Текст книги "Заратустра. Путь восхождения."
Автор книги: Бхагаван Шри Раджниш
Жанр:
Эзотерика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)
Я только что говорил, что не чувствовать вкус еды – одно из оснований джайнизма. Я спросил одного монаха-джайна: «Если безразличие к вкусу – основа вашей религии, то для чего же природа дала человеку вкусовые ощущения?» Природа никогда и ничего не делает просто так.
Буддийский монах должен ходить, смотря вперед всего на четыре фута. Ему нельзя смотреть дальше, он не может держать голову прямо, поскольку он нечаянно может увидеть красивую женщину – и это проблема. Смотря вперед на четыре фута, он может увидеть, самое большее, женские ноги, но не ее лицо.
Но если любовь между мужчиной и женщиной – нечто плохое, зачем природа дает эту страсть? – спросит любой разумный человек. Даже Будда мог бы не родиться. Хорошо, что отец Будды не был буддийским монахом; иначе мы остались бы без всех этих великих людей.
Природа стремится к воспроизведению – к новой жизни, к новым формам, лучшей жизни, лучшим формам. Природа – это постоянный процесс развития. Но религии против... ведь чем более развит человек, тем менее вероятно, что он станет жертвой какой-нибудь религиозной глупости.
Бертран Рассел был одним из самых разумных людей . нашего века. Он прожил почти сто лет, долгую жизнь, и до последнего вздоха он был молод и разумен, как всегда. Его понимание все время возрастало. И в результате он начал сомневаться во всех глупых идеях, которые ему внушали в детстве. Он родился в Англии, в очень ортодоксальное время – в эпоху викторианства; и, тем не менее, он смог написать книгу «Почему я не христианин». Его книга – целое событие, и христиане не ответили на нее даже сейчас, спустя пятьдесят лет после ее публикации. Он подверг сомнению все христианские представления и ясно сказал: «Это просто обман, и только умственно отсталые люди могут в это верить».
Если понимание будет расти, храмы опустеют, а жизнь станет необычайно прекрасной.
«Это единственная надежда», – говорит Заратустра. Пророк и созидатель, исполняющий волю свою, – само будущее и мост к нему; а, кроме того, что-то вроде калеки на этом мосту: все это – Заратустра.
Он говорит: «Я живу только благодаря надежде, что ночь пройдет, какой бы долгой она ни была, что придет рассвет – после каждой ночи приходит рассвет. Ночь, в которой живет человечество, не может быть вечной».
А теперь он описывает свое положение: пророк – он видит далеко; исполняющий волю свою – он может желать сверхчеловека; созидатель – он делает все возможное, чтобы создать человека, который будет преемником этого человечества; само будущее и мост к нему; а, кроме того, что-то вроде калеки на этом мосту.
Он говорит: «Я – будущее, ибо я могу его видеть. Для меня это почти настоящее. Я вижу, что рассвет недалек, и делаю все возможное, чтобы его приблизить. Я – мост между этим человечеством и грядущим сверхчеловеком, но я еще и калека. Я не могу быть сверхчеловеком, могу быть только мостом. Человечество пройдет по мне в новый век, в новое пространство, к более прекрасной и счастливой жизни». Все это – Заратустра.
И вы тоже часто спрашивали себя: «Кто для нас Заратустра? Как нам называть его?» И подобно мне, отвечали вы себе вопросами.
Обещающий ли он? – Такой же, как другие, которые много обещали и ничего не исполнили, – Или исполняющий обещанное? Завоеватель? Или наследник? Осень? Или плуг? Целитель? Или исцеленный?
Поэт ли он? Или выступает за правду без прикрас? Освободитель? Или укротитель? Добрый? Или злой?
И в этом все помыслы и желания мои – собрать воедино и соединить все обломки, загадки и роковые случайности.
Он говорит: «Запомните одно: я ничего вам не обещаю. Я не объявляю себя мессией или посланником. Вот все, что я могу сказать: В этом все помыслы и желания мои – собрать воедино и соединить все обломки, загадки и роковые случайности».
И в этом все мое искусство и все мои помыслы. Я хочу собрать воедино все разрозненные части и сделать людей целостными. Я против всех разделений, всякой двойственности, и я хочу, чтобы человек был подобен ребенку, который наслаждается жизнью без всякого страха, от всего сердца.
Воля – вот имя освободителя и вестника радости: так учил я вас, друзья мои! А теперь научитесь еще следующему: сама воля есть еще пленница.
