Текст книги "Очарованная легендой"

Автор книги: Бетти Бити

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Глава 4

Свой первый рассвет я проспала. Чико разбудил меня со стаканом охлажденного апельсинового сока в семь часов, укоряя, что сеньорита пропустила «мадруга». Он раздвинул занавески, и комнату затопил яркий дневной свет. Сейчас с моего балкона я видела террасный город с его терракотовыми крышами, тонкими декоративными шпилями и мягкой зеленью многочисленных парков. Воздух был настолько чист и прозрачен, что цвета резали глаз.

Сад резиденции наполняли гул пчел, птичьи песни и шелест фонтанов. Взгромоздившиеся на ветки огненных деревьев, олеандров и гибискусов похожие на воробьев птички (Чико сказал, что их зовут чинголо) громко щебетали, как соловьи. Как бы ни пугал мистер Фицджеральд, здесь очень похоже на Шангри-Ла, или Страну на вершине бобового стебля. Даже свой людоед имеется, думала я, принимая душ и тщательно одеваясь для грядущего противостояния.

В одиночестве я позавтракала на террасе. Столик на одного уже был накрыт. По воскресеньям сеньора и сеньорита обычно едят немного поздно, сказал Чико, выкатывая тележку со свежими фруктами, свежеиспеченными рулетами и кофе. Сеньорита поздно вернулась домой. Он ласково улыбнулся; она встречалась с мистером… он не совсем помнил имя.

– Мистер Фицджеральд?

– Грасиас, сеньорита. – Он рассыпался в благодарностях. – Как вы сказали, мистер Фицджеральд.

Я смотрела на пустынные теннисные корты и угрюмо думала, что, по крайней мере, одна игра осталась за Хестер.

Пока я ела, Чико предупредительно стоял рядом, готовый подать рулет или схватить апельсин и очистить его в тот самый момент, когда на него случайно падал мой взгляд.

В ответ на мой ломаный испанский Чико объяснил на не менее ломаном английском, что они с женой Бианкой, поварихой резиденции, пришли из небольшой деревни на другой стороне горы.

– А сейчас я вам скажу, – сказал Чико, когда я отказалась от второй чашки кофе, – когда ваш транспорт имеет удовольствие вас ждать.

Я не позволила слишком затянуться этому удовольствию. Помня, что ждало меня в девять часов, я была на ногах, как только «лендровер» посольства появился в поле зрения. На сей раз за рулем сидел официальный водитель.

– Buenos dias [2]2
  Добрый день (исп.).


[Закрыть], сеньорита, – вежливо обратился он ко мне и открыл дверь. Других пассажиров не было. Мы на большой скорости поехали в противоположном направлении от аэропорта к городскому центру. Центр весьма отличался от всего виденного мной ранее. Он казался скорее вереницей парков, цветников и красивых старых зданий, чем коммерческим центром. Мы проезжали красивые площади в стиле испанской архитектуры, со статуями и фонтанами, тонувшие в цветах. У всех домов вдоль нашего маршрута были ярко окрашенные балконы. По обочинам, между полосами движения, в вазонах у каждого входа – всюду росли цветы. Гирлянды диких цветов – как я позже выяснила, это были дикие орхидеи – висели даже на телеграфных проводах.

На тротуарах уже бойко торговали продовольственные ларьки. К городскому центру тянулся груженный тыквами, инжиром и дынями караван повозок. Все повозки погонял индеец, а сзади трусили женщины. Женщины носили прически из множества тонких косичек – диковинную конструкцию прикрывали потрепанные фетровые шляпы.

И затем, спустя очень короткое время, «лендровер» миновал старую часть города, проскочил мимо новых вилл и внезапно остановился у скромного двухэтажного здания из стекла и бетона, с большими окнами, прикрытыми сетчатыми занавесками. Оно показалось мне очень похожим на операционную дантиста, за исключением того, что на плоской крыше флагштока развевался государственный флаг Соединенного Королевства. И даже самый безрукий дантист обычно не ставит на окна своей приемной железные решетки.

Вывеска у двери гласила, что это посольство ее британского величества, а за внутренней дверью на посту стоял охранник. Он взглянул на мою карточку безопасности и жестом разрешил войти.

