Текст книги "Зов"

Автор книги: Боб Рэндолл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

8

Питер улыбнулся ей сочувственной улыбкой, но в ней читалось то же выражение, какое она наблюдала на лице Лу – покорное принятие факта: она больна.

– Раньше ты не верила в Бога, – заметил он.

– Но раньше я не была проклята.

Питер помолчал, соображая, как бы поубедительнее возразить.

– Ты считаешь, что заслужила проклятье?

Забавно – он и теперь использует ту же тактику, как и много лет назад, стирая ее мелкие вины и страхи.

– Как знать…

– И что же такого ты совершила?

– Ничего.

– Тогда за что же тебе проклятье?

– Я не знаю, Питер. Кого-то же надо проклинать, – жалко улыбнулась Сьюзен.

– А вероятность совпадений отпадает абсолютно?

– Абсолютно.

– А вероятность, что все кто-то подстраивает? Кто-то, кто…

– Питер, – перебила она, – ты сам прекрасно знаешь, существуют лишь две возможности: или меня наказывает Бог, или я свихнулась.

Он промолчал.

– Но ты меня обследовал. У меня все в порядке.

– Сьюзен, да ведь мы только так, поскребли на поверхности. Очевидных нарушений нет, но кто знает? Ты же умная здравомыслящая женщина. Подобные галлюцинации безусловно сигналят – что-то в неисправности. Что-то, чего мы еще не выявили.

Сьюзен позавидовала его уверенности.

– Питер, ты не веришь в Бога?

– Нет. Решительно.

– Послушай, а может, ты и есть сумасшедший? Не могут же двести миллионов американцев ошибаться.

– Могут. И ошибаются. По-моему, ты и сама прекрасно знаешь, Сьюзен… – Он взял ее за руку. – Ты не из тех женщин, кто подвержен нервным расстройствам. Натура ты сильная, нормальная. И раз у тебя такая бурная реакция, причина не эмоциональная, а физическая. Что-то дерьмовое… сорвалось…

Ни разу за те два года, что она ходила к нему, Питер не ругался. Ругательство прозвучало странно симпатично – словно ее проблема наносит ему личное оскорбление.

– Поверь мне, Питер, все происходит на самом деле. Не какая-то экстрасенсная чепуховина или кризис среднего возраста. Тут все – от и до – реальность.

– Или представляется реальностью.

До конца сеанса они проспорили, а потом Сьюзен, все еще тронутая его озабоченностью, поцеловала его в щеку и ушла, пообещав завтра придти снова. Но перед следующим сеансом у Питера ей предстояло перенести еще одну пытку. Похороны Джимми.

На следующее утро Сьюзен, Лу и ее мать вошли в Риверсайдскую часовню, поднялись лифтом на третий этаж, где встретились с остальной семьей. Первой она увидела Иду, мать Джимми, та сидела в другом конце зала, застывшая, с красным лицом. Она медленно кивала всем, кто старался утешить ее. Кто-то плакал, она – нет. Гроб стоял в углу, за выступом в стене: кто хотел, мог подойти, других пощадили. Сьюзен разговаривала мало, боясь, что, увлекшись, выложит всем, что Джимми погиб не из-за того, что что-то совершил, а из-за нее. Как составная часть ее проклятия – кровь, кузнечики-акриды, смерть перворожденного.

– Давай подойдем к Иде, – позвала мать. Сьюзен повиновалась, но когда Ида обняла ее, промолчала. Вскоре их проводили вниз, в небольшую приемную, смежную с часовней. Горе Сьюзен смешалось с невинными слезами других, но никто ни в чем не заподозрил кузину, на которую так сильно подействовала трагедия.

Через несколько часов, еще в темно-синем траурном платье, Сьюзен приехала к Питеру.

– Сьюзен, – сказал он, после того как они проанализировали похороны и она справилась со слезами. – Я хочу, чтобы ты сделала мне одолжение. Знаю, прошу многого, но, пожалуйста.