До сих пор Заратустра учил воле к власти. Теперь он идет чуть дальше. Он говорит: «Даже воля к власти становится тюрьмой».
Человек становится ее пленником. Ее тоже должно превзойти. Сначала – воля к власти; а затем расслабьтесь. Забудьте о воле, забудьте о власти, будьте просто ребенком, играющим на морском берегу – невинным, полным любопытства, без всякого страха, полностью доверяющим существованию. Это будет ваше освобождение.
Он делит сознание на три состояния: верблюд – сознание раба, который желает, чтобы его нагрузили, который всегда готов встать на колени, чтобы его навьючили; лев – это воля к власти; и третье – ребенок. Высшее – это невинность ребенка. Невинность ребенка – единственное, что делает вас религиозным.
«Хотеть» – освобождает: но как называется то, что и освободителя заковывает в цепи?
«Было» – так зовется у воли ее скрежет зубовный и ее затаенная скорбь. Бессильная против того, что уже свершилось, со злобой взирает она на все минувшее.
Воля освобождает, но она не может забыть прошлое. Поэтому, хотя воля к власти и освобождает человека, втайне он несет груз прошлых воспоминаний о днях рабства и тьмы. А воля неспособна переделать прошлое – что случилось, то случилось. С этим ничего не поделаешь. Лишь в невинности ребенка прошлое исчезает.
Вы никогда не пробовали провести один простой эксперимент?
Если вы пытаетесь вспомнить прошлое, насколько далеко вы уйдете? Вы вспомните до четырех, самое большее – до трех лет. Вы помните то, что происходило с тех пор, как вам исполнилось четыре года. В чем дело? Почему вы не можете вспомнить эти четыре года? Ведь вы жили и должны были что-то чувствовать.
Причина в том, что невинность не накапливает воспоминаний. Невинность остается чистой доской, на которой ничего не написано.
Вот почему вы можете вспомнить все прошлое, но внезапно наступает остановка – в возрасте четырех лет, если вы мужчина, или в возрасте трех лет, если вы женщина, – потому что девочки взрослеют быстрее мальчиков. Между ними существует разница в год. Девочки достигают половой зрелости в тринадцать лет, мальчики – в четырнадцать. Мальчики всегда отстают; девочки всегда впереди.
Опытные матери – те, что родили двух-трех детей – знают, девочку или мальчика они носят, потому что девочки очень спокойны; даже во время беременности, в эти девять месяцев они ведут себя очень тихо. Мальчики начинают пинаться – они играют в футбол! Для мужчин естественно чем-нибудь заниматься. Им очень трудно просто посидеть спокойно; они неугомонны.
Девочки более центрированы. Возможно, они ближе к природе, поскольку они будут матерями, а природа – мать. Мальчики – на окраине. Девочке легче войти в медитацию, чем мальчику; естественно, они тихи и спокойны. Мальчики все в делах, бегают без всякого смысла. Все мальчики – американцы: они любят скорость. Не спрашивайте, куда они мчатся, дело только в том, на полной скорости они бегут или нет.
Если вы возвращаетесь в прошлое, вы остановитесь на возрасте четырех или трех лет. Что было в эти три года? В памяти нет никаких следов. Вы были так невинны, что не копили воспоминаний. Каждый миг вы жили так тотально, что от него не оставалось никакого осадка.
Воспоминания остаются от непрожитых мгновений, воспоминания остаются от незавершенных переживаний – вот они и виснут на вас. Они требуют завершения; они становятся вашими снами. Они постоянно донимают ваш ум: «Нужно что-то делать, это тянется до сих пор». Но невинный ум каждый момент проживает с такой полнотой, что после него не остается никаких следов. Точно так же, как птицы, летящие в небе – они не оставляют за собой следов.
Хотя воля к власти освобождает вас, глубоко в памяти все еще остаются цепи.
«Было» – так зовется у воли ее скрежет зубовный и ее затаенная скорбь. Бессильная против того, что уже свершилось, со злобой взирает она на все минувшее.
Не может воля хотеть вспять; не может она одолеть время и алчное упорство его – и в этом ее потаенная печаль.
«Хотеть» – освобождает: что же придумывает воля, чтобы избавиться от печали и посмеяться над тюремщиком своим?
Дух мщения: до сих пор это считалось самым значительным достижением человеческой мысли: и там, где было страдание, всегда непременно присутствовало и возмездие – наказание.