На стенах висели огромные фотографии «Конкорда», королевского Шекспировского театра и моста Форт. За приемным столом сидела симпатичная чарагвайская девушка с иссиня-черными волосами, густыми ресницами и темно-карими глазами. Она знала, кто я, прежде, чем я открыла рот, чтобы представиться.

– Первый секретарь, – сказала она, – ждет вас наверху в канцелярии.

Я словно вернулась в школьные годы. Я училась в смешанной школе, где нас вызывали в кабинет директора только для разноса или хуже. С тем же чувством под ложечкой я поднялась по широкой лестнице. Я добралась до лестничной площадки, почти ожидая увидеть маленькую очередь таких же нарушителей дисциплины, ожидающих своей участи перед медными решетчатыми дверями канцелярии.

Ни одного человека. Площадка пуста. Двери канцелярии отперты. Следующая за ними дверь в кабинет тоже открыта. Из-за нее знакомый голос предложил мне войти.

Мистер Фицджеральд стоял спиной к окну. Окна кабинета смотрели на город, и солнечный свет так заливал его, что лицо первого секретаря было в тени, и я не могла прочесть выражение его лица.

– Доброе утро, мисс Брэдли. Садитесь.

Он показал мне на стул и сел во вращающееся кресло за столом. Куртка его легкого тропического костюма висела на спинке. Рукава рубашки были закатаны. Свои очень мускулистые коричневые руки он скрестил на груди, удобно откинувшись и рассматривая меня из-под полуприкрытых век.

– Отдохнули, не так ли? – спросил он после неторопливого осмотра. – Привыкаете к высоте?

В уголках его рта промелькнула улыбка, но глаза оставались холодными. Неохотно я признала, что по-своему он неплохо выглядит – если вы предпочитаете суровую внешность загадочной и аристократической внешности дона Рамона. Я-то, конечно, нет. Но мне стало понятно безумное увлечение Хестер, а также, если верить слухам, Евы Трент. Возможно, его рот тверд, а челюсть даже слишком. Но широкий лоб и удивительная открытость лица противоречили секретности его работы, гели теория миссис Малленпорт о его сердце была правильна.

Со своей стороны, мистер Фицджеральд не каталогизировал мои физические эффекты и дефекты. И при этом не пытался определить точный цвет моих глаз и волос. Он проницательно смотрел на меня, оценивая рабочий потенциал. Когда он заговорил снова, его голос был холоден и уклончив.

– Я пригласил вас сегодня, чтобы ввести в курс дела, пока никто не мешает.

Я не переставала думать, что Хестер, Ева и, вероятно, тысячи девушек отдадут свои коренные зубы, чтобы закрыться в пустой канцелярии с таким молодым человеком. И понимала, как они ошибаются.

– Кроме того, – продолжал он, – хочу немного поговорить.

Он, казалось, ожидал моей реакции, но я молчала.

– Первый раз работаете в посольстве? Я кивнула.

– Оно очень маленькое, но порядок везде одинаков. В канцелярии, где вы сейчас находитесь, расположены регистратура, коды и шифры, радиорубка, сейфы и мой кабинет. Посетителям запрещено входить в канцелярию, и только британский штат посольства допускается на второй этаж. Кроме, конечно, записавшихся на прием, но только в сопровождении. Понимаете?

Я снова кивнула.

– Кабинет посла напротив канцелярии, к нему примыкает комната его секретаря, ваша комната. Мой заместитель живет по соседству. Третий секретарь живет внизу, за библиотекой. Таково расположение. Что касается ваших обязанностей, они просто другой конец того, что вы делаете в министерстве иностранных дел. Завтра можете ознакомиться с папками. – Он сделал паузу и отвернулся, чтобы выглянуть из окна. – Теперь, что касается меня. Как вы вероятно знаете, я отвечаю за дисциплину и безопасность. Безопасность важна, поэтому уверен, что вы поймете.

Я кивнула.

– У каждого сотрудника есть сейф, который, конечно, всегда заперт. Ключи хранятся в специальном боксе в кабинете посла. Ни в коем случае ключи не должны покидать здания. Понятно?

