Текст книги "Заратустра. Путь восхождения."

Автор книги: Бхагаван Шри Раджниш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Никто не мог дать работу человеку, который пятьдесят лет провел в тюрьме, который был пожизненно осужден. Им было уже семьдесят-восемьдесят лет – почти мертвецы. Семьдесят лет они не мылись; от них воняло. Люди сторонились их; никто не хотел с ними даже разговаривать. Естественно, они вернулись домой, и сказали революционерам: «Теперь это наш дом, и наш дом станет нашей могилой».

Возможно, вашей ценностью может быть рабство.

Заратустра говорит: «Дважды подумайте, прежде чем сбросить ярмо; быть может, оно ценно для вас». Прежде чем сбросить оковы, помедлите; подумайте немного.

Свободным от чего? Какое мне дело до этого!

Эти слова нужно хорошенько запомнить.

Свободным от чего? Какое мне дело до этого! Но взор твой должен ясно поведать мне: ради чего ты свободен?

Не от но ради: пока у вас нет этого ради, лучше оставить все как есть.

В этой стране, за сорок лет свободы, я не раз спрашивал таких людей, как Джайпракаш, Рамаманохар Лохья – великих вождей революции: «Вы все время твердите, что мы должны освободиться от Британской империи, но я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь сказал: ради чего? Свобода от... я понимаю, но у вас нет никакой программы на то время, когда мы будем свободны; что вы собираетесь делать?» Так и случилось. Пришла свобода от Британской империи, но что сделала Индия за сорок лет? Нет никакой программы.

Даже сегодня неизвестно, что делать с этой свободой – убивать друг друга? Мусульмане убивают индуистов, индуисты убивают мусульман по малейшему поводу – воюют и убивают. Но за эти сорок лет не было никакого творчества. За эти сорок лет страна опустилась ниже, чем когда-либо.

Люди производят только детей, и каждый ребенок усугубляет нищету. Когда страна стала свободной, в ней было четыреста миллионов человек; теперь в ней девятьсот миллионов. За сорок лет прибавилось пятьсот миллионов человек. Бедность невероятно выросла. К концу этого века, впервые в истории, Индия станет населенной страной. Мы впервые опередим Китай. В Индии будет свыше миллиарда человек.

Земля настолько истощена, что не может больше родить. Леса вырублены, реки отравлены, времена года переменились, и ни один политик не может осмелиться сказать... Все религии против контроля за рождаемостью. Если вы скажете что-нибудь о контроле над рождаемостью, вы потеряете избирателей; а быть избранным важнее, чем повернуться лицом к факту, что к концу столетия половина населения будет умирать от голода и истощения, как в Эфиопии.

Эфиопия – маленькая страна; и, тем не менее, каждый день там умирает тысяча человек. Когда в Индии начнется голод, умрет каждый второй – пятьсот миллионов человек. И что это будет за жизнь, если со всех сторон вас будут окружать трупы? Некому будет даже отвозить эти трупы на кладбище и сжигать их. И еще, когда столько людей умрет, распространятся миллионы болезней. Никому не будет под силу спасти оставшихся в живых. Но ни один политик об этом не заикается.

Мы всегда хотим быть свободными от чего-то, но никогда не думаем, что мы будем делать с этой свободой.

Свободным от чего? Какое мне дело до этого! Но взор твой должен ясно поведать мне: ради чего ты свободен?

Можешь ли ты создать себе сам добро и зло? И утвердить над собою волю свою как закон?

Способны ли вы стать законом самому себе? Если нет, вы не можете быть свободным человеком. Можете ли вы создать свои ценности добра и зла? Иначе вам придется исполнять десять заповедей.

И быть самому себе – мстителем и судьей закона своего?

Способны ли вы стать судьей и даже наказать себя, если вы сделали что-то плохое? В противном случае ваша свобода будет равносильна самоубийству. Уж лучше бы вы были рабом. Кто-то другой заботился о том, чтобы вы не делали зла; кто-то другой заботился о том, чтобы вы поступали правильно. Кто-то другой следил за законом, за ценностями.