«Наказание» – именно так именует себя месть; пряча ложь свою за этим словом, она лицемерно уверяет себя в чистоте своей совести.
Кто-то убил, и ваши суды, закон и полиция готовы убить убийцу. Но они сделают это не просто так: будет громкий судебный процесс, грандиозное шоу: «Должна восторжествовать справедливость». Но все это ерунда. Дело в том, что общество жаждет мести. Но ему угодно замаскировать ее красивыми словами о справедливости.
Что это за справедливость? Один человек убит. Посылая другого человека на виселицу, вы не воскресите первого. Посылая другого человека на виселицу, вы вместо одного убийства получаете два. И это справедливость! А уверены ли вы, что человек, который убил... У него еще есть будущее – он может измениться. Он может стать великим святым. Возможно, благодаря тому, что он убил – именно этот поступок может преобразить его.
Вы отнимаете эту возможность и называете это справедливостью. Это просто месть – стопроцентная месть. Но она совершается с большой помпой, в величественных дворцах справедливости, судах, где в качестве судей заседают слуги общества, платные слуги общества. Платные слуги общества совершат формальный ритуал – они называют его судом – и, в конце концов, этого человека отправят на виселицу. Ницше говорит, что это просто месть.
«Наказание» – именно так именует себя месть; пряча ложь свою за этим словом, она лицемерно уверяет себя в чистоте своей совести.
«Пока, наконец, воля не обретет избавления от себя самой и не станет волей к отсутствию воли», – но вы и сами знаете, братья мои, эту басню безумия!
Люди назовут вас сумасшедшим.
Он говорит: «Жизнь постоянно превосходит самое себя». Это же правило относится к воле. Воля тоже должна превзойти самое себя. Воля тоже должна исчезнуть в безмолвии – лишь тогда лев превращается в ребенка.
Многие удивлялись: как лев может стать ребенком? Они кажутся противоположными полюсами. Но такие вопросы возникают лишь у тех, кто не понимает диалектику жизни. Только лев может стать ребенком, ибо нужна необычайная смелость, чтобы быть невинным в этом хитром мире – требуется смелость льва. Трус не может довериться этому обманчивому миру, это под силу только льву; а ребенок невинен, доверчив.
Это один из секретов жизни: если вы можете быть невинным и доверчивым, вас очень трудно обмануть. Сама ваша невинность, доверчивость мешает обманщику.
Может быть, вы замечали... Я много раз видел это, поскольку почти двадцать лет ездил по стране, ожидал поезд на платформе. Если вы хотите пойти в туалет или выпить чашку чая, вы до странности доверяете абсолютно незнакомому человеку, сидящему рядом с вами на скамейке, и говорите ему: «Посмотрите, пожалуйста, за моим багажом, я скоро приду». Вас никогда не удивляло, что вы не знаете этого человека? Он может унести все ваши чемоданы.
Но этого никогда не случается, ни один незнакомец не обманул вас. Должно быть, за этим стоит какое-то могущественное правило. Ваше доверие становится барьером. Вы доверились ему, теперь он должен доказать, что достоин доверия – хотя он чужой и совершенно ничего не нужно доказывать; он может просто сбежать с вашим багажом, и вы никогда больше его не увидите. Он может быть вором, преступником. Вы не знаете, кто он. Но почти все люди доверяют незнакомцам на вокзалах: «Пожалуйста, посмотрите за моими вещами, я сейчас». И я ни разу не слышал, чтобы кто-то жаловался, что его доверием воспользовались.
Доверие создает вокруг вас определенную энергию, обладающую собственной защитной аурой. Невинность мешает людям обмануть вас. Человека, который обманывает сам, обмануть легче; легче провести человека, который сам плут. Но того, кто доверяет, кто невинен и готов быть обманутым и использованным, никогда не используют и не обманывают.
Энергия невинности сама по себе – сильная защита. Доверие подобно щиту. Однако мир назовет вас сумасшедшим.
Прочь уводил я вас от этих басен, когда учил: «Воля – это созидательница».
Стала ли она уже для себя самой избавительницей и вестницей радости? Предала ли забвению дух мщения и скрежет зубовный?
Пока воля не превзойдет самое себя, она не может забыть прошлого. А если вы не можете забыть прошлое, вы в его цепях. Последняя функция воли – превзойти себя, выйти за свои пределы.