Я снова кивнула.

– Чарагвай – очень дружественная и мирная страна. Его превосходительство и миссис Малленпорт пользуются здесь большим уважением и любовью. Его превосходительство – очень уравновешенный человек философского склада, знаменитый своими афоризмами на все случаи жизни. – Мистер Фицджеральд снисходительно улыбнулся, словно предупреждая меня, что сам он – совсем другой. – Сотрудник посольства несет дополнительную ответственность и подвергается дополнительному риску. Вы уже не мисс Брэдли, а представитель Великобритании. Принимайте надлежащие меры предосторожности. Не выходите слишком поздно в одиночку. Если уезжаете, сообщите мне время и место. Это всего лишь здравый смысл, не так ли?

Я согласилась, что так оно и есть.

– Чарагвайцы будут обращаться с вами хорошо. Это очень осмотрительный народ. Что возвращает нас, – ровным голосом сказал Джеймс Фицджеральд, – к вашему вчерашнему знакомцу, дону Району Каррадедасу.

– Вы уже говорили, – мятежно возразила я, чувствуя, что человек за столом напротив собирается дергать меня, как марионетку на веревочке.

– Я сказал, что не следует его поощрять, – резко поправил меня Джеймс Фицджеральд. – И сейчас хочу дать вам некоторое представление, почему именно.

Если последовавшее за этим взвешенное объяснение имело целью отвратить меня от дона Района, оно сделало противоположное.

Оказалось, гордое заявление дона Района, что он – Чарагвай, частично подтверждалось фактами. Он не только потомок самого благородного испанского конкистадора, но, по слухам, напрямую ведет свой род от инков. Об этом союзе существовало предание, поведал мне Джеймс Фицджеральд, возможно, недостоверное и, разумеется, романтическое. Тут первый секретарь, обладатель запертого и секретного сердца, поднял брови и его мрачный рот цинично скривился.

По древним легендам, в шестнадцатом веке дон Рамон Каррадедас был одним из конкистадоров, имевших дерзость захватить Инку, которого индейцы почитали как бога. Ослепленные золотом и драгоценными камнями инкских храмов, конкистадоры потребовали буквально королевский выкуп. Все, кроме дона Рамона Каррадедаса. Гуманный не менее, чем храбрый, он разрешил родственникам пленного Инки посещать узника. Среди них была и его красивая шестнадцатилетняя дочь.

– Можете предположить остальное, – быстро произнес первый секретарь, словно его унижал даже пересказ такой глупой и банальной истории.

– Не совсем.

Разумеется, я догадывалась, но по некоторым причинам хотела услышать рассказ от него.

– Каррадедас влюбился в девушку, – нетерпеливо поморщился Джеймс Фицджеральд, – и отказался от своей доли выкупа ради ее руки.

– И получил ее?

– Естественно, – сухо ответил мистер Фицджеральд. – Инки были высокоинтеллектуальным народом, прекрасно понимавшим ценность такого союза.

– Вы циник, – возразила я, думая, что вполне могу вообразить современного дона Рамона в точно такой же роли – отказ от всего состояния ради любимой женщины.

– Нет, я – реалист, мисс Брэдли.

– Она любила его?

– Некомпетентен в этом вопросе.

– Они были счастливы?

– Если верить фольклору, невероятно. Но мы отклонились. Каррадедас не вернулся в Испанию. Он перевез сюда свое имущество. Он импортировал испанских лошадей. Обрабатывал землю и строил поселения. Юная жена принесла ему много детей, их потомками являются президент и дон Рамон. Президент – старший сводный брат дона Рамона. Всегда у власти находится какой-нибудь Каррадедас. Президент исполняет свои обязанности очень тщательно и серьезно, но дон Рамон испытывает удовольствие от пренебрежения обычаями.

– И это проблема?

– К счастью, только для Чарагвая и президента. Моей проблемой, мисс Брэдли, она станет, если он соблазнит кого-то из нашей страны стать его партнером в пренебрежении обычаями Чарагвая или Великобритании.

Я покраснела и подняла подбородок:

– И вы думаете, меня легко соблазнить?