– Что же? – удивилась она его настойчивости.

– Я говорил тебе когда-нибудь про своего брата?

– Гения Джека?

– Вчера мы с ним обедали и он, как обычно, бахвалился…

– А ты, как обычно, обижался?

– На этот раз – нет. Мне кажется, Джек сумеет помочь тебе…

– А-ах, я и забыла. Джек ведь тоже врач.

– С большой буквы. Он – научный сотрудник довольно большого заведения на Лонг-Айленде. Там испытывают новый прибор – сканнер мозга. Джек считает, сканнер перевернет диагностику психики. Но действует аппарат просто – снимает изображения функционирования мозга, определяя, нормально тот действует или нет…

– Вроде рентгена?

– Нет, нет. Рентген показывает лишь строение, структуру, а не процессы. Послушай, как это делается: в тебя вводят глюкообразное вещество…

– В меня?

– Надеюсь, что да, – замялся он, – если ты разрешишь. Мне на голову пришлось встать, мелким бесом рассыпаться, чтоб уговорить Джека сделать тебе сканирование мозга. Это ведь не бесплатный рентген грудной клетки. Но нужны пациенты и…

– А я – верный кандидат в больные, – добавила Сьюзен.

– Если что-то не так, аппарат определяет.

– А как сканнер действует?

– На удивление просто. В основе своей вводимое вещество это пища, перерабатываемая мозгом при нормальном метаболизме, и пока мозг работает, фотографируются его сечения. В результате получается серия компьютерных снимков, отражающих точки поглощения сахара. И тут самое невероятное – различные участки мозга сахар поглощают по-разному – в силу физических или эмоциональных проблем. Что и фиксируется на снимках!

– А как фотографируются сечения мозга? – Сьюзен уже рисовались скальпели-иголочки, которые втыкают ей в череп.

– Глюкоза радиоактивно заряжена, – он заметил ее страх. – Но уровень радиации совсем низкий. Бояться нечего, разве что ты уколов не переносишь.

– А если ничего не обнаружится?

– А если обнаружится?

И Сьюзен согласилась подумать.

9

Утром Лу отправился к «Олину» за машиной, которую нанял, чтобы отвезти Сьюзен в лабораторию Джека Штеймана.

Существо позвонило. Сьюзен, научившаяся уже не слушать его, закричала:

– Я ничего не сделала! – Ей показалось, будто слова ее всосались в пустоту. – Отстань от меня! Я ничего не совершала дурного!

Она бросила трубку и спустилась вниз, дожидаться Лу.

– Милая? – окликнул ее Лу, когда они ехали в машине, Сьюзен машинально следила, как летит за окном безобразная лента шоссе.

– Что?

– Прости.

– За что же?

– Сама знаешь.

Она и правда знала.

– А, все в норме, – солгала она только наполовину и снова уставилась на заунывный скучный лонг-айлендский пейзаж.

Джек был до того похож на Питера, что Сьюзен немедля прониклась к нему доверием. Встретил он их в главном вестибюле здания, больше похожего на университетскую библиотеку, чем на медицинское учреждение, и повел наверх, в приемную, где ненадолго оставил одних. Держался Джек довольно дружелюбно, но немногословно. Сообщил, что сканирование займет два часа, и Лу пока что может перекусить в кафе. А когда Джек вернулся, с ним пришли еще двое – доктор Джейн Метерннк и м-р Фокс. Доктор Метерник уверила Сьюзен, что тревожиться абсолютно нечего, и ее увели, бросив Лу на Фокса. Наверное, чтобы тот успокоил его.

Сьюзен попросили лечь на носилки, конец которых крепился к прибору, самому большому и самому зловещему на вид. Носилки придвинули к круглому отверстию, где виднелось сверкающее пламя, точно в печи.

– Будет ни чуточки не больно, – заверила доктор Метерник. – Огонь чуть тепленький. Вообразите, будто вы в Майами, нежитесь в Фонтебло.