В этом Заратустра и Гаутама Будда согласны. Они шли разными путями – Будда называет это состояние «отсутствием желаний», а Заратустра называет это «отсутствием воли».
Вы пришли домой. Нечего желать, нечего хотеть. Вы достигли исполнения, актуализации своего потенциала. В вашу жизнь пришли цветы.
... Так говорил Заратустра.
НОЧНАЯ ПЕСНЬ
7 апреля 1987 года
Возлюбленный Ошо,
Вот и ночь: громче голос бьющих ключей. И душа моя – бьющий ключ.
Вот и ночь: просыпаются песни влюбленных. И душа моя – песнь влюбленного.
Что-то неутоленное, неутолимое есть во мне: оно хочет говорить. Жажда любви оживает во мне и говорит языком ее.
Я – свет: о, если бы стал я ночью! Но в том и одиночество мое, что опоясан я светом. ... В сиянии собственных лучей живу я и поглощаю пламя, от меня исходящее.
Мне неведома радость берущего; и не раз думал я:
стократ блаженнее крадущий, нежели дающий.
В том бедность моя, что вовек не устанет дарить рука моя; в том ревность моя, что вижу я взоры, жаждущих и тьму, просветленную желанием. ...
Куда исчезли слезы очей моих? Где мягкость сердца моего? О, одиночество всех дарящих! О, молчание посылающих свет!
Многие солнца кружатся в пустоте пространства: всему темному говорят они светом своим. Для меня же они немы. ...
Вот и ночь: быть бы мне светом! И жаждой Ночного! И одиночеством!
Вот и ночь: словно родник, бьет из меня желание говорить.
Вот и ночь: громче голос бьющих ключей. И душа моя – бьющий ключ.
Вот и ночь: лишь теперь просыпаются песни влюбленных. И душа моя – песнь влюбленного.
...Так пел Заратустра.
Из известных просветленных Заратустра больше всех поэт, певец, танцор. Даже его проза поэтична, даже его слезы – чистая радость, даже его молчание говорит, и говорит о том, о чем нельзя сказать. Все его движения, все его жесты – это движения танцора, полные такого грации, исполненные такой красоты, что в долгой истории человечества его не с кем сравнить. Он не верит в Бога, но говорит: «Я могу поверить в Бога, если он способен танцевать». Он верит в танец жизни, он верит в песню, которую поет вся вселенная.
Он абсолютно другой, чем все эти люди, которых вы привыкли считать святыми, мудрецами, божьими посланниками, пророками, мессиями. Он слишком человечен, чтобы претендовать на всю эту чепуху, и слишком гордится званием человека, чтобы быть пророком или мессией.
Он настолько исполнен как человек, что даже Богу нечего дать ему. Он переполнен любовью, переполнен желанием поделиться, переполнен мечтами, грандиознейшими мечтами – мечтами о том, что люди преобразятся и станут сверхлюдьми, превзойдут все животное в человеке, трансцендируют все посредственное и уродливое, достигнут высот чистого сознания, блаженства, экстаза и творчества.
Подобные люди – величайшая редкость. Каждое его слово так красиво, что даже двадцать пять столетий не смогли отнять их свежести, их оригинальности. У него не оказалось ни одного преемника, он до сих пор остается одинок в этой необычайной чистоте и экстазе, и быть может, навсегда останется без товарища – так он высок; у Эвереста не может быть товарищей.
Вот и ночь: громче голос бьющих ключей. И душа моя – бьющий ключ.
Многие великие люди молились, чтобы их души вывели из мрака к свету, от смерти в бессмертие, от неправды к истине. Заратустра не из таких. В его силах саму тьму преобразить в новое измерение существования. Нет никакой необходимости создавать противоречие между темнотой и светом, между днем и ночью. У дня есть своя красота, но есть и свои недостатки. Свет всегда на поверхности; в нем нет глубины. Свет всегда зависим, он зависит от определенного топлива, и когда горючее кончается, свет меркнет. У света есть причина: он – следствие.
Даже огромное Солнце, миллиарды лет дающее нам свет, стареет, и каждый день его запас беднеет. Ученые говорят: не исключено, что через несколько миллионов лет оно истратит все свое топливо, всю энергию. Оно станет погасшей звездой, и в тот момент, когда Солнце погаснет, жизнь на нашей планете немедленно исчезнет – она зависит от солнечных лучей, она питается солнцем.