– Я еще недостаточно вас знаю, чтобы составить об этом свое мнение, – уничтожающе ответил Джеймс Фицджеральд, – но ради вас надеюсь, что нет. Я просто предостерегаю, – он встал, давая понять, что разговор окончен, – что неразумно пытаться продолжать дружбу с доном Районом и что в конце концов пострадавшей окажетесь вы. – Он открыл дверь и повернулся ко мне. – У дона Рамона язык без костей, который может выдать черное за белое и уродливое за красивое. Молодые женщины, как мне говорили, необыкновенно падки на этот вид лести.

Он пристально посмотрел мне в глаза.

Когда нас разделили закрывшиеся ворота канцелярии, я подумала, что он не мог яснее выразить свое мнение обо мне.

Глава 5

С облегчением я выбежала на полуденное солнце. Я пыталась забыть явное недоброжелательство мистера Фицджеральда. Пыталась забыть дона Рамона – его романтическую внешность и романтическую историю. До встречи с Хестер еще оставалось время, поэтому я медленно шла по площади. Индейцы уже разложили на тротуаре свой товар – яркие цветные шерстяные пончо, изделия из кожи, глиняная посуда и позолоченные стеклянные бусы покрывали каменные плиты и свешивались с перил. Шерстяные пончо украшали вытканные картины с одним и тем же излюбленным сюжетом: маленькая индеанка и коленопреклоненный высокий человек с серебряным шлемом, очевидно ее Конкистадор.

Я направилась к статуе и окружавшему ее кольцу фонтанов в центре площади. Сияющее лицо босой принцессы стало поистине шедевром неизвестного скульптора, а каждая деталь брони и платья ее мужа-испанца была им вырезана любовно и тщательно. Правда или ложь, но, как бы там ни было, романтическая история дона Рамона, казалось, жила повсюду.

Даже в пышных садах белых вилл, мимо которых я шла в парк, я заметила в зарослях фиолетового гибискуса и под облаками жасмина два памятника – дон Рамон шестнадцатого века и его маленькая невеста, – так британцы ставят садовых гномов или каменных кроликов и пестрые поганки. В одном саду дон Рамон предлагал принцессе корзину белых орхидей. В другом они стояли по обе стороны декоративных ворот с протянутыми друг к другу руками.

Я дошла до кафе в парке и увидела уже привычную картину: в центре между столиками на террасе был устроен маленький декоративный водоем. Струился фонтан, и под каскадом его струй нежно улыбались друг другу каменные дон Рамон и его невеста.

Кафе было полупустым. Чарагвайцы, как я знала, завтракают поздно. Я присела за крашеный деревянный стол перед фонтаном и стала ждать.

Есть не хотелось. После встречи с мистером Фицджеральдом я наслаждалась миром и солнечным светом. Я слушала нестройный перезвон колоколов, приглушенный шум уличного движения и крики детей, играющих среди душистых деревьев. Посетители смотрели на меня с некоторым любопытством, даже задерживались на секунду у моего столика, но никто не заговаривал. Чарагвайцы – народ любознательный и романтический, но, как сказал мистер Фицджеральд, очень осмотрительный.

В час раздался звон колоколов на всех часах и колокольнях в городе. В час пятнадцать я начала немного беспокоиться за Хестер. Кафе заполнялось. За моим стулом все чаще вежливо, но настойчиво останавливался официант. В час тридцать я услышала, что официант кому-то тихо говорит по-испански:

– Английская сеньорита сидит у фонтана.

Позади меня послышалась оживленная поступь. Тень упала на стол – выше, чем от Хестер. Я отвела пристальный взгляд от каменной статуи под фонтаном и с тревогой обнаружила, что появился реальный дон Рамон.

Мы оба удивились, дон Рамон – преувеличенно. К моему удивлению примешивалось чувство вины. Я нервно оглянулась через плечо, не видно ли кафе из окон посольства. Но столик закрывали пышные тропические деревья. Нас можно было заметить только с высоких современных зданий на другой стороне парка. И за столиками не было никого из посольства.

– Buenos dias, сеньорита, – весело улыбаясь, сказал он, поскольку заметил сменявшуюся череду, выражений на моем лице. – Какая встреча. Счастливая неожиданность – и большое удовольствие.