– Я на Майами ни разу не была, – ответила Сьюзен, чувствуя, как доктор Метерник трет ей руку заспиртованной ваткой.

– Я – тоже. – Доктор взяла шприц с ближайшего столика. – Самое дальнее – в Бирмингеме штата Алабамы. К семье мужа ездила. Бывшего, благодарение Богу. После чего навсегда невзлюбила Юг. Сейчас я вас уколю. Пожалуйста, держите руку спокойно, всего секунда… – Игла ужалила, но не больнее, чем сотни других уколов раньше.

Сьюзен ждала, что самочувствие ее как-то изменится, прореагирует на введенное лекарство, но ничего не произошло. Дыхание по-прежнему неглубокое, от страха, и по-прежнему, от страха же, слегка кружилась голова.

– Теперь немножко подождем и начнем сканирование. Хм, а дети у вас, миссис Рид, есть?

– Да. Дочка.

– И сколько же ей лет?

– Восемь.

– Чудесный возраст. Моей – 19. Вот это уже ничего чудесного. Мне от нее достается – и старомодная я, и глупая…

– Как же вас можно считать глупой? – Сьюзен была благодарна за человечность врача. – Только подумать, кем работаете!

– Исследования? Занятие для идиотов, не слыхали разве?

– Нищих идиотов, – добавил из угла лаборатории мужской голос.

– Еще выступать будешь! У моей дочки 14 пар обуви. У меня – пять. Вот скажите мне, на что человеку 14 пар обуви?

– Мамочку свою топтать, – разъяснил тот же мужской голос.

– Вы его извините, – сказала доктор, – он знаком с моей дочкой.

– Кем она хочет стать? – поинтересовалась Сьюзен, чувствуя себя лучше, радуясь, что лаборатория – частица реального мира, где матери воюют с дочерьми.

– Помоги мне Боже, моделью! Я вас спрашиваю, за что такое наказание женщине с тремя учеными степенями? С чего дочке приспичило идти в модели? О кей, Сьюзен… – тон ее изменился, стал более властным, решительным. – Теперь ляг повыше, положи голову в отверстие. – Она помогла Сьюзен приподняться, подсунув под голову руку, пока Сьюзен не почувствовала мягкую надувную резину под шеей. Голова внутри гигантского прибора, глаза закрыты – блеск огня слепил, гулко заколотилось сердце.

– Значит так, ты в Майами, вместе с другими богатыми дамами решаешь, какое новое платье купить. Хорошо, так и держи глаза закрытыми, все равно смотреть не на что. Листаешь «Вог», например, а там прехорошенькая куколка в отпадном платье. Платье – твое, куколка – моя… – Сьюзен услышала высокий вибрирующий звук, звон, щелчок… – Не надо! Не напрягайся, это сканнер… так, ерунда… А еще дети у тебя есть, Сьюзен?

– Нет.

– А у меня есть. Сынок. Ему 24. Живет в Маунт Синай. Терапевт.

– Два доктора Метерника, – пробормотала Сьюзен, стараясь не слышать щелчков – теперь щелкало каждые несколько секунд.

– Только его не так зовут. Я взяла свое девичье имя. Столько лет училась – зачем же всю честь отдавать экс-семье, верно?

– А чем ваш экс-муж занимается? – Щелк.

– Вдобавок к тому, что досаждает мне? Производит бесполезные вещи. Женские шляпки… – Щелк.

– … так что Глория в него пошла… а Нийл – в меня… – Щелк.

– … а мне кажется, шляпки миру нужны не меньше… – Щелк.

– Сьюзен, а может, подремлешь немножко? Делать тебе сейчас ничего не надо, а слушать мое нытье не такое уж великое развлечение…

Скоро Сьюзен и вправду задремала, не засыпая крепко, а просто подремывая, убаюканная теплом на лице и ласковым тихим насмешливым голосом доктора Метерник.