У дня есть свои прелести, у дня есть утро, пробуждение деревьев и птиц. У дня есть своя особенная жизнь, но нет нужды выбирать между днем и ночью, ибо у ночи тоже есть своя красота, своя истина.
Темнота безмолвна; в сравнении с тишиной тьмы свет очень беден. В тишине есть глубина, невероятная глубина, и тишина ночи – не тишина могилы, эта тишина, полная песен – множества песен. У звезд свои песни, свои танцы; собственная песня, свой танец у луны. Даже земля, погруженная во тьму, не мертва – она полна жизни, в ней есть музыка; имеющий уши может почувствовать ее. Ветер, шумящий в соснах, приносит свои песни, и вода, бегущая с гор, танцует свой неповторимый танец.
Заратустра приветствует и то и другое. Зачем создавать противоречие, если вы можете иметь и то и другое? «Выведи меня из мрака к свету» – это значит, что вы боитесь темноты, вы все еще ребенок. «Выведи меня из мрака к свету» – это не что иное, как молитва страха. Ведь с другой стороны ночь – это отдых, расслабление, обновление, приготовление к наступающему дню. Она снимает с вас всю усталость, она очищает всю пыль, собранную днем, и утром вы опять молоды, свежи и готовы к творчеству. Но именно в утробе ночи вы обретаете эту свежесть, эту молодость и энергию.
Именно ночью к человечеству приходили все великие мечты. Тысячи лет могли уйти на то, чтобы они стали реальностью, но все, что стало реальностью, сначала приходило к человеку как сон. Ночь – не только утроба, освежающая вашу жизнь, это также утроба, где к вам приходят все мечты о будущем прогрессе.
Заратустра вообще не хочет выбирать. Его весть – невыбирающее осознание, жизнь в невыбирающем осознании, которое радуется всему, чем одарило вас существование. Зачем держаться за свет, почему бы ни познать также и красоту тьмы? Зачем держаться за жизнь, почему бы ни отправиться за приключениями в неведомые края смерти? Те, кто молились: «Господи, выведи нас от смерти к жизни», должно быть, испытывали глубокий страх, у них были навязчивые идеи. Но человек, который боится смерти, не может полно жить, потому что смерть и жизнь неразделимы, точно так же, как тьма и свет.
Заратустра не хочет выбирать. Заратустра хочет наслаждаться, петь и песню дня, и песню ночи. Ему нравится танцевать и ранним солнечным утром, и звездной ночью.
Вот и ночь: громче голос бьющих ключей – ибо все стихло: уснули птицы, уснули звери, уснули люди, исчезло все мирское. Великая тишина спустилась на всю планету, и теперь даже шепот становится громче.
Громче голос бьющих ключей. И душа моя – бьющий ключ.
Вот и ночь: просыпаются песни влюбленных. И душа моя – песнь влюбленного.
В это нужно глубоко вникнуть. Корни любви глубоко уходят в ночь. Может быть, в темноте легче сбросить свою личность, сбросить маску, быть обнаженным, подлинным и правдивым. Может быть, в темноте легче раствориться друг в друге, погрузиться друг в друга, забыть о «я» и «ты».
Днем это труднее; на свету вам нужен грим, маска, вы хотите показать самое лучшее. Вы хотите спрятать все, чего боитесь; если люди узнают об этом, вы им наверняка не понравитесь, они не будут вас любить, они не примут вас. Ночь дает вам свободу, отнятую днем. Наверное, это естественно, что любовь коренится в ночи.
Вот и ночь: просыпаются песни влюбленных. Исчезают фальшивые личности, и реальные индивидуальности, без всякого страха перед обличением, абсолютно неприкрытые в темноте, могут сбросить с себя серьезность и поиграть. До тех пор, пока любящие не могут играть как дети, любовь очень поверхностна и бессмысленна.
Пока любовь не стала невинной игрой, весельем и смехом, песней, танцем – это не любовь. Значит, это нечто мирское, товар, который можно показать лицом, который можно купить.
Только в темноте вы подлинны; вы больше не боитесь общества, толпы – ведь в темноте нет толпы; вы один, нет никакого общества, нет религии, нет церкви, нет священника, нет никаких дураков.
Тьма дает вам свободу, ту свободу, которая бывает лишь тогда, когда вы остаетесь в полном одиночестве. Лишь в этом одиночестве любящие могут петь, любящие могут наслаждаться. Только в этом одиночестве ум прекращает болтать, прекращает спорить и дает слово сердцу. Песня любви есть не что иное, как песня сердца.