Человек, который хочет полной свободы – а созидателю нужна полная свобода – должен найти в себе достаточно сил, чтобы создать собственные ценности, чтобы судить себя; если будет нужно, наказать себя.

Страшно быть наедине с таким судьей и мстителем. Так брошена звезда в пустое пространство и в ледяное дыхание одиночества.

Сегодня ты страдаешь еще от многих, ты одинокий; пока еще с тобой все твое мужество и все твои надежды.

Но однажды устанешь ты от одиночества, и согнется гордость твоя, и разобьется мужество твое, и ты воскликнешь: «Я одинок!»

Для одиночества нужна огромная сила; но если вы не одиноки, вы не станете настоящим человеком.

В одиночестве – ваше достоинство.

Наступит время, и не увидишь ты больше высоты своей, а все твое низменное будет слишком близко; возвышенное твое станет пугать тебя, словно призрак, и ты воскликнешь тогда: «Все-ложь!»

Это случалось со многими людьми – теми, кто называл этот мир иллюзией, майей, ложью. Главная причина не в философии; главная причина была психологической. Эти люди жили в уединении. Жизнь в уединении'' требует огромных усилий, чтобы остаться нормальным. Ваша нормальность зависит от толпы.

Проводилось много экспериментов: если посадить вас в одиночную камеру... в тюрьме это считается самым суровым наказанием. Никто вас не пытает, вас просто сажают в одиночку – темно, и вы один. Вскоре вы начинаете терять рассудок, силу. Через три недели вы начинаете видеть иллюзии, галлюцинации. Вы начинаете заговаривать с этими галлюцинациями, и они вам отвечают, а никого нет.

Люди, создавшие философию майи, философию мира как иллюзии – это люди, которые слишком долго жили в уединении. Это были монахи, жившие в Гималаях, высоко в горах. Они утратили связь с человечеством и всем, что человечество дало им. Мало-помалу все это исчезло. От крайнего одиночества они начинали создавать призрачных компаньонов или даже целые толпы вокруг себя. Они знали, что это ложь, но они также знали, что без этого не обойтись. Именно так была создана философия, что все есть ложь.

Чтобы быть одиноким и остаться нормальным, совершенно необходимо одно: будучи одиноким, вы должны также быть творцом. Если вы не созидатель, вы станете ненормальным. Если вы творец, даже в уединении вы сможете упрочить свое понимание – и не только упрочить, но привести его к самому полному выражению.

Есть чувства, грозящие убить одинокого; если же это не удается им, то должны умереть они сами! Но сможешь ли ты стать убийцей? – убийцей собственных иллюзий, убийцей собственных эмоций. В одиночестве вы захотите увидеть своих друзей, жену, мужа, вы захотите посмотреть на своих детей, вы будете желать тысячу и одну вещь, о которых никогда раньше не думали. Все эти желания будут убивать вас; эти чувства будут вас убивать, пока вы не сможете убить их.

Вот почему Заратустра спрашивает: «Способны ли вы стать убийцей собственных чувств?»

Многих ты принуждаешь изменить мнение о себе: за это они жестоко отомстят. Ведь ты приблизился к ним и все-таки прошел мимо: этого они никогда тебе не простят.

Люди никогда не прощают тех, кто превосходит их. Вот почему толпа так высоко ценит кротость, вот почему стадо так высоко ценит смирение. Когда Иисус говорит: «Блаженны кроткие и смиренные», он говорит на языке стада. Стадо хочет, чтобы вы были смиренными. Стадо хочет, чтобы вы были ниже, чем оно, чтобы вы были кроткими, покорными, послушными. Если вы каким-то образом обходите их, они никогда вас не простят.

Они не прощают только тех людей, которые возвышаются подобно гималайским вершинам, так высоко над ними: таких людей, как Сократ, Аль-Хилладж Мансур, Гаутама Будда или Кришна. Толпе очень трудно простить этих людей. Сократа они отравили, Мансура они убили; на жизнь Гаутамы Будды столько раз покушались... И то же самое в отношении всех подлинных, высших людей среди нас.