Я сомневалась. Многовато неожиданности и удовольствия. И глубоко в темных глазах дона Рамона светилась насмешка, возбудившая мое недоверие.

Довольно натянуто я поздоровалась и пробормотала, что рада видеть его снова.

– Вы, конечно, кого-то ожидаете? – Он все еще стоял, прямой и вежливый.

– Да. Но садитесь. – Мы обменялись улыбками, которые напомнили друг другу, что таким образом началось наше знакомство на борту самолета. – Я жду Хестер.

– Хестер? – Он поднял его брови. – Ах да, Хестер. Дочь вашего посла, нет? – Он прищурился, напрягая память. – Приземистая молодая леди? Темноволосая?

– Нет, высокая, – сказала я, – красивая. С темно-рыжими волосами.

Глаза дона Рамона задумчиво остановились на моих волосах. Он покачал головой.

– Плохо помню ее, – развел он руками и виновато пожал плечами.

– Ну, в таком случае, – улыбнулась я, – скоро вы сумеете освежить память, когда она придет.

Я посмотрела на часы. Десять минут второго.

– Если придет, – сказал дон Рамон. Моя тревога вызвала у него улыбку. – Вам известно, сеньорита, понятие hora inglesa?

Я отрицательно покачала головой.

– Это выражение, сеньорита, повсюду в Латинской Америке обозначает точность. Английский час. Нет более пунктуальных людей, чем англичане, поэтому точность называется английским часом. Если англичанин не пришел в hora inglesa, то и не придет.

Казалось, он был доволен своей логикой.

– Ах, – улыбнулась я, – но это англичанин. Вы никогда не слышали, что привилегия женщин – опаздывать?

– Никогда. – Он покачал головой. – И англичанки, конечно, не опаздывают! Это, даже от вас, сеньорита, я не могу принять. Верьте мне, увы, ваша подруга не придет.

– Ну, в общем, посмотрим, – улыбнулась я.

Я не теряла уверенности, несмотря на то, что мое замечание сопровождалось новым перезвоном колоколов, на сей раз пробило два.

– Заключим маленькое пари? – Его вызывающие глаза дразнили меня.

– Если хотите.

– Хочу. На что? Может, в случае проигрыша снизойдете до завтрака с… – вздохнул он, – одиноким мужчиной?

– Вы же не одиноки, дон Рамон?

– Просто Рамон, пожалуйста. И да, я очень одинок. Когда-то, как мой предок у фонтана, я встречался в этом парке с красивой девушкой. Увы, не мы превратились в камень, а только наши сердца. Все кончено. Но иногда я возвращаюсь в то время. Призраки прошлого не лучшие компаньоны. Пожалуйста, сеньорита, вы согласны?

От предложения в такой форме было трудно отказаться.

– Когда признаете поражение, сеньорита? В два тридцать ваш разочарованный маленький официант отчается дождаться от вас заказа. Они – бедные люди, зависят от чаевых. Кроме того, если ваша подруга Неста придет…

– Хестер.

– Ну, Хестер… она сможет разделить нашу скромную трапезу.

В два тридцать, как только я признала поражение, дон Рамон заказал количество блюд, достойное скорее небольшого банкета, чем скромной трапезы. Выяснилось, что в Куиче можно найти разнообразную и вкусную cuisine typique [3]3
  Местная кухня (фр.).


[Закрыть]даже в самом маленьком кафе. Мы пили охлажденный апельсиновый сок. Мы ели омара, а затем какое-то сырное блюдо. Солнце пригревало, воздух был ароматен и свеж. Я чувствовала, что расстройства и опасения утра тают как снег.

Дон Рамон решил быть очаровательным и забавным. С того места, где мы сидели на высокой террасе, были видны многие здания на западной стороне города. Он указал собор со шпилем, который выглядел так, словно был создан из тончайшего бледно-серого кружева, старый инкский город за стенами из тесаного камня, художественную галерею, прекрасную новую клинику с большими окнами и балконами.