10

Сьюзен убрала все телефоны через несколько дней после того, как Питер сообщил ей, что сканирование ничего не обнаружило. Она решила, что дом – ее, и никто не имеет права оскорблять ее в ее же собственном доме. Поэтому позвонила на телефонную станцию и договорилась, чтобы все телефоны сняли.

А потом про это узнал Лу. Она на кухне готовила обед, когда вошел Лу – он вернулся домой, поиграл с Андреа, не замечая трех пустых пятен: одно у кровати, одно в гостиной и одно на кухне.

– Что на обед? – наивно спросил он.

– Котлеты! – Сьюзен не стала вдаваться в подробности, предчувствуя, что скоро разгорится ссора.

– Телячьи? Из барашка?

– Свиные.

– Не дури. Свиные твоими традициями запрещены. – Лу приподнял крышку на сковородке. – Барашек! – возвестил он.

Неожиданно, без всякой видимой причины, Сьюзен подумалось, что они уже несколько дней не занимались любовью.

– Покричи, когда будет готово, – и Лу вышел из кухни.

– Уж я покричу, не волнуйся, – прошипела она, теперь уже предвкушая ссору.

Они ели, он по-прежнему пока что ничего не замечал. Когда Андреа уютно устроилась перед телевизором, Лу окликнул ее из спальни.

Сьюзен вошла, плотно прикрыв дверь. Лу стоял у ночного столика, глядя на пустое пятно, и выражение его лица не сулило ничего хорошего. Они поссорились, как она и ожидала. Потом успокоились и пришли к соглашению. Лу ставит новый телефон для себя. Сьюзен подходить не будет, на все звонки отвечает только он.

– И как долго это будет продолжаться? – осведомился Лу, запал у него иссяк.

– Пока не закончится.

– К Питеру ходить будешь?

– Да.

Лу попытался, было, обнять ее, но безуспешно – она быстро отшатнулась, угадав его намерение, и он ушел к Андреа. Сьюзен посидела немного на кровати и решила прогуляться, чтобы утихомирить разгулявшиеся нервы. Она шагала по Вэст-Энд-авеню мимо швейцаров, зашторенных окон, обшарпанных зданий, пока не очутилась у многоквартирного дома, припоминая, как часто забегала в его мраморный вестибюль, клонясь под тяжестью школьной сумки. Дом Дженни Финкельштейн.

Дженни, которая здесь, в Нью-Йорке, Дженни, чьего сочувствия она еще не истощила.

Сьюзен влетела в подъезд и наткнулась на запертые внутренние двери. Она посмотрела список жильцов и, к счастью, нашла – Финкельштейны, 6 «Р». Нажав кнопку домофона, стала ждать.

Пожалуйста, будь здесь, Дженни! Ну, пожалуйста!

– Алло? Да? – Женский голос окликнул ее.

– Миссис Финкельштейн? – прокричала Сьюзен в микрофон. – Дженни дома?

– А кто спрашивает?

– Сьюзен Гудман, ее подруга по школе Хантер.

– О, Боже! Сьюзи, это ты?

– Да. На днях встретила Дженни. Она сказала, что у вас гостит.

– Сейчас, сейчас, милая. Поднимайся. Нат, Сьюзи Гудман пришла… – Запор щелкнул, дверь открылась.

Сьюзен прошла в вестибюль, и ей стало тошно от представшего зрелища. Стены грязные, краска лупится, деревянная полка над лжекамином исчеркана инициалами, ковер, когда-то красный и элегантный, засален, затерт. Когда дверцы лифта разъехались, Сьюзен увидела м-сс Финкельштейн – та нетерпеливо выглядывала из-за своей двери.

– Боже! Поглядите-ка на нее! Бальзам для больных глаз!

Ее провели в гостиную, принцессу из прошлого, и заставили пить кофе.

– Нет, милая. Дженни неделю назад укатила обратно в Вашингтон, – сообщила м-сс Финкельштейн, когда они устроились в гостиной. – А как ты? Замужем?

– Да.

– А дети?