Не то, чтобы они отличались от нас – мы не развили в себе возвышенное, мы не развили в себе свое существо. Потенциально мы так же велики, как Гаутама Будда, но мы не захотели неприятностей. И когда кто-нибудь отваживается на трудности, оттачивает свое существо, приводит свои дарования до расцвета, это нас задевает. Мы не можем этого простить.

Ты поднимаешься над ними: но чем выше восхождение, тем меньшим видит тебя око зависти. А больше всего ненавидят того, кто способен летать.

Остерегайся добрых и праведных! Они охотно распинают всякого, кто сам создал себе добродетель: они ненавидят одинокого.

Берегись также святой простоты! Все, что не просто, не свято для нее; и она охотно играет с огнем – с огнем костра.

Люди, которые превозносят святую простоту – помните, они опасны: ибо все, что не просто, для них не свято. Любое великое творение не просто; оно сложно. Простота – не великая добродетель; любой идиот на нее способен. Но математик масштаба Альберта Эйнштейна – очень сложное явление. Вы не можете простить таких людей. Маленькие люди никогда не развивают своих талантов, потому что это трудно; требуется работа и постоянное совершенствование.

Однажды спросили великого музыканта... индийская классическая музыка – одно из самых сложнейших явлений, тончайшее, и даже Мастера не перестают заниматься – это был настоящий великий Мастер, и его спросили:

– Что будет, если вы не позанимаетесь один день? – Он занимался ежедневно от шести до восьми часов. Он сказал:

– Если не заниматься один день, я замечу разницу: будет недоставать глубины, будет недоставать обычной высоты. Никто другой этого не заметит.

Но если я не позанимаюсь два дня, то музыкальные критики заметят, что нечто потеряно, что-то не так. А если я не буду упражняться три дня, даже любители музыки начнут замечать: чего-то не хватает.

После многих лет ежедневных восьмичасовых занятий человек играет музыку, которая почти не принадлежит этому миру; создает из звука такую тишину, такое наслаждение: проникает в самые глубочайшие точки вашего сердца. Для этого нужно терпение и труд.

Это не простота: это одно из самых сложных явлений. Один мой друг, доктор Рамаманохар Лохья, пошел к Альберту Эйнштейну, который назначил ему встречу. Он пришел точно в назначенное время, но жена Эйнштейна сказала ему:

– Вам придется немножко подождать – я не могу сказать, сколько продлится это «немножко», потому что он сидит в ванной, а раз уж он сидит в ванной, то это может быть на два часа, а может – на четыре, а то и на все шесть... И он не разрешает беспокоить себя, так что, пожалуйста, простите меня. Подождите, выпейте чаю, отдохните. Он может выйти в любой момент.

Ровно через шесть часов Альберт Эйнштейн вышел из ванной и сказал Рамаманохару Лохья:

– Вы пришли так поздно... на шесть часов... Жена вступилась:

– Он не опоздал; он прождал шесть часов, ты был в ванной.

Рамаманохар не мог понять, что происходит. Альберт Эйнштейн объяснил:

– Когда я сижу в ванной и играю с мыльными пузырями, никому не разрешается беспокоить меня, потому что все свои теории о звездах я открыл именно в ванной, играя мыльными пузырями. Когда я в полном покое, когда я знаю, что никто меня не потревожит, и просто забавляюсь мыльными пузырями, мой ум работает лучше всего и я совсем забываю о времени. Так что простите меня. Вам повезло, что я вышел рано.

Все, что имеет большую ценность, сложно. Чем больше ценность, тем она будет сложнее. Но люди, которые превозносят святую простоту, непременно осудят это как несвященную сложность.

Остерегайся приступов любви своей! Слишком скоро протягивает одинокий руку первому встречному.

Иному ты должен подать не руку, а только лапу: и я хочу, чтобы у лапы твоей были когти...