Хестер не появлялась. При виде женщины любого возраста дон Рамон всякий раз вежливо спрашивал: «Это ваша подруга?» Колокола пробили три часа, потом четыре.

– Ваша подруга, вероятно, перепутала парк, – сказал дон Рамон, замечая мое волнение, и, чтобы отвлечь меня, снова указал на статуи под фонтаном и начал более романтическую версию повести, так неохотно поведанной мне утром мистером Фицджеральдом.

– И как в сказке, они жили долго и счастливо? – спросила я его.

– Бесспорно и без сомнения. И это не сказка, это история, факт. Кроме того, в ней содержится предсказание. Согласно ему, Каррадедас еще раз счастливо женится на девушке из отдаленной страны. – Для пущего эффекта он сделал паузу. – Но на сей раз она придет к нему.

Преднамеренная пылкость его взгляда помешала мне придумать подходящий ответ.

– Возможно, ваш сводный брат? – после мгновенного замешательства предположила я.

– Президент? – Дон Рамон отрицательно покачал головой. – Уже давно женат на чарагвайке. Но, увы, сыновей нет. Кажется, самой судьбой уготовано…

Но я не услышала, что же именно уготовано судьбой. Внезапно посуда передо мной ожила, танцуя и вертясь. Тарелки, словно цимбалы, со звоном сталкивались, соскальзывали на каменные плиты и разбивались вдребезги. Фаянсовая посуда разлетелась на кусочки. С тропических деревьев за нашими спинами градом посыпались твердые плоды, похожие на яблоки. Дон Рамон обнял меня за плечи. Я машинально пригнула голову и на мгновение коснулась щекой его пиджака.

Вдруг все закончилось так же быстро, как началось, почти в одно мгновение.

Спокойно, даже с улыбкой, словно такое случалось каждый день, официанты убирали осколки, поправляли столовые приборы. Я подняла голову. Люди вели себя, словно ничего не случилось. Все было как прежде, за исключением того, что дети радостно поднимали маленькие твердые плоды и забрасывали ими друг друга. И рука дона Района осталась на моих плечах.

– Ничего, сеньорита. Только легкие судороги матери-земли. Они случаются везде, даже у вас в стране.

– Не так, – сказала я.

– Иногда и так, – настаивал он, – но здесь на чистом воздухе они ощущаются больше. – Он ободряюще сжал мои плечи. Я попыталась освободиться, но он не отпускал. – Там, – сказал он, – ваша подруга?

Я посмотрела в ту сторону, куда он указал кивком головы, и увидела маленькую, очень кудрявую особу в длинной юбке и свободной блузке, которая за ухо тащила за собой человечка поменьше.

– Это не Хестер, – сказала я, – это Мораг, с одним из мальчиков-чистильщиков.

Дон Рамон притворился, что плохо видит.

– Уверены? – Он прищурил свои красивые смелые глаза, но меня не отпустил.

Он хотел, чтобы нас заметили. Я решительно вырвалась.

– Привет, вы, двое. – Мораг подошла к нашему столу и неодобрительно подняла тонкие брови. Она отказалась от предложенного доном Районом стула. – Предполагается, что ты в восточном парке, – сказала она мне. – Я только что встретила Хестер. Она рвала волосы в поисках тебя, но сейчас вернулась в резиденцию в прекрасном настроении. Что касается этого парнишки, – она трепала мальчика за ухо, пока он не завизжал отчаянно, как поросенок, – я поймала Петизо, когда он чистил карман клиента.

– Хорошенько вздуйте его, – невозмутимо сказал дон Рамон.

– О, нет, не надо, – попросила я.

С выражением отвращения на курносом личике Мораг повела мальчика к зданиям в западной стороне парка.

– А, бедняга, – сказал дон Рамон, когда я вскочила в беспокойстве и замешательстве, – вот еще одна тонкость, которую вам следует знать. Нельзя ничего сделать незаметно. Всегда кто-то видит. И сейчас, – улыбнулся он, – чувствую, вы хотите уйти и помириться с подругой. Я провожу вас к такси.

Он бросил на стол пачку купюр, не требуя счет. Мы удалились под поклоны и улыбки целого скопища официантов и вышли на улицу перед парком.