И душа моя – песнь влюбленного. В безмолвии тишины вы найдете и свою душу, ибо она не от ума; она даже глубже сердца, хотя сердце – это мост. Если вы можете петь песню любви, вы недалеко от звучания собственной души – она очень близко. Любовь и ваша душа – соседи.
Что-то неутоленное, неутолимое есть во мне: оно хочет говорить. Жажда любви оживает во мне и говорит языком ее.
Я – свет: о, если бы стал я ночью! Но в том и одиночество мое, что опоясан я светом. ...
В сиянии собственных лучей живу я и поглощаю пламя, от меня исходящее.
Мне неведома радость берущего; и не раз думал я: стократ блаженнее крадущий, нежели дающий.
Заратустра вновь и вновь подчеркивает, что давать кому-то что-либо – значит унижать его гордость. Поэтому дарить нужно очень искусно, очень умело. Вы не должны дарить так, чтобы другой был унижен. Но происходит именно это. На самом деле, людям хочется не дарить, им хочется унижать других. Дарение для них – всего лишь предлог, чтобы оскорбить чью-то гордость – это уродливо и бесчеловечно.
Для того, чтобы отдавать, нужно иметь великое сердце и великое искусство. Это нужно делать так незаметно, чтобы принимающий не почувствовал никакого унижения, чтобы он, наоборот, испытал великую любовь, почувствовал ваше приятие, почувствовал, что вы больше рады, отдавая, чем он, принимая; что не он обязан вам, а вы ему. Нужно дарить так, чтобы другой чувствовал уважение, чтобы возвышать его.
Мне неведома радость берущего. Заратустра говорит: «Я беден в этом отношении: мне незнакома радость принимающего; ибо я настолько полон, что мне ничего не нужно. Я настолько завершен, что никто ничего не может мне дать». Поэтому мне неведома радость берущего; и не раз думал я: стократ блаженнее крадущий, нежели дающий.
Я не знаю радости принимающего, но я видел, как люди принимают, и видел я, что их гордость задета, что их достоинство уничтожено. Они превратились в нищих. Вот почему не раз думал я: стократ блаженнее крадущий, нежели берущий.
Лучше украсть, по крайней мере, вы сохраните свое достоинство. Он не проповедует воровство. Он говорит это, чтобы вы поняли: когда вы даете кому-то что-либо, делайте это очень осторожно и бережно. Дарите так, как будто это нужно вам, а не тому, кто принимает; как если бы вы были перегружены, и берущий очень добр к вам, разделив вашу ношу.
В том бедность моя, что вовек не устанет дарить рука моя.
Он имеет так много, что постоянно отдает свою любовь, свою мудрость, свое оригинальное видение; но он говорит: «Это моя бедность, не обижайтесь. Я не стараюсь показать свое богатство, отдавая вам нечто. Я просто показываю свою бедность» – очень странная идея, но очень значительная.
Когда приходит сезон дождей и над вами повисают облака, полные дождевой воды, они хотят пролиться – не потому, что заботятся о жаждущей земле, но потому, что они переполнены водой; им становится все тяжелее и тяжелее. Они проливаются дождем именно из-за этой тяжести, из-за этой переполненности. Это их бедность, они не могут вместить больше, они слишком малы, их способности невелики; они слишком рано переполнились. Так должен думать каждый дающий. Лишь тогда все, что он отдает, он дарит из любви; иначе это не добродетель, иначе это грех.
В том бедность моя, что вовек не устанет дарить рука моя; в том ревность моя, что вижу я взоры жаждущих и тьму, просветленную желанием. Поистине, он совершенно уникален: он видит вещи с таких сторон, с каких не видел их никто – ни до него, ни после. Он говорит: «Я завидую ожидающим глазам». Он говорит: «Я завидую нищим, потому что они никого не оскорбляют». Как вы можете оскорбить кого-то, принимая? Принимая, они не могут удовлетворить свое эго.
«Я завидую...» ...Но что делать Заратустре? Он так переполнен любовью и светом; он беспомощен. Вот почему он говорит: «Я беден». Он беспомощен, он должен делиться.