Ты должен сжечь себя в своем собственном пламени: как иначе хотел бы ты обновиться, не обратившись сперва в пепел?

Унося с собой слезы мои, иди в свое уединение, брат мой. Я люблю того, кто стремится творить сверх себя и потому гибнет.

Сотворить что-то сверх себя означает, что вы должны исчезнуть. Лишь тогда, когда вы отсутствуете, в вас может присутствовать что-то более великое, чем вы. Когда ваша ложная личность полностью отброшена, рождается подлинная индивидуальность.

Он просто заставляет вас осознать три вещи: первое – если вы не созидаете, вы не религиозны; если вы не созидаете, вы не живете по-настоящему; если вы не созидаете, вы не свободны. Творчество приносит вам свободу, силу, разумность, сознательность; но оно приносит также и опасности, о которых он вас предупреждает.

Это путь для отважных, для тех, кто хочет жить опасно, ибо нет другого способа жить.

Трус только существует; только смелый живет. Когда вы превосходите себя, требуется величайшая смелость и сила. Вы должны стать пламенем, в котором сгорите дотла, и новое существо, новый человек – которого Заратустра называет сверхчеловеком – родится из вас.

Творчество – это путь к себе и к сверхчеловеку. Если человек не нашел в себе сверхчеловека, он жил напрасно.

... Так говорил Заратустра.

О СПРАВЕДЛИВОСТИ

3 апреля 1987 года

Возлюбленный Ошо,

Если есть враг у вас, не воздавайте ему за зло добром: ибо это унизит его. Напротив, убедите его, что он сделал вам добро.

Лучше разгневаться, чем пристыдить! И мне не нравится, что вы готовы благословлять, когда вас проклинают. Лучше в ответ тоже немножко проклясть!

И если постигла вас большая несправедливость, тотчас ответьте на нее пятью малыми! Отвратительно видеть, как несправедливость гнетет только кого-то одного.

Известно ли вам это? Разделенная несправедливость – это уже наполовину справедливость. И только тот должен брать на себя несправедливость, кому по силам нести ее!

Маленькая месть человечнее отсутствия мести. И если наказание не есть также честь и право для преступника, то я не хочу наказаний ваших.

Благороднее признать себя неправым, чем держаться за право свое, в особенности, когда прав. Но для этого надо быть достаточно богатым.

Мне претит ваша холодная справедливость, и из глаз судьи вашего смотрит палач с холодным мечом.

Скажите, где найти справедливость, которая есть любовь со зрячими очами? ...

Как же сделаться справедливым до конца? Как воздать каждому свое? Да будет с меня довольно, если я воздам каждому мое.

...Так говорил Заратустра.

Одно из самых значительных изречений Иисуса гласит: «Если кто-то ударил вас по одной щеке, подставь ему и другую».

Заратустра не согласился бы с этим. И причина его несогласия необычайно важна: если кто-то ударил вас по щеке и вы подставили ему другую, это унижает его человеческое достоинство. Вы становитесь святым и превращаете его в грешника; вы смущаете его; вы становитесь «праведнее всех». Это оскорбление; это неуважение к человечеству.

Заратустра предпочитает, чтобы ударили в ответ и остались человеком – не становились бы святым. Так вы не оскорбляете другого. Вы показываете этим равенство: «Я такой же, как ты; ты такой же, как я. Я ни в чем не выше тебя; ты ни в чем не ниже меня».

Это необычный взгляд на вещи. Но в словах Заратустры, несомненно, есть смысл, который нужно помнить. Этот смысл заключается в том, что все так называемые святые – эгоисты, даже в своем смирении, в своей кротости. В них нет ничего, кроме осуждения людей. В глубине души они знают, что все вы грешники; вы недостойны даже их гнева – они ни в чем не считают вас равными себе.

Заратустра очень человечен, он не желает удовлетворять ваш так называемый духовный эгоизм.

Девяносто девять процентов ваших святых святы только для того, чтобы иметь возможность называть вас грешниками; вся их радость не в том, чтобы быть святыми, но в том, чтобы иметь возможность называть всех вас грешниками, унижать – уничтожить ваше достоинство для них величайшая радость.