– Дочка.

– Дочка! – разулыбался отец. – Дочка! – И Сьюзен подумалось, что у этой пары, старящейся так болезненно, живущей осколками прошлого, один-единственный источник незамутненного счастья – их дочь.

– Вы должны гордиться Дженни, – ласково заметила она. – Того гляди, услышим о сенаторе Финкельштейн.

– Имя бы вот сменила, – вздохнула мать.

– Еще молодая, – заметила Сьюзен.

– Тридцать семь. Когда мне было столько, она уже в школу ходила.

– Не жалуйся, – перебил муж. – Могло быть и хуже.

– Да, наверное. А как твою дочку зовут, милая?

– Андреа.

– О-о, как красиво. Правда, Нат, красивое имя?

– Очень, очень.

– Вот твои родители радуются, наверное, что у них внучка…

– Да, – коротко ответила Сьюзен.

Она задержалась ровно настолько, чтобы допить чашку кофе, и тут же вежливо откланялась, оправдываясь, что ей надо спешить укладывать Андреа спать.

– Слушай-ка, – прошептала ей мать у лифта, – а может, у тебя есть на примете знакомый симпатичный холостяк для Дженни? Не стесняйся, скажи ей, ладно?

– О’кей. – Сьюзен покраснела.

– Обещаешь?

– Да, да.

Она отправилась на Бродвей, все еще не желая возвращаться домой и сталкиваться с затаенным гневом Лу. Неспешно шагая, рассеянно поглядывая на витрины магазинов, она постигала глубинную правду. Так ей, по крайней мере, казалось. Все живут со своим ужасом: Финкельштейны заперты на враждебном острове, с которого не могут сбежать, Дженни и мать Сьюзен одиноки до конца жизни, и Тара, возможно, тоже. У всех свои беды. Но у них ужасы объяснимые. У нее – нет. И тут явился ее ужас.

На углу Бродвея и 88-й стрит зазвонил телефон-автомат, совсем рядом. Сьюзен вздрогнула, оглянулась на него, подумала тут же, что оснований предполагать худшее – никаких, и, перейдя улицу, неторопливо зашагала дальше. Звонки прекратились.

На углу 87-й – затрезвонили снова. На этот раз она даже не оглянулась на автомат.

На 86-й стояло два. Оба трезвонили. Звали ее, вне всяких сомнений. Она поспешно проскочила мимо. И на каждом следующем углу ее подстерегал телефон – злобный, всевидящий, метя маршрут ее возвращения домой, давая знать недвусмысленно и ясно – спасения от Безмолвия нет.

11

На следующее утро, когда Лу с Андреа ушли, Сьюзен неторопливо пила кофе. Как приятно посидеть в тишине, без людей и телефонных аппаратов. Она поймала себя на том, что напряженно смотрит на жженую умбру кофейной гущи в чашке, раздумывая, а может, бросить работу, с таким трудом отвоеванную? Ей просто не вынести больше сцен с Моди, в чьей встревоженности проскальзывает оттенок стервозности. И даже Тара, дорогая Тара, последнее время стала больше докукой, чем другом. Люди требуют от вас лучшего, напомнила она себе, моя чашку, глядя, как коричневое под струей воды превращается в оранжевое. Мучиться вашими проблемами – кому это нужно? Сопереживание потихоньку разъедается эрозией…

В дверь позвонили. На секунду ей почудилось, будто звонит отключенный телефон. На пороге стоял Эйб с большим малиновым конвертом.

– Почта, – сообщил он. – В ящик не поместилось, и я решил, пойду-ка отнесу…

– Благодарю, Эйб, – выдавила Сьюзен.

Пухлый, набитый конверт. Она открыла его. Внутри оказались конвертики поменьше, штук пятьдесят, с таким же окошечком, как на большом, с тем же обратным адресом. Счета от телефонных компаний.