– Меня печалит тревога на вашем лице, – сказал он, сажая меня в одно из многочисленных такси… – Думаете, ваша подруга рассердится? Но в этом городе парков легко заблудиться. Центральный восточный парк, Центральный западный парк и много других. Новичок может легко перепутать.

Он пожал плечами и успокоительно улыбнулся.

Но меня волновало совсем не это. Меня волновало то, что я заметила, когда садилась в такси. Мой глаз уловил солнечный отблеск на движущемся стекле – словно кто-то следил за нашей встречей в бинокль. С балкона новой клиники, где лежала несравненная Ева Трент.

Когда я вернулась в резиденцию, Хестер была в странном настроении. Она сидела за столом на веранде, выписывая билеты для одной из экспедиций Мораг по сбору средств. Хестер посмотрела на меня со смесью любопытства, негодования и вины.

Она отмахнулась от моих объяснений.

– Легко перепутать парки. Я могла ошибиться.

– Собственно, так и получилось, – сказала я спокойно.

Она вспыхнула:

– Но вы встретили дона Рамона, не так ли?

– Действительно.

– Но именно это вы и хотели, не так ли?

– Вы хотите сказать, что преднамеренно отправили меня туда на встречу с доном Районом?

– Конечно, нет. Когда я предложила место встречи, у меня не было других намерений. Затем…

– Затем?

– Я подумала, что пойду в другой парк.

– Почему? Без причины?

– О, причина была, очень серьезная, но я не хочу ее приводить. Собственно, не имею права. Она очень личная.

– Эта личная причина имеет отношение к Джеймсу Фицджеральду?

– В каком-то смысле – да, пожалуй. Но мне действительно нельзя ее разглашать.

– Ладно, не возражаю. Только ваш Джеймс Фицджеральд более или менее предупредил меня держаться подальше от дона Рамона.

Она посмотрела на меня с внезапным раскаянием. Затем так же быстро выражение ее лица изменилось. Теперь оно выражало и неподдельную нежность.

– Джеймс? О, как характерно для Джеймса!

– Так я и подумала, – горько сказала я. – И ему не понравится, что сразу после предупреждения я отправилась на завтрак с этим человеком.

– Завтрак? – Хестер встала с негодованием. – Вы завтракали с доном Рамоном?

– Ну, в общем, в этом и состояла цель прогулки, – сухо ответила я. – Предполагалось, что мы встретимся за завтраком. Я сидела и ждала, и…

– Потом сюрприз, сюрприз, появился дон Рамон.

На мгновение мы застыли, негодующе глядя друг на друга. С тревогой я подумала, что не только восстановила против себя молодого первого секретаря, своего прямого начальника, но и ссорюсь с дочерью мистера Малленпорта. Что на меня нашло? С усилием я скрипнула зубами и промолчала.

– И он не прошел мимо?

– Нет, естественно, он остановился.

– Полагаю, он искрился веселым обаянием, лестью и заговорил вам зубы?

– Ничего подобного, – сказала я. – У него несколько экстравагантная манера разговора. Но он любезен.

– Вот видите! Вы уже верите ему, как все девушки.

– Нет! И даже если так, ничего бы не вышло. Он страстно влюблен в девушку, которая, очевидно, ужасно с ним обращалась.

– Он так сказал?

– Конечно, нет. Он ничего вообще о ней не сказал, за исключением того, что она красива.

– Красива, и только?

– Да.

– Так почему он не ухаживал за ней со всем своим обаянием, а? – надавила Хестер.

– Не знаю.

– Он говорил, что роман закончился?

– Да.

– И почему?

– Он сказал, что они не превратились в камень, как его предки в парке. Окаменели только их сердца.

Сначала мне показалось, что Хестер глубоко тронули эти слова. Затем она тряхнула головой и резко ответила:

– Ну, в общем, я довольна, что не была там, чтобы слушать такой сентиментальный вздор! – Хестер схватила свою ручку и начала яростно писать. – От Джеймса не услышишь такой ерунды, – добавила она.

– Уверена, – холодно сказала я.

Еще бы, подумала я. Его сердце уже превратилось в камень. Вряд ли его вообще можно открыть ключом.