Несомненно, взгляд Заратустры проник в человеческие отношения глубже, чем чей бы то ни было. Он говорит:

Если есть враг у вас, не воздавайте ему за зло добром: ибо это унизит его.

Вам причинили какое-то зло; у вас есть враг – не отвечайте на его зло добром. Именно этому учили вас все религии. И на первый взгляд их учение кажется очень убедительным: вы совершаете добро даже тогда, когда другой делает вам зло.

Но почему вы отвечаете добром? Что за психология стоит за этим? Разве глубоко в подсознании вы не наслаждаетесь тем, что привели другого человека в замешательство? И можно ли это хоть в каком-то смысле назвать духовным? Унизить другого... гораздо лучше было бы ответить ему тем же, что он сделал вам. Это не унизило бы его и не дало бы пищи вашему эго.

Напротив, убедите его, что он сделал вам добро.

Вместо того чтобы отвечать добром на зло, Заратустра советует: «Примите зло и убедите его, что он сделал для вас добро». Это совершенно другой подход к жизни, несомненно, куда более глубокий, чем у любой религии.

Если вы сможете убедить человека, что он сделал вам нечто хорошее, вы не только не причините ему зла, вы также не заставите его чувствовать свою низость оттого, что ответили ему добром. Наоборот, если вы убедите его, что он сделал вам добро, это возвысит его в собственных глазах. Возможно, благодаря этому его враждебность исчезнет.

Очень трудно оставаться врагом человеку, который постоянно доказывает вам, что ваше зло оборачивается для него добром, благословением, благодеянием. Он очень необычен – его отношение к жизни странно, но эта странность может изменить вас. То, чему учат религии, практически никого не меняет.

Я слышал об одном христианском миссионере, который в своих проповедях постоянно повторял это изречение Иисуса: «Если тебя ударили, подставь другую щеку». Один человек встал и дал миссионеру пощечину. Никогда раньше такого не случалось, хотя он проповедовал всю жизнь. Разгорелся спор, но это не помогало; он был страшно разгневан, в ярости. Однако ему необходимо было доказать толпе перед собой, что он следует тому, что сам проповедует. Поэтому он подставил другую щеку, нехотя, в надежде, что этот идиот не станет бить его второй раз. Но этот человек тоже был не промах – он ударил его по другой щеке еще сильнее!

Тут в миссионере произошла мгновенная перемена: он бросился на этого человека и стал его бить. Человек сказал:

– Что вы делаете? Это противоречит вашему учению! Миссионер ответил:

– Забудьте про это учение, там сказано только про одну щеку! Другой щеки оно не касается. Теперь я свободен! Я следую словам Иисуса Христа – у меня нет третьей щеки!

Гаутаме Будде принадлежит изречение, которое показывает тщетность подобных учений. Он сказал: «Простите, по меньшей мере, семь раз». Семи раз более чем достаточно, и человек, который может простить семь раз, преображается; иначе разве смог бы он простить семь раз? Но некий человек встал и сказал:

– А как насчет восьмого? Я хочу знать точно. Семь раз я могу простить, а на восьмой? Я свободен?

Гаутама Будда не мог поверить своим ушам, не мог поверить своим глазам. Он сказал:

– Вы совершенно меня не поняли. Простите меня, я меняю семь раз на семьдесят семь. Этот человек возразил:

– Это не имеет значения. Я упорен. Я могу вытерпеть и семьдесят семь раз. Но что потом? Вы можете назвать любое число, но вопрос останется тем же – что дальше?

Если вопрос остается, то этот человек не простил даже в первый раз. Он просто выполняет ритуал и копит все больше и больше гнева, все больше и больше ярости для того мгновения, когда закончатся все сроки, назначенные Буддой для прощения – тогда он отправится повидать этого малого.