У Кабира, одного из великих индийских мистиков, есть похожие прекрасные слова. Он говорит: «Когда дереву становится слишком тяжело от плодов, его ветви начинают клониться вниз; они касаются земли». Им слишком тяжело, чтобы стоять по обычаю гордо и эгоистично. Впервые их богатство делает их смиренными; их богатство заставляет их склониться до земли. Они просят, чтобы кто-нибудь взял их плоды, чтобы они стали легкими и смогли снова вернуться к небу.
Кабир говорит: «В таком же положении находится тот, чье бытие стало созревшим плодом". Он становится смиренным, он становится бедняком, он готов поделиться с каждым; он не спрашивает, достойны вы или нет: все, что ему нужно – это снова стать пустым.
Но проблема духовного роста в том, что чем больше вы отдаете, тем больше у вас есть. Так что вы постоянно отдаете, а чаша вашей жизни всегда переполняется из неведомых источников; тем, что вы отдаете, вы никогда не опустошите ее.
Куда исчезли слезы очей моих? Где мягкость сердца моего? О одиночество всех дарящих! О молчание посылающих свет!
Куда исчезли слезы очей моих? Где мягкость сердца моего? На пути бывают такие моменты, точно так же, как день и ночь, точно так же, как жизнь и смерть... одно мгновение вы настолько полны, что можете одарить весь мир. Ваше блаженство так велико, что невозможно представить, что вы когда-нибудь станете пустым. Сколько бы вы ни отдавали, вам будет доставаться все больше и больше блаженства.
А потом приходит ночь, и у вас внезапно исчезают даже слезы в глазах, и цветы вашего сердца вдруг увядают. Вы не просто пусты, вы внезапно превратились в пустыню; а всего лишь миг назад здесь был сад, всего лишь мгновением раньше весна была в полном разгаре.
Но красоту этих моментов тоже нужно постигнуть. Когда путь потерян, когда ваши глаза сухи, сердце больше не цветет.
О одиночество всех дарящих! О молчание посылающих свет! Что случилось со мной?
Многие солнца кружатся в пустоте пространства: всему темному говорят они светом своим. Для меня же они немы.
Это странно: Многие солнца кружатся в пустоте пространства: всему темному говорят они светом своим. Для меня же они немы.
Кажется, внезапно вся вселенная замолчала для меня, а всего лишь миг назад был такой диалог, такое глубокое понимание. Мистики называли это глубокой ночью души. Нужно безмолвно наблюдать – пройдет и это. Скоро вновь придет весна, но когда это случается впервые, вам кажется, что вы жили в иллюзии – вся эта красота, все эти звуки, танец... должно быть, вам все это приснилось.
Когда все исчезает... но такова природа существования, в ней все уравновешено; иначе жизнь превратится в хаос. Она – космос, ибо все уравновешено. Сейчас вы – песня, а в следующий миг вы пусты. Нужно наблюдать оба состояния, любить оба состояния и наслаждаться обоими состояниями, понимая их как две стороны одной монеты. Это понимание – последнее пробуждение, это понимание – просветление.
Вот и ночь: быть бы мне светом! И жаждой Ночного! И одиночеством!
Вот и ночь: словно родник, бьет из меня желание говорить.
Вот и ночь: громче голос бьющих ключей. И душа моя – бьющий ключ – вновь пришла весна.
Вот и ночь: лишь теперь просыпаются песни влюбленных. И душа моя – песнь влюбленного.
Нужно научиться тому, что существование диалектично. То, что кажется противоречием, не является им; это взаимодополнение, оно абсолютно необходимо. Если человек будет все время танцевать, танец убьет его. Если человек вечно будет петь, песня станет безумием. Танцу тоже нужен отдых, песне тоже нужен отдых.
И когда вы не чувствуете внутри никакой песни, когда вы не ощущаете никакого желания танцевать – радуйтесь, что в этой пустоте растут новые семена. И вскоре будут песни гораздо лучше тех, что вы знали раньше; и вскоре будет танец, гораздо величественнее, чем вы мечтали.
Но подождите – вот ключевое слово: ждать и наблюдать. Стоит вам осознать это колесо... на Востоке это называется колесом жизни и смерти. На Востоке слово, означающее мир – джагат, и означает оно «колесо" – то, что постоянно движется. Одна спица поднимается и опускается, другая спица поднимается и опускается.
Утро – не только начало дня; это также начало ночи. Вечер – не только начало ночи; это также и начало дня.
В тот миг, когда вы поймете это, вы поймете величайший секрет всего.
...Так пел Заратустра.