Сьюзен вывалила все на кухонный стол и, не постигая смысла, стала просматривать. Адресованы самым разным людям в Манхэттен, в пригороды, все – незнакомым. И тут до Сьюзен дошло – это шутка. Угрюмая, злобная шутка. Существо забавлялось с ней.

На улице шутки продолжались. Бросив все письма в угловой почтовый ящик, Сьюзен оглянулась, сама не желая, на телефон-автомат, всего шагах в десяти от нее. Провод висел голый – трубка была срезана. Но пока она смотрела, произошло невероятное – телефон зазвонил!

Не только она наблюдала это: мимо проходила, толкая коляску с ребенком, молодая женщина. Она остановилась, удивленно наклонила голову, ребенок, подражая маме, – тоже; потом женщина улыбнулась, сказала что-то ребенку, тот ничего не понял, но все равно засмеялся.

И последняя шутка перед катастрофой.

Они были в школе, она и Лу, ждали школьного спектакля Андреа «Викинги». На минуту, стоя в вестибюле с другими родителями, Сьюзен почувствовала тепло знакомых мгновений тихого счастья.

– А кто Андреа сегодня? – спросила ее пухлая мама с кислым лицом.

– Бабушка викинга. А Тимми?

– Американский индеец с насморком. Надеюсь, не забудет захватить на сцену носовой платок.

– А у индейцев уже были платки?

– Этому лучше иметь. – И женщина вразвалочку отошла, наверное, выяснять, какие роли играют другие соперники ее сына.

Для родителей стоял кофейник с кофе, и Лу налил две чашки для них, пока Сьюзен оглядывалась, ища взглядом телефоны, выясняя, много ли их тут. Прибыла, запыхавшись, ее мать.

– Ида больше часа на телефоне держала. Наконец я сказала: «Послушай, Ида, если я не выйду из дома сию минуту, то пропущу спектакль Андреа». Но она все никак не могла угомониться, бедняжка. Лу, дорогой, этот кофе для нас?

Сьюзен пришло в голову, что, несмотря на все трагедии, жизнь быстро возвращается к обычной нетерпимости.

Другая бабушка, к счастью, увлекла миссис Гудман в сторонку, хоть на время. Лу также устремился на «пастбище позеленее»: к двум папашам, один был его приятель-юрист. И Сьюзен, оставшись одна, прогулялась мимо кафельных стен вестибюля, разглядывая картины учеников.

Двери зала открыли двое горделивых ребятишек, родители осанисто вошли в зал, точно знаменитости, наносящие визит. Сьюзен села между Лу и матерью и начисто забыла обо всем, как только на сцене появилась Андреа: удивительно хорошенькая с накрашенными губками и припудренными тальком волосами. К концу спектакля Сьюзен почти плавилась от счастья. Такой счастливой она давно уже не была, и даже предложила отправиться всем в ближайшее кафе-мороженое и отпраздновать событие. Что они и сделали. Андреа, сидевшая перед горкой шоколадного соуса, сияла гордостью. Вот почему пакет, поджидавший их под дверью, не возбудил у Сьюзен ни малейших подозрений.

– Эй, что это? – Лу подобрал его, осмотрел изящную шелковую ленту, нарядную подарочную бумагу и протянул Сьюзен.

– Это мне? Да? – сказала Андреа.

– Не знаю, может быть.

Они отнесли пакет на кухню и открыли его. Внутри, ухмыляясь, пялился на Сьюзен черный, глянцевитый человекоподобный зверек-грызун.

– Ой, ой! Телефончик – Микки-Маус! – запрыгала Андреа. – Это – мне!

Позже, когда Андреа отнесла жуткого зверька к себе в спальню, Лу повернулся к Сьюзен, которая, плеснув себе неразбавленного мартини, уставилась на пятнистую фарфоровую поверхность кухонной раковины.

– Ну, ты что? Не понимаешь? Шутка. Какой-то мерзавец старается досадить тебе, вся затея – шутка, розыгрыш. Теперь видишь?

Видела она только пятна и рюмку, которую требовалось долить.