Посмотрите, в каком положении оказался Будда. Он говорит: «Я беру свои слова обратно. Я не говорю: семь раз или семьдесят семь раз. Я просто говорю: простите. Давая вам число, я ошибался. Я не называю вам никаких чисел; просто прощайте».

Но метод Заратустры не в прощении, поскольку если вы прощаете, другой не простит вас – никогда. Если вы ударите его в ответ, вы равны; дело кончено. Но если вы прощаете, дело остается незавершенным. Вы унизили этого человека; он не может вас простить. Своим прощением вы создали себе еще большего врага. Кроме Заратустры, больше никто не смотрел под таким углом зрения – что цель состоит в том, чтобы уничтожить врага, а не создать его. Ни Иисус, ни Будда не смогли дать вам ключ к трансформации враждебности.

Заратустра говорит: «Если ты действительно хочешь, чтобы враг исчез – и вместо вражды родилась дружба – внуши ему, что то, что он сделал тебе – великий дар, нечто бесценное, и ты так ему благодарен, что нет слов это выразить». Он будет озадачен, потому что это не входило в его намерения, но одно он поймет ясно: что ему противостоит не эгоист, благочестивый эгоист, а очень простой и любящий человек.

Лучше разгневаться, чем пристыдить!

Все учили вас не гневаться, но если вы не разгневаны, вы заставляете другого стыдиться. Он опустился так низко; а вы так высоко поднялись – вы так сострадательны!

Фридрих Ницше, написавший эту книгу – «Так говорил Заратустра» – об учении Заратустры, говорит в самом начале, что Иисус даже в последний момент на кресте оставался великим эгоистом, поскольку его последней молитвой было: «Отец, прости этих людей, ибо они не ведают, что творят». И в самой последней молитве он говорит: «Я знаю, больше никто не знает, все они – невежественные люди, прости их».

Заратустра сказал бы, что он заставляет их стыдиться; что может быть больше... Они распинают человека, а он в последний миг молится за них: «Прости их, они не ведают, что творят». Несмотря ни на что, он все же остается знающим, а все остальные невежественны – недочеловеки.

Заратустра не может простить Иисуса. Он ведет себя как человек, который «праведнее всех». Даже в смертный час он не может об этом забыть. В его последних словах отражается вся его жизнь. И может быть, именно поэтому его и распяли. Люди не могли простить его; он заставлял их стыдиться по любому поводу – им пришлось уничтожить его. Он несет точно такую же ответственность за то, что его распяли, как и те люди, которые сделали это.

Лучше разгневаться, чем пристыдить! И мне не нравится, что вы готовы благословлять, когда вас проклинают. Лучше в ответ тоже немножко проклясть!

Будьте человечны! Он очень ясно настаивает: вы люди, оставайтесь людьми.

Он не ждет, что вы станете святым, праведником, он не ждет, что вы станете благословлять людей, когда они проклинают вас.

И если постигла вас большая несправедливость, тотчас ответьте на нее пятью малыми. Оставайтесь пути человечности. Не идите против природы. И если постигла вас большая несправедливость, тотчас ответьте на нее пятью малыми. Отвратительно видеть, как несправедливость гнетет только кого-то одного.

Фридрих Ницше, великий последователь Заратустры... когда он сошел с ума и его поместили в сумасшедший дом, он забыл все, он не мог узнать даже собственную сестру, которая заботилась о нем всю жизнь. Она не вышла замуж ради того, чтобы заботиться о нем, потому что он был одинок, и никто другой о нем бы не позаботился. Но одного он не забыл даже в безумии: когда он что-либо подписывал, он начинал так:

«Антихрист Фридрих Ницше». Этого «антихриста» он не забывал никогда, так глубоко он был настроен против Иисуса и его учения.

Почему он был так настроен против Христа? По той простой причине, что этот человек сказал: «Я единственный рожденный Сын Божий; я есмь пастырь: вы мои овцы. Все, что вам нужно – это верить в меня, и я спасу вас – освобожу от всякого рабства, тьмы, несчастий, ада». Он внушил сам себе, что он – Бог. Ницше не мог ему этого простить. Это величайшее эго, какое может иметь человек, и такое благочестивое, что никто его не замечает, и такое красивое, что никто не осознает его безобразия.

