроде тебя. Я никогда не испытывала то… то фантастическое ощущение, которое мы испытываем вместе.
Она коснулась пальцем его подбородка, жмурясь от усилия выразить то, что чувствует, выразить правильно и точно.
– Я думаю, что это похоже на то, что испытываешь ты, вспоминая свой дом в Чарлстоне, людей, которых ты там знал. Это всегда будет твой дом, и ты всегда будешь тосковать по нему, но его уже нет. У тебя теперь другая жизнь, так ведь? – Она посмотрела ему прямо в глаза, ее слова прозвучали легко и честно: – Я счастлива здесь, Майлс. Я не хочу возвращаться туда.
Он закашлялся, словно что-то застряло у него в горле.
– Сейчас не то время и не то место, когда я собирался сказать тебе это, Пейдж, у тебя на кухне, с кучей тарелок и этим проклятым фаршированным гусем. – Печальная улыбка промелькнула по его лицу и исчезла. – Хотя, если подумать, то, когда я планировал этот разговор, получилось не очень ладно.
Его голос звучал все громче и уже грохотал у нее в ушах.
– Я люблю тебя, Пейдж, как не любил никого и ничего в жизни. Если ты намерена остаться здесь, я думаю, дорогая, что мы должны пожениться.
Она давно ждала, когда снова услышит от него эти слова, а теперь, когда он их произнес, то застал ее врасплох.
– Ты действительно так считаешь? – Она вздрогнула и дала волю словам: – О Майлс, я тоже так считаю. Я тоже думаю, что мы должны пожениться.
Он притянул ее к себе, и его поцелуй был целомудренным, словно знаменовал нечто новое.
Он отвернулся и начал рыться в кармане своего мундира, потом вытащил синюю бархатную коробочку, открыл ее и достал кольцо с бриллиантом и изумрудом и надел ей на палец. Оно показалось сначала тесноватым, но потом оказалось удобным. Кольцо сидело на пальце замечательно. Похоже было, что она уже никогда не снимет его.
При свете камни вспыхнули огнем.
– Какое великолепие! – выдохнула она. Кольцо смотрелось необыкновенно и выглядело очень дорогим.
– Это кольцо моей матери. Она хотела бы, чтобы оно стало твоим.
– Спасибо. – Она подняла на него глаза, зная, что они блестят от слез. – Итак, доктор, когда вы хотели бы, чтобы мы поженились?
– Как можно скорее. Я давно хочу превратить тебя в приличную женщину, любимая моя. Я завтра же пошлю рапорт комиссару с просьбой разрешить мне жениться.
У Пейдж расширились глаза.
– Ты на самом деле должен спрашивать разрешения у комиссара жениться на мне?
– Да, мэм. Северо-Западная Конная зиждется на формальных традициях британской армии.
– А что, если твой комиссар откажет?
В его серых глазах сверкнула искра юмора.
– Тогда я выпущу на него тебя. Не думаю, что он долго продержится в такой схватке.
Она уперлась руками в бока, глаза ее загорелись.
– Только дай команду!
Он рассмеялся, потушил лампу и схватил Пейдж в охапку.
– Время ложиться в постель, моя дорогая.
Он понес ее через холл.
В эту ночь в их любовной игре появилось нечто новое: Майлс медленно и бесконечно нежно восхищался ее телом.
* * *
На следующий день каждая из приглашенных женщин внесла свой вклад в обед, и это несколько уменьшило ужас Пейдж, что еды окажется мало.
Первыми приехали Танни и Деннис. Тананкоа привезла очень вкусный пудинг и дикую клюкву под гуся.
Клара появилась с фруктовым тортом и песочным печеньем, изготовленным на масле, которое она сама сбивала.
– Веселого Рождества, – сказала она, сияя улыбкой и вручая свои приношения Пейдж, которая встречала ее и Тео в дверях.
С того момента, как Тео гордо внес Элли в комнату, она оказалась в центре внимания. Одетая в платьице из красного бархата и белые кружевные панталончики, с красной лентой, придерживающей ее единственный локон на золотистой головке, она была царицей бала и чувствовала это. Ей исполнилось пятнадцать месяцев, она начала ходить и разговаривала так, словно она в два раза старше.
– Эта девочка доставит Тео немало забот, когда ей стукнет шестнадцать, – заметила Пейдж, глядя, как девочка начала откровенно флиртовать с мужчинами даже раньше, чем Тео освободил ее от теплой шубки и шапочки. Тоненькая для своего возраста, Элли являла собой образчик здоровья. Судороги остались далеким воспоминанием.