Отвратительно видеть, как несправедливость гнетет только кого-то одного.

Это именно то, чем занимался Иисус. Рассказывают, что он сказал: «Я умираю, чтобы спасти все человечество. Я несу свой крест, чтобы освободить вас от ваших страданий». Не слышно, чтобы он кого-то освободил, не слышно, чтобы он кого-нибудь спас; в действительности он не смог спасти даже самого себя. Прав Заратустра, когда говорит:

Отвратительно видеть, как несправедливость гнетет кого-то одного.

Известно ли вам это?

Разделенная несправедливость – это уже наполовину справедливость.

Если к вам несправедливы, ответьте несправедливостью. Это разделяет несправедливость; наполовину это уже справедливость. Если полная справедливость невозможна, пусть она будет хотя бы наполовину. Но если ее не разделить, то это – чистая несправедливость, односторонняя.

Но великие учителя человечества говорят вам: «Будьте смиренными, будьте кроткими, вы не должны сердиться, вы должны прощать». В этом Заратустра одинок – абсолютно уникальная индивидуальность с уникальным подходом.

И только тот должен брать на себя несправедливость, кому по силам нести ее!

Если вас постигла несправедливость, и вы не хотите на нее отвечать, то вместо того, чтобы жаловаться: «со мной поступили несправедливо», лучше скажите, что это вы были несправедливы – если у вас хватит на это духа. Вы сделали это; вы ответственны. Но ни в коем случае не унижайте достоинство другого человека.

Маленькая месть человечнее отсутствия мести. И если наказание не есть также честь и право для преступника, то я не хочу наказаний ваших...

Если наказание не есть также честь и право для преступника, то я не хочу наказаний ваших.

Наказание должно быть честью для наказуемого; оно не должно разрушать его. Оно должно делать его сильнее, оно должно совершаться с уважением, оно должно быть честью. Он заслужил его, и оно должно соответствовать ему.

Благороднее признать себя неправым, чем держаться за право свое, в особенности, когда прав.

Это придает вам достоинства. Это никого не унижает и делает вам честь. Вы становитесь достойным уважения в собственных глазах, вы заслуживаете любви.

Но для этого надо быть достаточно богатым. Действительно, нужно обладать очень богатой душой, чтобы наказывать таким образом: чтобы наказанный чувствовал себя так, как будто вы оказали ему честь. Это очень редкое явление, но иногда это бывает.

Я много раз говорил вам об одном дзенском монахе. Однажды лунной ночью в его дом зашел вор. Это был маленький домик далеко от деревни. Дверь была открыта, потому что в доме не было ничего такого, ради чего стоило бы ее закрывать. У этого Мастера дзен не было ничего, кроме одеяла – днем он носил его, а ночью укрывался им же во сне. Он лежал у окна, наблюдая, как всходит полная луна. Была прекрасная, совсем тихая и спокойная ночь.

Когда вошел вор, из глаз Мастера полились слезы. Ведь в его доме ничего не было. А этот бедняга пришел из далекой деревни. Нужно было срочно что-то сделать, что-нибудь такое, чтобы вор не смутился, чтобы он не почувствовал себя оскорбленным. Наоборот, нужно было встретить его с честью. Мастер зажег маленькую свечку, накинул на себя одеяло и вошел вслед за вором. Вор был в доме, где-нибудь во второй или третьей комнате.

Когда вор увидел, что он входит, он очень испугался. Мастер сказал:

– Не бойся. Знаешь, я прожил в этом доме тридцать лет и заглянул во все уголки и закоулки; мне очень жаль, но здесь ничего нет. Ты оказал мне честь, ведь воры ходят в богатые дома, в королевские дворцы – кому нужны бедняки? Ты первый вор – такого еще не было. Это такая честь для меня. Впервые в жизни я чувствую себя богачом.

Вор испугался еще больше: этот человек, казалось, не в своем уме – что он говорит? Мастер сказал:

– Только вот что: придется нам заключить контракт. Я ничего не нашел в этом доме; искать – совершенно пустой номер. Но я могу помочь тебе, ты ведь новичок. Наверняка ты не сможешь обшарить весь дом. Я тебе все покажу. Но помни: если мы найдем что-нибудь, делим пополам.

Вор сказал:

– О Боже, этот человек – хозяин дома! Даже в этой странной ситуации вор засмеялся. Мастер тоже засмеялся и сказал:

– Ну, хорошо, если ты хочешь больше, можешь взять шестьдесят процентов – шестьдесят твои, сорок мои – потому что работать-то будешь ты, а я тебя только сопровождаю. Но здесь на самом деле ничего нет – я искал тридцать лет. Мы просто зря потеряем время. Я предлагаю вот что: ночь кончится еще не скоро, и ты можешь найти дом какого-нибудь богача; мне не нужно никакой доли, никаких комиссионных. Но только ты должен принять одно условие. Вор спросил:

– Условие? Какое условие?

– Ты возьмешь мое одеяло, потому что у меня нет ничего другого, чтобы отдать тебе. Может быть, ты больше никогда не придешь. Кто знает, что будет завтра. Но ты не можешь отказаться; это подарок. Ты не крадешь его; я дарю его тебе.

Мастер стоял голый. Было холодно, он дрожал, и вор не мог решить, как ему поступить. Он не мог отвергнуть подарок. Мастер дзен сказал со слезами на глазах:

– Если ты захочешь прийти еще, сообщи мне за два-три дня. Я могу собрать подаяние, скопить для тебя что-нибудь. Я так беден. Ты не можешь отказаться от этого одеяла, это все, что у меня есть. Я отдаю тебе все.

Вор хотел хоть как-нибудь выпутаться из этого положения; никогда раньше ему не приходилось сталкиваться с такими людьми. Он взял одеяло и побежал. Но Мастер крикнул:

– Послушай! – вор никогда не слышал такого властного голоса: – Закрой дверь! И прежде чем закрыть дверь, поучись немного хорошим манерам. Я преподнес тебе подарок, а ты даже не поблагодарил меня. Скажи: «Спасибо», и это может помочь тебе позже.

Вор сказал:

– Спасибо, господин, – закрыл дверь и побежал прочь. Через два года его поймали, когда он грабил кого-то еще, и это одеяло было при нем. Это было известное одеяло. Все знали, что оно принадлежит Мастеру, и два года его никто на нем не видел. Поэтому судья сказал:

– Что ж, это будет решающий фактор. Если Мастер скажет, что это его одеяло, и ты украл его, мне не нужны другие свидетели, мне не нужны никакие доказательства, никакие аргументы; я вынесу приговор. Мастера позвали в суд. Судья спросил:

– Вы знаете этого вора? Мастер сказал:

– Вора? Должно быть, вы в заблуждении, это прекрасно воспитанный человек. Когда я подарил ему это одеяло, он сказал мне: «Спасибо, господин», и закрыл дверь. Он такой джентльмен. Не следует называть джентльмена вором.

Судья не знал, что делать. А Мастер сказал:

– Он не может быть вором. Я могу свидетельствовать в его пользу. Он мой старый друг. Два года мы не могли встретиться.

Благодаря Мастеру дзен – он был очень уважаемым человеком – вора освободили. У него не было никаких шансов на освобождение. Выйдя из суда, он упал к ногам Мастера и сказал:

– Я пойду с тобой. Мастер ответил:

– Я хотел оставить тебя на ночь, но ты так торопился убежать, что даже забыл закрыть дверь, так спешил, что даже забыл сказать «Спасибо, господин». Теперь ты понимаешь? Я говорил тебе, что это может тебе помочь когда-нибудь. Научись вести себя! Что касается меня, ты меня очень осчастливил. Ты оказал мне честь; иначе кто зашел бы в хижину бедняка? Я буду рад, ели ты пойдешь со мной.