Мужчины, поиграв по очереди с Элли, устроились в маленькой гостиной, чтобы поговорить о политике, о проблемах сельского хозяйства и о полиции.
Лицо Клары осветилось, когда она вошла на кухню и увидела Танни с ее вздутым животом. Она поспешно обняла ее.
– Ты собираешься увеличить семью. Я так и подумала, когда встретила тебя осенью, но не была уверена. Когда ты будешь рожать?
Тананкоа излучала здоровье и гордость.
– В конце апреля.
– Ты должна позволить мне прислать тебе кое-какие свободные платья, которые я сшила, когда забеременела Элли. Они по моей собственной выкройке, и я находила их очень удобными вплоть до самых родов, когда ничего другого уже нельзя было надеть. Конечно, я сошью и все приданое новорожденному ребенку.
– Только после того, как ты сошьешь мне свадебное платье, Клара, – сказала Пейдж, изо всех сил стараясь, чтобы эта фраза прозвучала как бы между прочим, но ощущая, что краска залила все ее лицо.
Клара и Тананкоа на мгновение уставились на нее, а потом разразились радостными криками. Пейдж показала им свое кольцо, они обнимали ее, требовали подробностей и даты свадьбы.
Пейдж, вся пунцовая, рассказала им, что Майлс должен получить разрешение.
– Как только комиссар даст свое благословение, мы назначим день, – пообещала она.
Конечно, Тананкоа знала об этом странном обычае, да и Клара вовсе не удивилась.
Новость насчет обручения повторили, когда появилась Абигайл, которая принесла маринованные дикие яблоки и бочонок засахаренных пирожков, которые она испекла сегодня утром.
– В свое время, – воскликнула Абигайл, и ее чистенькое маленькое личико сияло от удовольствия, когда она обняла Пейдж, – я сказала вам, чтобы вы обратили внимание на этого красивого доктора Болдуина.
Арман принес свой аккордеон, и, пока женщины наносили последние штрихи, накладывая подливку и картофельное пюре, в комнате звучали прелестные песни метисов.
Рождественский обед удался на славу, если не считать того, что кожа гуся оказалась настолько переперченной, что все чихали.
Деннис и Тананкоа в сумерках уехали домой, а Флетчеры остались до утра. Пейдж вышла вместе с Майлсом, когда он отправился седлать Майора, чтобы ехать домой.
Ночь становилась холодной, мороз накладывал свои узоры на окна, небо было усыпано далекими звездами, половинка луны встала над городом.
Он поцеловал ее нежным и долгим поцелуем.
– Необходимость ночью уезжать от тебя убивает меня, – проворчал он. – Я сегодня утром отправил комиссару телеграмму, что разрешение жениться нужно немедленно.
– Бог мой, Майлс, он подумает, что я беременна! – Пейдж произнесла эти слова не подумав, а в мозгу у нее вспыхнула картина, как Майлс держит у себя на коленях Элли и смешит ее.
Давнее чувство утраты примешалось к ощущению счастья, испытываемого Пейдж.
– Ты очень переживаешь, что мы не сможем родить своего ребенка?
– Я хочу только тебя, Пейдж. – Он наклонился и нежно поцеловал ее. – Тебя мне вполне достаточно, так что не начинай переживать по поводу детей. Если мы захотим завести потомство, то есть множество сирот, нуждающихся в семье.
Становилось холоднее, и он неохотно отпустил ее, сел на Майора и наклонился, чтобы еще раз поцеловать ее.
Пейдж смотрела, как он уезжал. Он обернулся, чтобы помахать ей рукой, когда доехал до дороги, ведущей к форту, она помахала ему в ответ и побежала в теплый дом, дрожа от холода, ругая себя за такую глупость. Она ведь счастлива, правда? Счастлива, как никогда не была. Ей достаточно любви к Майлсу. Это глупо с ее стороны так тяжело и так долго переживать о том, что, как она знала, никогда не может осуществиться.
Элли спала на двух сдвинутых креслах. Пейдж на цыпочках подошла к ней. Элли спала на животике, кругленькая попка торчала вверх, палец засунут в ротик.
Пейдж поправила одеяло на спящей девочке, наклонилась, чтобы поцеловать ее, не в силах воздержаться от опасного миража – маленьких девочек с серыми глазами и длинными ресницами и мальчиков с черными кудрями и ямочками на подбородке, как у их отца.
